Текст книги "Дом отважных трусишек"

Автор книги: Юрий Ермолаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава двадцать четвёртая. Вместо десяти – тридцать!

Надя погорячилась. В первый день после снятия грузов, даже с помощью нянечки Нины она смогла пройти всего лишь восемь шагов. На восьмом шагу повернула к постели и, едва доковыляв до неё, упала как подкошенная. Ноги не только ныли, их мозжило и дёргало. Но на второй день, несмотря на такую же сильную боль, Надя всё таки заставила себя пройти десять шагов, а к вечеру прошла ещё двенадцать. На третий день она вставала уже не два раза, как ей велели, а три и отмаршировала по пятнадцати шагов. Посмотрев на следующее утро её ноги, Вероника Ивановна сказала, чтобы Надя увеличила свой маршрут с десяти до двенадцати шагов, а она прошла сорок. К концу недели вместе с нянечкой Ниной Надя спустилась по лестнице на второй этаж и прошла весь коридор из конца в конец два раза. На втором этаже тренироваться было удобнее. Тут были все чужие, и никто не останавливал Надю и не мешал ей.

Посидев на диванчике возле одной из палат и отдышавшись, Надя поднялась, чтобы идти назад, и увидела выходящего из этой палаты главного доктора.

– Ермакова, что случилось? – почти испуганно спросил он.

– Ничего, – улыбнулась Надя до самых ушей, – вы же сами мне велели как можно больше ходить, вот я и тренируюсь.

Кирилл Андреевич посмотрел на неё внимательно и вдруг поцеловал в лоб.

– Умница! – сказал он и заторопился по коридору.

У Нади точно крылья выросли. И нянечка Нина обрадовалась. Она как увидела главного доктора носом к носу, прямо в лице изменилась. Подумала, что им новый разнос будет за самовольство, а теперь даже порозовела.

– Пойдём в сад! – разохотилась Надя.

Но нянечка замахала на неё руками:

– И не думай, и не смей! Уж и так вся запарилась. Завтра в сад пойдём.

Она, наверное, была права. До сада Надя бы не дотянула. Хоть и рада была, но ноги горели, как в пожаре, и до того были тяжёлые, точно Надя толкала вперёд огромные мешки, полные острых, раскалённых камней. При каждом толчке острые камни впивались и жгли ей ноги. Надя даже до своей палаты не дошла. Чувствует, что не может справиться с болью, вот и повисла на нянечке. Так и доковыляли до кровати в обнимку. Только улеглась, а её подружка Варя поинтересовалась:

– Сколько же ты сегодня оттопала?

– Не так уж много, – ответила Надя и, чтобы поверили ей, немножко убавила: – Восемьдесят пять шагов туда и столько же обратно.

– Это где ж ты такое расстояние взяла? – удивилась Галя-Цибуля. – От нашей палаты до лестницы всего тридцать шагов.

Наде не хотелось говорить ей, где она была (ведь и от палаты к лестнице можно пройти несколько раз), и она промолчала. Зато маленькая Олечка объяснила ей Надин маршрут по-своему:

– Шагами нельзя расстояние мерить. Они у всех разные. Дюймовочка может тысячу шагов сделать, а слон это расстояние одним шагом шагнёт.

– Ну, если считать, как Дюймовочка, тут и тысяча шагов будет, согласилась с ней Галя.

«Пусть думают, как им хочется, – решила про себя Надя, – я-то своё задание выполнила. А завтра, что бы ни случилось, обязательно пойду гулять в сад».

Глава двадцать пятая. Говорят не только глаза

Почему так? Посмотришь человеку в глаза и сразу узнаешь, какое у него настроение: радуется он или грустит. Может, человек не хочет свою печаль никому показывать, а глаза всё равно его выдадут.

Пришёл к Наде сразу после операции главный доктор, стал проверять аппараты, а девочки в палате все на неё смотрят, и в глазах у них жалость. Это, наверное, потому, что Надины глаза испуг выражали, хоть она молчала. А Кирилл Андреевич остался доволен результатом операции. Глаза у него были весёлые. Зато потом, когда Надя спицу поломала и главный доктор опять пришёл к ней, Надя даже не могла на него смотреть. Грустные-грустные были у него глаза и ещё колючие, потому что Надю упрекали. А вот когда Кирилл Андреевич поцеловал Надю, глаза его снова радовались. А сегодня, как только Надя сама пошла в сад, её глаза тоже блестели и были весёлыми.

Надя устала ходить и села на скамейку рядом с незнакомой старушкой. Эта старушка кого-то дожидалась.

Немного погодя из главного корпуса вышел паренёк лет семнадцати. С трудом вышел. Идёт и на один бок совсем заваливается.

– Всё, – говорит, – бабушка, в порядке. Взяли меня, но лечить будут амбулаторно.

– Это как же? – не поняла старушка.

– А так: ты домой поедешь, а я тут у кого-нибудь койку сниму и буду ходить в больницу на лечение и на всякие процедуры.

– А где ж ты на койку-то денег возьмёшь? А есть-то на что будешь? – всполошилась старушка.

– Не волнуйся, бабушка, – радовался паренёк, – самое главное, что лечить не отказались. А выправят ногу, так и на работу возьмут. Я тогда на слесаря-лекальщика выучусь.

– У нас с тобой денег-то на один мой отъезд осталось, а ты, несмышлёныш, койку снимать хочешь… – Старушка сморщилась, достала из сумки большой платок и зашмыгала носом. – Не можем мы таким манером лечиться… Помрёшь, видно, калекой. Вот беда-то наша!..

Наде тоже хотелось успокоить старушку. Ведь главное – лечить взялись, а деньги на время достать где-нибудь можно.

Но тут на крыльце появилась сестра и крикнула пареньку:

– Молодой человек, вернитесь на минутку!

– Ну вот, сейчас совсем откажут, – сердито заохала старушка и поднялась: – С тобой пойду, разъясню доктору наше положение.

– Да сидите вы здесь, бабушка, а то в самом деле откажут, – остановил её паренёк. – Знаете сколько у них больных!

Старушка в нерешительности остановилась, потом села на скамейку, достала из рукава телогрейки платок и опять зашмыгала носом, как маленькая обиженная девочка.

Наде стало жалко старушку и её внука. Даже за себя как-то неловко сделалось. Её-то лечат, а этому пареньку придётся обратно уезжать.

– Как ваш внук вернётся, вы обязательно к главному доктору идите, посоветовала она старушке, – он хороший, он поймёт, как вам трудно. Если хотите, и я с вами его попрошу.

– Спасибо, милая, я схожу, – решительно произнесла старушка, терять-то мне всё одно нечего, и так всё потеряли. А амбулаторию ихнюю мы не сдюжим.

Но к старушке уже скакал на одной здоровой ноге внук Саша. Ничего не говоря, он принялся тормошить и обнимать её.

– Кладут меня, бабушка, кладут! Сегодня, после обеда! Вытирай слёзы-то. Сначала в коридоре полежу, а после в палату переведут, когда кто-нибудь выпишется.

– Кладу-ут! – пропела от радости старушка и перекрестилась. – Видать, услыхал господь мои молитвы…

– Не господь, бабушка, а главный доктор. Он прочитал в медицинской карте про моё положение и велел вернуть. Я вошёл, а он спрашивает: «Есть тебе тут у кого остановиться?»

– А ты чего? – спросила старушка.

– А я говорю: «Это неважно, главное, вы лечить будете».

– А он чего? – спросила уже Надя.

– А он говорит: «Чтоб лечение впрок шло, всё важно». И распорядился в коридор меня положить. Я, бабушка, сначала буду коридорный больной, а потом уже палатный.

– Всё бы тебе шутковать, балагур! – замахала на него платком старушка. – Поди вернись к доктору, поклонись ему.

– Я уж сказал «спасибо», а поклонов всяких он, бабушка, не любит.

– Ну-ну, молодец, что «спасибо»-то не забыл сказать. И как это он в твою медицинскую справку в аккурат заглянул! Ведь уехали б мы.

– Так ты ж у меня телепат, – радостно засмеялся паренёк, – на расстоянии ему подсказала, что делать.

– Какой ещё телопат, – успокоившись засмеялась старушка и тут же всполошилась: – Рассиживаться-то некогда. Надо вещички с вокзала привезти и в коридор отнесть, а то как бы не раздумали. – И они пошли к выходу.

Надя посмотрела им вслед и подумала: нет, не только глаза могут выдать настроение человека. Эти двое уходили, и Надя видела их спины, а всё равно было ясно, что они счастливые. Должно быть, и по Надиной походке было видно, что теперь она собой довольна. И хотя она ещё нисколько не похудела, но всё равно чувствует, что ноги у неё становятся послушными и упругими.

Глава двадцать шестая. Вторая

В соседнюю палату положили новенькую. Все девочки сразу заинтересовались, что с ней.

– Такая же кривуля, какой была Надька, – объявила Галя-Цибуля. Она уже успела побывать в соседней палате.

Наде захотелось посмотреть на эту девочку. Она сползла с кровати, взяла костыли и вышла в коридор. Сегодня пятый день, как Надя ходит без посторонней помощи. В коридоре стояла незнакомая ей девочка лет девяти. Ноги у неё были кривые. Только у Нади до операции ноги были хуже. И ходила девочка лучше и быстрее Нади, хотя тоже переваливалась с боку на бок, точно гусыня. Надя проводила девочку до её палаты внимательным взглядом. Девочка почувствовала это, обернулась и показала Наде язык. Надя сразу вспомнила себя, и ей стало стыдно. Ведь ещё совсем недавно она сама ненавидела людей, которые останавливались и смотрели на неё с откровенным любопытством. Но Надя тут же решила, что она не любопытничает, а только хотела сравнить свои прежние ноги с ногами этой девочки. Сравнить? Но ведь девочка этого не знала. И Надя пошла к ней в палату. Открыла дверь и увидела: сидит новенькая на своей постели и куксится. А как посмотрела на Надю, ещё больше съёжилась, – наверное, подумала: «Вот настырная, и что ей надо?»

Подошла Надя к девочке и сказала:

– Посмотри-ка на мои ноги, только представь их без аппаратов. Прямые?

– Прямые, – тихо ответила она.

– А они гораздо кривее твоих были.

– Правда? – неуверенно произнесла новенькая и спросила: – А тебе очень больно было?

– Совсем нет, – ответила Надя и вспомнила слова нянечки Нины. – Во время операции ты ничего не чувствуешь, чего ж бояться.

– Я не боюсь, – с дрожью в голосе проговорила новенькая.

Надя улыбнулась и подумала: «Как верно главный доктор про всех нас сказал: «отважные трусишки». Новенькая сейчас очень похожа на такого трусишку. Говорит, ничего не боюсь, а сама трясётся, как пойманный зайчонок. И чтобы успокоить девочку, Надя наклонилась к ней и тихонько сказала:

– Наш главный доктор – волшебник. Пришёл ко мне после операции, посмотрел пристально, и я сразу на шесть сантиметров выросла.

– Ой! – коротко ойкнула новенькая. – Как же это?

– Вот так! – улыбнулась Надя. – До операции была одного роста с подружкой, а после стала на полголовы выше.

Новенькая заглянула Наде в глаза: не шутит ли? И спросила:

– А я после операции вырасту?

– Обязательно! – заверила её Надя. – Тебя как зовут?

– Майка, – ответила новенькая и в первый раз улыбнулась. Значит, Надя немножко успокоила ее.

Глава двадцать седьмая. Полезный обман

Прошло несколько дней, и главный доктор сделал Майе операцию, точно так же, как Наде. И уже не спрашивал согласия её мамы.

«Значит, новый метод вступил в силу», – обрадовалась Надя.

Вставать Майе велели тоже на второй день после операции.

Подняли её врачи с кровати, поставили на ноги, а Майя вся как задрожит, заплачет и обратно в кровать повалилась. И кто бы к ней после ни подходил, всем кричала:

– Не могу я ходить, не могу! Мне очень больно! – Даже главному доктору сказала: – Я сама хотела встать, можете у Вероники Ивановны спросить, а мне так больно стало, что не могла вытерпеть. Теперь встану, когда больно не будет.

Кирилл Андреевич посмотрел на неё и сказал:

– Сама боль не пройдёт. Надо её прогнать. Сегодня, так и быть, полежи, а завтра поднимайся. – И ушёл. А утром на важное совещание уехал.

Обрадовалась Майя и на другой и на третий день не вставала.

Убедилась Вероника Ивановна, что никакой силой не поднять Майю и дала распоряжение пристроить к её кровати два турника с кольцами и шнурами, чтобы Майя могла разрабатывать ноги в кровати. А то залежится, и коленки перестанут сгибаться.

С грехом пополам Майя решилась разрабатывать колени, а ходить ни в какую не соглашалась.

Услышала Надя этот разговор и задумалась. Вспомнила, что ей главный доктор после операции говорил: «Если не будешь помогать себе поправляться, то осложнишь течение болезни и мне помешаешь утвердить новый метод операции». А ведь Майю так же, как меня, оперировали. Значит, и она может помешать доктору».

Пришла Надя к Майе в палату и рассказала всё про себя. А на Майю никакого впечатления не произвела. Заладила она одно, как попугай: «Не могу вставать, мне больно!» – и больше знать ничего не хочет. И мама Майи ужасно расстроилась. Даже заплакала. Тут-то Наде и пришла в голову одна мысль. Когда мама Майи пошла домой, Надя остановила её и рассказала, что придумала.

А на другой день вот что произошло: ко всем оперированным девочкам мамы пришли, а к Майе – нет.

Ждала-ждала её Майя, а как до конца посещения осталось полчаса, не выдержала и захныкала:

– Почему ко мне мама не идёт, что с ней случилось?

– Может, твоя мама живёт за рекой, – предположила чья-то бабушка, – а за последние два дня река так разлилась, что все мосты затопила. Вот она и придти не может.

– Нет, – возразила Майя, – моя мама живёт совсем близко.

– Ничего с твоей мамой не случилось, – сказала Майе дежурная сестра, была она здесь, но ей не выписали пропуск.

– Почему? – спросила Майя. – После операции ко всем мам пускают.

– Пускают, но за делом, – сказала сестра, – помочь детям ходить на аппаратах или погулять с ними. А ты ведь у нас лежачая. Напиши маме записку, как себя чувствуешь, и я ей передам.

Майя насупилась. Помолчала немножко, а потом спросила:

– А если я встану с постели, маму пустят?

– Если поднимешься, так мы сейчас же ей разрешение получим сюда прийти. Пусть поможет тебе по коридору ходить, – вмешалась в разговор нянечка Нина.

Поворочалась Майя ещё немножко на кровати, посмотрела на часы и сказала:

– Помогите мне подняться. Я хочу маму в коридоре встретить.

Только вместе с нянечкой в коридор вышла, а мама уже её дожидается. Увидела её Майя и с радости чуть костыли не выронила. С этого раза она и стала подниматься. А когда главный доктор из командировки вернулся, Майя его уже сама, без посторонней помощи, в коридоре встретила.

Глава двадцать восьмая. «На память»

Узнал главный доктор, как Майю подняли на ноги, и сказал Наде:

– Напиши об этом заметку в больничную стенгазету.

– Как? – удивилась Надя. – Ведь тогда Майя узнает, что мы её обманули.

– Ты напиши о том, как важно подниматься и тренировать ноги, чтобы не было никаких осложнений. А в пример приведи Майю, которая избавила себя от дополнительной операции, и ещё одну девочку, у той от недостаточных тренировок перестала сгибаться коленка, и я делал ей операцию ещё раз.

Надя написала такую заметку, а Варя, как узнала об этом, сказала всем девочкам:

– Давайте напишем в больничную стенгазету заметку о нянечке Нине. Расскажем всем, какая она добрая и ласковая.

– И украсим эту заметку фотографией Ниночки, – добавила Олечка.

– А где мы возьмём её? – спросила Галя-Цибуля. – Если спросим у нянечки, она сразу догадается.

– Нет, нет, спрашивать ничего не надо, – предупредила Варя.

Думали-думали девочки и решили так: пусть попросит у нянечки Нины фотокарточку та девочка которая скоро выписывается домой. Будто бы себе на память. Но делать это не пришлось.

После тихого часа к Джаннат Шамхаловой пришли родители. Отец Джаннат приехал на несколько дней, чтобы поговорить с врачами и повидаться с дочкой. У него с собой был фотоаппарат «Зоркий». Отец Джаннат как вошёл, так в их палате сразу стало тесно – до того он огромный. Всё у него было большое: лицо, плечи, руки. А голос громкий такой, точно он не говорил, а грохотал. При этом у него раздувались и будто росли чёрные-пречёрные усы, которые сливались с его бачками, разделяя лицо на две половины: верхнюю заросшую и нижнюю голую.

Девочки сначала испугались и притихли. Но отец Джаннат оказался весёлым и разговорчивым. Он стал рассказывать дочке о свадьбе их дальнего родственника на русской девушке и тут же заявил, что у Рустама трудный, как у ишака, характер. И наверное, они не уживутся. После этого девочки осмелели и попросили его незаметно сфотографировать их нянечку. Отец Джаннат тут же защёлкал фотоаппаратом. Он снял девочек вместе и отдельно. Для отвода глаз снял вредную дежурную сестру, а уж за ней нянечку Нину, которая была всех нужней. Нянечка стеснялась и не хотела фотографироваться. И отцу Джаннат пришлось снять её вместе со всеми девочками. Он сделал несколько снимков. А один раз навёл объектив так, что в нём крупным планом получилась одна нянечка. Через день отец Джаннат уехал, а фотокарточки прислал немного погодя.

На всех снимках нянечка получилась как живая: застенчивая и добрая. Для стенгазеты девочки выбрали самую весёлую карточку. А под ней решили написать Надины стихи. Помните их?

 
Все-все девчонки
И все мальчишки
Крепко дружат с ней,
С нянечкой нашей,
С Ниночкой нашей
Всем нам веселей!
 

Глава двадцать девятая. Первое занятие

Вошла как-то Надя к себе в палату и видит, что Варя обёртывает в газетную бумагу свои учебники.

– А у тебя все учебники есть? – спросила Варя Надю. – Ведь через неделю первое сентября.

– Батюшки! – всплеснула руками Надя. – Я же всё дома оставила.

– Пиши письмо, чтоб скорей выслали, – подсказала ей Варя. – А галстук пионерский у тебя есть?

Надя тут же скисла. По возрасту она уже должна быть пионеркой, но, когда принимали в пионеры их третий «Б», Надя лежала с температурой и не могла прийти в школу. Только выучила торжественное обещание. Вот её и не приняли.

Надя рассказала об этом Варе.

– Примут ещё, – утешила её подружка, но у Нади всё равно сильно испортилось настроение.

Тут вошли в палату остальные девочки и тоже стали говорить о первом сентябре – школьном празднике знаний.

– Я юбку плиссированную надену, – похвасталась Джаннат и вспомнила: – Мне в марте операцию делали, как раз в конце четверти. Я думала, что Вера Яковлевна больше меня не спросит, а она даже контрольную через день после операции писать заставила. Совсем нас больными не считает.

Джаннат не сердилась. Она сказала об этом даже с гордостью за свою учительницу. А Галя-Цибуля не поняла её и стала жаловаться:

– Мне когда на голени операцию сделали, Bеруня всего неделю со мной не занималась. И потом всё-всё наверстать велела.

– Я первого сентября две красные ленточки в волосы вплету, – сказала Олечка, – и октябрятскую звёздочку приколю.

Надя подумала и предложила:

– Давайте попросим, чтоб мамы цветов достали. Мы палату украсим и учительнице подарим.

– Давайте! – охотно согласились девочки. – С цветами наряднее будет.

Но девочки не сообразили и не предупредили мам, чтобы цветы они принесли накануне. Ведь учительница придёт к ним сразу после завтрака, а мамы – только после тихого часа.

Вера Яковлевна так и пришла. С десяти до двенадцати у неё в школе было два свободных урока. Пришла и сразу сообщила приятную новость:

– Теперь вы четвероклассницы и будете заниматься по новым программам, а поэтому, кроме меня, к вам будут ещё учителя ходить по природоведению и математике. – Вера Яковлевна была невысокая, худенькая, с очень добрыми, внимательными глазами и таким же тихим, чуть глуховатым голосом. Девочки быстро разложили на тумбочках обернутые в бумагу учебники. А Надя – одни тетради. Её учебники были ещё в дороге. Папа звонил по телефону, что отправил их авиабандеролью. Учительница посмотрела на девочек и неожиданно сказала:

– Уберите всё в тумбочки. Сначала давайте подкрепимся.

Она отстегнула у своей хозяйственной сумки замок и начала выкладывать целлофановые мешочки и разные баночки, объясняя при этом:

– Печенье домашнее. Вчера специально для вас испекла, послаще и посдобнее. Вы у меня большие сластёны. И компот из слив сама варила. Я магазинный не люблю. Но начните с творога с сахаром. Он вам для здоровья нужен.

Девочки съели творог, компот и печенье. Всё было очень вкусное. Наде тоже хотелось съесть всё и даже облизать блюдце из-под компота, как это сделала Олечка. Ведь Вера Яковлевна так старалась для них. Но Надя съела только одно печенье и две компотных сливки. Больше нельзя. Надо худеть. К тому ж совсем недавно был завтрак.

Когда угощение исчезло, Вера Яковлевна сказала девочкам:

– Я думаю, что заниматься в этом году вы будете так же хорошо, как в прошлом. – Она обернулась к Наде и продолжала: – Я была довольна твоими подружками. Даже в классе их в пример ставила. Ведь у нас с вами не было случая, чтобы кто-то не выучил урок. А в школе у меня такое частенько случается. Особенно в начале учебного года.

– Погода ещё хорошая, вот уроки и не идут в голову, – сказала Надя, вспомнив своего одноклассника Димку, про которого в их отрядной стенгазете был фельетон под названием «Каникулы продолжаются». Наде о нем одноклассницы рассказали. А Вера Яковлевна подумала, что Надя высказала своё мнение, и нахмурилась:

– Всему своё время. А хорошо ответишь, так гулять веселее. Я как-нибудь приведу к вам своих лентяев. Пусть им, глядя на вас, стыдно станет, А теперь давайте заниматься. – И она начала урок русского языка с повторения. Вспомним старое, так легче в новом разберёмся…

Как только Вера Яковлевна ушла, девочки сильно огорчились:

– Так хорошо придумали с цветами, и ничего не получилось! – заохала Галя-Цибуля. – Теперь она на нас обидится.

– Вот уж нет! – возразила Варя. – Вера Яковлевна очень справедливая и добрая.

– Она одинокая? – спросила Надя.

– Что ты! – замахала руками Джаннат. – У неё уже двое внучат. Оба мальчика.

– Она их приводила к нам во двор, ещё весной, – добавила Варя. Смешные они такие, глазастые…

– Так чего ж она нам столько всего принесла? – удивилась Надя. – Отдала бы всё лучше внукам.

– Внуки, наверное, ещё вчера всего напробовались, – предположила Галя-Цибуля.

В палату вошла «Стиральная машина» и, пыхтя, объявила:

– Ваши мамы внизу с Верой Яковлевной встретились. Она к выходу, а они навстречу с цветами.

– Вручили? – воскликнула Джаннат Шамхалова.

– Преподнесли, – степенно ответила нянечка.

– И зря! – неожиданно высказалась Галя-Цибуля. – Вера Яковлевна подумает, что они к ней подлизываются.

– Ерунду говоришь! – оборвала её Вера. – Вот когда на Восьмое марта твоя мама духи ей хотела от себя подарить, было на что обижаться. А сегодня наш общий праздник.

– Она вашим цветам обрадовалась и «спасибо» велела передать, заключила «Стиральная машина».

– А помните, девочки, как двадцать второго апреля нам из городского садоводства две корзины цветов прислали? – спросила Варя.

– Там чья мама работала? – поинтересовалась Цибуля.

– Никто там из наших мам не работал, – возразила ей Варя, – просто садоводы захотели порадовать нас.

– И мы сегодня обрадовали Веру Яковлевну! – захлопала здоровой ладошкой о подушку Олечка. – И мы!