Текст книги "Космонавты Гитлера. У почтальонов долгая память"

Автор книги: Юрий Невский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

я так любил индийское кино

сказал на прощание. Все, больше ничего нет, конец фильма, пошли титры. На его могиле поставили камень – косой скол черной-пречерной, наверное, метеоритной глыбы. Его раскопал в запасниках Геологического музея один товарищ, подрабатывающий там сторожем. Если долго вглядываться вглубь, то лицо обожжет солнце иных плоскогорий, сердце заиндевеет от близкого дыхания Бога. Сразу вспомнишь дикий хаос запутанных лабиринтов каменной страны, ужас от схватки один на один с многорукими исполинами, подпирающими небо.

Через какое-то время Надя напомнила маме о песне, объяснила ситуацию. Мама сказала, чтобы «Фэнтези» поработали со специалистом у них на студии, он сделает перезапись, подгонит все к нужному звучанию. Композиция группы если не прогремела на всю Москву, то уж точно вознесла Лешу до небес в глазах его поклонниц, в основном.

[Серый человек]

Надя написала рассказ. Герой его как бы дедушка (ведь это она услышала от него), но прямо он, конечно, не назван – просто герой. Некий Герой. И рассказ назвала «Убить серого человека». Отправила в журнал «Открытая планета» на конкурс «Открытие», он как раз организован для юных талантов. Лучшие рассказы напечатают, а первый приз – вообще, умопомрачительная поездка в Египет. Попросила папу, он отправил текст со своей работы по электронной почте, у него с интернетом никаких проблем.

Журнал издается по всему миру, русская редакция есть и в Москве. Она всегда покупала его или просила папу, ведь журнал обо всем самом загадочном, удивительном на Земле. Обычно он бывает посвящен какой-то одной основной теме, и журналисты, чтобы осветить ее, готовы объехать весь мир, встретиться с учеными, специалистами, со всеми, кто имеет отношение к раскрываемому вопросу. Даны самые разные точки зрения, вся информация, что известна от прошлого и до наших дней. Фотографии, документы – самые редкие, уникальные. Наверное, целый год готовят один номер. В литературном отделе печатают и научную фантастику, и фэнтези. Этот конкурс для юных читателей, как объясняет редакция, задуман для того, чтобы издание стало «по-настоящему журналом для семейного чтения». Она послала рассказ, а после как-то забылось, не будешь же думать постоянно о какой-то, даже самой умопомрачительной, поездке…

Вдруг ей позвонили из журнала. Самый настоящий редактор, как он представился. Ой, неужели, правда… я выиграла?! Нет, не совсем, сказал этот человек. Но ее произведение замечено, обсуждается. Поэтому хотелось бы лично побеседовать с таким юным и многообещающим автором. Решить некоторые вопросы. В целях взаимовыгодного сотрудничества. Так ее напечатают? – все же не поняла она. Вот для этого надо… хм, внести некоторую ясность, ответили ей как-то уклончиво. Не могла бы она сама подойти в редакцию? Нужно только заранее созвониться, ей выпишут пропуск. Вот телефон, когда будет удобно, звоните, пожалуйста.

В редакцию! ого-го… в самые недра необыкновенных и загадочных тайн! Разумеется, она прилетит как на крыльях. Никому из ее подруг такое и не снилось. Узнала, когда лучше прийти, едва дождалась этого дня. К тому же не так далеко. Громадное здание набито под завязку всевозможными издательствами, книготорговыми фирмами… наверное, целый издательский холдинг. У входа налеплено штук тридцать табличек, каких только нет! На проходной ее ждал приготовленный пропуск.

Пока ходила на этаже по коридору, искала нужный офис, то заглядывала в двери, если приоткрыто… Матерые деятели литературно-издательского процесса за столами, загроможденными компьютерами, сосредоточенно щелкали по клавиатуре. Или вдумчиво пили кофе. Или курили на площадке у окна. Наверное, здание так нашпиговано электроникой, пронизано проводами под напряжением – что электронные потоки завихрялись в нем воронками: у нее даже разболелась голова. Когда постучалась, толкнула нужную дверь, то оказалась в небольшом, очень невзрачном кабинете. Солидный мужчина обернулся к ней… он не то поправлял, не то повесил только что небольшую картинку в рамке на стену. Голая пустая стена от этого казалась еще более голой и пустынной (или это не картинка, а свидетельство какое-то, диплом, сертификат с печатями и под стеклом, разглядеть трудно).

Шагнул навстречу, протянул руку, представился Станиславом-бур-буровичем-таким-то… Отчество не разобрала, тут же забыла. Он предложил: чай, кофе? – нет, спасибо (да и где бы он взял? в кабинете почти пусто: стол, его кресло, еще один стул). Все будто внесли перед ее приходом. Однако… как она может судить, какими бывают кабинеты у редакторов журналов, издающихся по всему миру? На столе лишь включенный ноутбук, несколько распечатанных листов. Очень стильно для настоящего редактора. Видно, по меткому замечанию Индиры Ганди, он как бы «парит над схваткой» (а вся остальная «редакционная кухня» где-нибудь внизу).

Они поговорили о том о сем… Надя едва выдержала, приклеив к губам свою самую «заинтересованную» улыбку. И наконец-то!

– Так вот. Нас действительно заинтересовал ваш рассказ. Он выглядит весьма… гм, достоверно. Почти достоверно. Ведь этот конкурс задуман нами для того, чтобы издание стало

по-настоящему журналом для семейного чтения! – продолжила Надя за него уже известный ей посыл. – А мы его и так всей семьей читаем.

– Вот и замечательно, – кивнул Станислав. – Я бы хотел как раз к этому обратиться. Ну, не вмешиваясь в творческий процесс, разумеется… – в его руке серый карандаш, он постучал торцом по разложенным листам. – Мне показалось, многие реалии в нем подсказаны кем-то более старшим… в вашей семье, наверное?

Подсказаны? Конечно. И дедушкой когда-то были подсказаны. И в книгах она многое прочитала. Но к чему он клонит?

– Так вы его напечатаете? А может… я главный приз выиграла?!

– Ну, как сказать. Это непросто. Насчет того, чтобы опубликовать, мы… одним словом, решаем этот вопрос.

У нее замерло сердце. Но сколько ненужных околичностей!

– У нас международное издание. И то, что понятно нашему читателю, может быть не совсем близко тому, кто прочтет за рубежом.

(Вот это да! она выйдет на международную арену!)

– Не должно возникать никаких разночтений. Но вот это… «предприятие-шефы», «висел на Доске почета», «начальник секретки», «ДНД», «Наробраз», «легкотрудник», – в листах перед ним, в ее рассказе, заранее подчеркнуты строки и поставлены вопросы.

Ну да, ни о каком международном читателе она не думала, когда писала. Но обязательно поможет Станиславу, он так серьезно и заинтересованно к ней относится!

– Вот, например, – продолжил он. – «Индийская община из Дружбы Народов». Что за Дружба Народов? Конечно, я догадаюсь, Университет Дружбы народов имени Патриса Лумумбы, так?

– Так, – согласилась Надя. – Но это я в целом, как бы… хотела показать то время. Что происходило тогда.

– Гм-м… что происходило тогда! – отозвался эхом. – Но многие подробности вам незнакомы. Почему-то обращаетесь именно к этой «секте душителей». И богиня какая-то? Адепты? Проникают в спортзал? Ведь это невероятно! Кто подсказал вам это? Про секту, допустим…

– Ну, дедушка многое рассказывал, – пожала она плечами. – Да и что тут такого? В Мифологическом словаре можно прочитать.

Разговор становился каким-то непонятным. Что он хочет узнать? Только голова разболелась.

– Ага! – не отступал настырный Станислав. – Дедушка. А что, дедушка, гм-м… реально сталкивался с представителями мистической и глубоко законспирированной организации? В те времена, я имею в виду. Еще при существовании Советского Союза? Может, он вам еще что-то рассказывал? Или ваш папа?

Совсем он ее запутал, этот бур-бурыч… Между прочим, поинтересовался, что она понимает под тайными организациями? К примеру, ребята из ее класса болеют за «Спартак», состоят в клубе фанатов, но тайная ли это организация? Нет, конечно, сам же и ответил, рассуждая отвлеченно. А если вздумают заняться незаконным бизнесом, взламывать кредитные карточки, например? Приобретут мощный компьютер? О, это уже преступная группа! Но так, мелочи, обогащение незаконным путем. А ведь кто-то может состоять в группировках, чтобы нанести вред государству, изменить существующий строй… верно, Надя? Вот и ее дедушка встречался якобы с подпольной сектой. А это в те времена! Тогда же ого-го как все строго было!

Но ей это уже надоело.

– Знаете, – сказала Надя. – Если будете печатать мой рассказ… кажется, я сюда из-за этого пришла? – так сделайте это с пояснениями, чтобы было понятно зарубежному читателю. А не хотите, так о чем говорить? Извините, у меня что-то голова разболелась.

Когда выходила, все же почувствовала… почувствовала, его глаза недобро зыркнули ей вслед. Как у кота в темноте. Зрачки у этого «редактора», что ли, так устроены?

19

Да, ее писательская судьба на первых порах складывалась не лучшим образом. Вышла на улицу, сбежала от этого затягивающего здания, но какие-то недобрые предчувствия не оставляли. На воздухе стало намного лучше, в голове прояснилось. И чего он там крутил да вертел по-своему, этот «редактор»? Что она должна знать о каких-то организациях, откуда? Дома говорили? Совершенный бред. Все по-бутафорски устроено, уж она-то повидала артистов. Редактор такого журнала… да он яхтсмен, наверное, путешественник, спелеолог, воздухоплаватель! Иначе откуда возьмет материалы обо всем самом загадочном и удивительном на Земле? Этот же весь серый… в сером пиджаке… мышь кабинетная… Даже лицо у него не запомнишь, будто все серым ластиком стерли. На безымянном пальце дурацкий перстенек. Кто сейчас такие носит? Какой-то древний Олимпийский Мишка…

Странно, что ее вызвали. Из-за чего? Кого заинтересовали ее фантазии? Может, потому что мама работает на радио?

Или это из-за работы ее папы? Наверное, он разведчик. Хотя рассказывает, что работает в училище. Да, в военном училище, но профессия у него мирная, просто инженер. Налаживает разное оборудование, электронные системы, оборудование компьютерных классов. Ведь это надо обслуживать? Никакой формы ему не положено, друзья у него все гражданские. В общем… она же попросила отправить рассказ с его работы. С компьютера на работе, а кто-то мог отследить это.

Странно. А если это связано с той историей? Ведь вот как вышло, она до сих пор не могла понять, чувствовала что-то подспудное, неизвестное ей, о чем-то догадывалась… Хотя, может это от нее скрывают? То, что произошло на даче с дедушкой. От этого остался смутный, тревожащий душу осадок. Ведь дедушка умер там, на даче. Он ночевал один, бабушка тогда осталась в городе.

Уже сколько времени прошло, в саду и доме все стало постепенно приходить в запустение. А он столько сил потратил, чтобы все цвело, радовало глаз. Теперь они с папой хоть и стараются, но так уже не будет никогда. Бывают наездами, урывками. А дом и сад требуют всех сил, и, наверное, их ревность к тому, что у хозяев полно других, собственных дел, выражается в тихом самоубийстве, саморазрушении.

Но ей почему-то казалось… дедушка умер не своей смертью… что-то в этом есть странное!

Рано утром к нему зашел сосед (ну, сосед еще тот выпивоха, наверное, хотел занять денег на очередной «опохмел души»). А дверь открыта, все пусто. Сосед этот, Савельич, обеспокоился. Его безродная собачонка, Чапка какая-то, что повсюду с ним, прижала хвост, тоскливо завыла в сторону неровной строчки смятой травы, сбитого росного следа. Савельич пошел туда, это вывело метров за пятьдесят, в ничейный кусочек березовой поросли с болотцем… Там он обнаружил дедушку – он был уже мертв. Будто кто его выманил. Или он бежал из дома? Тело изо всех сил выгнуто назад, руками цеплялся за горло, словно пытался освободиться от чьей-то удушающей хватки.

Но… какие подозрения? Сомнений нет. Почувствовал себя плохо, стал задыхаться, лекарств не оказалось под рукой. Ведь у него астма.

Но вот это. Сосед.

Прошло время, они были на даче с папой. Савельич окраиной забрел к ним на участок, подошел почему-то к ней. Выпил, наверное, до этого, как всегда: прятал глаза, говорил в сторону, чтобы не дышать перегаром. «Ты это, доча, как бабушку-то твою зовут? Запамятовал».

Какая я ему «доча»? И бабушка… сколько занимала ему на этот «опохмел», а он даже, как зовут, запомнить не может, подумала с неприязнью. (Но все же – пожилой человек, местный старожил, за их домом приглядывает, дедушке помогал…)

– Бабушку? Лариса Евгеньевна…

– Ну вот, я и думаю… на-ка, – протянул ей что-то, какой-то клочок.

– Из пальцев у него тогда вынул, крепко держал, дед твой, упокой Господь его душу. Как раз супружнице своей хотел записочку чиркнуть или что, да не успел. Вот я и думаю, Лара… Лариса, значит. А не сказал сразу, что-то худо мне было, да и вам не до того.

Она пригляделась внимательно. Какая-то клеенчатая бирка. Буквы выведены химическим карандашом, размылись. Но можно разобрать… Л А Р А. Впереди стерлось. «Клара!» – блеснула мгновенная догадка.

«Иначе… мы еще вернемся», – предупредили те душители из покрашенной школы. Но она не могла размышлять об этом, довести мысль до конца. И отринула тогда, спрятала подальше червоточину страха, подозрений. И так потрясена всем. Постаралась забыть.

К ней опять вернулось это воспоминание… А ведь, казалось, выросла из этих одежек, как бывает с потускневшими, вышедшими из привычного круга обращения вещами. Поначалу их забывают где-то в шкафу, потом отправляют на антресоли. Наконец увозят на дачу, забрасывают куда подальше на чердак. Но может… с этим чердаком все и связано? Какие видения и переживания, какая нечисть там может завестись?

20

На даче, на чердаке, вырос таинственный лес ее картин, громоздятся чащобы непроходимого смысла, сплелись толстые корни черных и коричневых полос, павшие стволы грязно-зеленого и сине-фиолетового постепенно зарастают серо-буро-малиновым мхом. Срослись, вцепились друг в друга ветвями несовместимые плоскости цветовых пятен, образовали густую крону – без солнечного луча, без закатного блика. Тропинки того, что было так близко и понятно когда-то, заросли. Дорожки воспоминаний обрываются в никуда…

А ведь каждая картина – это окно в тот день… особый, неповторимый… который она хотела запечатлеть… Лето на даче. Сад. Всю ночь шел дождь. В комнате сыро и пахнет цветами.

Стены палевые, мебель из настоящего дерева. Дверь коричневая, в замысловатых узорах, на местах распилов – маслянисто-желтая, три вертикальные сосульки. Дверь от сырости разбухла. Истертый дубовый паркет покоробился. Пыльные полинявшие занавески с наполовину оборванными петлями.

Веранда. У порожка ветер намел горки пыльных сосновых иголок вперемешку с желтым цветочным сором. Над крыльцом желтыми фонтанами нависают, распространяя оглушительный, ни с чем не сравнимый запах июльского тепла, цветущие липы. При порыве ветра летят сухие брызги – желтоватое свечение опадающих маленьких лепестков, кистей, соцветий в разогретом дрожащем воздухе. Поодаль – сосны. Стволы у них жаркие, красные, шелушащиеся, словно обгоревшая кожа. Одно дерево похоже на сросшихся близнецов – мощный ствол его раздвоен. Чуть левее толпятся рябины и вишни, в глубине сада – угасшая сирень. Вдоль забора крапива и огромные сырые лопухи.

Неба почти не видно, оно лишь угадывается за плотной, черно-золотой зеленью. Крохотные голубые зеркальца. Прозрачная небесная вода с редкими парусниками бабочек.

После ливня на дорожках парит, лужицы высыхают на глазах. Это зрелище, как и колыхание тяжелых цветущих ветвей, странным образом завораживает. Тебя всего прохватывает солнце. Зелень, парусники бабочек на голубом. И кожа становится горячей. От нее, от волос пахнет липами, травой, гудроном. Жар, яблони, сгнившие и зеленые плоды повсюду. В мокрой траве, на столе среди лужиц, рыжих иголок, черных муравьев. Запахи, шелест, шуршание за спиной. Синица вниз головой на вишне, обклевывает бледно-розовую ягоду. Прихотливые рисунки на траве. Синяк на бедре, чуть выше колена. Ударилась, когда полезла в бочку. Перепонки меж пальцев так и не выросли. В глазах черно от солнца. Полуденная дрема. Лень.

Дедушка присаживается рядом… Из рюкзака течет сухое шуршащее золото. Труха, сучки, веточки, листья. Надешк… что это ты нарисовала?…«мммммм»! Она хочет выкрикнуть – но недоступен свет. Все вокруг присутствует как тайна непроизносимого имени.

Странно, конечно… После смерти дедушки она перебирала некоторые вещи и нашла круглую железную коробку из-под иностранного печенья. Хотя и раньше видела это хранилище необходимых в хозяйстве мелочей. Но там же – несколько рулончиков фотопленки, это ее удивило. У дедушки, конечно, был фотоаппарат, есть множество снимков. Но на пленке, уже проявленной, запечатлены ее «картины». Дед… а кто же еще? – сфотографировал их в саду или прислоненными к стене дома, составленными на чердаке. Зачем ему это понадобилось? Что-то она не видела реальных фотографий с этим ее «творчеством». Никогда не видела. Да это как-то и не приходило в голову. А интересно было бы их напечатать! Она спросила у папы, возможно ли это? Сдать пленки в лабораторию, получить снимки?

И папа сказал: пожалуйста, никаких проблем. Если хочешь, я возьму на работу, у нас есть слайд-сканер, можно и пленку оцифровать. Все будет в компьютере, я подработаю в фотошопе, напечатаю какие надо, любого размера, на принтере.

О, это еще лучше!

Она отдала… и сама об этом забыла. И папа ничего не говорил. Очень занят своими делами, не до того.

Говоря про «чердак», иногда в переносном значении имеют в виду и то, что происходит в голове у человека. Или у пациента, вернее.

Действительно, когда она беседовала с Аратюняном, создавалось такое впечатление. Если бы он услышал про русскую святую, обязательно бы сказал – это надо выкинуть из головы! Про батюшку, нарисовавшего ей крестик, – посоветовал бы не переедать на ночь.

А как она падала навстречу, в объятия Христа в церкви…

Нет, нет, девочка! – тебе просто необходимо больше бывать на свежем воздухе!

И еще мистическая пуля… она попала в маму, но летела до того, может, лет сорок, запущенная чьей-то злой и неотвратимой волей. О! не стоит об этом даже заикаться… И слушать не будет. Сразу выпишет успокаивающее, в лучшем случае.

Он убеждал ее в том, чтобы она больше читала… Замечательно! Но в школьной библиотеке не было никаких «Всех четырнадцати восьмитысячников». Она прочитала и «Темные аллеи», и «Деревню» Бунина, но уж точно не потому, что взяла в этой библиотеке! И где «Братья Карамазовы», где рассказы Платонова? Ну, хоть бы «Над пропастью во ржи» Сэллинджера!

Так нет же. Кроме «Элитных частей вермахта» (с этими тремя «горнолыжниками» на обложке), она обнаружила книжки:

«Моторизованная дивизия «Бранденбург». Этапы большого пути».

«SS-Totenkopf. История дивизии СС «Мертвая голова». 1940–1945».

«SS-Wiking. История пятой дивизии СС «Викинг». 1941–1945».

«Харьков. Январь-март 1943 г. Контрудар танкового корпуса СС».

«Латышский легион СС: вчера и сегодня».

«Советский легион Гитлера. Граждане СССР в рядах вермахта и СС».

«Украинский легион».

«Армия генерала Власова. 1944–1945».

21

Это очень интересно… А в какой-нибудь немецкой школе, в Германии, сколько книг про нашу Красную Армию? Есть ли в них фотографии в прекрасном полиграфическом исполнении про то, как их знаменитые генералы выползают из подвалов с поднятыми руками, замотанные в тряпки, попав в окружение? Про вооружение и форму наших пехотинцев, танкистов, артиллеристов? Когда ввели такие-то знаки отличия, боевые награды? С какими событиями это связано? В чем конструктивные особенности «тридцатьчетверок»? Когда и где были впервые применены «катюши»? Почему наших морских пехотинцев немцы прозвали «черной смертью»? А наши штурмовики-бомбардировщики «летающими крепостями»?

И если в «книгах», которые были в «библиотеке», в школе, говорилось об «элитных частях вооруженных сил Германии времен Второй мировой войны», то, может… какой-то нелюдь, биомасса, современный клон без памяти и соображения вспоминал «прежде всего о парашютистах, танкистах или о войсках СС».

Но она вспоминала о том, что они со своей изощренной практичностью и изобретательностью устроили «фабрики смерти», посчитав, что очень удобно, если один «сотрудник» будет «всего лишь» включать рубильник; другой подвозить баллоны со смертоносным газом; третий откручивать вентиль; четвертый закрывать и открывать ворота… И не скажешь ни про кого, что именно этот «исполнитель» виновен в убийстве стольких-то тысяч. Нет. Он же «просто включал рубильник». Просто «следил за давлением газа». И прахом наших людей они удобряли поля. Снимали кожу с заключенных, делали абажуры для настольных ламп. Подбрасывали младенцев, ловили на штыки на глазах у обезумевших матерей. Сбрасывали живых и мертвых в один ров, разравнивали поверх танками, земля несколько дней ходила ходуном в этом месте, «потела» кровью, когда шли дожди… так говорят те, кто видел своими глазами – и это никогда не забыть.

И еще, как-то на вечере в честь Дня Победы одну старушку попросили рассказать что-нибудь о войне. Но ничего героического она не вспомнила. Была медсестрой, совсем молоденькой девчонкой. На себе вынесла в одном-единственном бою, где побывала, одного раненного солдатика… так и говорила про него: солдатик. Кое-как вытащила, но заблудилась, или все отступили, никакого полевого госпиталя, ничего. С раненым оказалась в какой-то полусгоревшей рощице, вдруг туда въехали прорвавшиеся гитлеровцы на мотоциклах и сколько их… они окружили… Пожилая женщина шептала все тише, немея от вновь переживаемого ужаса. Голова ее тряслась, клонилась все ниже, и был почти неразличим шепот… их было двадцать, тридцать… их было двадцать, тридцать… Как от жестокого ветра с запахом гари, все омертвело в зале, застыло, поблекли цветы, заглохла музыка, стала лишней и неуместной праздничная обстановка. Грубый напильник этих слов… двадцать, тридцать… двадцатьтридцать… стер все до серого шершавого бетона какой-то последней расстрельной стены. Эти стены выросли вокруг, и тянуло вырваться, убежать. Но куда бы убежала из той рощицы девчонка-медсестра?

Если верить дедушкиной истории про Серого человека, то так все и происходит, в такой последовательности. Протекает крыша или какие-то трубы в библиотеке. Нет денег, чтобы сделать как надо, прочно и надежно, – подлатают в одном месте, подштопают в другом… И этот «ремонт» продолжается бесконечно. Книги перетаскивают вниз, кое-как впихивают в совсем не подходящее помещение. Нет нормальной зарплаты библиотекарю. И ключ попробуй достань, прорвись в то, что хотя бы называется «библиотекой»! Потом привозят, сваливают в нее все что попало. И появляются книги про фашистов. Всем становится все безразлично.

Нет, не всем, конечно… Например, по плану МЧС необходимо проводить учения, чтобы в случае чего дети могли быстро и организованно эвакуироваться. Не исключено ведь, что и сюда, в Москву, могут прикатить вооруженные горцы на трех автобусах и захватить школу. Да, а что удивляться?

И Надя решила провести операцию «Огненный котел». Сама. В одиночку. Это будет ее личный бой. Окружить их, взять в кольцо. Одним словом, изъять из библиотеки. Из книгохранилища. Из комнаты, где хранятся книги… да как ни назови! Вообще, из школы. И даже из реального физического мира. То есть уничтожить. Сжечь. И прах развеять по ветру. И больше не думать об этом. Она не будет никакой

тенью

но действие положит конец этим вопросам

и она сама будет ответом

если несколько… переосмыслить слова известного горовосходителя.

Конечно, есть столько взрослых, очень умных и порядочных людей. Они заседают в Государственной думе. Выступают по телевизору. В их чуть усталых и мудрых глазах пронзительное предвидение нелегкого пути Отчизны. Будущего России. Ее народа. Они очень загружены этими раздумьями. И министру образования, и министру культуры, и всем остальным чиновникам по нисходящей в их пирамиде до самого директора школы не до того, что всего-то в каком-то школьном помещении завелось… ну, пять книг про фашистов. Ну, десять. Даже если их будет двадцать! Нет, большие дяди и тети вообще переживают за всех вообще.

Она никому ничего не докажет. И вряд ли от этого что-то изменится. Да и при чем здесь она? Машина запущена, ее железные кишочки побрякивают, этот монстр перемелет все что угодно… лишь бы на выходе откладывал из себя аккуратные брикеты денежной массы. И вообще, уничтожать книги – это варварство!

Надя, ты должна быть терпимой к мнению других и понимать, что могут быть иные точки зрения.

Надо уважать интересы даже тех, кто приходит и гадит в твоей стране. Иначе тебя не пустят в Евросоюз! И по-хорошему относиться к «широкому кругу читателей, увлекающихся военной историей» в том числе.

Но если даже двадцатьтридцать… таких «персонажей» (разве можно назвать их «людьми» или «читателями»?), интересующихся ТАКОЙ историей (пусть их будет даже сто!), скажут ей (прохрюкают или пролают)

Надя ты не права

то двадцать шесть миллионов мертвых (ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ МИЛЛИОНОВ погибших советских людей, что признано только официально)

мертвые шепнут ей

сделай именно так

какая чаша весов перевесит?

Она одна приходила в это хранилище. Старалась, как могла, разобраться в завалах. Даже раздобыла лестницу. И здесь, на трех-четырех десятках квадратных метров, пусть даже какое-то короткое время, но будет именно ее порядок! На этой территории не будет мерзких экземпляров. У нее есть довольно старый, потертый, но еще крепкий рюкзак. Дома она взяла хозяйственные перчатки и рулон отрывающихся мусорных пакетов.