Текст книги "Председатель"
Автор книги: Юрий Нагибин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
– Что ты имеешь в виду? – отвел глаза Кочетков.
– У тебя не было еще одного телефонного разговора?
– Ах да!.. Конечно, был. Лучшего агронома, чем Кудряшов, нечего искать. Как только он защитит кандидатскую, так сразу...
– Ладно с агрономом-то! – прервал Трубников. – От кого хоронишься? Думаешь, не знаю, кому ты звонил?
Кочетков смутился:
– Тоже мне Шерлок Холмс!..
– Вот и нечего тень наводить! Как она?
– Плакала... Оказывается, она до моего письма знала, что я жив. Мой одноделец отыскал ее в Москве. Она преподает французский, вышла замуж, и, самое удивительное, – я дедушка!
– Поздравляю!
– Одним словом, договорился о свидании с собственной дочерью... Аню мы решили не тревожить, – медленно продолжает Кочетков. – Потом Лена скажет ей, что мы виделись...
В окне появляется белокурая девичья голова.
– Василий Дмитриевич, чего же вы!..
– Иду-иду!..
– Ты куда? – спрашивает Трубников.
– Да ребята выставку соорудили: "Уходящее прошлое". Хочешь взглянуть?
Они направляются в клуб.
...Клуб колхоза "Труд". Трубников, Кочетков и несколько молодых людей, среди них Валежина, осматривают выставку.
Здесь находится дежа, в которой месят тесто для хлебов, деревянный подойник, коромысло с ведрами, самогонный аппарат, набор ржавых сторожевых ружей и сделанная в рост человека фигура сторожа в дремучем тулупе, валенках, треухе, за плечом берданка, похожая на пищаль. Лицо сторожа, вылепленное из пластилина, с маленькими глазками, мочальными усами, затаенное и недоброе, приковывает внимание Трубникова. Скулы его слегка розовеют.
– Ах, хулиганы! – говорит он ребятам. – Вы его нарочно под Семена изобразили?
– Нет, Егор Иваныч! – улыбается Нюра Валежина. – урожденная Озеркова. Честное комсомольское, случайно так вышло. Потом мы, правда, заметили, но переделывать не стали.
И хоть Трубников хмурится, похоже, ему доставила удовольствие эта небольшая месть Семену.
– Василий Дмитриевич, – обращается он к Кочеткову, – надо бы сторожей по бригадам распределить – мужики все трудоспособные, нечего им без дела мотаться...
– Нюра... Валежина... – слышится старушечий голос, и в "музей", запыхавшись, входит Прасковья.
Она сильно сдала за эти годы, усохла, сгорбилась, орехово потемнела маленьким лицом, только в глазах – прежний неукротимый блеск.
– Нюра, позвони-ка на молокозавод, чего они нашу цистерну задерживают, – говорит она Валежиной.
– И не совестно тебе? – любовно-насмешливо говорит Трубников старой своей сподвижнице. – В большое начальство вышла, а по телефону говорить не умеешь.
– Будто не умею!.. У нас телефоны очень тихие – Прасковья двинулась было прочь, но ее остановил Трубников.
– Постой, старая, что-то ты мне сегодня не нравишься. Не захворала ли часом или просто утомилась? Пошла бы отдохнуть.
– Я в твоей санатории отдохну! – язвительно отвечает Прасковья. Понятно?
– Что поделать! – вздохнул Трубников. – Давно бы открыли, да совнархоз труб не дает, хоть тресни!
– Ослаб ты духом, раньше всего добивался!
– Ладно, ладно, старая!..
– А ты мне рот не зажимай! Сам-то небось на Кавказ закатишься, а нам дулю под нос! – И, пустив эту стрелу, Прасковья метнулась прочь.
– Вредная старуха, – проворчал Трубников. Прасковья вышла из дверей клуба. За колонну испуганно схоронился Семен.
Выходит Трубников.
– Егор! – слышится тихий голос
Семен появляется из укрытия, лысый, постаревший, угасший.
– Чего тебе?
Семен мотнул головой, словно приглашая Трубникова последовать за ним. Несколько удивленный, председатель сошел с крыльца.
Они выходят на зады клуба. Семен молча протягивает Трубникову какую-то бумагу. Трубников пробегает глазами заявление Семена: "Прошу отпустить меня из колхоза со всем семейством..."
– Ты что, сдурел?
Семен не отвечает, только вздымается и опадает его грудь под ситцевой рубашкой.
– Может, ты на чучело обиделся? – мягко говорит Трубников. – Я велю убрать.
– Да что – чучело!.. – равнодушно махнул рукой Семен. – Авось не маленький... Отпусти нас по-хорошему, Егор!..
– Ни в жисть! Если ты дурак-гигант своей пользы не знаешь, обязан я за тебя думать. Ну куда ты денешься?
– В город уеду.
– Нужен ты в городе! Чего ты там делать будешь, где жить?
– Устроюсь, не твоя забота.
– Нет, моя! Мы тебя в столярную бригаду зачислим, будешь полторы тысячи получать. Ребята у вас подросли, теперь Доня может на ферме работать, а доярки...
– Не нужны мне твои тысячи, слышишь, не нужны! – в ярости кричит Семен. – Подавись ты ими!.. – И вдруг глаза его наполняются слезами, он тяжело рушится на колени.
– Отпусти нас, Егор, избавь от греха... Неровен час – я чего-нибудь подожгу...
В глазах Трубникова – боль и мучительная, брезгливая жалость.
– Уезжай, – говорит он, – уезжай к чертовой матери, только не позорь ты себя передо мной...
...У дома Семена с заколоченными крест-накрест окнами стоит трехтонка, уже груженная доверху домашним скарбом навсегда покидающей родную деревню семьи.
Несколько женщин издали наблюдают за отъезжающими. На их лицах не приметно ни сочувствия, ни жалости, скорее – отчужденность и осуждение.
Доня с детьми забирается в кузов, Семен садится в кабину. Появляется Алешка, с угрюмым видом залезает в кузов.
– Где тебя черти носят? – ворчит Семен. Грузовик трогается.
Трубников стоит на улице возле своего дома. Надежда Петровна из-за калитки с грустной нежностью глядит на мужа. Она понимает, что отъезд Семена для него поражение. Трубникову хотелось сделать того счастливым даже против его воли. Он давно списал Семену все его подлости и предательства, стремясь лишь к одному: чтобы тот признал его правду.
Грузовик поравнялся с Трубниковым, шофер слегка притормозил – может, захочет попрощаться с отъезжающими.
Доня высунула из-за узлов заплаканное лицо.
– Прощай, Егор, знать, больше не увидимся. Не поминай лихом.
Трубников молча наклонил голову.
Не получив ожидаемого знака, шофер прибавил газу. Семен даже не взглянул на Егора, зато Алешка так и прилип к нему глазами.
Надежда Петровна подошла и положила руку на плечо мужа.
– Что поделаешь, Егор, не мог Семен смириться... Клубы едко воняющего дыма и пыли заволокли грузовик, затем он снова четко обрисовался уже в конце улицы.
Алешка все глядел и глядел на оставшуюся позади деревню.
И вдруг забарабанил по крыше кабины. Шофер резко затормозил
Алешка выпрыгнул из кузова, обошел машину, вплотную приблизился к сидящему в кабине отцу.
– Прощай, батя... Поклон тебе до сырой земли... Хрен ты меня больше увидишь!
– Тэ-эк... – Семен отвел взгляд в сторону.
Алешка прошел вдоль машины, кивнул матери. Младшие ребята, вцепившись руками за борт, чеграшами (так в книге. Д.Т.) выглядывали из кузова.
Доня ткнулась лицом в платок. Машина тронулась...
Алешка остался на дороге.
– Хоть один в семье умный оказался, – скрывая за ворчбой (так в книге.Д.Т.) радость, говорит Трубников Надежде Петровне.
– ...Егор Иваныч! – слышится истошный женский голос – Егор Иваныч!
Подбегает раскрасневшаяся, с мокрым лицом старуха Самохина.
За ней бегут Нюра Валежина и другие работницы молочной фермы.
– Егор Иваныч! – Она всхлипнула. – Прасковья померла!
Трубников мертвенно побледнел
– Ты что брешешь? Я утром ее видел!
– В одночасье скрутило! Подошла к сепаратору, схватилась за сердце и упала. Мы ей зеркальце ко рту – не дышит.
– Доктора надо! Темнота!
– Был доктор, – говорит, подходя, Кочетков. – Ей уже не поможешь.
И как нередко бывает во время несчастья, откуда-то враз набежало множество людей.
– Вели вывесить траурные флаги, – говорит Трубников Кочеткову и, приметив его неуверенное движение, твердо добавляет: – Да, флаги! Страна потеряла государственного человека!
Полощется траурный флаг. Улица запружена народом.
У крыльца дома, где прожила свою долгую жизнь Прасковья, стоит грузовик со снятыми бортами, обтянутый темной материей, – убранная цветами платформа. Двери распахиваются, и возникает гроб, который несут на своих плечах: впереди Трубников и Кочетков в военной форме, при всех регалиях, за ними Игнат Захарыч, кузнец Ширяев, Павел Маркушев и плотник Коршиков. Затем появляются Нюра Валежина и Лиза Маркушева, несущие на подушках награды покойной – Золотую Звезду и орден Ленина.
Гроб устанавливают так, что мертвое лицо Прасковьи обращено к улице. И такая сейчас тишина над деревней, что негромкие слова Трубникова, обращенные к усопшей, слышны всем:
– Принимай парад, Прасковья! Трубников шагнул вперед и взмахнул кнутом Оглушительно, словно ружейный залп, хлопнул пастуший бич.
И тут же в конце улицы ему ответил другой...
...третий...
...четвертый...
И впервые, собранное воедино, тысячное колхозное стадо потоком устремилось по улице, мимо гроба Прасковьи.
Идут могучие красно-пестрые холмогорки с тяжелым выменем, идут черные с белыми мордами задастые ярославки, идут остфризы, белые с вкраплением черного, угольно-черные с белыми пролысинами и веселой сорочьей расцветки; идут коровы с рогами круто выгнутыми, как у муфлона, только в другую сторону, с рогами торчком, как у кашмирской козы, с рогами в виде маленьких острых ножей.
Сшибаясь боками, вздымая густую медовую пыль, проходят коровы перед мертвой старухой и поворачивают морды к потонувшему в цветах гробу.
Идет стадо, такое огромное и величественное и вместе беспомощное без ежедневной, ежечасной заботы человека.
А Трубникову, стоящему возле гроба, вспоминается другое стадо: несколько жалких, тощих, облепленных навозом одров, которых Прасковья хворостиной выгоняла на первый выпас после зимней бескормицы. Вот с чего началось нынешнее великое стадо, проходящее сейчас по деревенской улице.
А та, что отдала этому столько труда и сердца, что первая отозвалась Трубникову, когда еще никто в него не верил, мертвыми, невидящими глазами провожает своих питомиц.
Но вот отдалился слитный топот многих тысяч копыт, и грохнула медь оркестра...
ФИЛЬМОГРАФИЯ
"Председатель" (2 серии). "Мосфильм". 1964.
Автор сценария – Ю. Нагибин. Режиссер-постановщик – А. Салтыков. Оператор – В. Николаев. Художник – С. Ушаков. Композитор – А. Холминов. Звукооператор -Н. Кропотов.
В ролях: М. Ульянов, И. Лапиков, Н. Мордюкова, К. Головко, В. Этуш, А. Дубов, В. Владимирова, В. Невинный, Н.Парфенов, А. Кашперов, А. Богданова, А. Трусов, А. Крыченков, С. Курилов, Л. Блинова, А. Галченков и другие.
