355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Лебедев » По обе стороны блокадного кольца » Текст книги (страница 18)
По обе стороны блокадного кольца
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 20:15

Текст книги "По обе стороны блокадного кольца"


Автор книги: Юрий Лебедев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Вторник, 13 января 1942 г
Риттер фон Лееб

Личные пометки Лееба в записной книжке: Полет в Ставку фюрера. Он настаивает на том, чтобы 2-й и 10-й корпуса и дальше удерживали свои позиции. Персональная моя просьба к фюреру о моей отставке по состоянию здоровья.

Примечание составителя Георга Майера:

О положении в районе Демянска фон Лееб дал свои показания на Нюрнбергском судебном процессе № 12 по делу Верховного главнокомандования вермахта, протокол, стр. 2378: «Я доложил фюреру обстановку самым подробным образом и сказал, что необходимо отойти за реку Ловать». Гитлер, решительно сказал: «Нет, вы останетесь на прежнем месте». На этом доклад был закончен. Я вышел из кабинета, подошел к Кейтелю и сказал: «Доложите Гитлеру, что я прошу о своей отставке».

Обстановка в районе Демянска была мне ясна. Я точно знал, чего хотел маршал Ворошилов. Он хотел отрезать мои дивизии, и он их отрезал. Гитлер не обратил на это внимания. Он не прислушался к моему совету и предложениям на этот счет. Я проиграл этот бой и это сражение. Сложившееся положение стало для меня бесперспективным и безнадежным. И поэтому я ушел».

Абрам Буров

Возобновились прерванные 10 января наступательные действия войск Волховского фронта. Одновременно снова перешла в наступление 54-я армия Ленинградского фронта. Недавние попытки прорвать блокаду оказались безуспешными. Как сложится обстановка теперь? В первый день наступления утешительного мало. Противник оказывает упорное сопротивление.

Снабжение продуктами улучшается, но смерть продолжает косить ленинградцев. Дистрофия подобна бомбе замедленного действия. Еще долго она будет давать знать о себе…

Елена Скрябина

Наконец-то похоронили Каролину. Наша энергичная управляющая домом разыскала какую-то племянницу покойной, подействовала на нее соответствующим образом, и эта племянница явилась уже с гробом и увезла старушку. Обитатели нашей квартиры обрадовались – покойница вывезена.

Сегодня, когда шла из столовой, поразилась тем, что буквально на каждом шагу встречала детские салазки с покойниками. Этих несчастных жертв голода везут на кладбище и на больших санях, где помещается несколько трупов. Из-за каких-то холстин торчат голые ноги. Покойникам обувь не нужна. Подумать только, что есть люди, которые извлекают выгоду даже в эти страшные дни.

Ведь с самого начала бомбежек появились мастера, которые занимаются воровством в разбитых квартирах и раздеванием трупов. Они сыты и процветают. Кстати, такие элементы имеются и в нашем доме. В прошлом это была бедная семья. Но с первых дней войны глава этой семьи поступил на работу по раскопкам. Теперь их не узнать: одеты в шелка, меха и каждый день сыты.

Среда, 14 января 1942 г
Риттер фон Лееб

Личные пометки Лееба в записной книжке: Возвращение в Псков (штаб группы армий «Север». – Ю.Л.). Обсуждение обстановки вместе с генерал-полковником Бушем. Наступление противника по всему фронту вдоль Волхова. Прорыв противника в полосе обороны 126-й пехотной дивизии.

Абрам Буров

В этот день, открыв свой дневник, четвероклассник Алан Каргин записал: «14.1. Среда. Зина выменяла столярного клея и сделала студень. Студень вышла хорошая, съелась очень быстро, но она пахнет чем-то тухлым».

Сведения, поступающие с передовых, весьма скупы: в результате активных действий части Ленинградского фронта уничтожили несколько сот гитлеровцев.

Вольфганг Буфф

Вновь был великолепный зимний день с чудесным голубым, частично покрытым облаками, небосводом. Здесь, в лесу, ощущаешь себя как в хрустальном дворце, как будто все создано из стекла и льда. И, несмотря на это, как посланцы из другого мира, появились певчие птицы, порхающие между льдом и снегом, и уже робко чирикающие. В блиндажи через толстый слой снега начинает просачиваться вода. После устойчивой температуры —20 и —30 градусов, сегодня лишь —18, и мы отчетливо ощущаем эту разницу.

Вечерами мы замечаем, что день стал длиннее. «Может быть, это уже первые признаки весны?» – спрашиваем мы себя осторожно. Но нет. Позади лишь половина января, а впереди полтора месяца суровой зимы. Но с каждым днем весна все ближе.

Четверг, 15 января 1942 г
Риттер фон Лееб

Личные пометки Лееба в записной книжке: Я ещераз попросил об отставке. Повторный приказ сверху, чтобы 2-й и 10-й корпуса продолжали удерживать свои позиции.

Примечание составителя Георга Майера:

В своих показаниях на Нюрнбергском судебном процессе № 12 по делу Верховного главнокомандования вермахта, протокол стр. 2374, фон Лееб подробно ответил на вопрос адвоката о причинах своей отставки:

«Для меня это не было скоропалительным решением. Это был итог многолетних раздумий. Причины моего решения заложены в общем развитии национал-социализма, в области внутренней и внешней политики, в области международно-правовых норм. Они заключались в недоверии ко мне лично, и они заключались в просчетах Гитлера, имеющих тяжелые последствия.

Я имею при этом в виду диктатуру Гитлера, я имею в виду террор в экономике, я имею в виду преследование за вероисповедование, я имею в виду надругательство над правовыми нормами и я имею в виду доносительство…

Гитлер привел нас к Второй мировой войне. Он насильственным образом решил польский вопрос, вместо того чтобы позволить ему созреть для решения на дипломатической и политической основе. Он не понял, что такого рода решение означало начало войны с Францией и Англией, а затем, как следствие, войну с США. И он начал войну с Францией, вместо того чтобы дождаться, а вдруг Франция сама нападет на нас.

Вторжением в Россию он ввел нас в войну на два фронта…

Гитлер заставил нас, главным образом офицеров старшего поколения, вступить в тяжелую сделку с нашей совестью. Следуя его приказам, мы оказывались в опасности действовать в нарушение международных правовых норм. Если бы мы этим приказам не подчинились, то это было бы равнозначно неповиновению перед лицом противника. А если бы это произошло несколько раз, то это означало бы мятеж. Хотя в случае с приказом о комиссарах (по этому приказу Гитлера все политработники Красной армии и евреи подлежали уничтожению на месте. – Ю. Л.) удалось все же добиться либо его невыполнения, или же, по возможности, осуществления не в полной мере. Но удалось бы этого избежать при повторном отданий такого приказа – на этот счет у меня есть сомнения. Солдат вообще привык идти прямым путем, а не с загибами на поворотах.

У Гитлера отсутствовала какая-либо военная подготовка, и он не понимал, как во время военных действий можно руководить миллионами солдат. Его представления в области оперативного командования ограничивались одним словосочетанием: «Ни шагу назад». Такое представление и такая ограниченность понимания сущности управления миллионной армией в войну были абсолютно недостаточны, особенно на таком сложном театре военных действий, как Россия с ее далеко растянутыми фронтами и огромными по их глубине пространствами. Именно широта пространства в России создавала большие оперативные возможности для действий. Но, когда кто-нибудь приходил к Гитлеру с такими предложениями, то слышал в ответ: «Генералы постоянно хотят маневрировать, а они должны удерживать свои позиции». Из-за этого были упущены многие благоприятные возможности.

Его чрезмерная фантазия рисовала ему волшебные картины, которые не отвечали действительности. Он никогда не имел ясного представления о реальности, о том, что было возможным и чего быть не могло. О том, что было важным и несущественным или второстепенным. А ведь едва ли есть область человеческою мышления и, в первую очередь, человеческих действий, которые в такой степени зависят от реальности, как война. Такие выражения, как «слово «невозможно» для меня не существует», на войне в особой степени зависят от окружающих обстоятельств, имеющих для них судьбоносные последствия. Ведь на войне не все определяет собственная воля к свободе действий. Ей зачастую противостоит не менее свободная и чаще всего очень сильная и несгибаемая воля противника. Противостоять этой свободной воле противника, сломить ее – в этом заключается искусство ведения войны. Такие размышления были недоступны Гитлеру, и это приводило к просчетам, имевшим тяжелые последствия».

Абрам Буров

На переднем крае близ Ленинграда идет обычная артиллерийская перестрелка.

Ведут огонь по врагу снайперы.

Елена Скрябина

Знакомые устроили меня в одну швейную мастерскую. Это дает первую категорию в смысле пайка. Правда, мастерская почти не работает. Нет света и топлива, но карточки все же выдают. Таким образом, я получаю немного больше хлеба, а теперь каждая крошка на счету.

Пятница, 16 января 1942 г
Риттер фон Лееб

Личные пометки Лееба в записной книжке: Фюрер освободил меня от должности.

Электроэнергии в Ленинграде так мало, что вот уже второй день ее не получают даже водопроводные станции. Беда не только в том, что прекратилась подача воды. Еще хуже, что замерзают магистрали.

Снаряд, разорвавшийся на углу Большого проспекта и Гаванской улицы, ранил четырех человек и одного убил.

На Ладоге нововведение – 16 января работа автотранспорта переведена на две новые кольцевые трассы. Это позволило устранить встречное движение и отказаться от перевозки колоннами. Отныне в рейс могут уходить одиночные машины, чтобы водители могли делать по несколько рейсов в день.

Елена Скрябина

Сегодня была в амбулатории и пришла в ужас от того, что там увидела. Амбулатория полна рабочими и служащими, которые так обессилели, что продолжать работу не могут, но, боясь звания прогульщиков, приходят за больничными листками – бюллетенями.

Придя в амбулаторию, многие из них умирают в очереди к врачам. Пол в этом учреждении в полном смысле слова устлан мертвыми и умирающими. Их не успевают забирать.

Суббота, 17 января 1942 г
Риттер фон Лееб

Личные пометки Лееба в записной книжке: В ходе прорыва противник перерезал в районе Тютицы автомобильную дорогу Новгород – Чудово.

Примечание составителя Георга Майера: Журнал боевых действий группы армий «Север»: «В 14.45 поступило уведомление от Главного командования сухопутных войск: «С этой минуты генерал-фельдмаршал Ритгер фон Лееб, командующий группой армий «Север» освобожден по собственному желанию и по состоянию здоровья от командования группой армий «Север». Он переводится в резерв Главного командования сухопутных войск»».

Абрам Буров

Только теперь наметился некоторый успех наступления Волховского фронта, которое началось 13 января. Получившим подкрепление наступающим войскам удалось прорвать первый оборонительный рубеж врага на левом берегу реки Волхов.

Примечание:На этом заканчивается описание 141-го дня из 900-дневной ленинградской блокадной эпопеи. – Ю. Л.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

После того как в январе 2004 г. директор филиала Музея политической истории Л.Н. Кудинова организовала обсуждение рукописи сборника «По обе стороны блокадного кольца», я получил много полезных замечаний и советов.

Для историков, что естественно, самым привлекательным документом стали «Дневниковые заметки и оценки обстановки в ходе двух мировых войн» фон Лееба. Я глубоко благодарен ведущим петербургским специалистам по блокаде Ленинграда: В. М. Ковальчуку, Н. И. Барышникову, М. И. Фролову, Ю. И. Колосову, Н. А. Ломагину и петербургскому поэту И. О. Фонякову за их интерес к данной книге и намерение использовать в своих новых исследованиях неизвестные ранее материалы командующего немецкой группой армий «Север».

Что касается А. Бурова, то его «Блокада день за днем» может стать откровением для иностранной аудитории на Западе, где превалирует взгляд на блокаду исключительно как на трагедию человечества. Западному историку и читателю трудно понять менталитет советского человека военной поры, ориентированного на подвиг и самопожертвование. Поэтому хотелось бы подготовить сборник «По обе стороны блокадного кольца» и на немецком языке. Мне кажется, что наряду с заметками фон Лееба, В. Буффа и Е. Скрябиной отрывки из «Блокады день за днем» А. Бурова будут восприниматься как убедительный документ, характеризующий массовый порыв ленинградцев отстоять родной город. Хотелось бы также увидеть на прилавках книжных магазинов и в школьных библиотеках Санкт-Петербурга расширенную версию книги Бурова – ту, что не удалось издать в начале 90-х годов.

Самые противоречивые оценки у читателей рукописи вызвали отрывки из дневника Елены Скрябиной. Видимо, в первую очередь, потому, что написан дневник хотя и русским человеком, но «по другую, послевоенную сторону баррикады». Некоторые считают взгляды Е. Скрябиной пораженческими, другие восхищаются ее мужеством, ее желанием бороться за спасение детей в условиях царившего в Ленинграде голода. Многих заинтересовала последующая судьба матери и ее обоих сыновей. В 1963 г. Е. Скрябина потеряла младшего сына Юрия, погибшего во время своего свадебного путешествия из-за землетрясения в Италии. Вот тогда-то у нее и возникла мысль достать старую тетрадь, вывезенную из блокадного Ленинграда. Через двадцать лет после войны эти записи показались ей «в какой-то мере повестью о жизни и смерти, о невозвратных потерях, о редких неожиданных радостях». Она решила оставить свой дневник в первоначальном виде, изменив лишь несколько имен. Возможно, поэтому возникли некоторые смещения по времени в ее воспоминаниях.

Записи из дневника немецкого унтер-офицера Вольфганга Буффа свидетельствуют, на мой взгляд, о том, что и агрессоры могут быть «жертвами войны». Известный немецкий писатель Вальтер Кемповски опубликовал недавно свой монументальный труд «Эхолот», где прослеживает Вторую мировую войну через дневниковые записи и высказывания знаменитых и малоизвестных людей, живших в то время. Каждый из них высказывается в один из дней, отведенных ему писателем. Нашлось там место Томасу Манну, Черчиллю, Сталину, Даниилу Гранину. Но есть там и выдежка из дневника Вольфганга Буффа. И это, наверное, достаточно убедительное доказательство того, что его мысли о войне из далекой России с мечтой о мире актуальны и через 60 лет.

Я долго думал, чем закончить мою работу. Некоторые из тех людей, кто уже ознакомился с моей рукописью, говорили, что в ней обязательно должна быть Ольга Берггольц, пожалуй, самая значимая личность блокадной эпопеи, символизирующая своим творчеством и именем мужество всех осажденных ленинградцев. Недаром именно ее слова «Никто не забыт и ничто не забыто» как призыв против беспамятства помещены на гранитной стене Писка-ревского мемориального кладбища.

В ее книге «Дневные звезды. Говорит Ленинград» (М.: Правда, 1990) имеется небольшой рассказ под названием «Гутен морген, фриц». Это блокада глазами ребенка, который в своем человеческом восприятии итогов войны оказался мудрее иных взрослых.

Данным рассказом мне бы и хотелось поставить точку в сборнике «По обе стороны блокадного кольца».

Ольга Берггольц
Гутен морген, Фриц

Так вот, была у нас в Ленинграде у моей подруги дочка Галя. Когда началась блокада, ей было около четырех лет, а старшему брату ее, Вадику, лет десять. Дети были умненькие и пытливые, всем интересовались и, как все блокадные ребята, понимали и думали свыше своих лет. Они переносили голод с мужеством и терпением, которым позавидовал бы иной взрослый. Они никогда не скулили, не плакали, не клянчили у матери еды. Они понимали – этого делать нельзя. Одетые во все теплое, в шубейках и шапках-ушанках, они безмолвно, неподвижно сидели рядышком на кровати в очень холодной большой комнате, сидели и молчали… ждали очередной кормежки.

И Галка ни разу не попросила есть раньше срока. Но, съев какую-нибудь столовую ложку соевой каши или блюдечко дрожжевого супа с крохотным кусочком хлеба, она обязательно вздыхала, улыбалась и, заглядывая в сумрачное, полное круто сдержанного отчаяния лицо матери круглыми своими милыми глазами, говорила заговорщицким тоном:

– А когда в следующий раз фрицы к нам под Ленинград придут, мы все булки в чемоданы спрячем. Вот они у нас их и не отнимут.

Она уже знала, что это «фрицы» – немцы – отняли у нее пищу, что это из-за них она и Вадик не могут играть, радоваться, бегать в. соседний Екатерининский садик, а могут только вот так безмолвно сидеть, прижавшись друг к другу.

Надо сказать, что к мысли о «фрицах», о врагах, Галка возвращалась очень часто, – с каждым годом блокады все чаще. Если они с матерью проходили мимо разбомбленного дома, Галя непременно спрашивала:

– Мама, а в этом доме кого фриц убил?

Мать отвечала односложно, угрюмо:

– Мальчика.

Шли дальше.

– Мама, а вот в этом доме кого фриц убил?

– Старушку.

Но если Галка не плакала и не просила есть, понимая, что того делать нельзя, то, когда случался воздушный налет или артиллерийский обстрел, она начинала метаться, как-то совсем не по-детски тосковать, беззвучные крупные слезы бежали у нее по щекам, и, поднимая к матери умоляющие глаза, она спрашивала:

– Мама, ну почему фриц хочет меня обязательно убить?

– Потому что он – фриц. Немец.

Галка продолжала молча плакать.

– Ну, чего ты плачешь, Галочка, – утешала мать. – Мы же в первом этаже. Он сюда не попадет. Ты же у меня храбрая, не бойся.

– Я не боюсь, – ответила Галя, когда ей было уже почти семь лет. Нет, я не боюсь. Мне обидно…

«Нельзя, чтобы плакало дите…» А дите плакало от обиды, что его зачем-то хотят убить…

Рокот самолетов в небе, свист бомб пронизывали Галку неистовым страхом, и она не любила смотреть на небо.

Маленький, низкорослый человек, гуляя по улицам в минуты затишья, она смотрела больше себе под ноги и, заслышав самолет, бежала в подворотню.

И вот настал день, когда Ленинград салютовал в честь полной ликвидации блокады. Мать вывела Галю и Вадика на улицу, и они встали рядом со своим подъездом, напротив Гостиного двора. А на углу Гостиного двора висел громадный плакат, изображавший фашиста в каске с рогами, гориллообразного, несшего в вытянутой руке окровавленную женщину.

Раздался первый торжественный, праздничный, победный залп. Миллионы сверкающих огней взлетели в небо, и дети подняли глаза, следя за каскадом огней, стремглав летящих и падающих, сверкая, ликуя, трубя!..

Но в ту секунду, как Галка подняла глаза, взгляд ее упал на плакат напротив, на плакат, ярко озаренный победным огнем.

– Мама, – замерев, спросила Галя, – кто это?

– Это фриц, – ответила мать.

И Галя больше не отрывала глаз от плаката. Она смотрела на ту гнусную рогатую гориллу и тихонько повторяла:

– Так вот он какой – фриц… Так вот, значит, какой он…

Мать испугалась этого шепота. Она стала тормошить девочку.

– Галя, Галенька! Да ты посмотри на огоньки! Не смотри ты на эту дрянь!

Но Галя не смотрела на фейерверк, на ликующий салют… Она неотрывно смотрела на своего врага, который отнял у нее булки и хлеб, который непременно хотел ее убить, смотрела и шептала:

– Так вот он какой – фриц…

Наступила весна. Вадик и Галя целыми днями могли играть теперь в садике возле их дома – ведь обстрелов и бомбежек больше не было! – в сквере около Александринского театра. И вот однажды в поддень Галя пришла с прогулки притихшая, задумавшаяся как-то слишком глубоко и важно для ребенка. Она повздыхала, походила от окошка к окошку, потом подошла к матери и сказала:

– Мама, знаешь, а я сегодня живого фрица видела…

Тут надо сказать, что очень мало кто из нас, ленинградцев, видел живых немцев во время блокады. Мы имели дело с врагами-невидимками, и это было, наверное, мучительнее, чем иметь дело с врагом, лицо которого видишь.

– Где же? – спросила мать.

– А мы в скверике играли, и вдруг мальчишки прибежали и кричат: «Ребята, ребята, пойдемте пленных немцев дразнить. Они Александринку ремонтируют». Ну мы и побежали. И мальчики стали кругом них прыгать и дразнить. Я вот тут и увидела живых фрицев.

Галя замялась, потупилась и сказала тихо:

– Знаешь, мама, они худые, зеленые такие, как наши дистрофики.

– Ну и как же ты их дразнила?

Галя потупила еще больше беленькую, круглую свою головку, смущенная, чуть виноватая улыбка озарила ее лицо. Но она прошептала внятно и твердо:

– Я не дразнила. Я подошла к одному и сказала ему: «Гутен морген, фриц!» И знаешь?! Он меня по голове погладил!..

И она прямо и твердо взглянула на мать и снова смущенно улыбнулась, чего-то стыдясь, чему-то удивляясь и радуясь тому, чего она еще не могла понять умом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю