Текст книги "Мой «путь в первобытность»"

Автор книги: Юрий Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

8. Печальные последствия некритического принятия нашими «новаторами» набора антиэволюционистских прописей

Принятие на вооружение пакета антиэволюционистских положений печально сказалась на работах наших «новаторов». Из всех их наибольшим фанатиком был В.Р. Кабо. Он настолько свято уверовал в абсолютную истинность господствующих в западной этнологической науке положений, что не допускал и мысли о том, что они могут быть неверными. Помню, что когда был опубликован второй том «Истории первобытного общества» (М., 1986) с моей главой, где говорилось о промискуитете, групповом браке и первичности материнского рода, он на одном заседание буквально зашелся в ярости: как все это можно было публиковать, ведь это же настоящий позор, ведь на Западе же придерживаются совершенно иных взглядов. Все это было повторено затем в его мемуарах.[15]15
  Кабо В.Р. Дорога в Австралию. New York, 1995. С. 254-256.


[Закрыть]

Факты его интересовали меньше всего. Как в прошлом наши ортодоксы сверяли отстаиваемые тем или иным автором положения не с фактами, а с высказываниями К. Маркса, Ф. Энгельса, Л.Г. Моргана и отвергали их на основании расхождения с последними, так и В.Р. Кабо считал критерием истины согласие не с фактами, а с западными авторитетами. И в том, и в другом случае перед нами абсолютно тождественный подход, абсолютно один и тот же способ мышления. И мое счастье, что В.Р. Кабо никогда не обладал властью: иначе ни одна моя работа не увидела бы света.

Эта фанатическая убежденность в правоте западных авторитетов существенно сказывалась и на собственных работах В.Р. Кабо. Когда факты вступали в противоречие с разделяемыми им принципами, он их безжалостно уродовал. Ограничусь, одним лишь примером. В.Р. Кабо было всецело принято выдвинутое в 60-х годах XX в. австралийским этнографом Л. Хайятом положение о том, что основной единицей традиционного общества аборигенов Австралии была не прочная, постоянная локальная группа, ядром которой были мужчины, принадлежавшие к одно роду (родовая община), как считалось раньше, а большая аморфная территориальная община с непостоянными неустойчивым составом, включающая в себя мужчин, принадлежащих к значительному числу разных родов. Особенно доказательными, по мнению В.Р. Кабо, являются материалы о социальной организации валбири, приведенные в работе австралийского же этнолога М. Меггитта «Люди пустыни. Исследование аборигенов валбири Центральной Австралии» (1962).

Стремясь доказать, что подобная община была не новообразованием, связанным с внешними воздействиями, как утверждали многие другие этнографы, В.Р. Кабо категорически утверждает, что племена с такого рода организацией к моменту исследования почти совсем не были затронуты разрушительным влиянием колонизацией.[16]16
  Кабо В.Р. Первобытная община охотников и собирателей (по австралийским материалам) // Проблемы истории докапиталистических обществ. Кн. 1. М., 1968. С. 228, 237, 249.


[Закрыть] Обращаясь к валбири, он специально подчеркивает, что «до недавнего времени они оставались сравнительно мало затронутыми европейским влиянием и сохраняли традиционные черты общественного строя», что у них лишь в последние годы «произошли некоторые изменения».[17]17
  Там же. С. 230.


[Закрыть]

Но, если мы ознакомимся с монографией М. Меггитта, то легко убедимся, что эти утверждения не соответствуют действительности. Еще в 1870–1872 гг. по соседству с территорией валбири развернулись работы по прокладке телеграфной линии, вдоль которой стали селиться европейцы и создаваться крупные скотоводческие хозяйства. В начале XX в. в области обитания валбири началась разработка золота. В результате засухи 1924–1929 гг. часть племени вымерла, а оставшиеся в живых рассеялись и стали искать помощи у европейцев.

Ко времени, когда М. Меггитт проводил свои исследования (1953–1955), старая социальная организация валбири была полностью разрушена. Две трети туземцев обитали в поселках находившихся под управлением чиновников отдела по туземным делам, остальные – жили при скотоводческих фермах, где их навещали должностные лица того же отдела.[18]18
  Meggitt M.J. Desert People. A Study of the Walbiri Aborigines of Central Australia. Melbourne, 1962. P. 24, 28-29


[Закрыть] Никакой аморфной территориальной общины у валбири сам М. Меггитт не наблюдал. Он ее лишь реконструировал, что вынужден признать и В.Р. Кабо.

Таким образом, в данном случае мы имеем дело не с описанием наблюдавшейся М. Меггиттом социальной организации, а его мнением о том, какой она была у валбири в более раннее время. И даже, если такая организация действительно существовала у валбири в какие-то десятилетия XX в., то считать ее традиционной очень трудно.

В отличие от В.Р. Кабо Н.А. Бутинов пытался соединить рассмотренный выше пакет антиэволюционистских тезисов с положениями о развитии первобытного общества, о первобытном коммунизме и т.п. Но результат такого эклектического подхода был далеко не лучшим. Его монография «Папуасы Новой Гвинеи» (М., 1968) целиком построена на подтасовке фактов.[19]19
  См.: Семенов Ю.И. Рецензия на книгу: Папуасы Новой Гвинеи. М., 1968 // СЭ 1969. № 3.


[Закрыть] Не меньшей склонностью к фальсификации фактов отличался В.М. Бахта,[20]20
  См.: Семенов Ю.И. По поводу рецензии В.М. Бахты // Народа Азии и Африки. 1971. № 3.


[Закрыть] а также представитель той же самой «новаторской» школы Н.М. Гиренко.[21]21
  См.: Семенов Ю.И. О «социологии племени», теоретическом мышлении и многом другом // Этнографическое обозрение (в последующем – ЭО). 1992. № 5; Он же. О различии между доказательствами ad veritatem и ad hominem, о некоторых моментах моей научной биографии и эпизодах из истории советской этнографии и еще раз о книге Н.М. Гиренко «Социология племени» // ЭО 1994. № 6.


[Закрыть]

9. Начало утверждения плюрализма в советской этнографии

Требуя отказа от концепции Л.Г. Моргана, представители этого направления в то же время не только не выступали против марксизма, но объявляли себя (Н.А. Бутинов, скорее всего, искренне, В.Р. Кабо, как видно теперь из его мемуаров, нет) его сторонниками. Как утверждали они, отрицание промискуитета, группового брака, первичности материнского рода не находится в противоречии с марксизмом вообще, материалистическим пониманием истории в частности. И в этом отношении они были совершенно правы. Все эти проблемы относятся к области не философии истории, а двух конкретных наук – этнографии и историологии первобытности.

Попытки обвинить Н.А. Бутинова в отходе от марксизма на основании лишь того, что отрицал промискуитет, групповой брак, первичность материнского рода, были заведомо ошибочными. Но, тем не менее, на первых порах они предпринимались. В статье четырех этнографов, опубликованной в 1963 г. в «Советской этнографии» (№ 3) содержалось немало совершенно справедливых замечаний, относящихся к названной выше работе Н.А. Бутинова. Но, к сожалению, авторы не удержались от упрека в том, что автор «пытается опровергнуть основные положения Энгельса о материнском роде» и тем самым «фактически оказывается в одном лагере с откровенными противниками марксистского учения о первобытности»[22]22
  Аверкиева Ю., Першиц А., Файнберг Л., Чебоксаров Н. Еще раз о месте материнского рода в истории общества (по поводу статьи Н.А. Бутинова «Происхождение и этнический состав коренного населения Новой Гвинеи») // СЭ. 1963,№ 3, с. 200–201.


[Закрыть]. Попутно в этой статье была затронута и опубликованная в том же сборнике работа В.Р. Кабо.

Однако времена уже были другие и, к счастью, серьезных оргвыводов не последовало. Хотя и с запозданием, но Н.А. Бутинову и В.Р. Кабо была представлена возможность ответить своим критикам.[23]23
  Бутинов Н.А. Письмо в редакцию // СЭ. 1965. № 5; Кабо В.Р. Письмо в редакцию // Там же.


[Закрыть] А в дальнейшем за всеми сторонниками этого направления было фактически признано право не только придерживаться своих взглядов, но и излагать их в своих работах. Об этом свидетельствуют дискуссии, развернувшиеся в 60–70-х годах на страницах журнала «Советская этнография».[24]24
  См. об этом: Тумаркин Д.Д. Четырнадцать лет в «Советской этнографии» (из воспоминаний заместителя главного редактора журнала в 1966–1980 гг.) // ЭО. 2001. № 3.


[Закрыть] В советской историологии первобытности с 60-х годов началось фактическое утверждение плюрализма.

10. Идеологическое контрнаступление партийной номенклатуры в конце 60-х – начале 70-х годов

Этому не помешало и наметившееся в то же самое десятилетие и совершенно отчетливо выразившееся к его концу стремление руководства КПСС покончить со всяким свободомыслием в области общественных наук. В начале 70-х годов была насильственно оборвана начавшаяся в 1964 г. оживленная дискуссия об азиатском способе производства. Правда, никого из ее участников не «посадили», как это было во время первой такой дискуссии, происходившей в конце 20-х – начале 30-х годов, и даже не выгнали с работы, но рты противникам ортодоксальной точки зрения заткнули прочно – их приказано было впредь не печатать. В 1970 г. был разгромлен сектор методологии истории Института всеобщей истории АН СССР, возглавляемый М.Я. Гефтером. В 1974 г. подверглась публичному обсуждению и осуждению группа историков, группировавшаяся вокруг директора Института истории СССР П.В. Волобуева, а сам он отстранен от должности.

Иные думают, что изречения, подобные тому, которое навсегда прославило имя нашего экс-премьера В.С. Черномырдина: «Хотели как лучше, а получилось как всегда» – редкость. Но они ошибаются. Наша и бывшая, и нынешняя номенклатура всегда отличалась склонностью к такого рода афористике. В конце собрания, на котором громили П.В. Волобуева, выступил инструктор отдела науки ЦК КПСС, который был куратором Института истории СССР. К сожалению, фамилии его я не запомнил, но зато слова, произнесенные им, навсегда остались в моей памяти. Привожу их почти дословно. «Я понимаю, – сказал он, – что ученые всегда стремятся творчески обсуждать все интересующие их вопросы. Одного лишь я понять не могу: ну зачем ученому отсебятина». Лучше охарактеризовать то, что происходило тогда в области общественных наук вообще, исторической науки в частности, невозможно: шла борьба с «отсебятиной».

11. Позиция Ю.В. Бромлея в годы «отката»

Но вопреки всему этому в области историологии первобытного общества «отсебятина» продолжалась. И немалая заслуга в этом принадлежит Ю.В. Бромлею. Он был человеком осторожным и искушенным в различного рода интригах, которые велись в научном и околонаучном мире. Он никогда не лез на рожон. Но трусом он тоже никогда не был. Помню в те дни, когда решалась судьба сектора методологии истории, одна ученая дама назвала его Юлианом Отступником за то, что, поддержав вначале идею издания второй книги сборника «Проблемы истории докапиталистических обществ», Ю.В. Бромлей отказался тогда идти в «верхи» с ходатайством о его публикации. Он не боялся. Он просто знал, что пробить издание книги в данной ситуации невозможно. Лбом стену не прошибешь. Но взгляда, что споры в области общественных науки совершенно не обязательно являются спорами идеологическими, что выдвигаемые учеными новые положения нужно сверять с фактами, а не с мнениями тех или иных авторитетов, он целиком поддерживал. И все, что только можно было в тех условиях сделать, чтобы обеспечить развитие науки, он делал. Причем делалось это без всякого шума и рекламы, что в свое время так много навредило уже упоминавшемуся выше сектору методологии истории.

Если нужно, Ю.В. Бромлей был готов идти на определенный риск. Об этом говорит, в частности, история с моей статьей, которая была написана в 1974 г., когда я уже работал в Институте этнографии, для секторального сборника «Становление классов и государства». В ней на большом этнографическом материала была разработана теория того способа производства, который было принято именовать азиатским. А к тому времени все публикации по данной теме были категорически запрещены. Но дело обстояло не только в этом.

К этому времени мне стало совершенно ясно, что никакого социализма в нашей стране не существовало. В СССР и других государствах, принадлежавших к мировой «социалистической» системе господствовал своеобразный вариант азиатского (я назвал его политарным) способа производства. Общество у нас было антагонистическим, основанным на общеклассовой частной собственности.[25]25
  Эти взгляды впоследствии было подробно изложены в работе: Семенов Ю.И. Россия: Что с ней случилось в двадцатом веке // Российский этнограф. Вып. 20. М., 1993.


[Закрыть] Не следует думать, что статья представляла собой попытку замаскированного этнографическим материалом изображения современного советского общества. Это была сугубо объективная научная работа, посвященная становящемуся (Буганда, банту Южной Африки и т.п.) и уже ставшему (Китай эпохи Западного Чжоу, империя инков) древнему политарному обществу. Но аналогия была совершенно очевидной. И тем не менее и сектор, и Ученый совет Института этнографии утвердили сборник с моей статьей к печати.

Но напечатана она не была. Заведующий отделом этнографии и археологии издательства «Наука», человек крайне осторожный С.Н. Бобрик категорически заявил, что сборник не пойдет в печать до тех пор, пока эта статья не будет изъята и заменена другой. Сборник вышел только в 1976 г., но уже с другой моей статьей – «Первобытная коммуна и соседская крестьянская община». После нескольких неудачных попыток отвергнутая статья в результате усилий известного востоковеда В.Г. Растянникова все же была опубликована, правда в сокращенном виде и под невразумительным камуфляжным названием «Об одном из типов традиционных социальных структур Африки и Азии: Прагосударство и аграрные отношения» в сборнике Института востоковедения «Государство и аграрная эволюция в развивающихся странах Азии и Африки» (М., 1980).

В результате проводимой Ю.В. Бромлеем политики в Институте этнографии, по крайней мере, в области теории первобытности, втихомолку продолжали «расцветать все цветы». Можно было писать и, главное, печатать почти все, что ты думал по тому или иному вопросу. Именно это обстоятельство и побудило меня к тесному сотрудничеству с группой, а затем и сектором истории первобытного общества.

12. Как я посвятил первобытности свою кандидатскую диссертацию и защищал ее.

Сразу после окончания школы я в 1947 г. поступил на исторический факультет Красноярского педагогического института и в 1951 г. его закончил. Готовили из нас, разумеется, не научных работников, а преподавателей истории средней школы. Факультет тогда не был богат научными кадрами. Первые два кандидата науки появились на нем только в 1946 г. Оба они были присланы из Москвы после окончания аспирантуры. Один из них – В.А. Степынин читал курсы по истории СССР, другой – А.И. Блинов – новой и новейшей истории. Все остальные сотрудники факультета ученых степеней не имели.

Сразу после окончания института я был направлен на учебу на годичные Курсы преподавателей общественных наук при Уральском государственном университете (г. Свердловск) на отделение философии. Там я заодно сдал все экзамены кандидатского минимума по философии. Заведующий кафедрой философии УрГУ член-корреспондент АН СССР М.Т. Иовчук предложил мне поступить к ним в аспирантуру. Я к всеобщему удивлению отказался. Вернувшись в Красноярск (1952) стал преподавать философию, разумеется, марксистскую, в родном пединституте.

И сразу же столкнулся с тем удручающим положением, которое сложилось в этой сфере к концу жизни И.В. Сталина. Тогда я еще не понимал, что уже с конца 20-х марксизм в нашей стране был почти полностью подменен видимостью марксизма, псевдомарксизмом.[26]26
  См. по этому вопросу: Семенов Ю.И. Указ. раб.


[Закрыть] Но уже тогда мне было ясно, что вместо марксистской философии у нас преподносилось, что-то очень мало похожее на какую бы то ни было философию. Всякая живая мысль была полностью убита. Философы в своих писаниях занимались в основном переливанием из пустого в порожнее. Этот, выражаясь словами одного моего коллеги по философскому цеху – ныне покойного С.В. Илларионова, «словопомол» не прекратился и после смерти вождя. Кстати, он продолжается и сейчас в постсоветской России, но если раньше занимались соединением и разъединением марксистских словечек, то теперь – немарксистских и антимарксистских. Но результат тот же самый – полная пустота.

Поэтому я пытался в своей научной работе опереться на материал конкретных наук, как естественных, так и общественных. В 1955 г. я написал и представил в Томский государственный университет к защите на соискание ученой степени кандидата философских наук работу «Некоторые проблемы предыстории человеческого мышления». Там было сделано столь много непривычных выводов, что ее побоялись в таком виде принять к защите. Мне было рекомендовано все новые положения по возможности снять или замаскировать и оставить на виду только то, что давно уже всем известно.

Портить в целом очень неплохую работу я не захотел. Взяв за основу третью главу старой диссертации, в которой раскрывалось, каким образом труд с неизбежностью породил человеческое мышление, я написал новую диссертацию «Возникновение и основные этапы развития труда (в связи с проблемой становления человеческого общества)». Так как в процессе предшествующей работы мною был собран большой фактический материал по этой проблеме, то много времени на новую диссертацию не потребовалось. Я написал ее за две недели.

В новой работе на первый план выступило становление уже не человеческого мышления, а производства и общества. Главный тезис состоял в том, что история человечества прежде всего подразделяется на два основных качественно отличных периода: (1) эпоху становления человека и общества, когда формирующиеся люди жили еще в формировавшемся обществе, и (2) эпоху развития готового сформировавшегося общества, в котором жили уже готовые сформировавшиеся люди. А далее делался вывод, что понятие общественно-экономической формации не применимо к первой эпохе. Общественно-экономические формации являются стадиями развития лишь готового общества, и соответственно за начало истории первобытнообщинной формации нужно принимать появление не первых еще формирующихся людей (архантропов и палеоантропов), а только людей современного физического типа (неоантропов, Homo sapiens).

На этот раз кафедра философии ТГУ рекомендовала мою работу к защите. Защита должна была происходить на заседании Ученого совета исторического факультета (тогда не существовало специализированных диссертационных советов). И вдруг у некоторых членов Совета, причем очень влиятельных, она вызвала необычайное раздражение. Главным противником оказалась кандидат (позднее – доктор) исторических наук З.Я Бояршинова, которая несколько лет была деканом исторического факультета и пользовалась на нем большим авторитетом. Догадываюсь, что она читала курс истории первобытного общества, и все мои выводы показались ей кощунством. Как мне потом рассказали, она обошла всех членов Совета, уверяя их, что диссертант полный невежда, а его работа – совершенно безграмотна. Защита состоялась 21 ноября 1956 г. Ученый Совет поначалу встретил меня довольно враждебно. Мне задали более 50 вопросов, предложив при этом отвечать на каждый из них сразу же без обдумывания.

За несколько месяцев до этот события было принято новое положение об ученых степенях. в котором не только к докторским, но и к кандидатским работам предъявлялось требования внести в науку свое, новое, до этого неизвестное (в последующие годы его сняли). И это новое положение тоже пытались использовать против меня. Но, к моему счастью, не очень умело. Так, например, упомянутая выше З. Я. Бояршинова в своем выступлении, обвинила меня, с одной стороны, в том, что в диссертации нет абсолютно ничего нового, что в ней излагается всем давно известное, давно уже вошедшее даже в учебники, а поэтому автор, согласно новому положению, совершенно не достоин ученой степени кандидата, а с другой, в том, что в диссертации делается множество выводов, которые идут в разрез со всем тем, что пишется в научной литературе, находятся в вопиющем противоречии со всем тем, что принято сейчас в науке. Эту ее оплошность я обыграл в заключительном слове, указав, что эти два обвинения исключают друг друга: нельзя с одного вола драть две шкуры. В зале раздался смех, и настроение аудитории окончательно изменилось в мою пользу. В целом я достаточно убедительно ответил всем моим критикам, которых было почти десяток.

Важную роль в том, что длившаяся несколько часов дискуссия (заседание Совета началось в 5 часов дня и закончилось где-то около 11 часов ночи) закончилась для меня успешно, сыграл зачитанный перед моим заключительным словом пришедший (совершенно неожиданно для меня) из Ленинграда отзыв на автореферат диссертации одного из крупнейших специалистов по вопросам становления человека антрополога В.П. Якимова (в последующем – директора Института антропологии МГУ), в котором особо подчеркивалось, что диссертант прекрасно владеет материалом и делает на его основе выводы, представляющие большую ценность для решения проблемы антропогенеза.

13. Как была написана книга
«Возникновение человеческого общества»

В кандидатской диссертации, наряду с проблемой возникновения труда, которая была в основном там решена, была поставлена другая, неизмеримо более сложная – становления человеческого общества. Но только поставлена. И она столь меня увлекла, что я после защиты занялся ее решением. Если при подготовке первых двух диссертаций мне пришлось обратиться к физиологии нервной деятельности вообще, физиологии высшей нервной деятельности в частности, к психологии, палеоантропологии и археологии раннего палеолита, то теперь я серьезно занялся этнографией и фольклористикой.

Ранее с этнологией я основательно знаком не был. На историческом факультете КГПИ этнография не только не изучалась, но по сути даже не упоминалась. Впервые я узнал об этой науке от уже упоминавшегося выше доцента А.И. Блинова, который хотя и читал на факультете курс новой и новейшей истории, но окончил аспирантуру Института этнографии и защитил там кандидатскую диссертацию по войнам маори Новой Зеландии. Это был энциклопедически образованный человек и необычайно талантливый ученый. Он обратил на меня внимание еще тогда, когда я учился на первом курсе. Во время учебы и после, когда сам начал преподавать в институте, я часто бывал у него дома, и мы вели с ним бесконечные разговоры на самые различные темы. От него я впервые узнал (а было это еще при жизни Сталина), что схема эволюции брачно-семейных отношений, созданная Л.Г. Морганом и принятая Ф. Энгельсом, безнадежно устарела. Он посоветовал мне прочитать работы А.М. Золотарева, посвященные этому сюжету. К моему счастью они были в библиотеке института.

С этого и началось мое увлечение этнографией. Все свои знания в области этой науки и истории первобытности, как и в сферах упоминавшихся выше дисциплин, я приобрел путем самообразования. Ни в аспирантуре, ни в докторантуре я никогда не учился. Научной работой я всю жизнь занимался попутно с преподаванием философии в вузах. Результатом моих новых моих изысканий была уже упомянутая выше книга «Возникновение человеческого общества», которая, как уже говорилось, была опубликована в Красноярске в 1962 г.