Текст книги "Вера, Надежда, Любовь… Женские портреты"

Автор книги: Юрий Безелянский

Анна Керн
«ГЕНИЙ ЧИСТОЙ КРАСОТЫ», ИЛИ «ВАВИЛОНСКАЯ БЛУДНИЦА»?

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты...

А. С. Пушкин

Кто не знает этих строк Пушкина и пленительного романса Михаила Глинки на стихи Александра Сергеевича? Более того, всем известен и адресат, хотя в данном случае лучше сказать: муза. Это – Анна Керн. Известны и кое-какие детали из ее жизни. И все же откуда явился этот «гений чистой красоты»? Насколько сильно любил ее поэт? Как сложилась ее судьба?

Попробуем во всем этом разобраться. Но сначала самое главное: откуда появилась прелестница? Из начала XIX века. Из века салонов и альбомов для стихов, из века балов и поместных усадеб. Из того времени, когда женщины носили газовые платья, атласные туфельки, а если мерзли ноги, то их грели на мешочках с разогретыми косточками чернослива. Высший свет говорил и писал в основном по-французски…

Анна Керн родилась 11 (22) февраля 1800 года и была моложе Пушкина на восемь с половиной месяцев.

Мы говорим «Анна Керн», а родилась она как Анна Полторацкая (домашнее имя Анет) в усадьбе деда, орловского губернатора. Прелестное дитя агукало, лежа под балдахином с зелеными и белыми страусовыми перьями. Вылитый ангелочек. Куколка, созданная для счастья и радости. Господи, кто знал тогда, что этой прелестной девочке выпадет такая непростая судьба!..

Анет рано выучилась читать, и любимым местом в огромном доме деда была библиотека. С пяти лет она начала читать французские романы. И все, конечно, о любви, о романтических приключениях. Жан Жак Руссо, Лоренс Стерн, Шодерло де Лакло и т. д. Маркиз де Сад в те времена в России был как-то, непопулярен. В России жили свои Жюстины и происходили свои «Несчастья добродетели».

Увлечение литературой у Анны Керн осталось на всю жизнь. Она много читала, переводила, знала толк в стихах и обожала водить дружбу с литераторами.

Превращение из Полторацкой в Керн

 
И опять напрашиваются стихи:
Я вас люблю, красавицы столетий,
За ваш небрежный выпорх из дверей… —
 

Так писала Белла Ахмадулина. И вот выпорхнула Анна Полторацкая. Куколка превратился в очаровательную девушку с русыми волосами, в настоящую русскую красавицу (на французской подкладке, добавим в скобках).

Первые выходы в свет состоялись на Украине, в городе Лубны. Но что такое Лубны? Провинция, главное украшение которой расквартированный там егерский полк. Естественно, все офицеры – у ног юной богини.

Все прекрасно? Куда там!

Ее отец, Петр Маркович Полторацкий, предводитель уездного дворянства, был строг до чрезвычайности. И, как вспоминает Анна: «Ни один бал не проходил, чтобы батюшка не сделал сцены или на бале, или после бала. Я была в ужасе от него и не смела противоречить ему даже мысленно».

О матери Екатерине Ивановне, урожденной Вульф, и речи не было. Главное – отец. Домашний тиран и диктатор.

Как-то на бал в Лубны пожаловал сам командир дивизии, генерал Ермолай Федорович Керн (1765 – 1841). Прослышал генерал о распустившейся розе и решил самолично глянуть, какова она. Девушка оказалась ослепительно красивой. Генерал мгновенно воспылал к ней любовью и сделал предложение. Оно было принято, но только не сразу. Генерал, к сожалению, был стар и совсем не походил на героев французских романов, о которых втайне мечтала Анет. Но для отца это была прекрасная партия, и он, и вся родня принялись дружно уговаривать юное и несмышленое создание, что, мол, нельзя отказываться от своего счастья. Да и вообще, где в провинции найти другого генерала? Анет мучилась, страдала, пытала подругу: «А буду ли я его любить, когда сделаюсь его женой?» Подруга отвечала утвердительно: поживете – слюбитесь… или что-то в этом роде.

Короче, в январе 1817 года состоялась свадьба. Невесте нет еще и 17 лет, генералу – 52 года. То есть 36 лет разницы, но тогда это не вызывало никакого ужаса и было почти что нормой. Считалось, что опыт и юность должны по жизни ходить вместе, дополняя и поддерживая друг друга.

Итак, вместо Анны Полторацкой явилась миру юная генеральша Анна Керн. Что приобрела она помимо титула генеральши? Зрелого спутника жизни, бравого воина (семь боевых наград, в том числе Георгиевский крест за взятие Парижа, и несколько ранений). Генерал любил выпить, покутить, но не имел никакого интереса к искусствам, к литературе, ко всем этим душевным тонкостям, к которым так тяготела его юная супруга. Словом, они были абсолютно разные по воспитанию, по психологии, по характеру, по интересам.

Не было гармонии и в постели. Во-первых, не было любви. Не случайно перед свадьбой генерал спросил Анну:

– Не противен ли я вам?

А она, потупясь, ответила кратко:

– Нет.

Не было любви, не было ласк, не было нежных слов, ничего не было из того, о чем мечтала молодая и красивая женщина.

После первых двух лет замужества Анна Керн написала в дневнике по поводу своего избранника… нет, конечно, не своего, а избранника отца: «Его невозможно любить, мне не дано даже утешения уважать его; скажу прямо – я почти ненавижу его. Мне ад был бы лучше рая, если бы в раю мне пришлось быть вместе с ним».

Горькие слова, не правда ли? Они имели под собой основание. Достаточно сказать, что генерала «посещало бессилие», и он придумал выход: нашел себе замену в лице племянника, подведя под свое сводничество некую теоретическую базу: «…всякого рода похождения простительны для женщины, если она молода, а муж стар… иметь любовников недопустимо только в том случае, когда супруг еще в добром здравье». Генералу казалось, что лучше всего любовника жены иметь в доме, а не на стороне, отсюда взялась идея свести жену с племянником. Он приводил Анну к нему в комнату, когда молодой человек лежал на постели раздетый, и тихо уходил, оставляя их двоих. Как вам нравится, читатель, эта пикантная и, разумеется, грязноватая ситуация? Надо отдать должное Анне Керн: она воспротивилась этому плану мужа-генерала. В конце концов, если выбирать любовника, то самой, а не обращаться к тому, кого тебе нагло подсовывают.

И тем не менее в браке с генералом Анна Керн родила троих детей – Екатерину, Анну и Ольгу. Своих девочек она не любила, лишь испытывала к ним «некоторую нежность». Не любила потому, что они были детьми Керна. Бедные дети!..

«Все небесные силы не заставят меня любить: по несчастью, я такую чувствую ненависть ко всей этой фамилии…» – так записала в своем дневнике Анна Керн. А ведь даже без любви могла состояться более или менее нормальная семья (сколько таких семей жили и живут без любви!), но этого не произошло по причине грубости и неотесанности генерала. Ермолай Керн никак не мог сообразить, что молодой женщине непременно нужны внимание и ласка, хотя бы в небольшой дозе. Увы. Генерал был хорош на поле брани и совсем негоден в семейной жизни.

«Я была бы самой надежной, самой верной, самой некокетливой женой, если бы…»

Далее в дневнике Анна Керн поставила три точки (как в песне: догадайся, мол, сама. Догадаться не трудно).

Самым счастливым временем для нее были дни и месяцы, когда генерал уезжал по делам службы и она оставалась в доме одна. В такие моменты Анна испытывала приливы настоящего счастья: она свободна!.. Но генерал возвращался, и снова хотелось биться головой о стену.

«Пожалейте вашу Анету, еще немного – и она потеряет терпенье», – записывает она в дневнике.

Терпенье было потеряно в 1826 году, и спустя 9 лет после венчания Анна Керн разорвала «ненавистные цепи» брака. И стала «свободной женщиной» – шаг, надо сказать, для того времени очень редкий и, конечно, рискованный.

На горизонте – Пушкин

Но Бог с ним, с генералом Ермолаем Керном (он мало кого интересует), а как обстояли дела у Анны Керн, если выражаться военным языком, на любовном фронте?

Разочаровавшись в супруге, Анна, естественно, обратила внимание на более достойные объекты. Одним из первых был некий егерский офицер, в дневнике он назван «шиповником» – была такая мода в ту пору: зашифровывать имена мужчин под названием цветка.

За «шиповником» последовали другие «цветы», и это вполне нормально – муж не обращал никакого внимания на свою бедную Анет, зато другие мужчины были готовы положить к ее ногам свои сердца: красота Анны Керн с каждым годом становилась все ослепительнее.

Одним из ее вздыхателей (вполне возможно, не платоническим) был сосед по родному поместью в Лубнах – Аркадий Гаврилович Родзянко, молодой человек, к тому же поэт (молодость и поэзия – вот то, чего был напрочь лишен генерал). Родзянко знал Пушкина, и именно Родзянко, можно сказать, приобщил Анну Керн к поэзии Пушкина. По рекомендации Родзянко она с упоением читает «Кавказского пленника», «Бахчисарайский фонтан», «Братьев разбойников» и другие произведения Пушкина. Заочно он ей очень нравится.

Итак, новая страница жизни: Александр Пушкин и Анна Керн.

Когда они встретились впервые лицом к лицу? Это произошло весною 1819 года, когда генерал Керн привез в Петербург свою юную жену. На одном из вечеров судьба свела их, двадцатилетних, вместе.

Обычный вечер тех лет: музыка, танцы, чтение стихов, игра в шарады (прибегнем к красочному описанию у Вересаева). Анна Керн, украинская провинциалка, во все глаза смотрит на литературных знаменитостей. Еще бы: Карамзин, Крылов, Гнедич!.. Пушкин показался ей каким-то неказистым: кудрявый, худенький, не то что статные офицеры егерского полка.

Анна Керн не замечает Пушкина, а он, ослепленный ее красотой, пытается обратить на себя внимание и бросает ей комплимент: «Позволительно ли быть до того прелестною!»

Потом Пушкин завязал разговор с двоюродным братом Керн, Александром Полторацким, по поводу того, кто грешник и кто нет, кто будет в аду, а кто попадет в рай. В связи с этим Пушкин заметил смешливо: «Во всяком случае, в аду будет много хорошеньких, там можно будет играть в шарады. Спроси у мадам Керн, хотела бы она попасть в ад?»

Анна Керн сухо ответила, что в ад она не желает. Разговор на этом оборвался. Когда Полторацкий садился с госпожою Керн в экипаж, Пушкин стоял на крыльце и провожал ее глазами.

Завязка: явная заинтересованность Пушкина и не менее явная холодность со стороны Анны Керн.

Проходит пять лет. Александр Сергеевич в зените своей литературной славы, и Анна Керн уже по-иному оценивает его – не как влюбленного в нее юношу, а как достойный любви объект. Поэт и мужчина. И мужчина уже хорош, а поэзия – просто прелесть…

В декабре 1824 года Пушкин пишет письмо Аркадию Родзянко: «Объясни мне, милый, что такое А. П. Керн, которая написала много нежностей обо мне своей кузине? Говорят, она премиленькая вещь, но славны Лубны за горами. На всякий случай, зная твою влюбчивость и необыкновенные таланты во всех отношениях, полагаю дело твое сделанным или полусделанным. Поздравляю тебя, мой милый».

Такое вот письмо одного Казановы к другому: мол, сам хотел, но не вышло… Пушкин к тому времени уже знает, что Анна Керн ушла от мужа, что она интересуется молодыми людьми и кое-кто из них уже добился успеха. Представление об Анне Керн уже сложилось. Но насколько оно соответствует реальной женщине?

В июне 1825 года Анна Петровна Керн неожиданно прибывает в Тригорское к своей тетушке Прасковье Александровне Осиповой. Керн направлялась в Ригу мириться с мужем (она это делала несколько раз по причинам материального порядка). Сидели за обедом. Неожиданно вошел Пушкин. Осипова представила ему Анну Керн, не зная, что они уже встречались. Пушкин поклонился, но не сказал ни слова. Анна Керн тоже растерянно молчала. Керн произвела на Пушкина неизгладимое впечатление, «глубокое и мучительное», как он написал ей впоследствии. Ей было 25 лет, она была в расцвете своей блистательной и пышной красоты. Ее глаза смотрели с «терзающим и сладострастным выражением». Она прожила в Тригорском 3 – 4 недели и буквально околдовала поэта. Он влюбился в нее неистово, как мог влюбляться только Пушкин.

Как отмечает в своей книге «Спутники Пушкина» Викентий Вересаев, «Пушкин никак не мог взять с Анной Петровной ровного, определенного тона. Он нервничал, был то робок, то дерзок, то шумно весел, то грустен, то нескончаемо любезен, то томительно скучен».

О чем это говорит? О растерянности Пушкина: он думал об Анне Керн одно, а увидел совершенно другое.

Они много гуляли по саду. Пушкин читал ей только что написанных «Цыган»:

 
Уныло юноша глядел
На опустелую равнину
И грусти тайную причину
Истолковать себе не смел…
 

Анна Керн читала что-то в ответ. Пела. У нее был дивный голос. Ах, какая это была чудная прогулка!..

Пушкин пылал любовью к Анне Керн и страшно ревновал, зная, что за ней не без успеха ухаживает его приятель, записной сердцеед Алексей Вульф.

Однажды вся компания (Осипова, Вульф, Анна Керн, Анета Вульф и другие) приехала к Пушкину в Михайловское. Прасковья Александровна на правах старшей попросила Пушкина показать Анне Керн сад.

Как замечает Вересаев, «Пушкин быстро подал руку Анне Петровне и побежал скоро-скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться». Они ходили вдвоем по темным липовым аллеям, не обращая внимания на камни, которые им попадались на пути. Один такой камень, точнее, камушек, Пушкин поднял и спрятал на память. Взял на память и веточку гелиотропа, приколотую к груди Керн.

Утром следующего дня он пришел пешком в Тригорское (это несколько километров) и на прощанье поднес Анне Керн экземпляр второй главы «Евгения Онегина». В печатные листы был вложен листок почтовой бумаги со стихами, без которых не обходится ныне ни одна антология любовной лирики:

 
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты…
 

Ну и так далее – многие помнят эти божественные слова наизусть. Короче, Анна Керн явилась к поэту как «божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь». Вот в такой полной гамме разнообразных чувств.

«Чистая красота» – не просто поэтическое выражение, действительно, Анна Керн поразила поэта кроме своей красоты каким-то особым девическим обликом, какой-то затаенной, скрытой грустью. И это не могло не найти отклика в проницательном сердце Александра Пушкина.

Анна Керн уехала. Между нею и Пушкиным началась переписка. В наше время они звонили бы друг другу по мобильному телефону, но что можно сказать по телефону? Какие-то жалкие обрывки слов, в основном междометия, и услышать сопение сквозь треск и помехи в трубке. Другое дело – чернила и бумага. Ты садишься за письмо, напрягаешь память, и перед твоим взором встает тот, к кому ты обращаешься. Мне кажется, совсем нелишне привести отрывки из писем Александра Сергеевича.

25 июля 1825 года он пишет ей по-французски. Перевод такой:

«Я из слабости попросил у Вас разрешения Вам писать, а Вы из легкомыслия или кокетства позволили мне это. Переписка ни к чему не ведет, я знаю; но у меня нет сил противиться желанию получить хоть словечко, написанное Вашей хорошенькой ручкой.

…Лучшее, что я могу сделать в моей печальной деревенской глуши, – это стараться не думать больше о Вас. Если бы в душе Вашей была хоть капля жалости ко мне, Вы тоже должны были бы пожелать мне этого, – но ветреность всегда жестока, и Вы, кружа головы направо и налево, радуетесь, видя, что есть душа, болеющая за Вашу честь и славу.

Прощайте, божественная; я бешусь и я у Ваших ног. Тысячу добрых пожеланий Ермолаю Федоровичу и поклон г-ну Вульфу». Еще раз повторим пушкинское выражение: «я бешусь и я у Ваших ног». Оно стоит того.

Следующее письмо – от 14 августа:

«Перечитываю Ваше письмо вдоль и поперек и говорю: милая! Прелесть! Божественная!.. а потом: ах, мерзкая! – Простите, прекрасная и нежная, но это не так. Нет никакого сомнения в том, что Вы божественная…»

Письмо нервное, возбужденное, сбивчивое. В нем даже есть пассаж о муже Анны Петровны:

«…Достойнейший человек этот Керн, почтенный, разумный и т. д.; один только у него недостаток – то, что он Ваш муж:. Как можно быть Вашим мужем? Этого я так же не могу себе вообразить, как не могу вообразить рая…»

Еще письмо. От 21 августа из Михайловского в Ригу. Приведем только концовку:

«Прощайте! Сейчас ночь, и Ваш образ встает передо мною, такой печальный и сладостный; мне чудится, что я вижу Ваш взгляд, Ваши полуоткрытые уста.

Прощайте – мне чудится, что я у Ваших ног, сжимаю их, ощущаю Ваши колени, – я отдал бы всю свою жизнь за миг действительности. Прощайте и верьте моему бреду; он смешон, но искренен».

Да, точно бред с эротическим налетом.

22 сентября: «…Не говорите мне о восхищении: это не то чувство, какое мне нужно. Говорите мне о любви: вот чего я жажду. А самое главное, не говорите мне о стихах…»

Это надо понимать так: Анна Керн пишет о том, как хороши стихи Пушкина, а ему нужно совсем другое – он хочет любить и обладать Анной Петровной. Он хочет мужского, а не поэтического признания.

Дальше цитировать не имеет смысла. Кто хочет, может взять томик переписки Пушкина и перечесть все его письма, полные живой страсти и эротики. А какое раздолье для пушкинистов расшифровывать «темные места» в письмах Александра Сергеевича! Иногда Пушкин писал нечетко, что-то зачеркивая, и переводчики годами ломали головы, что же написал Пушкин в переводе с французского, обращаясь к Керн: «Прежде всего надо забыть про Ваши прелести», хотя эти «прелести» написаны так, что их можно перевести и как «спазмы»: «charmes» и «spasmes».

Но это оставим лингвистам, нам с вами надо двигаться по жизни Анны Керн дальше; выражаясь пушкинским языком, надо говорить «сериозно». Так, что же было дальше?

В Ригу приезжает Алексей Вульф, и у него с Анной Керн пылкий и страстный роман. Кстати, Алексей Вульф был большим виртуозом в любви и, обольщая Анну Керн, не обходил любовью и ее сестру, Лизу Полторацкую, и Софью Дельвиг.

Вересаев обиделся за классика (подумаешь, кто такой Вульф?!):

«Больно за Пушкина и комично, когда подумаешь, что страстные его письма читались красавицею только с самолюбивым тщеславием, а ласки свои, которых так бешено хотел Пушкин, она в это время расточала другому».

Пушкин взял «реванш» в 1827 году в Петербурге. Александр Сергеевич получил то, чего так страстно жаждал в Тригорском и Михайловском. И что же? Никакого восторга, никакого вдохновения. Теперь она для Пушкина не «гений чистой красоты», а всего лишь «вавилонская блудница». Жестоко, не правда ли?..

Что касается Анны Керн, то она умеет прощать, не держит на людей зла, и Пушкин по-прежнему для нее «гений добра». Волшебные его стихи она ставит выше его изменчивой мужской природы.

То ли ласки Керн запоздали, то ли Пушкин стал другим – о, тут есть тысяча нюансов во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. Разбираться в них всегда нелегко. Опять же неизвестны все детали. Короче, пути Анны Керн и Александра Пушкина разошлись. Пушкин женился на Наталье Гончаровой и погрузился в свои проблемы, семейные и творческие. А Керн – в свои. В частности, денежные. Чтобы поправить финансовое положение, она занялась переводами и просит Пушкина «по старой дружбе» устроить у издателя Смирдина переведенный ею роман Жорж Санд. Пушкин отвечает отказом:

«Раз Вы не могли ничего добиться, Вы, хорошенькая женщина, то что же делать мне – ведь я даже и не красивый малый… Все, что могу посоветовать, это снова обратиться к посредничеству…»

Жестоко? Жестоко – как отказ в помощи. И жестоко – съехать с вершин восторга и любви в низину равнодушия. То «гений чистой красоты», «божественная», а теперь вот всего лишь «хорошенькая женщина». Дистанция…

Что можно сказать с позиции сегодняшнего дня? Александр Сергеевич был не прав.

Больше они – Пушкин и Анна Керн – практически не виделись и не переписывались. Вспыхнул костер, да погас.

Другие романы

Многим кружила головы в своей жизни Анна Керн. Тверскому помещику Рокотову. Поэту Веневитинову. Другому поэту – Андрею Подолинскому, который вдохновенно писал о ней:

 
Когда стройна и светлоока
Передо мной стоит она,
Я мыслю: гурия Пророка
С небес на землю сведена.
Коса и кудри темно-русы,
Наряд небрежный и простой,
И на груди роскошной бусы
Роскошно зыблются порой.
Весны и лета сочетанье
В живом огне ее очей,
И тихий звук ее речей
Рождает негу и желанье
В груди тоскующей моей.
 

Был без ума от Анны Керн студент Петербургского университета Александр Никитенко (будущий профессор русской словесности, академик).

«Вечер был у г-жи Керн. Видел там известного инженерного генерала Базена. Обращение последнего есть образец светской непринужденности, – с нескрываемой досадой записывает в своем дневнике влюбленный студент. – Он едва не садился к г-же Керн на колени, говоря, беспрестанно трогал ее за плечи, за локоны, чуть не обхватывал ее стана. Удивительно и незабавно! Да и пришел он очень некстати. Анна Петровна встретила меня очень любезно и, очевидно, собиралась пустить в ход весь арсенал своего очаровательного кокетства…»

О, арсенал был богатый! Войдя в зрелость, Анна Петровна превратилась в опытную и пылкую красавицу, стала профессиональной кокеткой. Она на все сто процентов использовала жизнь «свободной женщины», презирала все условности. Жила не разумом, а чувствами. Как написала она в письме к одной из подруг, ей хочется постоянно пребывать в «любовном бреду».

Вересаев замечает: «Она любила многих, иногда, может быть, исключительно даже чувственной любовью; но никогда она не была «вавилонской блудницею», как назвал ее Пушкин, никогда не была развратницей. Каждой новой любви она отдавалась с пылом, вызывающим полное недоумение в ее старом друге Алексее Вульфе. «Вот завидные чувства, которые никогда не стареют! – писал он в своем дневнике. – После столь многих опытностей я не предполагал, что еще возможно ей себя обманывать… Анна Петровна, вдохновленная своею страстью, велит мне благоговеть перед святынею любви!!. Пятнадцать лет почти непрерывных несчастий, уничижения, потеря всего, что в обществе ценят женщины, не могли разочаровать это сердце или воображение, – по сю пору оно как бы в первый раз вспыхнуло»».

В обществе на нее косились, лучшие из ее знакомых дам начинали ее сторониться, говорили: «Это – несчастная женщина, ее можно только жалеть». О, ханжеский XIX век! Во дворце Анна Керн появляться не могла, зато блистала в литературно-театральных салонах Петербурга. Красота ее не меркла, а поклонников и любовников было не счесть. Она как-то призналась Никитенко, и он записал ее слова:

«Я не могу оставаться в неопределенных отношениях с людьми, с которыми меня сталкивает судьба. Я или совершенно холодна с ними, или привязываюсь к ним всеми силами сердца и на всю жизнь».

Согласитесь, что так «блудницы» не поступают.