Текст книги " Не плачьте о нас... "

Автор книги: Юрий Качаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Светлой памяти Петра Ипполитовича Деньгубова, собравшего документальный материал для этой повести

Лейтенант Марков

Уже сутки через Пятигорск отступали наши части. Серые от пыли, шли и шли колонны красноармейцев. Лица у бойцов были измученные и злые.

На фурах и в бричках, на полуторках везли тяжелораненых из местного госпиталя; они бредили, просили пить. Женщины приносили им воду, на ходу пытались покормить.

Последними город оставляли курсанты танкового училища. И вот тогда Витька Дурнев понял, что ждать дальше нельзя – надо уходить со своими. Об этом он и сказал своему другу Эдику Попову.

– Не возьмут, – Эдик покачал головой, – уж я как военкома обхаживал, даже домой к нему бегал. Было бы нам хоть по шестнадцать…

– Чудак! Мы же не в строю с курсантами пойдем, мы сперва приотстанем, а потом объявимся. Куда они нас денут?

– Ты думаешь?

– Ну ясно. В крайнем случае, я Садовского попрошу.

Витькина мать до вчерашнего дня работала поварихой в училище, где полковник Садовский был начальником. На это Витька и надеялся: шутка ли, такое знакомство.

Пока не перешли Подкумок, Витька и Эдик держались от курсантов поодаль, в пестрой разноязычной толпе беженцев. Потом осмелели и подошли к отдыхавшему на обочине взводу курсантов, которым командовал молодой светловолосый лейтенант. Взвод почему-то не торопился догонять своих и занимался разными делами, словно на обычном привале, – курсанты «заправлялись» тушенкой, чистили оружие и переобувались.

– Товарищ лейтенант! Разрешите обратиться, – по-военному, в струнку вытянулся Витька (недаром же он постоянно крутился во дворе училища).

– Слушаю, – лейтенант натянул разбитые сапоги и поднялся.

– Примите нас в свое подразделение. Ну, пожалуйста, – закончил Витька совсем не по-уставному.

Лейтенант смерил ребят оценивающим взглядом.

– Мы и стрелять умеем, и гранаты бросать, – вставил Эдик с надеждой.

– Ага, – сказал лейтенант. – А вы сами-то откуда? Пятигорские?

– Так точно, пятигорские…

– Стало быть, хотите стать красноармейцами? Это славно. Только взять вас к себе, к сожалению, не могу. Не имею права.

Ребята сникли. Лейтенант помолчал, потом спросил:

– Пионеры?

– Пионеры, – тихо ответил Витька. – Тимуровцы [1]1
  Пятигорск – один из первых городов, где зародилось тимуровское движение.


[Закрыть].

– Город хорошо знаете?

– Каждый камешек.

– Тогда считайте себя временно мобилизованными.

Витька и Эдик переглянулись, не смея поверить такому везению.

– Давайте присядем, в ногах, говорят, правды нет, – предложил лейтенант. – Как вас зовут?.. Ага. А меня Марков. Теперь вот что: как только стемнеет, мы вернемся назад, в Пятигорск.

– Назад? – разом изумились ребята.

– Отставить разговоры! – Марков достал из планшета план города к развернул его. – Что это за квартал, знаете?

– Мясокомбинат, – сразу сказал Эдик.

– Верно. Его нужно взорвать, как только там появятся немцы.

– Зачем же ждать? – удивился Витька. – Тогда будет труднее.

– Вопрос лишний. – Марков нахмурился.

Не мог же он объяснить ребятам, что танковое училище оставило в городе три боевые группы, три десанта, перед которыми стояла задача внезапно нанести врагу возможно больший урон и поднять в городе панику, и что позднее он, Марков, должен был наладить связь с местным партизанским отрядом.

В ночь на 10 августа истребительный взвод лейтенанта Маркова залег на правом берегу Подкумка.

Подкумок – речка мелкая, но быстрая и шумная на перекатах. В сухую погоду воды в нем бывает по пояс. Когда же в горах гуляют весенние ливневые грозы, он словно сатанеет, и тогда через него небезопасно перебираться даже на лодке. Нынешним летом дождей почти не перепадало, и Подкумок совсем присмирел.

На небе высыпали крупные остроиглые звезды. Ночь стояла не очень холодная. Все ждали возвращения разведки. В разведку ушли двое курсантов. Повел их Витька Дурнев. Собственно, главное было ясно: немцы уже в городе. Весь день слышалась ружейно-пулеметная стрельба, особенно сильная у подножия Машука, потом все стихло, доносилось только урчание танков. Неясно было, есть ли гитлеровцы на территории мясокомбината. Вот для этого и послал лейтенант разведку.

Она вернулась, когда небо на востоке уже слегка зазеленело, а звезды стали гаснуть.

– Докладываю, – тихо сказал один из курсантов. – Судя по числу мотоциклов и машин, немцев на комбинате много.

– Охранение?

– Только у ворот. Мы подходили вплотную. Парень там все ходы и выходы знает, – курсант потрепал по плечу смущенного Витьку. – Если бы не он, мы бы в темноте заплутали.

– Что ж, пора. – Марков взглянул на светящийся циферблат часов. И первым шагнул в воду.

Когда все выбрались на берег, Марков сунул Витьке и Эдику по «лимонке».

– Чеку выдернуть не забудьте, – шепнул он. – И от меня ни шагу.

У ворот комбината маячила фигура часового. Его можно было бы снять бесшумно, но Марков как раз хотел, чтобы шуму и грохоту было побольше.

– Круши их, ребята! – крикнул он и первым полоснул из автомата.

Взвод ворвался во двор комбината. Захваченные врасплох, немцы выскакивали из помещений в одном белье и падали под огнем курсантов. Ухали взрывы гранат, вражеские машины вспыхивали, словно груды сушняка.

Подрывники тем временем закладывали толовые шашки под корпуса комбината.

Ребята, как и было приказано, держались рядом с лейтенантом. Витька на бегу подобрал немецкий автомат, но выстрелить из него не успел ни разу: Марков приказал отходить. Взвод побежал назад к воротам. В глубине двора еще вспыхивали прерывистые огоньки выстрелов – это продолжали отстреливаться уцелевшие гитлеровцы.

Курсанты отступали к Подкумку тем же путем, что и пришли. А к комбинату на полном ходу уже неслись немецкие мотоциклисты.

Перешли вброд Подкумок, и тут оказалось, что Марков сильно хромает: его задело автоматной очередью.

– Кажется, в бедро угодило, – сказал он, кривясь от боли. – Сержант Евсеев, немедленно уводите всю группу.

– А вы, лейтенант? – откликнулся Евсеев.

– Повторяю – это приказ. – И Марков что-то добавил сержанту на ухо.

И тогда вмешался Витька:

– Тут близко пещера есть. Мы спрячем вас. Только решайте быстрее, товарищ лейтенант.

– Хорошо, попробуем, – сквозь стиснутые зубы ответил Марков. – Евсеев, выполняйте приказание…

И в это время грохнули взрывы. Над комбинатом занялось зарево пожара…

Возвращение в город

В полдень, поднимаясь на чердак своего дома, Витька Дурнев соображал: что сказать Юре и Леве? С малых лет живут бок о бок, и скрывать от них правду вроде бы нечестно. А с другой стороны, имеет ли он право доверить им чужую тайну?

В двери торчало гусиное перо.

– Кто-то уже здесь, – обернулся к Эдику Витька.

Он постучал. Брякнула задвижка, и дверь, скрипнув, распахнулась.

– Витька? Легок на помине, – сказал Лева Акимов. – Кто это с тобой? А, Эдик… Ну проходите.

За самодельным столом сидели еще двое – Юра Бондаревский и Мурат Темирбеков с Теплосерной. Через маленькое оконце, глядевшее на улицу Сакко и Ванцетти, падал на стол ребристый столбик света. На столе лежала карта, исчерченная стрелами. Тикали старые ходики. В углу чердака тускло поблескивала груда пустых бутылок. Ребята собирали их для зажигательной смеси, но сдать успели не все [2]2
  Бутылки с зажигательной смесью в первые годы войны применялись вместо противотанковых гранат.


[Закрыть].

– Где же вас носило? – спросил Юра.

– Пробовали пробиться к своим, – признался Витька.

– Очень по-товарищески. Матери оставил записочку, а нам ни слова.

– А вам-то кто мешал? – огрызнулся Витька.

– Не цапайтесь, – строго сказал Лева Акимов, приглаживая рыжие вихры. Несмотря на августовскую жару, он почему-то был в суконной гимнастерке с петличками ремесленного училища. – Давайте-ка лучше подумаем, как жить дальше.

– А что думать? – заговорил вдруг Мурат, не проронивший до сих пор ни звука. – По-моему, надо связаться с подпольщиками. Не может быть, чтобы наши не оставили в городе разведчиков. Вот найдем их и будем помогать.

– Повесим объявление, – съязвил Юра Бондаревский. – «Срочно разыскиваем подпольщиков. Обращаться по адресу: Теплосерная, 30, Темирбекову».

– Перестань, – осадил его Лева. – Мурат прав: подпольщики в городе, конечно, остались. А кто же другой, по-вашему, взорвал мясокомбинат?

Эдик и Витька незаметно переглянулись.

– А кто дал фрицам прикурить у Машука? – продолжал он. – Их же там добрую сотню положили [3]3
  Ребята не могли знать, что на Машуке тоже действовали курсанты танкового училища. О подвиге курсантов рассказала «Комсомольская правда»: «Двадцатилетний комсомолец лейтенант Дубовик сумел задержать немцев у Пятигорска, куда прорвались вражеские танки с десантом автоматчиков. Лейтенант организовал летучий отряд из комсомольцев и занял рубеж на горе Машук. Под началом у лейтенанта было 14 человек».
  А в первом номере журнала "Пионер" за 1943 год Самуил Яковлевич Маршак напечатал свою "Балладу о пятнадцати". Вот строки из нее:
Четырнадцать храбрыхСражались с десантом —Винтовкой, гранатой, штыком.Пятнадцать их былоС лихим лейтенантом,Шестнадцать – с горой Машуком.Немецкие каски усеяли склоны,Дороги у ног Машука,Пока занимали рубеж обороныКавказские наши войска.

[Закрыть]. Я к чему речь веду? К тому, что наш город сопротивлялся и будет сопротивляться. Ну а мы? Прежде чем искать подпольщиков, мы должны заслужить их доверие.

– Делом заслужить, – сказал Витька.

– Правильно. Прежде всего надо раздобыть оружие.

– Один автомат у нас уже есть, – не утерпел Эдик. – Немецкий, между прочим, с рожком. Мы его в пеще…

Под колючим взглядом Витьки Эдик прикусил язык.

– Говори, чего же замолчал? Все секреты разводите, – обиделся Юра.

Но Лева остановил его:

– Ты дашь договорить?.. Я еще вот что хотел сказать: надо потихоньку, не в лоб, потолковать с другими ребятами. Кому мы верим.

– С Колотушкой, например. Всю жизнь в одном доме живем, – сказал Мурат. – С Васькой Лисичкиным.

– Витьку Колотилина я знаю, – подтвердил Лева. – Он тоже в ремесленном учился. У него старший брат погиб, а двое воюют. Парень надежный. Между прочим, хорошо рисует. Это может пригодиться. Для листовок, например. Нам бы еще приемник раздобыть.

– Стоп, – сказал Эдик. – Есть один парень, в нашем доме живет – Юра Качерьянц. Мастер на все руки. Мы с ним, правда, не очень дружили.

– Почему?

– Он постарше нас, комсомолец. Я с ним потолкую.

– Договорились. – Лева припечатал ладонь к столу. – Где собираемся в следующий раз?

– Да хоть у меня, – предложил Юра.

– Ладно. Завтра у тебя в пять. А теперь по одному на улицу. Надо посмотреть, что в городе.

Юра Бондаревский шел по родному городу и не узнавал его. На главной улице, Советской, стояли немецкие полевые кухни. Возле них толпились веселые загорелые солдаты в коротких – выше коленей – штанах и в рубашках с засученными рукавами.

Они ели из плоских котелков, разглядывали прохожих и громко смеялись.

Советская улица шла от самого вокзала и упиралась в Цветник – парк под горой Горячей, отрогом Машука. До войны Цветник был любимым местом гуляния пятигорчан и курортников. Сейчас здесь полуголые немецкие солдаты обливались из ведер минеральной водой – день выдался на редкость жаркий. Замки со всех магазинов были сбиты. На тротуарах сверкали осколки витрин. Кое-где мостовые были белыми, словно только сейчас выпал неурочный снег. Этот снег поскрипывал под подошвой, как настоящий.

«Сахарный песок», – догадался Юра.

И всюду флаги – красные с белым кругом посредине полотнища, а в кругу черная, режущая глаз свастика. И всюду, куда ни глянешь, приказы, приказы, приказы: на заборах, на стенах домов. За каждой строкой их стояла смерть. Смертная казнь за хранение огнестрельного оружия и военного имущества, за укрытие партизан, коммунистов, военнослужащих Красной Армии, за появление на улице после восьми часов вечера.

У Цветника в двухэтажном доме, на застекленной веранде уже было открыто кабаре. «Für Offizire», – прочел Юра на вывеске. Из распахнутых настежь окон доносился патефонный вздох певца-эммигранта…

На плечо Юры легла чья-то рука. Он обернулся и увидел высокого сероглазого парня лет семнадцати. Лицо его было Юре знакомо, но он не мог вспомнить, где видел этого человека.

– Как поживает Нина Елистратовна? – спросил парень.

– Н-ничего.

– Я учился у твоей матери. Меня зовут Спартак. Спартак Никитин… Ты что здесь делаешь?

– А ты?

– Да вот знакомлюсь с новым порядком.

– Ну и как?

Спартак неопределенно пожал плечами.

– Послушай, – сказал Юра, – а почему у них флаги красные?

– Они тоже величают себя социалистами.

Юра разинул рот.

– Они что же, строят социализм?

– Ага. На костях других народов, – понизив голос, ответил Спартак. – И партия Гитлера называется Национал-социалистская немецкая рабочая партия. Рабочая, заметь. Это чтобы народ околпачивать. И ведь околпачивали, да еще как! – Он кивнул в сторону гогочущих полуголых солдат. – Ишь, как радуются. Ну, погодите, гады…

Спартак замолчал. Серые глаза его сузились. А на скулах вспухли желваки.

– Слушай, Юра, – сказал он. – Ты скажи Нине Елистратовне: мол, Спартак Никитин хочет с ней кое о чем посоветоваться.

– Когда ты зайдешь? – спросил Юра.

– Сегодня вечером, можно?

– Хорошо. Я передам.

Встречи

У Нины Елистратовны сидела ее давнишняя подруга – Анна Ивановна Переверзева. Врач родильного дома, она с самого начала войны перешла работать в госпиталь. Когда фронт стал приближаться, госпиталь эвакуировали, а Переверзева осталась: на руках у нее было двадцать тяжело раненных красноармейцев.

Едва гитлеровцы заняли Пятигорск, в госпитале появились трое пехотных офицеров. Они сунулись было в палаты, но их остановила табличка на одной из дверей: «Flecktyphus» (сыпной тиф). Офицеры сели в машину и укатили.

– Ох, Нина, не знаю, что и делать, – говорила Анна Ивановна. – Держать раненых дальше опасно. Каждую минуту может нагрянуть гестапо. Где мне их спрятать?

– Хорошо бы переправить через линию фронта.

– А одежда? А документы?

– Одежду найдем. И насчет документов тоже надо прикинуть. Да, Аня, не думали мы с тобой, не гадали, что дождемся такой беды. Надо что-то делать.

– Надо, – согласилась Анна Ивановна.

– Для начала хочу встретиться с Никитиной. Ты ее знаешь?

– Жену Никитина, председателя краевой партизанской комиссии?

– Да. Думаю, у нее должны быть какие-то связи…

В коридоре послышались быстрые шаги. Нина Елистратовна умолкла. Дверь распахнулась, и вошел Юра.

– Здравствуйте, Анна Ивановна!

– Здравствуй, Юрик. Вон ты какой вымахал. А я помню, когда тебе от роду было…

– Лет пять?

– Нет. Когда тебе было всего две минуты… Ну, Ниночка, я пошла.

– Я провожу тебя…

Когда Нина Елистратовна вернулась, Юра ходил по комнате из угла в угол. Вид у него был озабоченный.

– Ты мне хочешь что-то сказать? – спросила Нина Елистратовна.

– Понимаешь, ма… Ну, одним словом, мы с ребятами хотели бы собраться. Завтра у Левы Акимова день рождения. Можно у нас?

Нина Елистратовна подошла к сыну.

– У Левы ведь день рождения в январе, а сейчас август. Зачем ты так? Если вам надо встретиться, я не возражаю. Когда они придут?

– В пять. А сегодня к тебе собирался Спартак Никитин.

– Никитин?! – удивленно переспросила Нина Елистратовна.

– А почему это так тебя взволновало?

– Знаешь, удивительное совпадение. Мы с Анной Ивановной буквально минуту назад говорили о его матери, Екатерине Александровне.

Спартак пришел около шести. Поздоровавшись, он сказал:

– Нина Елистратовна, мне нужно поговорить с вами наедине. Юра, ты извини…

– Ладно. Я пока схожу за Игорьком. Он у Вити Громыко.

Юра вышел, осторожно притворив за собою дверь.

В глубине души он был обижен: выставили его довольно бесцеремонно.

«Ну и пусть, – думал он. – У вас свои секреты, у нас свои».

Витя Громыко жил по соседству. Еще в раннем детстве у него стало плохо с ногами. И он ходил на костылях. Говорили, что его болезнь неизлечима. Но Витя не унывал, и товарищи любили его за ровный и веселый нрав. Приходу Юры он обрадовался:

– Ну, что нового в городе? В центре был? С ребятами виделся?

Юра рассказал все по порядку. Не утаил он и разговора на чердаке, правда, об этом пришлось рассказать на ухо, потому что рядом вертелся восьмилетний Игорек.

– Обидно, – сказал Витя, взглянув на свои костыли.

– Да брось ты, и тебе дело найдем. У тебя, например, хороший почерк…

– Все равно обидно. Слушай, а что это за пальба была, когда немцы вошли? Говорят, наши танки стреляли?

– Не танки, а бронированный трактор с пулеметами. Его подбили и сожгли вместе с экипажем 1. Больше я ничего не слыхал.

Когда Юра с Игорьком вернулись домой, Спартака там уже не было.

В Пятигорском гестапо

Гауптштурмфюрер СС Генрих Винц считал, что родился под счастливой звездой. Во-первых, природа создала его чистокровным арийцем – рослым, белокурым и голубоглазым. Во-вторых, она наградила его отменным здоровьем – за свои тридцать восемь лет он ни разу серьезно не болел. И, наконец, господь бог дал Генриху Винцу качества, которыми должен обладать представитель «высшей» расы: хладнокровие и трезвую расчетливость. И еще – тонкое чутье. Генрих Винц какое-то время приглядывался к нацистам: и, приглядевшись, раз навсегда решил, что они единственная реальная сила, на которую стоит делать ставку. Он поставил и не проиграл. То же чутье подсказало Винцу, что место его в разведке. Он закончил специальную школу (русский отдел) и был направлен на дипломатическую работу в Москву. Здесь Генрих Винц продолжал упорно штудировать русский. Язык этот не из легких – как говорит пословица, сам черт ногу сломит, – но Винц одолел его. Чутье не подвело и тут. Словно кто-то во сне подсказал ему, что скоро придет время, когда знатокам России цены не будет…

Гауптштурмфюрер взглянул на часы: без двух минут девять. В приемной уже слышалось осторожное покашливание. Винц подошел к двери:

– Прошу, господа.

В кабинет вошли офицеры: штурмбанмфюрер Пфайфер, унтерштурмфюрер Фишер и следователь СД [4]4
  Schuizdienst – служба безопасности.


[Закрыть]Бибуш. Все расселись за столом, покрытым зеленым сукном, и зашуршали бумагами.

– Попрошу доложить об обстановке, – заговорил Винц. – Начнем с вас, Фишер.

Фишер встал.

– Никаких контрдействий в городе за текущие сутки не зарегистрировано. Полиция расклеила необходимые приказы. На днях начнет работу биржа труда. Из местных людей, пострадавших от Советов, создается городская полиция.

– Кого вы поставите во главе нее? – спросил Винц.

– Вопрос пока остается открытым. На этот счет имеются соображения у господина штурмбаннфюрера. – Фишер кивнул в сторону Пфайфера. – Можно продолжать?

– Продолжайте.

– Военная комендатура приступила к работе. Вывешен приказ о сдаче оружия, трофеев, установлен комендантский час. Идет выявление коммунистов, советских работников и их семей. У меня все.

Фишер сел.

– Что у вас, Бибуш?

– Захвачено четверо русских, но они знают не больше нашего. Думаю, возиться с ними не имеет смысла.

– Ну что же, начало положено… Я хотел еще спросить о здании, в котором мы расположились.

– Это бывший центр коммунистической пропаганды, господин гауптштурмфюрер! – Фишер вскочил и щелкнул каблуками. – Русские его называли дом политического просвещения.

Винц поперхнулся табачным дымом и рассмеялся:

– Барабаны судьбы! А что, помещение удобное?

– Так точно. В этом же дворе есть еще одно здание, с выходом на противоположную улицу. В подвалах будет «профилакторий». А рядом в доме мы разместили команду СС.

Винц, казалось, остался доволен.

– Все свободны, – сказал он. – А вас, Пфайфер, я попрошу задержаться.

Оставшись наедине, они немного помолчали. Потом Винц спросил:

– Так вы полностью доверяете этому Колесникову?

Пфайфер пожал плечами:

– Он спас мне жизнь, хотя совсем не был убежден, что я выполню свои обещания. Он рисковал…

– Я разведчик, Роберт, – перебил его Винц. – Случай, можно сказать, из ряда вон выходящий. Командир батареи с двумя захваченными в плен немцами бежит в Пятигорск. Хм… В Чека у них работают тоже не дураки.

– Откуда чекистам знать, что некий штурмбаннфюрер Пфайфер по собственной глупости попадет в плен русским?

– Вы правы, Роберт, – согласился Винц, – и все же. И все же, как говорят русские, береженого бог бережет. О, мне хотелось бы побеседовать с ним. Я, знаете ли, немного психолог и физиономист.

– Он здесь. Позвать?

Через минуту Пфайфер вернулся с коренастым молодым человеком. Винц поднялся и протянул ему руку.

– Слышал о вас. Рад познакомиться. – Он жестом показал на стул и сел сам. – Можно задать вам несколько вопросов?

– Пожалуйста. – Синие, слегка навыкате глаза Колесникова смотрели на Винца.

– Скажите, почему вы перешли на нашу сторону?

– Хотел выжить.

– Любой ценой?

– Как говорится, шкура не шуба – другой не сошьешь. Вы победили. Что ж, победителей не судят.

– Им служат, не так ли? – подсказал Винц.

– Я согласен служить.

Колесников смотрел на Винца открыто, даже немного нагловато, и это убедило гауптштурмфюрера. Ведь он говорит просто и ясно: да, я шкурник. Нуждаетесь во мне? Берите таким, каков я есть.

– Я оставляю вас при себе, – удовлетворенно сказал Винц, протягивая Колесникову пачку сигарет. – При оперативной команде СД-12 создается русское гестапо – полиция безопасности. Вы возглавите третий отдел – оперативный.

Когда Колесников вышел, Винц сказал Пфайферу:

– Этот далеко пойдет. Поверьте моему чутью [5]5
  На этот раз пресловутое чутье подвело Винца. Скользкая дорожка, по которой пошел предатель и палач Колесников, в конце концов привела его на скамью подсудимых. Долгие годы и под разными личинами скрывался он от возмездия. И все-таки оно настигло его. В 1961 году он был арестован, и суд военного трибунала Северо-Кавказского военного округа приговорил Колесникова к расстрелу.


[Закрыть]…

«День рождения» и первые листовки

Пластинка была заигранной и поэтому все время «буксовала» на одном и том же месте.

 
Люба-Любушка, Любушка-голубушка,
Я тебя не в силах позабыть,
Люба-Любушка, Любушка голубушка…
 

Ребята, девять человек, сидели за столом и молча пили чай. Кроме тех, кто был и вчера на чердаке, пришли еще соседи Мурата: Вася Лисичкин, Витя Колотилин, Юра Качерьянц и Витя Громыко.

Дверь открылась, и в комнату вошла Нина Елистратовна.

– Не помешаю вам, ребята? Вижу, день рождения у вас не получился. Юра, сними пластинку. Давайте лучше поговорим.

Нина Елистратовна села за стол и посмотрела на ребят. Она знала их едва ли не с пеленок. Лева Акимов – огненно-рыжий, с щедрой россыпью веснушек на лице. Он сдержан и чуточку угрюм. На первый взгляд тугодум, но это не так, просто привык взвешивать свои слова и никогда не спешит с выводами.

Витя Дурнев – горяч, задирист, любит атаманствовать, но ребята, к его великому огорчению, предпочитают слушаться Леву. Одно его слово для них закон.

Эдик Попов. Решителен и смел до отчаянности. Способный лодырь в классе и организатор всяких похождений, вплоть до набегов на чужие сады и огороды.

Юра, ее сын. Вот он сидит перед нею, белобрысый, глазастый книжник, физически самый слабый из всех своих друзей. Однако это ни разу не помешало ему участвовать в рукопашных схватках, когда мальчишки удальства ради сходились «улица на улицу».

Мурат Темирбеков. По характеру похож на Дурнева, такой же забияка и непоседа. Подчиняется только Леве Акимову, да и то, если с ним согласен Эдик. Эдик для Мурата – образец отваги и мужества.

– Я знаю вас всех, мальчики, – начала Нина Елистратовна. – Все вы комсомольцы и пионеры, отцы ваши воюют. Вы тоже помогали Красной Армии как умели. Но теперь в нашем городе враг, и каждый из вас может многое сделать для своего города.

Нина Елистратовна говорила спокойно, и ее сдержанность передавалась ребятам.

Для начала было решено достать одежду раненым и вывести их поодиночке из города. Написать и распространить первые листовки. Добывать оружие где только можно – пригодится для партизан; срывать со стен приказы и газетенки оккупантов.

– Помните только одно, – тихо сказала Нина Елистратовна, – враг умен и хитер. Нужна осторожность и еще раз осторожность. Погибнуть легче, чем выжить и помочь своему народу. Без совета со мной ничего не предпринимать. И еще: все вместе мы собрались в первый и последний раз. Избегайте встреч и разговоров на улице. Хорошо бы нам подыскать еще одну квартиру…

Мурат Темирбеков, как в классе, поднял руку:

– Нина Елистратовна, есть у меня хороший знакомый. Володя Рыжков. Живет совсем один, на Октябрьской.

– Почему один?

– Он жил вместе со старшей сестрой, она с семьей эвакуировалась, а Володя не захотел уезжать. Мы тогда с ним вместе окопы рыли. Ну он и говорит мне: «Чего мы драпать будем? Нам и здесь дело найдется. Может, немцев еще не пустят в Пятигорск». Парень он что надо. И вдобавок веселый – недаром его Артистом прозвали.

– Я его тоже знаю, – вставил Качерьянц, смуглый молчаливый юноша лет семнадцати. – Он на мотороремонтном работал.

Нина Елистратовна повернулась к нему:

– Слушайте, Юра. Мне сын говорил, что вы можете собрать приемник.

– Могу. – Качерьянц улыбнулся, тряхнув смоляным чубом. – Дня за три сделаю. Куда принести?

– Об этом вам скажет Эдик… А теперь, ребята, приступим к делу. – Нина Елистратовна принесла стопку чистых ученических тетрадок, копирки и карандаши. – Пишите крупно, без ошибок и обязательно печатными буквами.

У базарного навеса густо толпился народ. На фанерном щите поверх приказа городского управления полиции были наклеены две тетрадные странички. На одной из них было написано:

«Дорогие товарищи!

Не верьте фашистским гадам! Немцы получают здоровые оплеухи от Красной Армии. Пятигорск скоро снова станет советским. Вражеская пропаганда лжет. Победа будет за нами!»

На другой красовалась внушительная фига под носом у Гитлера, а ниже шли стихи:

 
«Рады фрицы, Гитлер рад —
Дорвалися до Кавказа.
Но не взять вам Сталинград,
Там вы сгините, заразы!»
 

Вокруг листовки толпились люди. Они старались спрятать улыбки.

– А ну р-разойдись, – раздался вдруг зычный голос, и сквозь толпу протиснулся мордастый парень. На нем был австрийский френч, на бритой голове чудом сидела маленькая пилотка с орлом, державшим в лапах свастику.

Люди стали расходиться, тихонько переговариваясь:

– Кто этот бритый?

– Волобуев, из Железноводска.

– Говорят, он вчера шестерых наших пленных расстрелял.

– И не боится, скотина. Ишь, орла нацепил. И пилотку-то, наверно, с мертвого снял.

– Ты потише, язык-то не распускай. Не ровен час…

– Наплевать. А Гитлер-то как вылитый – и фига под носом. На-кася выкуси.

Эти разговоры слышал Эдик Попов, и на сердце у него было радостно. В разных концах города люди читают листовки и разглядывают карикатуру. Нарисовал ее Витька Колотилин, а стихи сочиняли все вместе.

Эдик пересек базарную площадь и вошел в часовую мастерскую, где учеником работал Качерьянц. Но Юры на месте не оказалось.

– Пошел чего-нибудь из еды добыть, – сказал мастер, хмурый старичок с вислыми запорожскими усами.

Качерьянца Эдик нашел у одной из лоточниц, торговавших капустными пирогами, ватрушками, коржиками. В ходу уже были оккупационные марки, но и советские деньги принимались десять рублей за марку. Юра торговался с бабой в засаленном сарафане.

– Повыползали живоглоты, – сказал он подошедшему Эдику. – Как мокрицы в сырость. А ты с чем пожаловал?

– Нина Елистратовна велела спросить…

– Помню. Вечером зайдешь ко мне. Я кончаю в шесть.

– Неужто сделал?

– Да вроде работает. А куда мы его?

– К Артисту. С ним уже говорили. Он знаешь как обрадовался, – один-то и у каши загинешь, а все вместе мы сила. Ну, мне пора.

Эдик в самом деле спешил. Ему нужно было забежать в госпиталь и передать главврачу Переверзевой узел с одеждой. Кроме того, Нина Елистратовна разрешила рассказать Анне Ивановне о лейтенанте Маркове. Правая нога у лейтенанта сильно распухла, и дело могло обернуться заражением крови.