Текст книги "Мамалыжный десант (СИ)"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Видно все-таки было, если приглядеться. Малочисленное прикрытие ПНП засело справа от блиндажа, траншея глубокая, ячейки вполне себе толково отрытые. На фоне неба лежащее впереди поле относительно хорошо просматривалось. Иной раз замечались какие-то тени, движение, но все это в отдалении. На левом фланге продолжался яростный бой, взлетали длинные трассеры, вспыхивало, казалось, пулеметная трескотня только нарастает, густо лопались мины, порой глуховато били пушки.

– Это танковые, – прошептал шофер. – Слышишь, как нутряно бьют? Точно, танки. Уже в селе фрицы. Эх, пропали наши ни за что. Целая дивизия эрвэгэка[9]9
  На плацдарм была переброшена предназначенная для обеспечения наступления на Кишинев 9-я Запорожская артиллерийская дивизии прорыва Резерва Верховного Главнокомандующего (РВГК).


[Закрыть], а встали мы врастопырку, ни туда, ни сюда.

– Что ж вы так? Помочь бы надо пехоте.

– А каким боком-раком?! Мы дальнобойные, сюда вперлись, а как стрелять, когда немец уже вплотную? Теперь обратно за Днестр оттягивают, может, хоть какой дивизион развернуться успеет. Вот старлей и ждет.

– Так, а чего не подождать? До нас еще не дошли, можно и пождать, – пробормотал Тимофей, думая о своем складе – ведь точно под трибунал за этот проклятый кабель угодишь.

– Да чего тут ждать?! Немцы в селе, сам слышишь. Оттуда сколько минут танкам до нас ползти, а?

– Не дрожи. Ты курский, значит, сиди, выжидай, сохраняй присутствие духа.

– Тебе хорошо говорить, ты партизан, привычный везде проскальзывать, – с обидой прошептал водитель. – А мое дело – баранку крутить. Я с танками не обучен воевать. У меня и гранат нету.

– У меня есть, – успокоил Тимофей. – Одна, правда. Но если танки рядышком будут ехать…

– Еще и ржет! Смешно ему…

Смешно бойцу Лавренко не было. Внутри, в районе желудка, как чугунной рукой ухватили и давили, давили. Может, оттого что не ужинал, но скорее, со страху. Ну так война тут, кто ж не боится…

– Партизан, вон он – танк! – помертвевшим голосом вскрикнул водитель.

– Вижу. Не ссы, он-то нас не видит.

Несмотря на смелое, и отчасти умное замечание, Тимофею стало сильно не по себе – темная угловатая тень стучала двигателем метрах в ста от ПНП. Танк, наверное, был не очень тяжелым и крупным, но осознание этого обстоятельства не слишком облегчало ситуацию.

– Это ихний броневик, – прошептал курский земляк. – Значит, и пехота рядом. Заметят!

– Да как заметят, если мы закопанные?! Жди.

Водила присел на дно траншеи, снимал и надевал пилотку, смотреть на немцев он вообще не мог. Тимофей следил, но железная рука сдавливала и выкручивала душу все сильнее. Бронетранспортер, или что оно там такое, как нарочно стоял-ждал, словно не зная, куда ему ехать. В общем, и понятно – тут и днем-то не особо разберешь, где и что накопано. Внезапно на машине блеснуло – донеслась дробная очередь пулемета, стальной силуэт вздрогнул, загудел двигателем громче и двинулся.

– К селу пополз, – прошептал Тимофей. – Наверное, там увидят, встретят.

– Да кому там встречать? Побило уж всех, – похоронно предрек шофер, сидящий с карабином поперек колен. – Слышь, только танковые орудия работают.

– Не болтай! Там самоходчики оборону держат, они и бьют.

– Ну, разве что самоходчики, – согласился курский земляк. – Слушай, ну чего Морозов ждет? Нужно ехать. У нас же машина, стереотруба, да и сами мы очень полезные бойцы нашей армии. Чего зря пропадать?

– И где ты пропадаешь? Вот где, а?! Сидишь, отдыхаешь, немцы вбок поехали, дождя нет, не каплет. Кстати, у тебя закурить найдется?

– Вот ты партизан, своего не упустишь, – водитель полез за кисетом.

Из траншеи потянуло махорочным дымом, Тимофей спустился, взял самокрутку. Водитель выбрался наблюдать и шепотом критиковал местность:

– Вот берега, сырость, а толку? Рыбу и ту всю поглушило. Не, я тут жить не смог бы.

– Зато тут вино есть и брынза, – задумчиво сказал Тимофей, дотягивая обжигающую губы махру.

Водила хихикнул:

– Это да. Живыми сегодня останемся – с тебя два литра вина и эта вот самая брынза.

– Договорились. Три литра – вино здесь легкое. И брынзы нормальной достану, не шпионской.

Из укрытия ПНП долетел напряженный и четкий голос старшего лейтенанта…

– Координаты передает. Неужто развернулись наши?! – вдохновился водитель.

Левый берег откликнулся на цепочки переданных цифр минуты через три. В небе зашелестело и правее Шерпен легли первые снаряда. Били кучно, грохот разрывов слился воедино.

– Видал? Сто пятьдесят два миллиметра! Сила! – гордо в полный голос сказал водитель. – Эх, полным дивизионом бы даванули фрица. А лучше полком!

После паузы налет повторился, теперь корректировщик направлял огонь за дальнюю окраину села. Непонятно, как старший лейтенант Морозов угадывал ситуацию – тот край обороны даже в стереотрубу невозможно было разглядеть, но опытный же человек, тут сомневаться не приходилось.

Наступила тишина. Относительная, конечно, у села по-прежнему лопались мины, шла перестрелка, но вроде бы спало напряжение.

– А если еще бахнуть? – прошептал Тимофей. – Для подтверждения?

– Думаешь, не бахнули бы? – обиделся курский земляк. – Но снарядов-то в обрез. Вот подвезут, продолжат сполна, не сомневайся!

Из НП вышел старший лейтенант, присел и закурил:

– Что там видно, товарищи партизаны?

– Бронетранспортер крутился, ушел, – доложил Тимофей.

– Этого я видел. Видимо, немцы тоже не очень знают, что происходит. А что там у нас перекусить найдется?

Курский водитель сбегал к грузовику, принес банку тушенки и крошечную баночку немецкого консервированного сыра. Хлеба не имелось, артиллеристы устроились перекусывать в НП, боец Лавренко сторожил. Бой у села вроде бы окончательно увял. По дороге торопливо шли брички с ранеными из Шерпен, ощупью катили редкие грузовики. Но уже намечалось предчувствие рассвета, майские ночи короткие.

– Иди, поешь, – сказал вернувшийся водитель. – Вот же, боком-раком, я Морозову говорю – поедем, товарищ старший лейтенант, все одно там боекомплекта не будет, а он «не суетись, ждем».

– Он же обстановку лучше знает, – напомнил Тимофей и зашел в блиндаж.

Есть пришлось тоже почти на ощупь. Боец Лавренко выскребал свинину из жестянки, на второе оказалась печенюшка из офицерского доппайка и сыр, отбитый у немцев. Нормальное печенье Тимофей в последний раз ел, должно быть, еще до войны. Теперь забытый вкус живо в детство вернул. Сыр из смешной баночки тоже оказался недурным, но вот размер консервы… Фрицы и своих вояк голодом морят, фашисты, какой с них спрос!

– Вызывай-вызывай, – понукал телефониста старший лейтенант. – Черт с ним, что ругаются. Нам знать надо.

Телефонист крутил ручку аппарата:

– «Кедр», «Кедр», это «Теплица». Что там у вас?

Трубка злобно зашипела и забубнила.

– Без изменений, – пояснил телефонист, кладя трубку.

– Плохо. Не успеем, – Морозов достал портсигар и дал папироску связисту, и сказал: – А тебя, Тимка, не угощаю. Ты бы вообще бросал дымить, молодой еще совсем, легкие в пару лет скуришь.

– Я, товарищ старший лейтенант, только для уюта и тепла дымлю, – сказал Тимофей. – Пойду, понаблюдаю.

Он вышел на пост, зашвырнул пустые банки за бруствер.

– А если, боком его раком, нас… – обернулся водитель.

Договорить он не успел – в воздухе взвыло…

Должно быть немцы долбили всеми батареями. Чуть посветлело, в небе появились «юнкерсы». На Шерпены шли танки, много танков[10]10
  Противник атаковал крупными силами пехоты при поддержке свыше 150 танков и САУ.


[Закрыть]…

* * *

В бога Тимофей не особенно верил, в ад и рай тоже, но день выдался воистину адским. Наши отходили, местами яростно огрызаясь, отбиваясь, но все равно пятясь к реке. Боец Лавренко побывал в Шерпенах, пытаясь установить связь с начштаба остатков дивизии, привел на ПНП связного, дивизион из-за Днестра попытался помочь пехоте, но артиллерийский налет воздействовал лишь символически – снарядов в дивизионе имели штук по пять на гаубицу.

От улочек Шерпен мало что осталось, пехота уже отошла с основных позиций, пыталась окопаться вдоль дороги на Спею. Но танков на село шло слишком густо, со стороны кладбища в село уже дважды прорывались. Тимофей видел наши сгоревшие самоходки: одну из машин напрочь разнесло, обломки дымились синеньким пламенем. Немцев отбивали бронебойщики и уцелевшие «сорокапятки», последняя наша «сучка» выползала из-за дома, прикрываясь подбитым немецким танком, торопливо плевала в сторону наседающего врага, пятилась за хату. Немецкий танк стоял буквально в пятнадцати шагах от самоходки – влепили ему в упор. Из люка свешивался немецкий танкист, выбитый глаз вывалился на бледную арийскую щеку.

Это был первый дохлый фронтовой немец, которого так близко видел Тимофей. До сих пор только румыны-мертвяки попадались. Еще доводилось видеть пленного немца-«языка», но у того на голову был надет мешок, там не особо рассмотришь. Вот танкист этот оказался в самый раз – так и должен выглядеть враг.

Немцев боец Лавренко ненавидел ровно, упорно, и, видимо, на всю жизнь. Возможно, эта ненависть помогала бегать, не чувствуя усталости, боли в руке и боку – похоже, шов там начал расходиться. Но было не до того.

Тимофей вернулся из села, пришлось идти по «линии», телефонный провод уже дважды перебивало, с последнего обрыва телефонист вернулся подраненный – осколок прямо в подметку сапога попал, пальцы размозжило.

Ползти-перебегать вдоль провода было страшно: немец лупил как попало, на село то и дело заходили бомбардировщики, кидали мощно, а над дорогой проносились «фоккеры», целыми ящиками швыряли какие-то мелкие бомбочки, накрывавшие метров по пятьдесят.

Обрыв Тимофей нашел, скрутил проводки – ничего сложного в том не было, уже показывали, тут главное чтоб руки и голова еще на своем месте сохранились. Здесь, ближе к берегу, оказалось потише, было видно, как бомбят переправу. Да, там не особо легче, где тут тыл – теперь вообще не поймешь.

На обратном пути бойца Лавренко сшибло с ног, думал – ранило, но особо больно не было – наверное, комьями земли двинуло.

По дороге отходила пехота, растрепанная, разодранная, бредущая вразнобой, злая и матерящаяся. Наспех занимали позиции в траншеях у ПНП. Тимофей ввалился к корректировщикам: Морозов курил, телефонист в одном сапоге, с замотанной ступней, снимал телефонный аппарат.

– Все, Тимоха, отходим, – старший лейтенант протянул бойцу едва прикуренную папиросу. – Отстрелялись, больше нечем работать, не подвезли снарядов. Да и неудобно отсюда корректировать.

– Что ж, товарищ старший лейтенант, оно и так бывает, – Тимофей затянулся легким дымом и закашлялся.

– Я говорю – не кури! А ты все смолишь! – Морозов вырвал папиросу, сердито швырнул в угол. – Все, пошли, бойцы.

– Так у меня склад, – заикнулся Тимофей.

– В жопу твой склад! Если что, на меня сошлешься, я подтвержу – снял с поста в силу сложившегося положения. Бери этого одноногого «сильвера», идите к машине.

– Я сам допрыгаю. Пусть телефон берет, – проохал раненый.

Морозов сам подхватил ценную стереотрубу. Загрузились, подсадили охромевшего телефониста. Только вырулили на дорогу, как в несколько голосов завопили со стороны:

– Братцы, раненых возьмите!

Расхристанный грузовик вилял между воронок, дребезжал, стонал и ругался на все голоса. Тимофей стоял на подножке, держался за дверцу. Плацдарм было не узнать. Почти со всех сторон к переправе спешили машины и повозки, разрозненные группки солдат, тягачи с орудиями. Порядка в этом движении очевидно, не имелось, и вообще походило на…

… на панику это походило. Боец Лавренко глазам своим не верил. Ладно новобранцы, драпанули с непривычки, но тут же армия. Разве можно так?!

Дымились подбитые машины, немцы клали снаряды по дороге и у последней линии траншей – это добавляло нервности. Грузовик обогнул брошенный тягач с огромной пушкой на буксире. С орудия был снят замок. Старший лейтенант Морозов, висящий на другой подножке, отчетливо выматерился, что было несвойственно интеллигентному и аккуратному корректировщику. Понятно, такую большую пушку очень жалко.

Но Морозов смотрел не на дорогу. Вытянув шею, старший лейтенант высматривал что-то в небольшой лощине, слева за траншеями. Там стояли сгрудившиеся грузовики, кто-то копошился у капониров.

– Третья батарея не ушла, – Морозов злобно прихлопнул свою фуражку. – Партизан, а?..

– Я с вами! – Тимофей понял, что старший лейтенант спрыгивает, соскочил сам, не устоял на ногах, перекувырнулся, бок опалило болью.

Грузовик уходил, что-то невнятно кричал из кабины курский земляк. А Морозов уже бежал к лощинке. Хорошо ему налегке с одним пистолетом. Тимофей, сдвигая на задницу сбившуюся лопатку и кряхтя, кинулся догонять. Ничего, ноги еще бегали. Слева шла стрельба, бахнул разрыв, но это далеко…

Вместе с Морозовым сбежали к капонирам.

– Товарищ старший лейтенант! – с облегчением заорал плотный старшина. – А мы тут…

– Вижу, что вы тут, – задыхаясь, заверил Морозов. – Что с комбатом?

– Ранен. Плотно отбомбились по нам фрицы. Отправили. Связи нет, приказа нет… Замполит дивизиона был, сказал «ждать».

– Чего ждать?! Дождались уже. Вон они, немцы, – неожиданно спокойно сказал старший лейтенант. – Орудия к бою!

Боец Лавренко обомлел: немцы действительно были отчетливо видны. Вот та группа в грязноватых мундирах, за спинами нашей убегающей пехоты, немцы и есть. Рядом же!

После мгновения паузы артиллеристы кинулись разворачивать гаубицы. Вот эту паузу Тимофей прочувствовал прям до пяток – они – пятки – так и хотели развернуться и драпануть к переправе. Такой у всех солдатских пяток, видимо, инстинкт. Но был приказ, был опытный Морозов, и расчеты у гаубиц были на месте. Немного нервничающие, но решительные бойцы.

– Партизан, останови нашу «махру», пусть залягут хоть как, – старший лейтенант вроде бы даже не смотрел в сторону Тимофея, сосредоточившись на орудиях.

Приказ, да. А как останавливать? Товарищ Лавренко даже не ефрейтор, а просто рядовой замусоленный кладовщик никому не нужных кабелей. Но чего ж поделаешь, надо как-то.

Тимофей выскочил наперерез группке пехотинцев:

– Братцы, ложись, сейчас артиллерия вдарит! Ложись, говорю!

Высокий боец молча обогнул размахивающего автоматом Тимофей, тяжело потопал дальше. Остальные оглянулись на немцев и тоже останавливаться не собирались. Лавренко ухватил другого бойца за рукав:

– Да куда вы?! Побьют же!

Конопатый солдат попытался вырвать гимнастерку, не сдюжил и обессилено повалился:

– Щас сдохну!

– Да чего тут сдыхать?! – завопил Тимофей. – Отобьемся! Батарея рядом!

– А… ту вашу батарею… – рядом в неглубокий ровик свалился пулеметчик с «дягтяревым». – Не ори, пацан, не удержимся. Отходить к переправе надо.

– Ты постреляй маленько, потом отходить будешь. Оно ж и легче бежать будет.

– Во, хитрый какой, – пулеметчик попытался выбраться из ровика.

– Так пулемет хоть оставь! – в отчаянии воззвал Тимофей.

– Да я знаешь сколько с ним прошел?! – оскорбился пулеметчик. – Не, славяне, нынче день не тот…

Рявкнуло орудие батареи. Мгновенно раздавшийся разрыв погасил все звуки. Что-то неслышно орал упрямый пулеметчик, перекидывая ДП на бруствер ровика, залегли бойцы рядом. Было понятно, что отходить поздно, остается только отбиваться до последнего…

…Тимофей переползал, строча из автомата. Орудия били почти непрерывно, словно там тоже встал некий заряжающий автомат. Шрапнель сносила немцев, да и вообще словно огромной метлой сметало всё подряд перед фронтом «огневой». Чахлое пехотное прикрытие стреляло по флангам немцев – те было пытались обогнуть «огневую», но после двух первых залпов от массы немецких пехотинцев мало что осталось. Тимофей видел, как фрицев буквально рвало в куски, вот вертящаяся в воздухе рука почти долетела до ровиков батареи…

Должно быть, эта неистовая пальба в упор длилась меньше минуты. Наверняка немцы просто не рассмотрели орудия или рассчитывали, что гаубицы брошены. Как бы там ни было, кто-то из фрицев-счастливчиков бежал назад, остальные валялись грудой мяса, иногда еще стонущей. Но за ними были видны другие, а там – далее – ползли и темные пыльные коробки танков.

– К моторам! – кричал Морозов.

Сдавали задом выскочившие из укрытия «студебеккеры», артиллеристы торопливо сводили станины орудий…

– А нас?! – заорал, спешно меняя диск, пулеметчик. – Мы же прикрытие!

– Бегом! Сейчас прижмут, – крикнул Морозов. – Двинули, двинули!

Густо облепленные пехотой и артиллеристами грузовики взревели, рванули с огневой. Но машина, на которую запрыгнул Тимофей так и осталась стоять.

– Заглохла, проклятая! – в ужасе завопил водитель. – Твою…!

– Спокойно, старшина! Заводи! – Морозов с подножки глянул назад и соскочил на землю. – Наводчик, заряжающий – к орудию!

До ближайших немцев оставалось метров сто пятьдесят, было видно, как один фриц приседает на колено, целится из винтовки…

Спрыгивая на землю, Тимофей выдал в сторону приближающихся немцев длинную очередь.

– Эх, ходили пешком, так нет, ездить потянуло… – рядом плюхнулся пулеметчик, утвердил сошки «дегтярева».

– Огонь! – донесся голос Морозова.

Тимофей нажал на спуск автомата, но очереди не услышал – оглушительно гавкнула прицепленная гаубица.

Часть фрицев выкосило, словно их и не было. Но чудо таилось в другом – от мощного толчка орудийной отдачи упрямый грузовик дернулся вперед и завелся. Это было ох как вовремя, поскольку немцы открыли пальбу, и точную. Упал Морозов, со стоном опустился на колено наводчик…

Под очереди ручного пулемета Тимофей помогал поднимать раненых. У старшего лейтенанта оказалась пробита грудь. «Студебекер» дернул вперед, боец Лавренко осознал, что тянуться до кузова уже рискованно, и вспрыгнул на орудие. Оказалось не очень удобно, но держаться можно, и щит прикрывает. Сквозь рев двигателя было слышно, как щелкают по орудию пули, в кузове снова кого-то ранило…

«Студебекер» несся как незнамо какой зверь, Тимофей, намертво вцепившийся в штангу, крепящую щит и еще какую-то круглую штуковину, подумал что сейчас, кроме бока, ему и еще что-то насовсем отобьет. Но машина уже выкатила к спуску на переправу. Да, поужался плацдарм.

– Стой! – кричал кто-то на развороченной дороге. – Только артиллерия на мост, остальные на землю! С машины, мать вашу!

Тимофей отцепился от казенника гаубицы, с твердым намерением на орудиях никогда больше не кататься. Не пехотное это дело.

Спуск к мосту был забит транспортом. Почти сплошь тяжелые орудия и санитарные повозки. А у заставы перед спуском ходил невысокий свирепый полковник с двумя пистолетам в руках и отделял «чистых от нечистых». Бойцов без оружия отпихивал в одну кучу, остальных посылал в окопы над берегом. Спорить желающих не находилось. Тимофей пошел было к обрыву, но потом осознал, что не просто так здесь бродит, и обернулся:

– Товарищ полковник, патронов бы? У меня полдиска осталось.

Полковник все так же свирепо и молча кивнул, указал стволом пистолета на ящики на обочине. Тимофей принялся запихивать за пазуху патронные пачки, тут расслышал крик с машины артиллеристов:

– Партизан! Эй, Партизан! Тебя раненый зовет.

Отяжелевший боец Лавренко вспрыгнул на колесо.

– Вот, шепчет, «позовите да позовите», – раненый наводчик указывал на Морозова.

Старший лейтенант был бледен как бумага, в углах рта темнели струйки крови. Потянул руку. Тимофей принял подарок и пробормотал:

– Что вы, товарищ старший лейтенант. Выздоравливайте, да возвращайтесь. Нам без таких артиллеристов так вообще край.

Тимофей побежал к обрыву, зоркий полковник погрозил пистолетом. Боец Лавренко, оправдываясь, похлопал себя по оттопыренной гимнастерке – боезапас пополнен, готов к бою. Полковник погрозил еще разок, но, скорее одобрительно.

Боец Лавренко свалился в траншею. Окопов здесь хватало: и старых, еще румынских, и посвежее, и воронок, в которых сейчас тоже залегли солдаты. За спиной изгибалось русло Днестра, местами берег покрывал лесок, до смерти измученный бомбежками и обстрелами. По сути, Тимофей оказался почти в том же месте, откуда и начинал свою первую в жизни атаку в тот памятный апрельский день захвата плацдарма. Ну, тогда чуть левее взбирались, ближе к Шерпенам, но не так важно. Страшно подумать – почти месяц прошел. Вот она, война – воевали-воевали, и опять там же сидим.

Поглядывая на знакомый и незнакомый пейзаж, Тимофей потрошил пачки и снаряжал диски. Желтые патрончики уже привычно и послушно вставали на место, тек «ручеек» в магазин, стекались на позицию негустые резервы гвардейской стрелковой дивизии. Все понимали, что отступать некуда – попятишься, скинут в реку и расстреляют как уток. Немцы скапливались для решительной атаки. По ним била наша артиллерия, но жиденько. Эх, столько рядом орудий, а толку… Хотя, если присмотреться, не так уж и беззубо получалось. Закрывая диск, Тимофей попытался посчитать горящие танки. Штук десять только на виду, а еще по дороге за скатом дымы угадываются. Впрочем, там и наших грузовиков порядком набило. Но все-таки…

Слева, возле Шерпен, и справа – в Пугаченах – яростно гремел бой, а здесь все тянулась и тянулась, короткая, но кажущаяся бесконечной пауза перед решительной схваткой за переправу.

По траншее, бормоча проклятия, пробежали бронебойщики со своим неуклюжим ПТРом. За ним шли офицеры, занимали места в ячейках. Такого количества старших командиров бойцу Лавренко – солдату опытному, но не очень долго служившему – видеть еще не приходилось. Не иначе весь штаб корпуса здесь в траншее.

Тимофей вновь начал волноваться, снял диск, продул горловину, поставил на место.

По траншее прошел полковник с автоматом, гулко крикнул:

– Главное, танки не пропустить! Всем ясно?

Бойцу Лавренко про танки было ясно, непонятно было, чем их останавливать. Кроме автомата, у него имелась только та самая «лимонка», и вряд ли танк её сильно испугается.

Немцы уже шли: танки, за ними пехота, но ту из автомата пока было не достать. Нужно было чем-то заняться, пока сердце окончательно в сапоги не скатилось, Тимофей извлек из чехла лопатку, принялся подравнивать стенку ячейки, вырезал нишу-полочку, выложил из-за пазухи остатки патронов, гранату.

– Зарываешься, Лавренко? – по соседству пристроился офицер, внимательно разглядывал приближающихся немцев.

Тимофей без особого удивления узнал дивизионного особиста, того, что шпионское дело с брынзой расследовал.

– Так точно, товарищ капитан, подравниваюсь, – сказал боец Лавренко. – Вам лопатку дать?

– Ну, давай на секунду, раз такой добрый, – особист ловко срубил кустик бурьяна на бруствере, подровнял скат и честно вернул инструмент. – С рукой-то что?

Тимофей поправил грязный, торчащий из рукава гимнастерки бинт:

– Я, товарищ капитан, не самострельный. Грузовик тушили, пожёгся слегка. Не думайте чего плохого.

– С чего ты взял, Партизан, что о тебе плохо думают? – удивился особист. – Ты боец надежный, инициативный, вот именно так я о тебе и думаю. А вот…

Договорить капитан не успел. Вроде бы без всякого сигнала, но все одновременно начало стрелять…

Вставшие на прямую наводку зенитки от опушки и переправы жгли немецкие танки. Две фашистские машины, почти подошедшие к спуску, остановили бронебойщики. Немецкая пехота залегла, ее вовремя пригрели минометчики, сохранившие именно для этого, страшного и решающего момента, «эн-зэ» боекомплекта.

Тимофей короткими очередями пытался достать отползающих немцев. До гранат и пальбы из особистского пистолета дело все же не дошло. Гвардия удержала переправу, а после подхода свежих батальонов 57-й дивизии, наши перешли в контратаку.

Далеко продвинуться не удалось. Зацепились за вторую линию траншей, вернули рокадную дорогу Шерпены – Пугачены. На военном языке это называется «стабилизация обстановки». Но дела, конечно, были хреновы. Шерпены оказались потеряны, плацдарм ужался втрое, большая часть тяжелой артиллерии бесполезно сгрудилась в лесу, немцы бомбили нещадно…

…Столько наших убитых Тимофей еще не видел. На дороге, в траншеях и просто на поле, между воронками, везде лежали мертвые бойцы. Иногда казалось, что лица знакомые. Но уже смеркалось, таяла в сером вечере страшная изрытая земля высокого берега, чернильная тьма залила русло Днестра, и лишь у передовой уходили к звездам трассеры и вспыхивали ракеты. Боец Лавренко брел к себе на проклятый «Склад КНН», реагировать на разрывы мин уже не оставалось сил.

Печать была сорвана – побывал в гостях кто-то. Тимофей щелкнул зажигалкой – прощальный подарок старшего лейтенанта Морозова – фитиль зажегся ярким огоньком. Были видны следы чужого вторжения: упаковки от бинтов, окурки, забытая пилотка. Пилотка, это хорошо.

Тимофей повалился на катушки, нащупал спрятанную под стеной телогрейку. Под ватником стало теплее, но болело все, что может болеть. Еще и два ногтя содрал непонятно где. У Тимофея имелось два сухаря – бойцы батальона, с которыми дошел до второй траншеи, поделились – но грызть сил не имелось. И идти за водой сил не было. Боец Лавренко еще разок щелкнул зажигалкой… хороший прибор, наверное, трофейный. Странное дело, вот уходят с плацдарма раненые люди, может, и не доживут они до госпиталя, а что-то стараются оставить… то ли бойцу, то ли самому плацдарму. Огонек погас, Тимофей послушал, как снаружи роют землю: кажется, на месте артразведчиков обустраивались минометчики. Ладно, если до утра доживем, познакомимся.

День выдался настолько тяжким, что упорствовать и сражаться с памятью никак не получалось. Увиделось лицо Стефэ… вот прямо как рядом сидела. Даже запах как наяву ощутился.

Боец Лавренко подумал, что контузии даром не проходят, и провалился в сон.