Текст книги "Флейта бодрости"

Автор книги: Юрий Самарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Флейта бодрости

 
Гудки затянули прощальную ноту.
Стальные винты в беспрерывном биеньи
зовут нас в поход,
в ледяные ворота.
 

А. Пестюхин.

1. Бросьте якоря у Северной…

Радостное солнечное утро.

Оно вливает в нас бодрость. Хорошо таким днем уходить в трудный, грозящий неведанными опасностями путь. Память о земле останется сотканной из солнечного зноя.

Во льдах и туманах мы будем часто вспоминать последнее утро земли.

* * *

„Седов“ со всех сторон окружен баржами.

– Майна![1]1
  Майна – вниз; вира – вверх; вира по-малу – поднимай медленно.


[Закрыть]

– Вира!

– Вира по-малу!

С тех пор как „Седов“ ошвартовался[2]2
  Ошвартовался – пристал.


[Закрыть] у пристани дальнего плавания, мы встаем и засыпаем под эти крики.

– По-о-лун-дра![3]3
  Полундра – берегись.


[Закрыть]

Над кормой в воздухе плавают поднятые лебедкой железные бочки с бензином.

– Вира по-малу!

Стрела лебедки медленно опускается вниз. Бочки катятся по палубе кормы.

С бака[4]4
  Бак – передняя часть судна.


[Закрыть] доносятся сердитые крики матросов. Там грузят коров. Ошалелых, с растопыренными во все стороны, как палки, ногами, – лебедка передает их с баржи на „Седова“. С коровами много возни.

– В Канаде две тысячи диких мустангов[5]5
  Мустанг – полудикая, необъезженная лошадь.


[Закрыть] для Буденного грузил, так меньше хлопот было, чем с этими рогатыми дьяволами, – ругается кочегар Московский.

Московский черен, как житель Золотого берега восточной Африки. Он только что отбыл вахту[6]6
  Вахта – дежурство, рабочее время на судне.


[Закрыть] в пекле кочегарки. Сегодня некогда мыться в судовой бане. Сегодня некогда думать об отдыхе. Сегодня мы уходим в Арктику.

Это помнят все.

* * *

Насыщенные угрозой хлещущие звуки доносятся с набережной от пакгаузов.[7]7
  Пакгауз – портовый склад.


[Закрыть]

Это – начальник Северной Земли Ушаков вместе с новоземельским промышленником Журавлевым успокаивают ездовых собак.

По голому булыжнику архангельских мостовых они несли нарты[8]8
  Нарты – сани.


[Закрыть] со скоростью пожарных лошадей. Свобода опьяняет собак. Прежде чем очутиться у трапа „Седова“, они месяц тряслись в вагоне с Дальнего Востока.

Белоглазые колымские собаки радостно воют при виде „Седова“. Им уже знаком пловучий дом. Из устья реки Колымы они совершили кругосветное путешествие морем Беринга, Тихим океаном, мимо Чукотского полуострова, Камчатки, Японии.

Закинув назад по-волчьи голову, они щурят на солнце свои белые, как у слепых, глаза.

Ледокол „Седов“.

В их вое слышится радость встречи с океанским простором. За ним, они знают, будет земля. Снега этой земли будут им второй родиной.

* * *

– Вира по-малу!

– Стоп!

В последний раз прокричал третий штурман эти надоевшие за последние дни слова.

Пасти трюмов[9]9
  Трюм, квиндек – судовое помещение для грузов.


[Закрыть] закрыты наглухо брезентами. Плотно закреплены просмоленные поморские лодки с полозьями, взятые на случай вынужденного странствования по пловучим льдам.

Сорок собачьих голов воют уже на юте.[10]10
  Ют – корма.


[Закрыть] Они – снова заключенные. Для них на корме сделаны большие деревянные клетки.

Шесть часов. Пристань дальнего плавания заполнили тысячи людей. Огромная толпа стоит вдоль решеток сквера у домика Петра. Сотни любопытных повисли на стальных переплетах подъемного крана. Все хотят увидеть начало рейса[11]11
  Рейс – плавание.


[Закрыть], который должен стереть последнее большое белое пятно на карте Арктики.

Заунывным, хватающим за сердце ревом сирены расстается „Седов“ с землей.

Под звуки марша начальник экспедиции, профессор Шмидт, открыл прощальный митинг.

– Архангельск – последний город земли, – говорит он, – в котором, отплывая в Арктику, мы получим напутственный привет от посылающего нас пролетариата. В прошлом году Архангельск вручил экспедиции „Седова“ знамя для водружения на лежащем в плавучих льдах архипелаге[12]12
  Архипелаг – группа островов.


[Закрыть] Франца-Иосифа. Через льды мы пронесли это знамя. Сейчас оно развевается на острове Гуккера. Теперь „Седов“ плывет еще дальше. Северную Землю увидел в 1913 году капитан Вилькицкий. Больше с тех пор она никем не посещалась. И до сих пор на ней развевается истлевшее знамя истлевшей русской монархии. Мы должны узнать, как далеко тянется Северная Земля на север, где кончаются ее западные берега, большой она остров или архипелаг. На Северной Земле останутся четыре человека. Перед походом на Северную Землю „Седов“ сменит состав первой советской колонии на земле Франца-Иосифа. Мы идем на далекий север. Только по радио мы сможем сообщаться с землей. Очень возможно, что мы не вернемся из льдов в этом году. Но мы не будем одиноки. Мы едем как делегаты советской страны. Старые полярные исследователи были оторваны от общественности, они были одиноки, и это увеличивало трудности их борьбы. Мы же уносим в Арктику частицы энергии посылающей нас миллионной массы, – и мы победим!

– Ура!

– Ура!

– Ура! – воодушевленно несется с пристани.

На спардек[13]13
  Спардек – площадка вокруг штурманской рубки, – каюты, где во время вахты находятся капитан и его помощники-штурманы.


[Закрыть] поднялся смуглый мужчина с энергичным лицом. Это – будущий начальник Северной Земли, бывший начальник советской колонии на острове Врангеля – Ушаков.

– Двести лет, – раздалось над притихшей толпой, – борется человек с ледяным сфинксом[14]14
  Сфинкс – древне-египетское сооружение (памятник), изображающее фигуру полуживотного-получеловека. По древней легенде, сфинкс задавал загадку проходившим мимо путникам и истреблял тех из них, кто ее не мог разрешить. Поэтому, всему загадочному и таинственному дают название сфинкса. Названием „ледяной сфинкс“ – подчеркивается малоизученность, неизвестность Арктики.


[Закрыть]. Двести лет, – но до сих пор географическая карта Арктики сохранила белые пятна. Тайны Арктики стережет могучая ледяная стихия. Тысячу жертв взято Арктикой. Льды ее обагрены кровью героев. „Седов“ столкнется грудь с грудью с ледяным сфинксом. Борьба за Северную Землю – последняя решительная схватка с Арктикой. Полярные земли не могут быть пасынками социализма.

Протяжно ревет второй раз сирена „Седова“. Последние мгновения у берегов материка.

– Сыну помора – капитану Воронину – ура!

На капитанский мостик в полной морской форме выходит капитан ледокола Воронин.

– Когда маяк Городецкий, – прокричал он в рупор,[15]15
  Рупор – труба, усиливающая голос.


[Закрыть] – скроется из вида, „Седов“ возьмет курс прямо на север. Кругом будет небо и океан. Через несколько суток появятся ледяные поля. Со льдами „Седову“ придется выдержать неравное единоборство. Но на борту „Седова“ тридцать семь закаленных северных моряков. Мощный ледокол и смелая команда – это та сила, которая сломит полярные льды.

Проф. Визе (вверху), кап. „Седова“ Воронин (внизу).

– Якорь чист,[16]16
  Якорь чист – якорь показался из воды.


[Закрыть] – кричит с носа боцман Янцев.

– Тихий – вперед, – отдает Воронин первую команду.

– Бросьте якоря у Северной! – кричат голоса с отодвигающегося берега.

„Седов“ разворачивается.

– До встречи на зверобойке! – кричат забравшиеся на ванты[17]17
  Ванты – веревочные лестницы, по которым взбираются на мачты.


[Закрыть] шхуны „Госторг“ матросы.

Им более чем кому-либо понятны трудности нашего рейса. В их глазах сквозит искренняя товарищеская теплота. И она нас глубоко волнует.

Столпившись на корме, заглушая собачий вой, матросы и кочегары „Седова“ хором кричат в сомкнутые трубками ладони рук:

– До встречи… во льдах… Белого…

* * *

Около полуночи вышли в Северо-Двинский залив.

Белое море лежало впереди синим покоем. Жадно вглядываемся в исчезающую за кормой синюю черту на горизонте. Чуть уловимы очертания берега. Это все, что осталось от материка.

2. Груманланы XX века

Белое море памятно перламутром своих закатов и мертвым штилем. В июле над Белым морем – нескончаемая солнечная ночь. Два раза над зыбью расплавленной бирюзы ложилось оранжевое солнце. Не заходя, оно вновь всползало над мачтами „Седова“.

…Зимний берег всю залитую солнцем ночь то сливался с водою, то вновь набухал зеленью сосновых лесов.

Утром шестнадцатого июля, показавшись закругленным изумрудным мысом, Зимний берег в последний раз ушел за горизонт.

Сменили курс на норд-вест[18]18
  Норд – север, норд-вест – северо-запад, норд-ост – северо-восток, зюйд – юг. Курс – направление, по которому идет корабль в море.


[Закрыть]. Пошли к Терскому берегу. И в полдень увидели его изгрызанные морем гранитные черные обрывы.

* * *

Огромный моторный карбас, погруженный на „Седова“ на острове Сосновце, лежащем в горле Белого моря, носит древнее имя Шпицбергена.

– Г-ру-ман-т, – читает, растягивая буквы, как резину, запасный матрос Селиверстов.

– Бывал у меня дедка на нем…

– На ком?

– На Груманте. Земля там такая – Эдыга. Там он с койдачанами промысел брал.

Эдыга. Так произносит Иван Селиверстов имя Эдге, – большого острова на юго-востоке Шпицбергена. Эдге раньше часто посещался поморами. На одной из возвышенностей острова восьмиконечные древние кресты сторожат целое кладбище груманланов. Селиверстов – их потомок. Он родом из Койды, известного всему Белому морю „поморского жилья“ на Зимнем берегу. На „Седове“ Селиверстов неуклюж и неловок. Проходя по палубе, я часто слышу, как боцман Янцев пилит его за медвежьи манеры. Селиверстов идет первый рейс матросом. Зато он мастер по ледяной ходьбе. В этом на „Седове“ у него нет соперников.

– Пожалуй, больше по льду, чем по земле, ходим, – сказал он мне однажды.

– С десяти лет с поморами во льды пошел. С 1923 года на ледоколах зверя бью. За пятнадцать лет лед-то, как родную маму, узнаешь.

* * *

…Еще в начале XV столетия поморы Старостины имели промысловые избы на западе Шпицбергена. И сейчас одна из гаваней его носит имя Старостиной. Старостины – самый древний род груманланов. Один из членов его Иван Старостин, 39 раз зимовал на Груманте. Он и умер там, в Гринхарбуре.

Шпицберген был известен поморам полтора столетия до научного открытия его Баренцом.

В 1572 году Фридрих Второй, король Дании, писал бургомистру[19]19
  Бургомистр – городской голова.


[Закрыть] города Варде – Людовику Мурну:

…Войдите с русским кормщиком Павлом Нишенцем в сношение. Нишенец живет в Коле. Около Варфоломеева дня он ежегодно плавает в Груланд (Гренландию). Договоритесь с ним, он проведет датские торговые суда…

Поморы слышали от жителей страны Норге (Норвегия) о существовании Грунландии. Достигая берегов Шпицбергена, они думали, что достигают Грунландии. Груланд со временем стал называться Грумант. Поморы же, плававшие туда на промысла, стали зваться груманланами.

В 1620—25 годах промыслы на Груманте достигли своего наибольшего развития. Восемнадцать тысяч зверобоев и китоловов съезжались в его фиорды.[20]20
  Фиорд – узкий залив в скалистом берегу.


[Закрыть] У ледников Груманта бросали якоря суда со всех концов Европы. На острове Амстердаме, расположенном в северо-западной части Шпицбергена, летом существовал даже целый сезонный „город“ Смеернбург.

Груманланы. Русские викинги.[21]21
  Викинги – так назывались в древности воины-мореходы скандинавских стран.


[Закрыть] Древние победители полярных морей. На борту „Седова“ находятся двое потомков их: высокий, мускулистый новоземельский промышленник Журавлев и низенький, коренастый, похожий в своем меховом малахае на калмыка, Иван Селиверстов, – зверобой с Зимнего берега. Иван Селиверстов… Иван Журавлев… Они – груманланы двадцатого века.

Когда где-нибудь на ледоколе я вижу широкую спину Журавлева или меховой малахай Селиверстова, в моих ушах начинает звенеть древняя песнь груманланов:

 
– Грумант остров-от страшон.
Кругом льдами обнесен.
И горами обвышон.
                    – Э-э-э-э-эх!
 

3. У каменных глыб Сосновца

Штурманская рубка. Налегши грудью на стол, Воронин напряженно всматривается в колонки цифр на английских мореходных картах. Цифры показывают глубину Белого моря.

– Наш курс, Владимир Иванович?

Воронин углублен в английские карты. Не слышит.

– Наш курс… – сердясь, захлопывает он судовой журнал, – наш курс – чистый норд.

– Норд, – повторяет он, – норд… Мы держим в море Баренца. Разве вы забыли, что мы идем на землю Франца-Иосифа?

Укоряюще взглянув, Воронин уходит из рубки.

* * *

Шестнадцатого июля. Вечером бросили якоря у Сосновца.

Каменные глыбы Сосновца сглажены морским прибоем, обтесаны моряной и полдником.[22]22
  Моряна, полдник, полуночник – поморские названия ветров: полуночник – северо-восточный; полдник, обеденник – юго-восточный; моряна – ветер, дующий с моря.


[Закрыть]

Ржавые мхи покрывают свинцовые скалы. Сосновец похож на окаменевший громадный ржаной каравай. На западном, более пологом берегу, – башня, несколько приземистых домиков.

Башня – сосновецкий маяк. Над крышей одного из домов паутина антенны радио-станции.

В ледяные февральские штормы у берегов Сосновца находят спасение суда зверобоев. В море у Сосновца две черных рыбацких шхуны качаются на сувое. На языке моряков это обозначает – встречные морские течения. К западу от Святого Носа шхуны попали в девятибалловый[23]23
  Баллами – от 1 до 12 – измеряется сила ветров.


[Закрыть] шторм. Ну мачтах и палубах шхун суетятся матросы. Пользуясь прикрытием скал Сосновца, поморы чинят нанесенные океаном раны.

– Спустить шлюпку!

– Есть.

Пока грохочет ползущий в морскую глубину якорь, на корме матросы, под руководством старшего штурмана, спускают шлюпку. Сделать это сразу не удается. У Сосновца сильный сувой. В узком проливе, отделяющем Сосновец от Терского берега, сувой особенно силен.

* * *

Семнадцатого, через несколько часов после ухода с Сосновца, полярный круг лежал уже за кормой тяжело уходившего на норд „Седова“. В полночь семнадцатого „полярный круг стал нам югом“. В суровых красках полярного заката чувствовалось величие лежащего впереди океана.

* * *

В горле Белого моря у Орловского маяка навстречу попался с Печоры пассажирский пароход.

Белые облачки пара взлетали над его черной с красной каймой трубой. Упругий ветер моря донес рев сирены.

Пароход салютовал нам.

Воронин, взволнованный неожиданным приветом, дергает три раза шнурок сирены. Густой медвежий рев „Седова“ пугает стаи летящих за кормой огромных морских чаек. У Канина Носа прошли около ныряющих в волнах сувоя двух английских траулеров. Под утро „Седов“ вышел в Ледовитый океан. Канин Нос остался вправо, в тумане. Под утро о борта бака грохотали, точно при спуске, якоря.

Океанская волна злобно била их о нос ледокола.

4. Встреча с „Р. Т. Палтусом“

Слева в волнах тает и уменьшается очертание низкого черного судна. Траулер.[24]24
  Траулер – рыболовное судно, ловящее треску особыми сетями-тралами. Тралмейстер – мастер трала.


[Закрыть] На этот раз не английский. На корме его вьется алый флаг.

Р. Т. 26. „Палтус“. Рыболовный траулер Севгосрыбтреста носит имя прожорливого обитателя моря. С „Палтусом“ наш радист Гиршевич переговаривался по радио.

– „Палтус“, „Палтус“, – вызвал он его, – хорошо ли тралите?

– Хорошо, – донесся воздушный ответ.

Синие огоньки вспыхивали в сложных радио-аппаратах.

– Дж-з-дж-з-з-дж, – резко скрипел передатчик, принимая посылаемые с „Палтуса“ радиограммы.

– Как подъемы?

– Сегодня… сделали… десять подъемов, – медленно останавливаясь на каждом слове, говорит Гиршевич.

Передаваемые на условном радио-языке продолжительные и короткие звуки опытное ухо Гиршевича расшифровывает на лету:

– За семь дней „Палтус“ взял почти полный груз. Завтра к вечеру идем в Мурманск. Поймали трех больших полярных акул…

Простившись с „Палтусом“, Гиршевич снимает наушники.

Лов траулерами рыбы очень интересен. Вместе с треской и пикшей трал вытаскивает массу других – фантастической окраски и формы – рыб и животных. Поэтому я коротко расскажу о траловом лове, виденном мной два месяца спустя у Святого Носа на тральщике „Максим Горький“.

…Трал – огромная сеть в виде мешка. Его спускают на дно моря. Трал волочится за описывающим крути в море траулером. Через определенные промежутки времени трал вытаскивается паровой лебедкой на палубу. Подъем трала – самый захватывающий момент. Каждый подъем всегда приносит какую-нибудь неожиданность, – то глубоководную рыбу, то морское растение, то редкое морское животное. С каждым подъемом море открывает человеку еще одну свою тайну.

Бодро стучит лебедка, вытягивая канаты, на которых спущен трал. Мелкой дрожью трясется палуба. Взявший полный улов трал – страшная тяжесть.

– Полундра!

– Стоп, – кричит тралмейстер.

Горло трала вышло уже из воды, лебедка поднимает его над палубой. Тралмейстер развязывает конец трала. Петли распускаются – и живое серебро растекается по палубе.

Вот бьется огромная, в метр длиной, зеленоватая белобрюхая треска. Прыгают, растопырив колючие плавники, темные морские ерши. Там лежат расплющенные медали полярной камбалы. Рядом с камбалой – груда ярко-красных необычайного вида рыб. Желудки у них выпучиваются изо рта. Вместо глаз – продолговатые отросточки. Это – морские окуни. Морские окуни живут в вечно спокойной воде больших глубин. Их тела привыкают выдерживать огромное давление верхних слоев воды. Теперь на палубе траулера такого давления нет. И все внутренности морского окуня выворачиваются наружу.

Принесенные тралом со дна моря круглые камни покрыты белыми и розовыми цветами. Но вот из чашечки у одного из цветов высовывается тонкий слизистый хоботок. Это – не цветы, а причудливое морское животное – анемоны или актинии.

Застучали ножи. Началась разделка добытой рыбы. Один из матросов рубит треске и пикше головы. Другой – несколькими ловкими взмахами ножа шкерит (распарывает) треску. Третий – вырывает внутренности и печень. Распластанная треска летит в корзину. Ее печень – в другую. Рыбьи головы – в третью. А лебедка уже снова пыхтит. Трал ползет в зеленую пучину за новой добычей.

– Полундра! – кричит неосторожным матросам тралмейстер.

– Полундра, море Баренца!

5. Шел шторм из Гренландии

Море Баренца рвал пришедший из Гренландии шторм.

Зеленые валы яростно налетели на ледокол. Разбившись о его борта, они, пенясь, катились по накренившейся палубе. Море Баренца встретило „Седова“ сильным штормом. Он начался сразу же, как только Канин Нос слился с лиловой гладью океана.

Море Баренца с упорством оправдывало данное ему викингами прозвище.

Бури и штормы Баренцова моря топили утлые суда викингов целыми флотилиями. Море Баренца внушало викингам суеверный ужас.

– Проклятое море, – так звали они Баренцево море.

На баке беспрерывно, надоедливо бьют склянки.[25]25
  Бить склянки – отбивать часы в колокол (на судне).


[Закрыть]

Бак пустынен. Склянки бьют шторм. Палуба уходит из-под ног; ноги наливаются свинцовой тяжестью. Пена валов, рассыпающихся у бортов ледокола, изумительно красивого нежно-изумрудного цвета. Внизу в трюмах идет дьявольская игра. Огромные бочки, как крокетные шары игриво бегают друг за другом.

На ледоколе грохотало, шумело, стукало, бухало.

– Возьми канатом вокруг мачты, – раздает команду боцман.

– Козырев! Иди на корму, проверь крепление спасательных шлюпок. Посмотри, как бота схвачены.

Юркая фигура боцмана в ярко-желтом, точно вымазанном яичным желтком, непромокаемом плаще мелькала в разных концах ледокола. Заканчивались последние приготовления „Седова“ к боям со стихией.

Мы идем в Арктику. Этого нельзя забывать ни на мгновенье. Арктика жестоко наказывает за малейший человеческий промах.

– Котомихин, – на ванты! Проверь, как прикреплены свиные туши.

Из глубины Арктики с окованных в броню голубых льдов Гренландии идет шторм.

– Янцев, – раздается со спардека спокойный голос Воронина, – как судно?

– Все есть, капитан!

– Хорошо, – и Воронин уходит в штурманскую. Он спокоен.

„Седов“ готов к бою с встающими вокруг огромными валами, соленое дыхание которых обдает „Седова“.

6. Борьба за морскую тайну

Гребень вала вскипает рядом с палубой кормы. Лактионов кидает в него привязанное к тонкому канату ведро. Но вал взметает на палубу. Лактионов едва удерживается на ногах. Ведро падает в разверзшуюся зеленую пропасть.

Мелкая зыбь подкравшейся под дно ледокола волны играет им, как мячиком. „Седов.“ валится на правый борт. Ухватившись за перила, Лактионов дожидается, пока ледокол снова повалится налево. Когда гребень вала снова вскипает на уровне палубы, Лактионов опять бросает в его пену ведро.

Такая утомительная игра с волнами продолжается до тех пор, пока Лактионову не удается, наконец, вырвать у моря полведра зеленой, пузырящейся, как нарзан, воды. Примостившись в закоулке между лодками и собачьими клетками, Лактионов наполняет водой небольшую бутылку. Потом он опускает в воду градусник и минуты две болтает его.

– 5,7 градусов, – записывает он в свою книжку.

Выплеснув воду в море, Лактионов идет в лабораторию, помещающуюся в каюте судовой канцелярии. 5,7, – температура воды моря Баренца в этих широтах. По температуре гидрологи[26]26
  Гидрология – наука, изучающая свойства и особенности воды (морской и речной).


[Закрыть] могут судить, проходит ли здесь или нет одна из теплых струй Гольфштрема.

– Взятую воду, – говорит Лактионов, – подвергнут химическому анализу в специальной лаборатории в Ленинграде. Изучение состава воды в сопоставлении с температурой даст возможность понять совершающиеся в этом участке моря физические и химические явления. Состав солей и растворенные в ней вещества дадут ученым ответы на ряд практических вопросов. Произведя исследование воды, можно узнать о состоянии планктона,[27]27
  Планктон – мелкие растительные и животные организмы, свободно живущие в воде, неспособные передвигаться самостоятельно, независимо от течений.


[Закрыть] о породах морских животных и рыб, обитающих в данной широте. Химический состав воды и ее температура находятся в тесной связи с фауной и флорой[28]28
  Флора – растительный мир. Фауна – животный мир.


[Закрыть] данного участка моря.

Держа в одной руке зеленую бутылочку, в другой градусник, – Лактионов, качаясь, как пьяный, пробирается в свою лабораторию.

Ровно через час дверь лаборатории снова раскроется. Ежась от пронизывающего полуночника, Лактионов опять кинет в валы ведро.

Океанография – наука о морях – любит плановость и систему. И 24 раза в сутки, через каждый час, за борт летит сплюснутое цинковое ведро.

Шторм трепал „Седова“ больше суток, пока Новая Земля не заслонила шедшие на ледокол шквалы.

7. К берегам Новой Земли

Новая Земля. Она появилась на ломающемся горизонте бушующего моря, сияющая девственными снегами своих гор. Над мачтами, в зените, в небесной полынье, среди дымящихся облаков, – радужные круги.

– К шторму, – делает вывод, взглянув на них, Журавлев, – к хорошему шторму круги.

„К хорошему шторму“… Море Баренца, кажется, хочет серьезно взять в работу „Седова“.

Спрашиваю о видах на шторм Воронина. Он отвечает уклончиво:

– Перспективы есть. Барометр падает. Но точно ничего не могу сказать. Море Баренца это… такое…

– Проклятое море, – подсказываю…

– Вот, вот. Викинги дали ему хорошую фамилию.

Воронин смеется, но лицо у него желтое, измученное. Полутора штормовых суток Воронин провел на мостике. Он мужественно принял на себя зеленую ярость проклятого моря.

* * *

С левого борта – унылые плоские коричневые берега. Гусиная земля. Большой полуостров на западе Новой Земли.

– Сюда летом промышленники ездят в шлюпках бить линных гусей, – объясняет Журавлев.

Он двенадцать раз „ночевал“ на Новой Земле. Он – превосходный, наблюдательный рассказчик. Новоземельский Брем, как зовут его.

На скалах Гусиной земли лежат грязные снега.

– На эти снега у обрывов и выгоняют линных гусей. Ух, – жмурится от приятных воспоминаний Журавлев, – на снегу их хоть руками бей.

Хребты Новой Земли.

Вон остров Базарный, – на нем птичий базар. Свое имя он получил от прилепившихся на его скалах гнезд – тысяч птичьих гнезд. К нему, обгоняя ледокол, несутся сотни птиц нелепого вида. У них белая грудь, черные спины и туловище обрубком. Кайры. Они напоминают аляповато раскрашенные маляром детские „чижики“. Резко вскрикивая, кайры бороздят поверхность моря во всех направлениях. Они летят так низко над морем, что обдают их пеной.