Текст книги " Не плачьте о нас... "

Автор книги: Юрий Качаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Подготовка к новой операции

Целых четыре часа просидела Нина Елистратовна у Никитиной в томительном ожидании, да так и не дождалась ее. В голову лезли мысли одна страшнее другой: вдруг Екатерина Александровна угодила в облаву и портфель с документами попал в руки врагов. А может, Федора и Анатолия арестовали?

Однако все страхи оказались напрасными. Ничего плохого не случилось. Скорее наоборот. Партизанская разведка готовилась нанести оккупантам чувствительный удар. Все говорило о том, что сведения Федора верны.

Возвращаясь в смятении домой, Нина Елистратовна увидела у входа в гостиницу "Бристоль" [10]10
  Ныне гостиница «Машук».


[Закрыть]группу немецких офицеров. К гостинице то и дело подъезжали легковые машины, из них выходили все новые и новые чины, среди них были даже генералы.

У своего дома Нина Елистратовна ощутила смутное беспокойство. Она оглянулась исподтишка: неподалеку, у перекрестка, стоял невзрачный человек и читал наклеенную на заборе афишу. В ее сторону он не глядел, но Нина Елистратовна почувствовала неладное. Неужели за нею установлена слежка? Чепуха! Просто сдают нервы. Однако не мешает проверить…

У Бондаревских сидели Дурнев и Лева Акимов.

– Здравствуй, сосед, – сказала ему Нина Елистратовна. – Ты чего такой невеселый?

– Да мать шумит, – нехотя отозвался Лева. – Даже к вам насилу пустила. Грозится на ключ запирать.

– Тебя запри, так ты дверь на себе унесешь, – заметил Юра и повернулся к матери: – Ну что?

Она присела к столу.

– Начну по порядку. Документы, которые вы добыли, исключительно ценные. В них есть сведения о вражеских аэродромах. Они сразу же уйдут по назначению. И еще всем вам большущий привет, угадайте, от кого… От лейтенанта Маркова.

– Так, значит, он партизанит?

– Где вы его видели? В городе?

Нина Елистратовна улыбнулась и тут же построжала:

– Отставить! Вы громче кричать не можете?

– Я бы даже сплясал, – вставил Витька.

– Спляшешь при встрече. А сейчас я вам дам задание.

Ребята сразу притихли.

– Завтра в двенадцать начнется совещание немецкого командования. В театре. Большая земля об этом знает и пришлет авиацию. Наше дело – помочь летчикам, навести их на цель. – Нина Елистратовна вынула из сумки и положила на стол пистолет-ракетницу. – Вот ваше оружие. Вы поднимитесь на Ма-шук и, как только появятся наши самолеты, пустите три ракеты в сторону театра. Просигналите и немедленно скроетесь. Приказ ясен?

– Ясен, – за всех ответил Лева Акимов.

– Ты, самый старший, назначаешься командиром. Всего предвидеть нельзя, поэтому поступай по обстоятельствам.

Лева слегка побледнел, отчего на лице у него еще отчетливее проступила россыпь веснушек.

– На Горячей горе, – продолжала Нина Елистратовна, – будет другая наша группа. Это на тот случай, если с вами произойдет что-нибудь непредвиденное.

– Хорошо бы заминировать театр, – сказал Юра.

– Идея хорошая, но, увы, невыполнимая. Гитлеровцы – пуганые вороны. Обшарили в театре каждую щелочку и при входе всех обыскивают. И артистов и служащих.

– А что в городе? – спросил Витька.

– Очень много приезжих офицеров. Тем не менее очередную сводку Информбюро наши вывесили.

Когда Витя и Лева ушли, Нина Елистратовна сказала сыну:

– Пойди прогуляйся с Игорьком. Посмотри, нет ли там поблизости человека в клетчатом пиджаке. Кажется, он за мной следит.

Юра и Игорь вернулись через полчаса.

Мать вопросительно посмотрела на старшего. Он отрицательно покачал головой.

"Выходит, померещилось", – подумала Нина Елистратовна и пошла на кухню делать "затируху" – кипяток, заправленный кукурузной мукой. Восемь стаканов этой муки она выменяла вчера на свое праздничное шерстяное платье.

Генерал-полковник фон Клейст принял Винца неласково. Он даже не предложил ему сесть.

– Это безобразие, капитан, – разразился он гневной тирадой, – бы работаете спустя рукава. Не можете обеспечить элементарного порядка во вверенном вам районе. По дороге сюда меня дважды обстреляли партизаны, и если бы не бронетранспортеры… – Генерал досадливо махнул рукой и прервал самого себя: – Ладно, речь сейчас не о моей персоне. Меня просто изумляет, что творится повсюду у нас в тылу.

Генерал расхаживал по комнате, и Винцу все время приходилось вертеть головой.

– Да, изумляет и возмущает, – продолжал Клейст. – Армейской разведкой установлено: происходит постоянная утечка информации. Русским становятся известны планы самых секретных операций, и операции эти проваливаются. У вас под носом работают радиостанции красных, а вы и ваши молодчики заботитесь только о том, как бы отправить в Германию побольше посылок.

Генерал опустился в кресло и разрешил сесть Винцу.

– Вы понимаете, капитан, какое сейчас время? Соотношение сил на нашем участке фронта постепенно складывается в пользу противника. Это именно так, и не делайте, пожалуйста, большие глаза. Все наши попытки прорваться к Грозному, к нефти, ни к чему не привели. Наш бронированный кулак, занесенный над Кавказом, остановлен. Русские перемалывают нашу армию, ведут пока оборонительные бои, но готовятся к контрнаступлению. Не сумев проникнуть в Алханчуртскую долину, мы предприняли обходной маневр – двинули танковые соединения в долину Сунжи, чтобы ворваться в Грозный. Но и это не удалось. Мы несем огромные потери и скоро будем вынуждены перейти к обороне. Да-да, к обороне. – Фон Клейст понизил голос: – На совещании об этом не будет сказано ни слова, но служба безопасности обязана знать все. Я прямо вам говорю: если нам не удастся удержать Кавказ, надо успеть выкачать из этого края как можно больше материальных и людских ресурсов. А вы, насколько мне известно, до сих лор не вывезли в Германию ни одного десятка молодых рабочих. Я вами недоволен, капитан. Говорят, у вас в городе все заборы обклеены большевистскими листовками, а на улицах подрываются наши машины!

Винц похолодел. Кто успел настрочить на него донос – Бибуш, Фишер или Пфайфер?

От дальнейшего разноса Винца спас адъютант фон Клейста.

– Ваше превосходительство, осмелюсь напомнить, через полчаса начало спектакля. Публика уже собралась, – сказал он, войдя в номер.

– Да-да, я помню. Приготовьте мне парадный мундир. Надеюсь, вы проводите меня, капитан? – обратился генерал к Винцу.

– Сочту за честь, генерал. – Винц щелкнул каблуками.

Ракеты над городом

Ранним утром ребята кружными путями пробрались на Машук. Это отняло много времени, зато им не встретился ни один патруль. Для сигнального поста они облюбовали пулеметное гнездо, откуда месяц назад наши десантники вели огонь по наступавшему противнику.

Весь город отсюда был виден как на ладони. Цветник, Дом пионеров, а вон серовато-розовое здание городского театра.

Сентябрьское солнце пригревало совсем по-летнему, и с окрестных полян поднимался светло-сиреневый парок, рядом в кустах прочищала горло зорянка. Кругом было так мирно и спокойно, будто война давно кончилась и на этой ласковой осенней земле нет больше ни страданий, ни слез, ни смерти…

…Самолет появился не с востока, откуда его ждали ребята, а с юга, из-за гор. Облитый солнечным светом, он медленно и беззвучно, словно бумажный голубь, плыл к городу.

– Наш? – спросил Юра. – А почему один?

– Одному легче прорваться через линию фронта, – спокойно пояснил Лева Акимов и до боли в пальцах сжал в руке ракетницу.

Самолет пошел на снижение. В городе взахлеб затявкали зенитки. Вокруг самолета стали распускаться белые тугие клубки, словно лопались какие-то круглые шары, набитые пухом или ватой.

Ребята, не дыша, следили за самолетом.

Лева Акимов взглянул на часы, которые ему дала Нина Елистратовна: они показывали ровно половину двенадцатого.

Самолет, увертываясь от разрывов, упрямо шел к центру города.

– Даю сигнал, – сказал Лева и поднял пистолет.

Три красные ракеты одна за другой взмыли над Машуком и по широкой дуге ушли в сторону театра. Почти одновременно из-за горы Горячей прочертили небо шнуры зеленого цвета. Зависнув над крышей театра, ракеты рассыпались колючими звездами, бледными при свете солнца.

Вслед за этим над Цветником выросли исполинские оранжево-черные кусты, и до слуха ребят донесся грохот фугасок.

– Уходим, – приказал Лева.

И мальчишки, используя ходы сообщения, которыми был изрыт Машук, побежали вниз.

В тот же день они попытались проникнуть в центр города, посмотреть, куда упали бомбы. Но ничего не вышло: все прилегающие к театру улицы оцепила фельджандармерия.

В очередях и на базаре народ только и говорил, что о налете.

– Это ж надо, прямо в "Бристоль" бомба-то ахнула.

– И театр зацепило…

– Дождались и мы праздничка, слава те господи…

Слухи ходили самые разноречивые. И только через несколько дней ребятам удалось узнать все точнее: одна из бомб угодила в офицерский санаторий рядом с театром, куда со всех фронтов приезжали отпускники. Убитых и раненых гитлеровцев было около сотни.

Совещание в театре так и не состоялось: фон Клейст не решился еще раз подвергать опасности жизнь своих командиров и штабистов. Он уехал разгневанный, и Винц понял, что на карту поставлена не только его, Винца, карьера, ко и голова. Слова, сказанные генералом на прощание, не оставляли в том ни малейшего сомнения:

– Если в ближайшее время вы не поймаете ракетчиков и всю подпольную агентуру, пеняйте на себя, капитан.

И по городу снова покатилась зловещая волна арестов и обысков.

«Вот беда так беда»

Несчастье свалилось как снег на голову. После обеда к Бондаревским, у которых сидела Шура Павленко, прибежал Дима Корабельников и, заикаясь, сказал:

– Федор и Анатолий… с-с-хвачены.

– Сядь. – Нина Елистратовна принесла стакан воды. – На, выпей и приди в себя.

Сделав несколько глотков, Дима достал из кармана смятый клочок бумаги.

– Это от них. Принес какой-то пацан, я его не знаю.

В записке говорилось:

"Мы с Ф. арестованы. Немедленно уходи из города – нас могли видеть вместе. Передай сестре: нас выследил Волобуев. Прощай. А.".

– Где этот мальчик? – спросила Нина Елистратовна.

– Ждет во дворе.

– Позови.

Дима вернулся с мальчиком лет десяти, в большой шапке и рваных тапочках. Нина Елистратовна за руку подвела его к столу, поближе к свету.

– Кто тебе передал записку?

– Дяденька. Он в подвале сидит, в полиции.

– На Университетской?

– Ага. Там решетки на окнах, а стекла выбиты. Он меня подозвал и говорит: "Отнеси". И адрес сказал. Я сразу и понес.

– Что же там охраны нет?

– Почему нет? Полицай стоит. Но которые не боятся, подходят. Еду передают. Там, в подвалах, людей много, а полицаи их вовсе не кормят, только воду дают. Вот народ и приносит.

Мальчик говорил неторопливо и рассудительно, как маленький старичок. И личико у него было старенькое, наверное, от голода. Нина Елистратовна дала ему ломоть хлеба.

– О записке никому ни слова. Понял?

– Что ли я похож на дурака, – буркнул он и ушел.

– Дима, тебе в самом деле надо уехать к сестре, – сказала Нина Елистратовна. – Вот беда так беда. Не чаяли, не гадали…

– Как этого подлеца только земля носит, – вмешалась в разговор Шура. Она закурила и посмотрела на Нину Елистратовну. Глаза у нее блестели сухо и холодно. – Только и слышу: Волобуев расстрелял. Волобуев арестовал, Волобуев избил. Весь город боится его, как чумы… Кстати, кто был связан с Федором и Анатолием?

– Никитина. Я сейчас же бегу к ней. – Нина Елистратовна стала одеваться.

– Постой, – сказала Шура. – А если она уже арестована и в квартире засада?

– Что ты предлагаешь?

– Пойду я. Без тебя ребята наделают глупостей и пропадут. Не бойся, я буду осторожна. Для начала порасспрошу соседей.

Шура ушла вместе с Димой.

Вернулась она к вечеру. Усталым движением сняла с головы платок, потом порылась в своей сумочке и положила на стол револьвер.

– У Никитиных никого нет, – сказала она и глухим голосом добавила: – Нина, из этой штуки я застрелила Волобуева…

Нина Елистратовна слабо охнула и опустилась на стул.

«Пора захлопнуть западню»

Винц подошел к окну и раздвинул шторы. Было уже за полночь. Над городом висел двурогий чеканный месяц, В его неживом свете деревья на улице казались угольно-черными.

В дверь осторожно постучали.

– Да. – Винц быстро обернулся: видно, кого-то ждал.

Вошел Колесников.

– Вы хоть привели бы себя, в порядок, – брезгливо сказал Винц, глядя на забрызганную кровью гимнастерку Колесникова.

Тот равнодушно махнул рукой:

– Вам хорошо говорить…

– Ну, что эти двое?

– Молчат. Прошли через все, а толку никакого… Дайте сигарету, у меня кончились… – Колесников закурил, руки у него дрожали. – Знаете, господин гауптштурмфюрер, я временами начинаю сомневаться в их виновности.

– А докладные покойного Волобуева? – возразил Винц и, порывшись в бумагах, достал несколько листков. – Вот написано черным по белому: 18 августа Федор уходил за город в сторону Юцы. Вернулся поздно. 25 августа часа на четыре отлучался из общежития Анатолий. А вот встречи Федора с Никитиной: 17 августа на базаре и 25-го в театре. Сопоставьте эти свидания и исчезновения ваших полицейских.

– Да, свидания. – Колесников вздохнул. – Бердюков утверждает, что просто пытался ухаживать за ней. Никитина и в самом деле красивая женщина…

– И жена крупного партийного работника…

– Бывшая, – поправил Колесников. – Бывшая жена. Они развелись четыре года назад, и Никитин переехал в Ставрополь к другой семье.

– И после развода они не встречались?

– Почему же… Никитин довольно часто приезжал повидать сына.

– Вот видите. Между ними могли сохраниться чисто деловые отношения.

Колесников криво усмехнулся:

– Что вы, ей-богу, выдумываете. Какая женщина станет хоть в чем-то помогать человеку, покинувшему ее? Это противоестественно.

– Не думаю. У таких людей духовные связи бывают очень прочными. Я знаю это по личным наблюдениям. И еще одна неувязочка. Зачем Никитина осталась в городе? Почему она не эвакуировалась? Супруг мог ей в этом помочь хоть ради сына.

Колесников молчал.

– Ну хорошо, – .сказал Винц. – Когда вы думаете брать Никитину?

– Когда хотите. Я выполнял ваш приказ – не трогать ее до выяснения связей. А что выяснили? Что к Никитиной в ее отсутствие приходила какая-то женщина. Волобуев пошел за ней и в самом людном месте, на базаре, получил три пули в живот.

– Это ваша ошибка. Нужно было послать не одного Волобуева.

– А где я возьму людей? – огрызнулся Колесников. – Вы всех забрали на облавы и обыски.

– Надо расширять контингент. В средствах мы вас не ограничиваем.

– Расширять! Можно подумать, что от желающих поступить в полицию отбою нет. Вы не хуже меня знаете, какого сорта люди приходят к нам – только те, которые не ждут от Советов ничего, кроме виселицы. А после убийства Волобуева, боюсь, и они начнут разбегаться. Весь город считает, что это акт возмездия, публичная казнь, если хотите. Схваченные свидетели, когда их спрашивали, как выглядела убийца, лгали с явным удовольствием: то это была брюнетка в шляпке, то блондинка в шляпке, то блондинка в голубом платке, то старуха в черной фуфайке…

– Собственно, на что вы жалуетесь? – перебил Колесникова Винц. – Работать тяжело? Население относится враждебно? Это мне известно и без вас, не на облаке живу. И вообще хватит паниковать, Александр Акимович. Надо работать. Сегодня же арестуйте Никитину. Я убежден, что она через этого Федора связана с партизанами. Это первое. И второе: детской бандитской организацией руководит кто-то из взрослых. И похищение документов, и перерезанный кабель, и сигналы при налете большевистской авиации, и радиосводки – все это дело малолетних преступников. Подобные организации существуют почти в каждом русском городе, занятом нашими войсками… Кстати, советские сводки, развешанные по городу, подлинные. Значит, их принимают по радио. А что с этими мальчишками, которых назвал Карпов?

– Они ему не доверяют.

– Из чего это следует?

– Если ваше предположение, что сигналы самолету подавали они и их товарищи, правильно, то Карпов не мог не знать об этом. Выходит, он вышел из доверия.

– Ну что ж, тогда арестуйте и их родителей. Пора захлопнуть западню. Те, кто останется на свободе, будут нервничать и наверняка наделают ошибок. Как только Никитина и Бонда ревская будут у нас, устройте им очную ставку. И с Федором тоже. У Никитиной любой ценой узнайте фамилию женщины, которая убила Волобуева. Любой ценой! Вы мне сегодня не нравитесь. Ступайте отдохните и подключите к работе Фишера и Рахима. Арестованные их очень "хвалят".

– Слушаюсь.

Колесников вышел.

Аресты

Вечером в доме номер 5 на улице Сакко и Ванцетти захлопали двери, заскрипели половицы, забухали тяжелые кованые сапоги.

В квартиру Бондаревской ввалились обер-ефрейтор, небольшого роста, рыжий и кривоногий, и трое полицаев. Одного из них знал весь Пятигорск: это был Рахим.

– Ни с места, – предупредил обер-ефрейтор, и Рахим перевел: – Это Баши сыновья?

Нина Елистратовна посмотрела на Юрия и сказала:

– Да, это мой сын.

– А этот? – Рахим кивнул на Витю Дурнева.

– Сосед. Он в пятнадцатой квартире живет.

– Станьте все лицом к стене и поднимите руки. Быстро! Где у вас спрятано оружие и фотоаппарат?

– Я не знаю, о чем вы говорите, – не поворачивая головы, ответила Бондаревская.

– А если мы найдем?

– Ищите…

В это время раздался стук в дверь, и вошла Дурнева. Увидев немца и полицая, она словно окаменела…

ИЗ БЕСЕДЫ С ЕВДОКИЕЙ СЕМЕНОВНОЙ ДУРНЕВОЙ

«Я жила в то время с двумя детьми: дочерью Валей и сыном Виктором. Старший сын Петр был на фронте» Младший, Виктор, до войны учился в школе. Он был высокий, русый, глаза карие, на щеке – шрам. Ребята Витю любили, друзей у него в городе было много. Чаще всего они собирались на чердаке нашего дома. Ход на чердак через крышу, прямо с горы Горячей.

Близкими товарищами Виктора были Бондаревский Юра – худощавый, низкорослый, нос вздернут, лицо чистое, светловолосый, и Лева Акимов – рослый, конопатый, молчаливый.

Еще сын дружил с Лисичкиным, Колотилиным, Темирбековым с улицы Теплосерной, с Котельниковым и Митей Корабельниковым.

В начале сентября Виктор, Юра, Корабельников и Карпов забрались в немецкую легковую машину. Откуда-то вынырнул офицер и стал стрелять. Ребята убежали. А через несколько дней к нам в дом нагрянули полицаи. Их привел Карпуня. Так ребята называли Карпова. Я в это время была в городе. Пришла домой и заглянула к Нине Елистратовне. Когда я приоткрыла дверь, на меня заорали: "Куда лезешь?" Потом один из полицаев крикнул: "Стой, как твоя фамилия?" Я ответила, и он сказал: "Заходи".

Я зашла, и мне приказали повернуться к стене лицом. При обыске все перерыли. Под кроватью обнаружили новые сапоги. Немец выхватил их из рук полицая и стал бить Нину Елистратовну по голове. Юрий не выдержал и кинулся на ефрейтора с криком: "Не смей, фашистская морда!" Тот схватил его и ударил кулаком. Полицаи сложили в мешок мыло, свечи, сапоги, платья Нины и другие вещи и вынесли из комнаты.

Потом меня, Бондаревскую и наших мальчиков отконвоировали в Дом туриста. Мы с Ниной остались, а Витю и Юру куда-то увели.

В подвале, сыром и темном, с каменным полом, сидело много людей: дети и женщины. Детей сильно избивали на допросах и все допытывались о связях с партизанами. Карпуня, видимо, рассказал и о других ребятах, так как их постепенно, одного за другим, арестовывали и свозили в подвал: Акимова, Темирбекова, Лисичкина и других. У Левы Акимова при обыске был найден пистолет. Потом фашисты пригнали во двор Витю, Юрия и Леву и заставили пойти на чердак. Там были обнаружены еще три пистолета. Дети были ужасно избиты. Сын мне сказал: "Чем терпеть все время такую боль, лучше бы сразу расстреляли. Ну, ничего, придут наши – они за нас рассчитаются".

На допросе от меня требовали: "Говори, для кого ваши дети похищали оружие и документы? Нам об этом рассказал один из арестованных".

"Вот у него и спросите. А я ничего не знаю. И зря вы мучаете детей. Оружие они, наверное, брали для игры".

Кривоногий немец и один русский полицай начали меня избивать палками, приговаривая: "Скажи, что это за организация. Где она? Кто руководитель?" И так каждый день.

Через неделю был арестован Колотилин и еще один парень, ребята звали его Артистом, фамилии не знаю. Их схватили, когда они расклеивали листовки".

ИЗ БЕСЕДЫ С ВИКТОРОМ ФОМИЧЕМ ГРОМЫКО, СТАРШИМ МАСТЕРОМ ОБУВНОЙ ФАБРИКИ, ЧЛЕНОМ КПСС

"…Провал пришел неожиданно. В первых числах сентября в городе начались повальные аресты подростков. Были схвачены и мои товарищи. Одни раньше, другие позже. Первыми были арестованы Бондаревский, Дурнев, Карпов и Котельников. Затем Лисичкин, Колотилин, Попов, Качерьянц и Рыжков. Тогда же прошел слух, что их выдал Карпов. Я вначале этому не верил. Но при отступлении гитлеровцев из города видел своими глазами, как Карпов ехал ездовым на пароконной бричке, запряженной гнедыми конями. Бричка была завалена чемоданами и узлами со всяким барахлом. Когда Карпуня увидел меня, отвернулся. Я ему крикнул: «Что же ты, гад такой, советский человек, а убегаешь с немцами?»

Он стегнул коней и даже не оглянулся. Где он теперь, я не знаю [11]11
  В 1950 году Карпов был пойман и осужден за измену Родине. (Примеч. автора.)


[Закрыть].

Какова судьба моих товарищей? Их всех фашисты расстреляли. Были казнены тысячи людей. Тысячи…

Как только наши вошли в город, мы стали разыскивать ребят. В одной из камер тюрьмы нашли на стене надпись. Она была нацарапана чем-то острым. Всего несколько слов: "Не плачьте о нас. Мы погибли не зря. Прощайте!!."

ИЗ БЕСЕДЫ С МАРИЕЙ АЛЕКСАНДРОВНОЙ РЫЖКОВОЙ

"Знала ли я Никитину Екатерину? Да, и очень хорошо. Это была моя соседка и подруга.

Что мне известно о ее связях с подпольем? Честно говоря, почти ничего. Помню, как только пришли немцы, Екатерина сказала: "Ну, ждать теперь хорошего не приходится, и жизнь свою надо продать подороже". Уже когда она сидела в подвале полиции, я ухитрилась сунуть ей в окно передачу и переброситься несколькими словами. В одной камере с ней сидел Спартак, ее сын.

О том, что Никитина была связана с подпольем, свидетельствуют некоторые факты: перед приходом гитлеровцев в Пятигорск Спартак принес домой портфель с бланками советских паспортов. Я увидела и спросила: "Где взял и зачем?" Спартак ответил: "Где взял, там уже нет. А зачем – пригодятся".

Екатерина, молчавшая все время, сказала: "Отнеси и спрячь". Спартак вышел и минут через десять вернулся без портфеля.

Другой факт: когда Екатерина уже была арестована, ко мне пришел Спартак и говорит: "Тетя Мария, у вас нет ничего из еды, чтобы передать в тюрьму?" Я ему ответила, что сегодня отнесла передачу матери (сам он к ней пойти не мог – арестуют), тогда он мне рассказал, что в полиции сидят два партизана и он должен помочь им продуктами. Кто эти партизаны и как попали в тюрьму, он не сказал. Я собрала передачу, и Спартак ушел.

Через два дня он тоже был арестован. Когда они с матерью сидели в подвале, я с ними виделась и разговаривала. Они рассказывали, что их пытают и допрашивают о связях с подпольщиками".