Текст книги "Страна «гирин герен»"

Автор книги: Юрий Долетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Получилось так, как посоветовал Укома Олу. Не все, правда, крестьяне привели своих детей в «Мейфлауэр». Все еще, видимо, не могли уразуметь, что неподалеку от деревень откроют илеве, о чем они и не смели мечтать. Или, может, боялись пока отдавать детей не просто в школу, а в школу-интернат. И все же это был первый успех, придавший Соларину силы и уверенность.

А они так были нужны. На первых порах приходилось разрываться на части: совмещать в одном лице обязанности учителя, директора, архитектора, прораба, завхоза, бухгалтера…

Иные доброхоты не верили в искренность бескорыстного поступка Соларина. Находились даже такие люди, которые предсказывали «Мейфлауэр» быстрое увядание. Не оставляли в покое строптивого учителя колониальные чиновники. Устраивали одну проверку за другой. Придирались по каждому поводу: «Почему в расписании не значится закон божий, нет предметов, что есть в других школах?» Они полагали, что дети должны только учиться, а их работа на школьной плантации противоречит системе образования.

Тай Соларин отбивал наскоки ретивых чиновников своими доводами. Доказывал, что для детей получить всю необходимую сумму знаний, навыки какой-то профессии куда важнее, нежели заниматься гелертерством (схоластикой) и прочими бесполезными предметами.

Колониальные власти не давали «Мейфлауэр» ни цента. Школа держалась на пожертвованиях немногих благотворителей, энтузиазме самого Тая и его жены, их единомышленников, не получавших, как и Соларины, зарплаты. И все же деньги были нужны. На общественные дела шли сбережения, гонорары, которые Тай Соларин получал за статьи в местных газетах. Он покупал учебники, тетради, ручки… Многим детям давал школьную форму. Ученики брали ее, Думая, что это подарок школы.

Выручали угодья фермы при «Мейфлауэр», созданной учителем. Жильем долго был гамак под тростниковой крышей.

Положение изменилось после того, как Нигерия стала независимой, да и то не сразу – спустя несколько лет. Федеральные власти построили новое здание школы (со временем пришлось все же возводить уже самим новые помещения для занятий), выделили средства на жалованье директору и учителям.

Не все давалось Соларину легко и просто. Были неудачи, сомнения, разочарования. Через все это пройдено, за все плачено дорогой ценой.

Взрослели первые ученики. Как майник, попав на новое место, дает от одного корневища-ползуна жизнь новым побегам, новым поколениям цветов, так и «Мейфлауэр» набирала силу. День за днем возводил Соларин свое детище, складывал по кусочкам, словно мозаику, пока задумка не обрела реальные очертания.

– Какие? – спросил я.

Директор не ответил.

…Через час, как отгремел последний «звонок» (к этому времени ребята успели побывать в столовой и сменить школьную форму на рабочую одежду), он предложил осмотреть школу. Здесь меня ждал еще один сюрприз. Впрочем, все по порядку.

Оказалось, «Мейфлауэр» – не просто классы, учительские, актовый зал, библиотека, столовая, то есть все то, что входит в обычное понятие «школа». Это своеобразный комплекс, где дети вдобавок к знаниям получают еще другие навыки, столь необходимые в жизни, – трудовые. Возможностей для этого здесь предостаточно.

У «Мейфлауэр» свои плантации кокосовых и масличных пальм, ананасов, цитрусовых, большие участки под огородами, ямсом, маниокой, бататом, маисом. Есть индюшатник, крольчатник, молочная и свиная фермы. Кстати, все это хозяйство обеспечивает в достатке собственными продуктами учеников, преподавателей, обслуживающий персонал, словом, на нем держится весь интернат.

«Мейфлауэр» походила на огромный муравейник, разумеется, не разворошенный, где мечутся в беспорядке встревоженные мураши. А на обычный, будничный, где каждый его обитатель знает «свой маневр».

^{Молочницы}

На птичнике самые маленькие раздавали корм пушистым индюшатам. На плантациях ямса, батата, маниоки занимались вторые и третьи классы. Ребята постарше возились с кроликами, работали на молочной ферме, мыли повизгивающих поросят, собирали в саду фрукты. Школьники повзрослее плели под навесом корзины.

Около недостроенного дома, где крепкие ребята замешивали в большом чану раствор и затаскивали наверх на носилках по деревянным мосткам кирпичи для кладки стен, Соларин пояснил:

– Это наша четвертая сводная еще одно помещение под кабинет физики возводит.

И тут же потянул за рукав. Не будем им, дескать, мешать: сами, без посторонней помощи управляются. Показал мне директор и машинный двор: гараж ребята построили сами, техника – несколько автомобилей и тракторов – постоянно на ходу, в любое время может быть выведена на работу. Здесь нам повстречалась еще одна группа старшеклассников – человек десять. С мотками алюминиевой проволоки через плечо, с лопатами.

– Третья сводная, – сказал директор. – В соседнюю деревню поедут электролинию чинить. Бурей столбы там поваляло.

«Сводные бригады». Ведь они что-то напоминают…

– Школу Макаренко! – подсказал Соларин, угадав мои мысли.

…Создавая «Мейфлауэр», он подумывал о том, чтобы дети уже с первого класса начали осознавать необходимость и важность труда, ибо труд имеет самое непосредственное отношение к формированию человека, к становлению его как личности. Учитель шел методом проб и ошибок. А потом, в 1968 году, была поездка в Советский Союз, в Ташкент, на конференцию писателей Азии и Африки. Там и услышал Соларин от советских коллег о замечательном педагоге.

Соларин убежден, что методы Макаренко, прежде всего трудового воспитания, безотказны не только в колониях с «криминальными» детьми и детских домах, но и в обычных школах.

С утра в «Мейфлауэр», как и везде, уроки. После занятий и по субботам ее воспитанники без вызова, нудных приказов идут на свои плантации, фермы, в мастерские. От первых работ на птичнике, ученик, шагая из класса в класс, идет одновременно по «трудовой лесенке»: работает затем на плантациях, в саду, на ферме, на школьных стройках, на машинах – тракторах и автомобилях. Работают классами – коллективно, по принципу: научись сам, потом научи товарища. У ребят высокая ответственность за конечные результаты труда. Им есть где развернуться, показать, на что они способны.

^{На уроке арифметики в школе «Мейфлауэр»}

Ну, а на случай неотложных дел создаются сводные бригады. Руководят ими ребята, те, у кого побольше опыта и организаторских способностей. Эти же бригады следят за школьными плантациями, ухаживают за животными во время каникул. Учителя работают в них с учениками на равных. И после окончания работы, когда на линейке подводятся итоги, одинаково звучат имена и школьников, и педагогов. Такой стиль – спокойный и деловитый – идет от Соларина, его сподвижников-учителей, которых в «Мейфлауэр» уже около тридцати. Они помогают ребятам налаживать дружную работу и игру, дружную жизнь, учат товариществу.

В «Мейфлауэр» все построено на доверии. Ученикам доверяют современные машины, школьную землю, доверяют ставить на участках опыты. И часто они собирают урожай, о каком и не слыхивали в округе. Тут же получают задание: сделать так и дома – на семейной плантации.

^{На деревенском празднике}

Все, что появилось в школе за последние годы – новые помещения под классы, жилые дома, большой зал для вечеров и собраний, стадион, – создано руками учеников. Ребята живут в школе, именно живут (воскресенья они могут проводить дома с тем расчетом, чтобы на другой день быть на занятиях). Это большая, интересная, насыщенная жизнь. Уроки, труд, спорт, игры, концерты, танцы, праздники, на которые приглашается окрестный стар и млад, все чередуется. И все, кроме уроков, – главный принцип Соларина – на началах самостоятельности.

За время пребывания в «Мейфлауэр» дети развивают душу и тело, мозг и мускулы, здоровье и совесть – обретают те качества, которые так необходимы человеку. Соларин на практике показывает, как в Нигерии можно готовить нового гражданина, столь необходимого обществу. Не случайно качество подготовки школьников в «Мейфлауэр» намного выше, чем в однотипных учебных заведениях страны. Они без всяких натаскиваний успешно сдают экзамены и поступают в институты и университеты, куда не могут пробиться выпускники привилегированных школ с их тепличными условиями. Те, кто по каким-то причинам не попал в вуз, нашли себе работу по плечу: ко времени окончания «Мейфлауэр» они успевают освоить четыре-пять профессий.

После осмотра школы мы вернулись в полукруглую гостиную. Директор достал из письменного стола альбом с фотографиями учеников.

^{Поиски нового нефтяного «родника» в дельте Нигера}

Летчик, врач, агроном, механик, учитель, нефтяник… Кого только нет! – начал вспоминать он воспитанников «Мейфлауэр». Выяснилось: неудачников нет, каждый твердо встал на ноги.

– Сила, прочность государства измеряются не только запасами руды, угля, нефти, количеством заводов и фабрик, – стал размышлять вслух Соларин. – Но и численностью специалистов, образованных людей. Перед независимостью в Нигерии было мизерное число школ. Расходы на образование одного нигерийца составляли за год около полутора долларов. Из каждых десяти детей учился только один. Инженер-нигериец считался большей редкостью, чем белый слон – альбинос. Теперь все иначе. За годы независимости в Нигерии открыты тысячи школ, введено бесплатное начальное обучение. Раньше в стране не было ни одного университета, а теперь их больше двадцати. Образование доступно сейчас для миллионов моих сограждан – больших и маленьких. Это ключ, который откроет им дверь к лучшему будущему…

^{Нигерийский нефтяник}

Уезжал я из «Мейфлауэр» под вечер. Мне подумалось: побольше бы таких школ в Нигерии. Людям нужен и важен каждый источник, каждый луч света. И он есть! «Мейфлауэр» словно поднялась над джунглями и видна теперь отовсюду. Она сегодня только маяк. Но маяк действующий, который освещает нигерийцам дорогу к жизни осмысленной, трудовой, чистой.

Новое течение «масляной реки»

Речной катер резво вспарывает форштевнем встречную волну. Протока довольно широка, и все же здесь не разбежишься: в разных направлениях снуют рыбацкие лодки. Катер обходит их то правым бортом, то левым, выписывает зигзаги и держит курс к острову Бонни. Протока местами сужается, и тогда по берегам видны мангровые заросли, выставившие из воды свои белые корни-ходули. Такими протоками исполосована вся обширная дельта Нигера. Будто кто-то водил по ней гигантским плугом.

На катере нас трое: моторист, служащий министерства информации штата Риверс рассудительный Лоренс Оладжола и я. Лоренс Оладжола ранее работал газетным корреспондентом, и, видимо, не угасшая журналистская солидарность, или, как говорят, корпоративность, подтолкнула его помочь мне увидеть «масляную реку».

– Это только у проток мангру вольготно, – говорит Оладжола, кивая на берег. – А дальше, на земле, его сдерживает масличная пальма. Она хозяйка здешних мест…

^{Утро в рыбацкой деревне}

Восточная часть дельты и прилегающие к ней с северной стороны провинции издавна известны как край масличной пальмы. Она прочно вошла в быт людей, живущих здесь. Из нее делают хижины (стены – из стволов, которые не поддаются гниению, крышу – из листьев), из волокон плетут шляпы, веревки, циновки… Однако самым ценным продуктом из тех, что дает пальма, считается масло. Его получают из оранжево-красных орехов, сросшихся в гроздья, и употребляют для приготовления пищи, используют в светильниках…

В Англию пальмовое масло впервые попало в 1588 году. Правда, тогда в Европе еще не знали, что с ним делать, и несколько бочек этого продукта, привезенных из дельты капитаном Уэлшем, удалось сбыть с превеликим трудом.

Другой товар стал привлекательнее в ту пору для алчных «охотников за счастьем» – «черная кость». Так на своем жаргоне они называли вывозимых из Африки рабов. Дельта превратилась в один из главных районов охоты за «черной костью» «Невольничьего берега», который тянулся на сотни километров по западному побережью континента. Участники разбоя считали ее своеобразным ярмарочным «столбом с призом»: достаточно было добраться до его вершины, чтобы стать богатым. А то, что при этом африканцы подвергались глумлению, жестокости, страданиям, не имело значения.

Последствия работорговли для дельты, как и для всего континента, оказались довольно тяжелыми. Опустели обширные провинции, приостановилось развитие местных народов, пришли в упадок экономика, ремесла, культура…

^{Железнодорожный мост через Нигер у Джеббы}

О пальмовом масле быстрее всех в Европе, в начале XIX века, вспомнили в Англии. Оно оказалось незаменимым сырьем для производства мыла, стеариновых свечей, ему нашли широкое применение в качестве смазочного материала на железнодорожном транспорте, на фабриках и заводах. Те же английские купцы, занимавшиеся ранее торговлей рабами на своих «Энтепрайзах», «Джонах», «Сан-Аугустинах», стали заполнять их трюмы пальмовым маслом и еще больше наживаться на этом товаре.

В конце 30-х годов прошлого века из дельты и прилегающих к ней районов было вывезено свыше 14 тысяч тонн пальмового масла. С того времени низовье Нигера и начали называть «ойл ривер» – «масляная река».

– Дельта и ее окрестности по-прежнему остаются крупным поставщиком пальмового масла, – продолжает свой рассказ Оладжола. – Случается, в иной год отсюда экспортируется до двухсот тысяч тонн этого ценного продукта. Но первую скрипку здесь уже играет не «масляная индустрия», да и в название «ойл ривер» смысл вкладывается иной. …Окрестный пейзаж меняется. В мангровых зарослях замелькали буровые вышки, циклопические круглые хранилища. Нынешняя дельта прежде всего – крупнейший район Нигерии по добыче нефти. Из многих скважин почти трехсот месторождений нефть по трубам-ручейкам стекается к станциям перекачки, образуя мощный поток. «Ойл» по-английски – и «масло», и «нефть». Так вот, «ойл ривер» означает теперь «нефтяная река».

Дельта, может быть, не Кувейт или Саудовская Аравия, но в последние годы она уверенно вошла в число основных мировых источников нефти. В ее недрах разведано около трех миллиардов тонн «черного золота» и с триллион кубометров природного газа. Поиски нефти продолжаются, и довольно часто геологи находят ее новые «родники».

Лоренс Оладжола хорошо знаком с состоянием дел в нигерийской нефтяной промышленности.

О наличии нефти в дельте было известно давно. С незапамятных времен люди считали выходящую на поверхность в некоторых местах черную жидкость со странным запахом «соком земли» и использовали ее для лечения телесных ран по-иному посмотрели на это явление природы побывавшие в дельте специалисты синдиката «Шелл-Бритиш петролеум», созданного англо-голландским консорциумом «Ройал Датч-Шелл» и английской компанией «Бритиш петролеум» для поисков и добычи нефти в Нигерии. Они обратили внимание на сходство дельты Нигера с дельтой американской реки Миссисипи. Поскольку там были обнаружены богатейшие запасы «черного золота», возникло предположение, что и нигерская дельта может иметь нефть. Предположение подтвердила геологическая съемка, и в 1937 году «Шелл-Бритиш петролеум» начал в дельте широкую разведку на нефть.

Заправил синдиката не страшили миллионные издержки на проведение изыскательских и буровых работ. Им, как и прежним искателям наживы, виделся все тот же ярмарочный призовой столб. В период второй мировой войны поиски нефти были приостановлены. К концу 1946 года после их возобновления «Шелл-Бритиш петролеум» уже не сомневался в наличии крупных месторождений нефти в дельте и мог бы наладить ее добычу. Но этого не последовало. Более того, официально объявлялось о «трудностях» затеянного предприятия, о бесперспективности разработки обнаруженных залежей из-за «мизерного наличия нефти». Между тем одновременно велась крупная закулисная игра. Пользуясь покровительством британских колониальных властей, синдикат захватывал все новые и новые концессии. Все делалось для того, чтобы поставить грабеж нигерийской нефти на широкую ногу и ограничить к ней доступ конкурентов – других иностранных монополий.

Промышленная добыча нефти в дельте началась в 1958 году. Восемь лет спустя местные скважины дали двадцать с половиной миллионов тонн нефти, а уже в 1973 году Нигерия перешагнула стомиллионный рубеж…

Наш катер между тем причалил к небольшому каменному пирсу, и мы выбрались на берег, где когда-то были владения «Шелл-Бритиш петролеум». Остров Бонни, южный берег которого вдается в Атлантику, отделен от материка широкой протокой. Учитывая его удобное расположение, консорциум в свое время построил здесь один из своих нефтесборочных пунктов. На огромной площадке, окруженной с трех сторон буйными зарослями, торчали круглые серебристые резервуары, рядом с которыми двухэтажное здание контрольной станции казалось игрушечным. От каждого из них к эстакаде, уходящей метров на триста в океан, пролегли трубопроводы. В конце эстакады, заполняя нефтью свое чрево, замер махина танкер.

Неподалеку от причала расположился город с тем же названием, что и остров, куда мы добрались по пыльной дороге. Бонни увяз в песке, жилища сплошь и рядом деревянные под пальмовыми листьями, изредку покрытые жестью. На площади Икугба единственные на весь город два «небоскреба» двухэтажные дома местных вождей.

Это был тот самый Бонни, ставший уже в XVI веке пристанищем для европейских мореплавателей. Долгие годы он видел слезы и страдания африканцев, увозимых в рабство. Здесь король Уильям Пёпль поднял свой народ на борьбу с колонизаторами. А потом, вплоть да начала нынешнего столетия, Бонни оставался главным перевалочным центром в Западной Африке по отправке из дельты в Европу пальмового масла.

Я пытался отыскать в городе хоть какие-то черты современности. Тщетно. Стрелка часов Бонни замерла на циферблате истории против отметки «XIX век».

На главной улице Кейбл-роуд нам повстречался местный горожанин. На его непокрытой голове пробивались завитушки седых волос. Он, видно, собрался рыбачить – через правое плечо была перекинута сухая сеть.

Чуку Сегун – коренной житель Бонни. В 40-х годах попал в поисковую партию к геологам «Шелл-Бритиш петролеум». Облазил с ними дельту вдоль и поперек. Когда на острове построили нефтесборочный пункт, Чуку Сегуна определили сторожем, а в 1970 году прогнали.

– Как это?

– Очень просто. Вызвал управляющий, показал железные трубки со стеклянными глазами и говорит: «Они теперь будут вместо сторожей». С того времени рыбалкой промышляю, тем и кормлюсь, – нахмурился Чуку Сегун.

Да что я? Остров оказался в зоне концессий «Шелла». Нефть пошла, думали, жизнь у нас изменится к лучшему. При нефти, говорят, много производств разных развивается. Да напрасно надеялись. Был построен нефтесборочный пункт, и потекло наше счастье неведомо куда…

После недолгого молчания спросил, когда мы будем на материке.

– Часа через два возвращаемся.

Может, встретите где Адафе Сегуна, сына моего. Он в государственной компании буровиком работает. Передайте, чтоб домой при случае заскочил, давно не виделись…

В тот же день, пересев с катера на мою автомашину, мы были далеко от Бонни. До места, куда направлялись, вело гладкое асфальтовое шоссе. Я удивился.

– Жалуются, что в дельте плохие дороги, а тут, оказывается…

– Правильно жалуются. Дорог понастроено нефтяными компаниями немало. Только куда по ним уедешь? Как ни крути, все равно попадешь на нефтепромыслы.

Вскоре мы были у буровой. С вышки, на которую поднялись, было видно, как то там, то здесь над лесом вырывались розовые столбы пламени. Они колыхались на ветру и чадили, как заводские трубы.

Красивое зрелище? – спросили меня буровики, когда мы спустились на землю. – Да больно смотреть, как днем и ночью сгорает попусту наш природный газ.

С открытием нефти появилась было надежда на его использование, – пояснил Лоренс Оладжола. – Но иностранные компании наотрез отказались заниматься газом. В результате каждые сутки мы лишаемся почти двух миллиардов кубических футов газа. Словом, по вине компаний выбрасываются на ветер в буквальном смысле слова богатства нигерийских недр. Да что там газ…

Были у нас еще встречи с другими нигерийскими нефтяниками. И ни у кого не нашлось доброго слова о чужеземных компаниях.

Открытие и начало добычи нефти породили у нигерийцев немало радужных надежд. Но вскоре они убедились, что «Шелл-Бритиш петролеум» и иже с ним пекутся лишь о собственной выгоде и их вклад в социально-экономическое развитие страны ничтожно мал, далеко не такой, каким его расписывали подголоски компаний. Синдикат и другие фирмы присвоили себе исключительное право на разработку нигерийских нефтяных богатств, беспрепятственное создание всей инфраструктуры в своих корыстных интересах. Используя отсутствие у Нигерии опыта, местных кадров, западные компании скрывали данные нефтеразведки, монополизировали транспортировку, переработку и сбыт нефти.

Добыче «черного золота», как правило, должны сопутствовать развитие нефтеперегонной и газовой промышленности, создание комплексов по производству химических продуктов, минеральных удобрений, строительство предприятий по обеспечению нефтепромыслов различным оборудованием. Ничего подобного западные монополии в Нигерии не делали, выдвигая аргумент, что, дескать, сфера их деятельности – «только добыча нефти». Они наотрез отказывались выполнять требования правительства о содействии с их стороны в подготовке местных кадров нефтяников и постепенной передаче нигерийцам руководящих постов в нефтедобывающей промышленности. Все делалось для того, чтобы помешать молодому государству самостоятельно наладить добычу нефти. Нигерии были навязаны грабительские концессионные соглашения. В результате в ее казну поступало что-то около 80 центов из 11 долларов, составлявших в 50-60 годы среднюю цену одной тонны нефти. «Масляная река» долгое время текла по сути только в одном – западном направлении.

…По пути в Порт-Харкорт к нам в машину напросился парень. Он как-то неожиданно выскочил на шоссе, метрах в пятидесяти из придорожного буша, ничуть не думая, насколько это опасно для жизни, и стал махать пальмовой ветвью, которую держал в правой руке. Я резко затормозил. Парень, тяжело дыша, подошел к высунувшемуся из окна автомашины Лоренсу Оладжоле. Я уже заранее приготовился к тому, что мой попутчик всыплет сейчас наглецу по первое число. Не тут-то было. Лоренс Оладжола не стал ничего выговаривать парню, наоборот, участливо спросил, что ему нужно. Парень взволнованно начал рассказывать…

– Все ясно! – оборвал его Оладжола на полуслове и, повернувшись ко мне, сказал:

– Беда в деревне: гусеница на плантации лезет. Одни никак не могут ее одолеть. Соседнее селение на помощь зовут. Оно километрах в двух по ходу. Подбросим, а? У людей каждая минута дорога…

Мы высадили парня у развилки дорог, и он побежал, не выпуская из руки пальмовую ветвь.

– Это сейчас с пальмовой ветвью, как с веером, разгуливают. А было время, когда человека, имевшего ее в руках, без всяких церемоний в тюрьму засаживали, – сказал Оладжола. Ему хотелось показать, что он знает не только сегодняшний, но и вчерашний день Нигерии…

Нигерийский народ никогда не мирился с тяжелой участью, уготованной ему чужеземными поработителями, и вел упорную борьбу за свое освобождение. Выступления против колонизаторов вспыхивали повсеместно. Горожане требовали вернуть им земельные участки, отторгнутые колониальными чиновниками. Крестьяне настаивали на снижении непомерных налогов, повышении закупочных цен на свои продукты.

Эхо выстрела «Авроры» быстро докатилось и до Нигерии. Неграмотные, придавленные колониальным гнетом нигерийские рабочие и крестьяне своим классовым чутьем поняли и приветствовали Октябрьскую революцию. Колонизаторы пытались любыми средствами ограничить доступ в страну информации о Советской России. Они запретили не только сообщать о ней что-либо в местной печати, но и даже упоминать само название нового государства. Но правду невозможно скрыть. По различным каналам в Нигерию стали проникать сведения о далекой стране, и каждое собрание, митинг, демонстрация начинались с рассказа о ее делах.

Под влиянием Октябрьской революции пробудилось самосознание нигерийцев. В стране появились первые политические партии, профсоюзные объединения. На сходках все громче зазвучали требования о свободе и социальной справедливости. Напуганные массовыми выступлениями, колониальные власти обрушили репрессии в первую очередь против тех нигерийцев, кто говорил правду о Советском Союзе. Однако сопротивление нигерийского народа нарастало. В разных городах и провинциях участились вооруженные столкновения.

Одно из таких восстаний в конце 20-х годов охватило всю юго-восточную часть дельты. Возмущенные поборами, местные жители направили колониальным властям петицию, в которой просили уменьшить размер налога. Те отмахнулись от петиции, более того, приказали полицейским забирать у крестьян скот, птицу, домашнюю утварь, взимать деньги не только с мужчин, как это делалось ранее, но и с женщин.

Одной из первых отказалась платить налог Нваньерува, жительница селения Олоко, выставившая за дверь двух колониальных чиновников. Нваньерува понимала, что одной ей не устоять, чиновники могут вернуться с карателями. Она отобрала несколько девушек и наказала им известить жителей окрестных городов и деревень о необходимости совместных действий. Каждой из них была вручена ому – пальмовая ветвь, означавшая просьбу о помощи. Полицейские ищейки, узнав о значении ому, бросились наперехват, но девушки уходили от погони. Вскоре против колонизаторов поднялась вся округа…

Знаменательная победа Советского Союза над фашизмом послужила могучим стимулом для освободительной борьбы угнетенных народов. В качественно новых условиях выступления нигерийцев стали приобретать антиколониальный характер. 22 июня 1945 года в стране началась первая в ее истории всеобщая забастовка. По распоряжению генерал-губернатора было введено чрезвычайное положение. Власти запретили выпуск газет, поддерживавших бастующих. Полиция хватала руководителей и простых участников стачки. Тем нe менее колонизаторы не могли сломить сопротивление. На место выбывших борцов становились все новые и новые рабочие промышленных предприятий и строек, железнодорожники, служащие почт и телеграфа.

1 августа колониальные власти пошли на попятную: увеличили рабочим и служащим зарплату, как того требовали стачечники. Этот успех вызвал в стране очередной подъем антиколониального движения. Однако победы давались нелегко. Как и ранее, аресты следовали за арестами, один нигерийский народ натравливался на другой. При малейших выступлениях против колонизаторов в восставших летели пули.

В пятницу 18 ноября 1949 года полиция устроила расправу над бастовавшими горняками шахты Ива Велли на окраине Энугу. Было убито 18 человек и свыше 30 ранено. Расстрел шахтеров преследовал цель запугать рабочий класс, подавить его борьбу в защиту своих интересов и прав. Но колонизаторы просчитались. Гонцы передали ому жителям многих нигерийских городов и селений. «Кровавая пятница» в Энугу вызвала небывалое негодование правлением колонизаторов. В стране беспрерывно стали проходить забастовки железнодорожников, горняков Энугу и Джоса, рабочих лесопильных предприятий в Сапеле. Движение против иноземного гнета выплеснулось за рамки этнических границ и стало делом всего народа.

Не все нигерийцы дожили до счастливого дня. Но там, где ступили первые борцы, осталась тропинка. По ней пошли другие люди и проложили дорогу к свободе.

…Вечером я был в порт-харкортовском кинотеатре. Вначале, как обычно, запустили кинохронику. Не за горами был День независимости, и к этому национальному празднику подобрали соответствующую киноленту.

С первых кадров мы, сидящие в зале зрители, почувствовали себя как бы участниками памятного для каждого нигерийца события.

^{Ночной Лагос}

Кинооператор запечатлел на пленке ипподром, что в центре Лагоса, в полночь за несколько минут до наступления 1 октября 1960 года. Слепящие лучи прожекторов, скользя по трибунам, выхватывают из темноты радостные лица горожан и гостей. Изредка столб света набегает на мачту посреди ипподрома с обвисшим английским флагом. Часы начинают отсчитывать последние секунды 30 сентября. Неожиданно разом гаснет свет, ипподром погружается в кромешную тьму. Приумолкли на трибунах люди. Чуткая техника донесла скрип колесиков: это с мачты спускали английский флаг. Небольшая пауза, и колесики весело заверещали. В этот момент мачту залил свет. Луч прожектора, похожий на блестящий меч, отсек прошлое столетнее колониальное рабство, высветил дорогу в будущее. На мачте затрепетал зелено-бело-зеленый флаг нового независимого государства Африки. Оркестр заиграл национальный гимн, тысячи людей дружно заскандировали: «Да здравствует независимая Нигерия!». Ввысь помчались, как сказочные жар-птицы, ракеты, разбрасывая в темном небе фонтаны искр праздничного фейерверка…

У селения Орлу нет такого исторического родословия, как у Бонни. Да и лежит оно в стороне, километрах в двадцати, справа от бойкой дороги Оверри – Онича. Поначалу непонятным было намерение Лоренса Оладжолы наведаться туда.

К тому же он не стал вдаваться в подробности – дескать, в свое время узнаешь, что к чему.

Километрах в двух перед Орлу он попросил остановить автомашину и повел в лес. Под зеленым пологом было сумрачно. Застоявшаяся банная духота отдавала гнилью, удушливыми испарениями. Порывы верхового ветра изредка размыкали кроны деревьев. Тут же в просветы врывались золотые снопы солнечного света, и тогда казалось, будто кто-то кверху шарит карманным фонариком, выхватывая в полумраке лианы, мелких зверюшек, ползающих по стволам красных муравьев и черных жуков. Спотыкаясь почти на каждом шагу, продираясь сквозь колючие заросли, мы вскоре вышли на небольшую захламленную площадку, судя по всему, расчищенную когда-то для постройки жилища.

Это был отнюдь не дом в нашем понимании, хотя и развалившийся. На семи столбах покоились бамбуковые жерди. Они служили опорой для крыши из пальмовых листьев, остаток которой в виде небольшого настила сохранился лишь в одном месте. Стены заменяли густые заросли.

– Когда-то тут было последнее прибежище Одумегву Оджукву, – сказал Лоренс Оладжола. – Все это – жалкие остатки его «империи»… Одумегву Оджукву – довольно одиозная фигура среди политических деятелей Нигерии. Деньги отца, который был одним из крупнейших бизнесменов страны, распахнули перед ним двери привилегированного колледжа Линкольна при Оксфордском университете в Англии. После его окончания Оджукву некоторое время работал гражданским чиновником. Но вскоре бросил это занятие и поступил на военную службу. Здесь-то не без помощи родительских банкнот он быстро сделал головокружительную карьеру, дослужившись на пять лет от лейтенанта до подполковника. Оджукву отличался высокомерием, амбициозностью, умел маскироваться, считал себя незаменимым. Эти черты характера оказались семенами, из которых пышным чертополохом проросли эгоизм и мания величия. Не желание служить народу и быть ему полезным, а заставить народ служить себе вот что возобладало в мыслях Оджукву. Тем более что обстановка в Нигерии в тот период была ему на руку.