Текст книги "Поездка на острова"
Автор книги: Юрий Нагибин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)
12
…Когда Егошин вечером вышел из номера, монастырское подворье казалось вымершим. Света в окнах гостиницы не было: туристы постарше уже легли спать, а молодые «жуировали жизнью» в столовой возле пристани, которая вечером превращалась в ресторан с джазом и танцами. В тьму огромного двора вцеживался сквозь наволочь слабый свет ущербного месяца, но над крепостными стенами подымалось зарево поселковых фонарей.
Егошин с близорукой осторожностью отыскал еще днем примеченный пролом в стене, глядевший то ли на заливчик, то ли на расширяющийся здесь канал, который и приведет его к озеру. Поселок оставался по другую сторону монастыря, а здесь Егошин сразу попадал в природу. Будь немного посветлее, он без труда отыскал бы озерко, находившееся в том же направлении, что и «дача», оно блистало им из-за деревьев. Егошина смутила глухая черная стена, выросшая впереди, но тут он сообразил, что это лес, значит, идет правильно. Он медленно, нашаривая ногой землю впереди себя, направился к лесу, порой спотыкаясь о кротиные холмики, оступаясь в ямки от коровьих копыт – почва близ воды была мягкая. Все же он благополучно обогнул воду, оказавшуюся-таки заливчиком, приметил сгусток тьмы – пивной ларек на самом краю поселка – и понял, что путь выбран правильно. Егошин не старался найти дорогу, по которой они ездили, шел прямо по луговой целине на все вырастающую и наливавшуюся черной глухотой стену леса. И в какой-то миг стена потеряла свою цельность, расслоилась, в ней обнаружились щели и просветы – опушка не очень густого леса, окружающего озеро. Он приметил что-то вроде просечки и двинулся по ней. Дивная тишина объяла путника, лес спал, и ночное дыхание его было ароматным, чуть влажным, и счастье Егошина стало материальным, уютным, теплым зверем, мягко и нежно вселившимся в него…
13
…Борский и сержант Мозгунов пришли на второй двор, тот, где находился Преображенский собор. Ворота были закрыты, но Мозгунов достучался до спящей сторожихи, им открыли. Они прошли в глубь двора, где возле наугольной башни, в утолщении стены, как показалось Борскому, был несквозной пролом, к нему вели три-четыре обвалившиеся ступеньки.
Мозгунов вынул карманный электрический фонарик и навел на углубление или нишу – трудно подыскать точное слово. Там торчали обнажившиеся красные кирпичи, полуразрушенная стена сохраняла округлую форму. Пол был завален битым кирпичом, кусками штукатурки, какими-то железяками, сквозь мусор проросли жесткие, худые травы из накопившейся под завалом почвы.
– Говорят, что вот тут… – сказал Мозгунов. – Но кто его знает? Людей с той поры никого не сохранилось. Так, слухи…
– А есть что еще – похожее?
– Нет вроде. Может, раньше когда, а при мне ничего не было. Тут все само разваливалось, и рушили, и восстанавливали, и опять ломали… Ручаться, конечно, не могу…
Ну, предположим, что это и есть «каменный мешок» – то ли быль, то ли лагерная легенда. Ничего невероятного в этом нет, в сущности, тот же карцер или камера-одиночка, только в монастырской стене, а может, заброшенная каптерка или чулан, где держали разный инвентарь. Борский пытался мысленно реконструировать развалину и населить отцом. Мать говорила, что он был небольшого роста, худощавый; тогда ему не было особенно тесно, сыну приходилось иной раз потеснее. Мать тоже была маленькой, в кого он вымахал таким?.. Думалось вяло. Дух не откликался. Ему не из чего было строить образ отца. Мать умерла слишком рано, бабушка помалкивала об узнике. Комплекс безотцовщины Борский изживал в налетах и в том, что за этим следовало.
– Может, вы хотите один побыть? – деликатно предложил Мозгунов. – Я вас там обожду. – Он сунул Борскому фонарик.
– Спасибо, сержант. Все в порядке. Пошли. «Прости, отец, но встречи не получилось. Ты так и не обрел блудного сына, на что тебе вполне наплевать, а я – корней. И наверное, мне тоже наплевать. Слишком поздно…» Борский вдруг почувствовал, что нелепый и отважный заморыш, старше его всего на четыре года, как-то заменил ему придуманного отца. И одновременно – отсутствующего сына. Надо же, до прихода сюда он и не подозревал ничего подобного…
– Культ личности! – сочувственно вздохнул сержант Мозгунов.
– Да! – подхватил Борский. – Но мы его преодолели и вычеркнули из памяти. По этому, принципу русскую историю можно очистить от татарского ига, Ивана Грозного, Смутного времени, почти всех Романовых, а также от эпохи волюнтаризма и оставить лишь безупречное настоящее.
– Нет, товарищ Борский, – возразил думающий русский человек, милиционер Мозгунов. – О настоящем нам после скажут…
14
…Егошин раздвинул прибрежный кустарник, опрыскавший его нестуденой вечерней росой, и чуть не наступил на пристроившуюся там пару. Взвизгнула женщина, и грязно выругался мужчина.
– Извините!.. – пробормотал Егошин, поспешно отступив.
Мимо него, одергивая платье, проскользнула женщина, он не увидел ее в потемках, но по запаху духов и светлому взлету волос угадал туристку из их группы и тут же признал мужской голос. Он не представлял себе, что ему будет так больно. А он-то поверил в эту женщину, в ее гордость, опрятность, честь. И как после всего срама рыжий прохвост уломал ее? Неужели марочный коньяк и потные объятия столь соблазнительны? Да что я понимаю в сегодняшних молодых людях, особенно – в женщинах! Может, физически он ей вовсе не противен – ядреный настойчивый мужик, а она, наверное, одинока – едва ли муж пустил бы в такую романтическую поездку! – и ей, конечно, мечталось о приключении, о том, чтоб развеять пустоту, обыденщину, опять поверить в себя, в свою неотразимость и в то, что не все пропало. Наверное, она предпочла бы другого кавалера: киноартиста или эстрадного певца, но, за неимением лучшего, сойдет и этот, все-таки нестандартный и чудовищно настырный, что, несомненно, льстит. Егошин слышал, как Рыжий звал ее, бранился, и прибавил шагу не из страха, а потому, что при своем разочаровании чувствовал вину перед людьми, которым все испортил. Его раздражала и злила собственная неловкость. Нельзя же быть таким растяпой! Не везет Рыжему: то его спихнули с саркофага, теперь согнали с груди избранницы! Последнее – просто свинство. Но что поделать, не может же он вернуть эту испуганную газель под сень кустов.
– Ах, вот ты где, гнида! – произнес за его спиной задыхающийся голос. – Не удалось удрать?
Егошин остановился.
– Я не удирал. Мне совестно, что я помешал вам. Извините.
– Вон как заговорил!.. Видать, дружка твоего – уголовника рядом нету. – Рыжий встревоженно оглянулся.
– Не беспокойтесь. Его здесь нет, – мягко сказал Егошин.
– Ты мне, сука, за все заплатишь. Вся вонь от таких, как ты. Вечно ты мне поперек лезешь, всю жизнь. Интеллигент паршивый!..
«Знакомая мелодия, – подумал Егошин. – Но неужели это правда?.. Значит, я все-таки не зря коптил небо, если мешал таким, как этот?.. Ах, как измельчал, как измельчал ты в новом образе, Колычев!.. Да и враг твой – мелочь… Но это ничего… ничего… Я еще буду… когда-нибудь опять. И тогда прикончу Железную старуху зла…»
– Ладно, – сказал он ясным и звучным голосом. – Брось болтать пустое, Малюта, делай, зачем пришел!..
И рыжий верзила, что стоял напротив него, будто что-то вспомнил. Нет, то были не воспоминания, а догадка, что ему подсказывают его истинную суть. Он смешно, наивно наклонил к плечу голову, силясь постигнуть конечный смысл услышанных слов или разгадать отзвук, который они породили в нем. И какое-то доверчивое выражение появилось на его грубом лице, он верил, что сейчас все объяснится до конца. Но Егошин молчал, глядя выжидающе ему в лицо. Рыжий потупился, потом вскинул голову, быстро шагнул к маленькому человеку, стоящему над черной водой, и протянул вперед руки…
