Текст книги "Сауна"

Автор книги: Юрий Касянич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Внезапно все покачнулось, потемнело в глазах... Ну, ничего, отпустило. Фу ты, черт! Жокей...

– Жокей... – повторила гримерша и стала заваливаться набок.

– А вот и балерина сконденсировалась, – придерживая Веру Богдановну, прокомментировал Молчанов.

Все с ужасом смотрели на завораживающее зрелище. Среди бенгальских огней в безумном вихре фуэте кружилась кружевная балерина. Ее силуэт напоминал пасхальную свечку в розеточке из желтоватой креповой бумаги.

Жокей присел, положил на стол свою черную с синим шапочку.

В тишине раздался потрясенный голос Веры Богдановны:

– Мне почудилось, что я умерла, а потом воскресла.

– А мы вокруг – райские ангелы, – в тон ей продолжил Колька, который притих в последние несколько минут, напряженно следя за работой неведомого режиссера. Вдруг он согнулся, как от удара, и картинно простонал:

– Отхожу... Жозе, встретимся в аду. На соседних сковородках...

Марина неотрывно глядела в окно.

– Жонглер, – сквозь раздавшийся мелодичный звон прошептала она. – Ты, Колька, жонглер.

Жозефина с ужасом и ненавистью смотрела на Марину.

– Кажется, я начинаю понимать, – медленно произнес Дан. – Марина, вы прелесть.

– Я не буду это оспаривать, – грустно ответила Марина.

– Вы нашли ключ, – продолжил Дан. – В тот момент, когда с кем-то происходит подобие сердечного приступа, там, в бане, появляется еще одно действующее лицо.

Она очень странно чувствовала себя. Ей казалось, что она раздвоилась, и одна часть ее находится в бане среди мельтешащих огоньков, а другая – с олимпийским спокойствием разглядывает то, что происходит. Ей казалось, что она давно знает усталого Жокея; она узнавала нервные жесты его подрагивающих рук, отрешенный взгляд, наполненный неутоленной жаждой вечно ускользающей победы.

Жонглер в бане ловко перебрасывал в воздухе грязные тарелки, с которых еще недавно съемочная группа ела копченую салаку, потом он забросил их по одной себе на голову и сверху пристроил пустую бутылку. Балерина, не переставая вертеться, достигла стола, вышла из стремительного штопора, налила полстакана водки и выпила залпом, не поморщившись. Жокей закурил.

Синий не переставая манипулировал руками.

– А моя балерина пьет водку, как лошадь, – сокрушенно развела руками Вера Богдановна.

Гримерша ощутила "родство" с балериной.

– По-моему, надо молчать, иначе... – начала Марина и осеклась. Ее лицо стало землистым, она закрыла глаза и прислонилась к парапету.

– Марина, а вас-то за что так? – сердобольно спросила Вера Богдановна, указывая в окно.

Возле камина, где мерцание практически прекратилось, стояло инвалидное кресло, в котором сидела немолодая женщина в сиреневом парике. "Моя", – поняла Марина.

Каждый из тех, кто уже перенес приступ, теперь исподлобья с интересом и некоторой жестокостью наблюдал за происходящими событиями.

Трое оставшихся – Жозефина, Свиркин и Дан – стояли рядом, сбившись кучкой, как последняя группа ожидающих расстрела.

Марина впилась глазами в ту, которая имела какую-то связь с ней. Она внимательно – но напрасно – пыталась найти черты сходства. Ей вдруг показалось, что она странно опустела. Словно внутри нее, как в термосе, была зеркальная пустота. "Она", – вдруг вспомнила Марина женщину, которую видела еще в Москве отразившейся в зеркале каким-то непонятным образом.

– Мне кажется, над нами проводят негуманный эксперимент, – возмущенно прорычал Лев.

Внезапно он побагровел, и лицо его стало ужасно похожим на рожи каменных баб. Он сраженно рухнул на пол. Послышался звон. Все смотрели в окно.

Из бенгальских огней по-лисьи вынырнул невысокий элегантный мужчина в вечернем костюме-тройке, который непрерывно тасовал колоду карт, то распуская ее веером, то, как фокусник, пересыпая карты из одной ладони в другую.

– Ха-ха-ха, – рассмеялся пришедший в себя Колька. – А ты, Левушка, стало быть, шулер.

– Но почему шулер? – изумленно спросил поднимающийся с пола Свиркин.

Раздался звон. Все оглянулись: "За кем приехали?"

Сморщился Дан.

Из очередного мерцающего кокона появился неприятный человек с заостренным носом и юркими, как мыши, глазами. Тонкими длинными пальцами он ощупал сиденье табуретки и присел неподалеку от Балерины, Жокея и Шулера, который уже соблазнил первых двух сыграть в карты. Кажется, они играли в покер.

– Соглядатай. Попадание в яблочко, – удовлетворенно выдохнула Жозефина. Она не любила Дана за его попытки вытеснить Бурова. При всей своей любвеобильности она не имела привычки разбрасываться.

Жонглер вынул из керамического подсвечника двенадцать оранжевых свечей и затеял с ними очередной аттракцион.

Сильное мерцание внезапно возникло прямо перед Женщиной в инвалидном кресле. Марина непроизвольно отшатнулась, как будто это случилось с ней.

Синий усиленно манипулировал.

Жозефину разобрал кашель. Она покраснела и прыщи на лице стали заметнее.

– Жозефина, ты себе кожу испортила, – сочувственно сказал Дан.

– Смотри в другую сторону, язва, – парировала Жозефина.

– Я искренне, – немного обиделся Дан.

– Звон! – вскрикнула Жозефина и схватилась за столб, поддерживающий крышу террасы.

Из мерцания у камина неожиданно, как в мультфильме, возникла аккуратная стопка березовых поленьев.

– Вот это да! – сказал Колька и взглянул на любовницу, а она, придя в себя, кинулась к стеклу, увидела поленья и закричала страшным горловым криком:

– За что? За что?

Соглядатай вприпрыжку подбежал к камину, чиркнул спичкой, и камин с неестественной быстротой осветился карминовым огнем. Длинные пальцы бросили одно за другим три полена в огонь.

– Подлец! – крикнула похолодевшая Жозефина, глядя на Дана.

– Я не виноват, это он, – смущенно ответил оператор.

– За что? – она растерянно обратилась к Бурову.

Николай отвел взгляд.

По телу Синего прошла сильная судорога, он откинулся к стене, и все увидели его лицо. Он еле шевелил почерневшими губами. Это было странное лицо – черты его были правильными, но они существовали независимо, отдельно друг от друга. Как будто это было лицо, сделанное с помощью фоторобота. Густая черная бородка казалась наспех приклеенной, брови и ресницы вообще отсутствовали.

Все испытывали облегчение. Что-то кончилось. Дальше было неведомое, которое наркотически притягивало и ужасало одновременно.

– Жозефина, какие мы с тобой молодые! – обнял ее Колька.

– Уйди, жонглер! Ты все равно меня бросишь.

– Ишь, поленница. Не бунтуй. Из штатов вычеркну.

– Где они, твои штаты? В плавках, что ли? – презрительно рубанула Подольская. – Голый король.

Только тут до всех дошло: на террасе сельской бани, в темноте, стоит семь почти голых человек, попавших в нелепейшую ситуацию.

– Мы – жертвы какой-то жуткой мистификации, – сказала Вера Богдановна.

– Нет, все это – правда, – возразила Марина. Она с нетерпением ждала дальнейшего развития событий, которое должно было завершить, наконец, сумасшествия последних месяцев.

– Ты что-то знаешь? – изумленно повернулся к ней Буров. Раздался металлический скрежет, словно от стены отрывали ржавый железный лист. Все замерли на мгновение, а потом по-семейному расположились у окна, кто стоя, кто присев на бортик террасы, и стали глядеть в окно, как на экран телевизора.

На стене после недолгого мерцания появился портрет Жозефины в траурной рамке. Она, увидев это, тихо заплакала.

БАЛЕРИНА. Тридцать пять.

ШУЛЕР. Равняю.

ЖОКЕЙ. Пас.

ЖЕНЩИНА /протягивает стакан/. Дан, налей пива!

БУРОВ. Прямая трансляция с того света.

МАРИНА. Они знают наши имена?

МОЛЧАНОВ. Это, вероятно, наши копии, отражения.

БУРОВ. Спасите наши души!

СОГЛЯДАТАЙ /берет стакан и идет к столу/. Больше нет.

Соглядатай переворачивает пластмассовый бидон вверх дном, пытаясь нацедить хоть несколько капель.

Синий длинными пальцами осторожно ощупывает край стола, опирается на него, встает.

СИНИЙ /механическим голосом/. Прошу внимания.

БАЛЕРИНА /тихо/. Каре.

ШУЛЕР /равнодушно/. Твоя взяла.

СИНИЙ /перекрывая негромкий шум/. Мы прилетели издалека. В ваших книгах эта область называется Крабовидной Туманностью. Я постараюсь говорить на понятном вам языке. Наша цивилизация в зените небывалого расцвета. Технология полностью обеспечивает наше существование. По вашей терминологии мы достигли абсолютного счастья для каждого. Мы можем удовлетворить любые потребности наших обитателей.

ЖОНГЛЕР /подбрасывая пустой стакан/. Ну так в чем дело? Удовлетворите нашу потребность в пиве. Покажите, на что вы способны.

БУРОВ. Пришельцы?

ДАН. Я сплю или это мне только снится?

МАРИНА /прерывает/. Тише!

СИНИЙ /строго/. Не будем отвлекаться. Несмотря на все наши великие достижения, мы попали в беду. Именно в достижении абсолюта и крылась самая большая опасность. Жители счастливой планеты перестали ценить счастье.

ШУЛЕР /серьезно/. Зачем вы так поступили с нами?

СИНИЙ. Нам было необходимо извлечение душ, чтобы уточнить ваши сущности. Мы умеем делать копию с человеческого сознания и превращать эту сублимацию в реальные формы земного бытия, которые наиболее полно отражают суть человека. Сожалею, что этот процесс был для вас болезненным. Отторжение души не должно вызывать боли.

БАЛЕРИНА. Значит, мы умерли?

СИНИЙ /усмехается/. Нет, мы временно создали поле, которое экстрагировало ваши умственно-эмоциональные комплексы, которые и вы, и мы именуем душами. Просто мы столкнулись с тем, что полностью откопировать вас было невозможно. В вас остались некие нулевые души, не отторжимые от физиологического вместилища. У нас этот атавизм уже давно преодолен.

ДАН. Мы парились, а из нас выпаривали души.

ВЕРА БОГДАНОВНА. Фашизм какой-то!

ЖОЗЕФИНА. Моей душой камин топят. /Всхлипывает./ Неужели я такая плохая?

МОЛЧАНОВ. Зато от тебя всем тепло.

БУРОВ /задумчиво/. Многим ты садилась на колени...

ЖОЗЕФИНА /равнодушно/. А ты дрянь, Буров. Ты хуже Дана.

ДАН /жестко/. Реализованный товар возврату не подлежит.

ЖОЗЕФИНА. О чем ты? Горю ясным огнем...

ШУЛЕР. Так для чего вы принудили нас покинуть свои оболочки?

СИНИЙ. Ваша физическая и психическая организация подобна нашей, однако это одно из возможных наших состояний. Мы предпочитаем неопределенное пребывание в пространстве, это приносит нам наибольшее чувство умиротворения и покоя. Чтобы вам было понятно, скажу, что подобное состояние можно сравнить с волновой функцией элементарной частицы, и те, кто знаком с курсом общей физики, наверняка меня поймут. Надеюсь, теперь вам уже будет понятно, что в нашей жизни нет отдельных душ – есть так называемая Всеобщая Душа. Основной целью жизни наших обитателей провозглашено совершенствование Всеобщей Души. Параллельно идет непрерывное воспроизводство счастья. К этому понятию мы относимся утилитарно, как к одному из видов продукции деятельности общества. Умение видеть душу другого привело к искоренению всех тайных пороков. Явные мы истребили давно. Рабская необходимость в душе, как признаке личности, отпала начисто. С этой точки зрения мы стали похожи... /подыскивает сравнение./

ШУЛЕР /издевательски/. На трубы.

СИНИЙ /несколько раздраженно/. Возможно. Мы уже не можем лишить себя способности проникать во внутренний мир другого.

ЖОНГЛЕР. Этим вы фактически истребили духовную жизнь.

СИНИЙ. Да. Некоторые стали понимать трагические последствия этого. Мы ищем выход. И хотя в наших условиях это было чрезвычайно трудно, ибо большинство в правительстве нашей родины удовлетворены нынешним положением вещей, нам удалось утаить истинные причины экспедиции. Мы долго скитались в пространствах, пока не наткнулись на вашу варварскую планету. Вы находитесь на том витке развития, который давно пройден и забыт нами. Мы помним о нем лишь благодаря огромным информационным объемам наших банков. И мы поняли, что нам надо вернуться к этому периоду, правда, с высоты настоящего понимания сути вещей и процессов. Мы просим у вас помощи. Коротко говоря – нам нужны несчастливые люди. Люди с изломанными, разрушенными душами. Нам необходимо исправлять породу, нужно чем-то разбавить счастье.

БУРОВ. Марина, хочешь стать растворителем?

МАРИНА. Не паясничай. Сейчас, видимо, начнется самое главное.

Жокей придвигается к Балерине. Та вздрагивает и затем тонко хихикает.

СИНИЙ /повернув голову/. Что?

БАЛЕРИНА. Щекотно. /Жокею./ Нахал. /Отодвигается./

ВЕРА БОГДАНОВНА. Сережа, я от вас этого не ожидала.

МАРИНА /спокойно/. Вы же видите, он – профессиональный жокей. Любит кататься... /Бурову./ Устроил мне партнера.

МОЛЧАНОВ. Мариночка, ты стала злопамятна. Раньше за тобой этого не наблюдалось. Конечно, можно говорить, что я виноват перед тобой, но ведь срок давности прошел. Или мне кажется?

МАРИНА. Кажется. Можно говорить, каков фрукт? /указывает на Женщину./ Душа все помнит. Спинку этого кресла сработал ты.

Смутившись, Молчанов отворачивается.

СИНИЙ. Мы решили совершить еще одну попытку набора. Кто из вас может решиться покинуть свою планету и лететь с нами?

ШУЛЕР. Скажите, а над Петрозаводском были вы?

СИНИЙ. Да. Наш пилот допустил ошибку и вышел из подпространства.

ЖОНГЛЕР. И что же нас там ждет?

СОГЛЯДАТАЙ /нервно/. Николай, ты уже намылился?

ЖОНГЛЕР /ернически/. А почему нет? Знаешь, как я устал бороться с интриганами. И потом – надо знать о том, от чего отказываешься. А может, махнем вместе?

СИНИЙ. Прежде всего, не забывайте, что вы попадете в общество, стоящее неизмеримо выше вашего, возможно, даже за пределами ваших представлений.

ЖЕНЩИНА. После всего, что было произнесено, мне кажется, что мы больше годимся на роль обитателей зоопарка, нежели на роль спасителей.

СИНИЙ /не обращая внимания на неудобную реплику/. Вы будете жить в обособленном районе, в первое время не вступая в контакты с местными обитателями. Совет научных собраний может обеспечить вам полную безопасность.

СОГЛЯДАТАЙ. А может, и не обеспечить...

ЖОНГЛЕР /с иронией, к которой примешан ужас/. Шикарно. Заповедник людей.

ЖОКЕЙ. Постойте. Это ведь очень интересно. Мы будем первыми из людей, кто перенесется в иные миры. Неужели вам не надоело копошиться в навозе своих мелочных проблем? Это же, как машина времени. Иметь возможность перенестись на тысячелетия вперед...

Марина пораженно смотрит на Молчанова. Потом неожиданно для самой себя сильно бьет его локтем в живот. Молчанов, согнувшись, широко открытым ртом ловит воздух, как рыба на суше.

Жокей внезапно осекается и начинает кашлять.

СИНИЙ /приободрясь/. Я рад слышать эти слова. Вы будете жить в полном изобилии, культивируя свои привычки, в которых сложно перемешаны добро и зло. Ваша психология пока не рассчитана на верное понимание такого общественного положения. Это вызовет возникновение новых отклонений от идеала. И через несколько поколений, когда эти мутации разовьются и закрепятся, мы начнем контакты.

Балерина налила полстакана водки и выпила залпом.

БАЛЕРИНА /выдохнув/. Нам надо лететь с семьями?

СИНИЙ /удивленно/. Зачем? Вы подберете себе партнеров уже там, на месте. Мы уже законсервировали достаточное количество душ, изъявивших желание лететь, и на месте по копиям создадим оригиналы. Мы были в разных местах вашей планеты.

ЖЕНЩИНА /упавшим голосом/. Это ложь!

Жокей ухмыляется.

СИНИЙ. Далеко не везде у вас живут одинаково хорошо, есть голодные, раздетые, бесприютные, это не люди даже, в нашем понимании, это просто живые существа. Ваши же несчастья другого рода, они носят духовный характер, этим вы существенно отличаетесь от них. Кроме того, в самых разных местах мы обнаружили массу очагов страха перед грядущей войной. Разве не гуманно предложить людям навсегда избавиться от ужаса ожидания испепеляющего взрыва?

ЖЕНЩИНА. Я не могу отрицать то, что вы сейчас произнесли, но в ваших действиях есть что-то от хищников.

ЖОНГЛЕР. А почему вы не хотите устроить у себя какое-нибудь стихийное бедствие? Землятрясение, потоп. Вы причините своим сородичам много горя. Вот и учите их страдать и сострадать, помогать в беде, преодолевать последствия катастрофы.

СИНИЙ. Исключено. Воплотивших этот план приговорят к вечному растворению в пространстве, а последствия любой катастрофы мы способны ликвидировать незамедлительно благодаря нашей технологии.

ШУЛЕР. У вас есть суды?

СИНИЙ. Для экстраординарных ситуаций. Поймите, мы хотим взорвать счастье нашей планеты изнутри, в той сфере, над которой технология не властна. Для этого нам вы и нужны.

ЖОНГЛЕР. Сладко поет...

ШУЛЕР. Я не полечу.

МОЛЧАНОВ /иронически/. Левушка, ты всегда слыл примерным семьянином.

ЛЕВ /приподняв брови/. А разве это плохо?

БУРОВ. Несовременно.

ЛЕВ /отмахивается/. Моде не угодишь. И за тобой мне не угнаться.

ЖЕНЩИНА. Вы не находите, что это жестоко?

СИНИЙ. Что именно?

ЖЕНЩИНА. Лишать нас родины. Вы однажды употребили это слово, значит, вам не совсем чуждо это понятие.

БАЛЕРИНА. Причем – лишить навсегда!

СИНИЙ /Женщине/. Меня удивляет ваше замечание. Я полагал, что вы вряд ли откажетесь. Вы потеряли ребенка, испытали глубокое разочарование в любви, ваш талант практически исчерпался. Я рассматривал вас как одного из самых вероятных кандидатов.

Марина, сжавшись в комок, смотрела в стекло расширенными зрачками. Каждое слово, разносившееся по террасе, казалось, било ее по лицу.

ЖЕНЩИНА /усмехнулась/. Дешевый шантаж. Нет, вы не поняли людей. Не постигли. Ведь вы уничтожили душу. Душа не свет, который можно разложить на семь составляющих с помощью призмы.

СИНИЙ. Мы умеем расщеплять свет на пятнадцать компонентов.

ЖЕНЩИНА. Неважно. Ваша очередная попытка обречена на неудачу.

МАРИНА /испуганно/. Она сильнее меня!

ШУЛЕР /тасуя колоду/. Мы подошли к черте, за которой ощущается бездна.

ЖОКЕЙ /с усмешкой/. Счастья.

ЖОНГЛЕР /тихо/. А ты, космополит, молчи. Все равно, мы тебя придушим раньше, чем они смогут украсть твою драгоценную душонку.

ЖЕНЩИНА /услышав слова Жонглера/. Вы можете похитить нас. Я думаю, что ваша технология позволит вам сделать это. И ваша нравственность тоже. Но на добровольное согласие не следует рассчитывать. /Чувствуя, что ее слушают все, она повышает голос./ Доброта, не согретая душой, недалеко ушла от цинизма. Вы уже неспособны нести добро во Вселенной. Если вы не в состоянии будете сами победить свою беду, я могу пожелать только гибели вашей цивилизации. Как бы страшно мои слова ни звучали. Улетайте. Не получится у вас спасение вашего счастья за счет чужого несчастья.

ВЕРА БОГДАНОВНА /громким шепотом/. Марина, вы спасаете нас!

ЛЕВ /грозно/. Молчи, дура!

Вера Богдановна изумленно поворачивается к Свиркину.

ЛЕВ /опомнившись/. Пардон. /Подносит палец к губам./ Тс-с-с!..

Женщина обводит взглядом всех присутствующих, словно гипнотизируя их.

ЖЕНЩИНА. Вероятно, мы, земляне, не очень знакомы с этикой межпланетных отношений, но, по-моему, ваше обращение за помощью в такой дикой форме некорректно. Мы сами как-нибудь разберемся в своих несчастьях, тем более, что вы нам помощи не предложите. А вы разберитесь со своим счастьем. Покорителям Вселенной не пристало упадать до уровня варваров.

ЖОКЕЙ. Марина, ты рубишь контакт. Человечество тебе этого не простит.

ЖЕНЩИНА. За человечество не беспокойся. Да и потом в таких, как ты, оно... /осекается./ И почему вы все молчите, как рыбы в аквариуме? Говорите, если вы со мной не согласны! Сыпьте аргументы. Я не права?

ЖОКЕЙ /неуверенно/. Нельзя с порога отвергать...

ЖЕНЩИНА. Нам предлагают перестать быть людьми, превратиться в удобрение для чьего-то галактического счастья, и ты предлагаешь мне не отвергать?

СИНИЙ /отчаянно/. Это гуманная миссия!

ШУЛЕР. Но вы не вступили в контакт с представителями нашей планеты, я имею ввиду официальный контакт. Вы занимаетесь скрытой деятельностью, преследуя свои цели.

ЖЕНЩИНА. Абсолютное счастье выработало в них устойчивый эгоизм. Они заботятся только о себе. /С отвращением./ Воспроизводство счастья... Бр-р-р...

Синий отрицательно качает головой.

ЖОНГЛЕР. Вы хотя бы предложили свою технологию в обмен на людей.

СИНИЙ. Зачем? Ведь тогда вы в будущем попали бы в подобную ситуацию.

ЖЕНЩИНА. Опираясь на ваш горький опыт, мы внесли бы соответствующие поправки в ход развития.

ЖОНГЛЕР. В самом деле.

СИНИЙ. Тогда вы обошлись бы без нас.

ЖЕНЩИНА. Тогда мы смогли бы помочь вам, не поступаясь своей сутью.

СИНИЙ /жестко/. Мы не уполномочены передавать кому-либо достижения нашей цивилизации.

ЖОНГЛЕР /Женщине/. Ну да, они же тайком улетели.

ЖЕНЩИНА. И нет никаких гарантий, что нас примут с распростертыми объятиями. Нас могут сразу же уничтожить как объекты, несущие в себе опасность. Растворить в пространстве. По-земному говоря, развеять пепел по ветру.

ЖОНГЛЕР. Марина, ты говоришь так, словно хочешь лететь, но только требуешь гарантии.

ЖЕНЩИНА. Нет, Коля, я хотела, чтобы он понял меня. Нас. А он не понял.

Женщина встает из кресла, с трудом, прихрамывая, подходит к Синему и подает ему руку.

ЖЕНЩИНА. Прощайте. Вам, вероятно, знакомо такое земное слово. Ваша попытка не удалась. Вы переступили. А если вы нашли кандидатов, в чем, правда, я сильно сомневаюсь...

СИНИЙ /нервно прерывает/. Я не обязан информировать вас об этом.

ЖЕНЩИНА /продолжает/... удовольствуйтесь ими. Подобные отщепенцы с лихвой обеспечат вам возвращение к варварским временам. /Пристально смотрит на Жокея./ Среди нас вам искать нечего.

Лицо Синего исказилось страшной судорогой. Вокруг него появилось мерцание, послышался далекий мелодичный звон, и очертания Синего стали постепенно распадаться в воздухе – так облака расплываются в небе. Синий, видимо, стал переходить в излюбленное состояние неопределенности в пространстве, чтобы найти покой.

Настала глубокая летаргическая пауза.

Тяжелое молчание обрушилось на голых зрителей только что завершившегося действия. Они ощутили медленно, неотвратимо нарастающий гул, который, казалось, стал подниматься из-под земли. Так надвигается цунами, насыщая пространство перед собою волной всепроникающего парализующего страха.

Деревья застыли, словно в столбняке; гладь озера остекленела, как незакрытые глаза мертвеца, и пугающе мерцала в полутьме.

Гул нарастал.

Киношники, поняв, что их несчастья не закончились, обреченно почувствовали, как сквозь них проходит что-то горячее – ток или пар – и устремляется в ночное, сиреневое с черными подпалинами туч, небо. Воздух вокруг дрожал, как на аэродроме при взлете реактивного лайнера. Горячие потоки разгонялись, словно элементарные частицы, вырвавшиеся из ускорителя. Казалось, они хотят оторвать людей от пола и унести в низкое враждебное небо. Но ступни налились свинцом и магнитно прилипли к доскам, отвечая на притяжение Земли.

Земля не отпускала людей.

Марине почудилось, что она падает, – так закружилась голова. Закрыв глаза, она испытала тупую боль, отдававшуюся во всех уголках тела, но не смогла разжать губы, чтобы застонать. Горячая тяжесть накрепко стянула их.

Гул достиг апогея. Все вокруг казалось неподвижным, но было наполнено безумной внутренней дрожью, словно могучая сила искала выхода, щели, чтобы вырваться и разнести вдребезги этот ненадежный, как фарфоровое блюдце, покой.

Раздался негромкий хлопок, который прозвучал, как разрыв артиллерийского снаряда – настолько были напряжены нервы. "Они улетают", подумала Марина.

Опустевшую плоть Бурова наполнило облегчение, когда он оглох после хлопка. Он решил, что это конец, смерть, и на лице его, молодом и розовом, вдруг выступила могильная бледность.

В небе над озером, на краю серого ночного облака, сконденсировалась огромная розовая капля, неярко подсвеченная изнутри. Она стала пульсировать, переливаться, меняя цвет от розового до черного, и внезапно вытолкнула из себя оранжевый шарик, который стал стремительно приближаться к баньке. Люди завороженно смотрели на него. На их восковых лицах лежал отпечаток недавнего изумления, а в глазах, как непролитые слезы, стояла обреченность.

Шарик, размером с хорошую дыню-колхозницу, повисел над крышей, будто размышляя, что ему делать дальше, а потом – и это действие показалось явно осознанным – по невероятной траектории бросился в печную трубу.

Нестерпимым ярким светом осветилось помещение баньки в тот же миг.

Огонь!

Вырвавшись из широкого рта камина, соединенного с трубой, он вознесся к потолку. Сотни рыжих собак тут же стали вылизывать стены, словно они были покрыты любимейшим лакомством огня – бензином.

Первой закричала Женщина у камина. Огонь пронесся в нескольких сантиметрах от ее лица, оставив на нем выражение звериного страха, который, видимо, испытывали наши далекие предки, цепенея при виде подожженного трезубцем молнии дерева.

Огонь, как живой, плясал перед нею. Он катался по полу, словно гнусное кругленькое существо в приступе истерического смеха. Он как будто наслаждался, наблюдая ужас, переживаемый несовершенной душой, которая только что нанесла оскорбление тем, кто послал огонь. Длинный язык пламени, как угорь, уже пополз по доскам пола и стал обвиваться вокруг ножки кресла. Женщина вскочила и, превозмогая увечье, устремилась к столу, край которого уже пылал.

В это время, отпихнув ее локтем, пробежал жалкий Жокей. Женщина упала, больно ударилась плечом о лавку, попыталась подняться, но не смогла и застыла на коленях, собираясь с силами.

Совершив, наверное, самый длинный и затяжной в своей жизни прыжок шпагатом, Балерина взлетела на стол и в тот же миг голубовато-огненным венчиком, напоминающим пламя газовой горелки, вспыхнула ее пачка. Это было похоже на аттракцион, когда акробатка под аханье неискушенных зрителей прыгает сквозь горящий обруч, и зал, пережив секунду трепета, разражается искренними аплодисментами. Но, к сожалению, это был не цирк. Визжа, Балерина натурально горела в сужающемся обруче пламени, и аплодировать было некому.

На лавке в полубессознательном состоянии дымился Шулер. Он задыхался. Выскочив из угла, в котором он отсиживался во время беседы с Синим, Соглядатай кинулся к стеклу, из его полуоткрытого рта вырывались хрипы, глаза его собачьи молили, юлили, он страшился оглянуться на голодный огонь, подбиравшийся к нему. Почувствовав жар, он судорожно заскреб ногтями по стеклу, тут взметнувшееся пламя охватило его, и он упал.

– Почему они не пытаются разбить стекло? – каким-то свистящим нечеловеческим голосом спросила прыщавая Жозефина и тут же умолкла, удивившись тому, что она способна говорить.

– А почему мы не пытаемся? – выдохнул почерневший от ужаса Дан. – Мой сгорел.

– А стоит ли... – словно про себя, сказал Молчанов.

Жокей карабкался на краснокирпичный камин, из огнедышащей пасти которого выкатывались все новые и новые апельсиновые сгустки огня. Вокруг него постоянно взрывались шарики огня, превращаясь в протуберанцы. От полированного стола, на котором Балерина сдирала куски горелой пачки, черными клочьями валил дым. Жонглер подпрыгнул, уцепился за люстру, бесцельно расточавшую свет. Одна рука его схватилась за горячую лампочку. Лампочка лопнула, жаркие осколки впились в ладонь, Жонглер вскрикнул и повис на одной руке. Люстра не выдержала и, выдирая проводку из потолка, Жонглер рухнул на пол среди осколков стекла и кусков штукатурки. Жокея тоже достало пламя, оно, как лента рыжих муравьев, поползло вверх по каминным кирпичам и уже начало глодать его сапоги, поэтому он попеременно стоял то на одной ноге, то на другой.

– Вперед! – голосом полководца, бросающего свою армию на победный штурм крепости, произнес Свиркин и кулаком ударил по стеклу.

Стекло завибрировало, но не поддалось.

Все оживились, понимая, что могут двигаться.

– Боже мой, как холодно! – зябко визгнула Вера Богдановна.

– О чем вы, мадам? – раздраженно сказал Свиркин. – Коли холодно, пожалте в баньку, сразу согреетесь. – Он с Даном уже поднимал тяжеленный чурбан, служивший на террасе стулом.

– Будем спасать! Главное – без паники! – петушиным голосом провозгласил Буров. Однако его командирские способности, помещавшиеся где-то между не затянутой возрастным жирком грудной клеткой и лопатками, выпиравшими, как крылышки-культяпки ангела-переростка, померкли перед активной массой Свиркина.

Марина подбежала к Дану и Свиркину, и они, разогнавшись, бросили в окно пахнущий грибной сыростью чурбан. Раздался звон стекла, и рама оскалилась прозрачными осколками, торчавшими из пазов. Из бани вырвался столб черного дыма, как джин, устремившийся в небеса, и стон Соглядатая, которого чурбан задел при падении. Свиркин, царапая спину, полез в разбитое окно.

Дан с остервенением рвал на себя входную дверь. Буров помог ему. Почувствовав удвоившиеся усилия, петли недовольно заскрипели, но не сдались.

– Вера Богдановна, нам мышки не хватает, – позвал Дан.

Вера Богдановна, истерически хохотнув, схватила его за спину. Жозефина подбежала следом за ней, и они разом рванули. Сказка про репку стала былью. Дверь слетела с петель, послышался звук треснувшего купальника Веры Богдановны и падающего тела Подольской.

Буров перешагнул через заскулившую Жозефину и за Даном ринулся в пламя. Вера Богдановна, которая после утраты верхней части купальника покрылась аборигенским слоем копоти и стала напоминать пожилых героинь полотен Поля Гогена, испуганно постояла у входа и трусливо выбежала прочь.

– Вера, а как же я? – истерически заверещала полуголая Балерина, отмахиваясь от дыма, выедавшего глаза, и размазывая слезы черными от сажи руками, отчего она стала похожа на буровика, умывшегося нефтью из новой скважины.

Свиркин помогал Женщине, которая, почти потеряв сознание, лежала на полу и тяжело дышала.

– Спасибо! – скорее выдохнула, чем сказала она. – Откуда эта помощь? Вокруг все так безнадежно горит... Они отомстили...

На камине, в снопе огня, как средневековый еретик, метался Жокей, до пояса скрытый оранжевыми кинжалами пламени.

– Прыгай! – нетерпеливо крикнул ему подбежавший Колька. Со всех сторон к ним тянулся огонь.

– Не хочу! – завизжал Жокей, жилеткой сбивая пламя с ног. – Мне нельзя туда. Я хочу сгореть!

Когда эти слова прозвучали в пространстве, огонь, казалось, на мгновение замер, а потом обрадованно усилился. Бурова охватили ужас и отчаяние. Он снова ощутил внутри себя звенящую пустоту, содрогнулся и взбешенно заорал:

– Слезай, паразит!

В баню белокурым вихрем ворвалась Жозефина. Сквозь клочья вонючего дыма она старалась разглядеть, где висит ее портрет.

– Левка, этот слезать не хочет! – крикнул Буров, признавая руководящую роль Свиркина.

– А ты его кочергой! – посоветовал он и выразительно посмотрел на Жокея. – Потом мы ему морду набьем.

Колька схватил раскаленную кочергу, не замечая, что она не обжигает ладонь. Зацепив Жокея за колено, он дернул. Жокей подкошенно упал. Взмокший от жары Буров взвалил его на плечи и потащил к выходу. Предвкушая мордобой, Жокей брыкался, как баран, которого несут на заклание в день освящения винограда в Эчмиадзине.