Текст книги "Боевой режим"

Автор книги: Юрий Гутян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

На авианосец «Адмирал Кузнецов» я пришел с должности руководителя полетов. Как это часто бывает при проведении организационно-штатных мероприятий «по личному согласию» пришлось занять нижестоящую должность. На этот раз я скатился до должности Старшего Офицера по Управлению в Зоне Боевых Действий противолодочной авиации.

Помню, как ошеломили меня эскадринские кадровики сообщением, прочитав название моей должности в Афганистане, что на «Кузнецове» мне предстоит служить в Группе Боевого Управления. Тогда я от удивления не сдержался и спросил: «Что, мне опять нужно будет по горам с радиостанцией лазить?» Их ответ заставил ещё сильнее удивиться: «Нет. Нужно будет подводные лодки искать». Наверное, в их представлении это примерно одно и тоже, если в названии должностей присутствуют две одинаковых аббревиатуры – ГБУ. Согласился. А что мне оставалось ещё делать? Из уже независимой Эстонии я приехал в Североморск по предписанию департамента миграции «покинуть территорию Эстонской республики в двадцать четыре часа», со свидетельством о депортации и командировочным предписанием в зубах и семьёй в машине, которая уже неделю заменяла нам дом. В таких условиях и дворником согласишься работать, лишь бы остаться в армии. Особенно если есть возможность получить жилье и хоть как-то пристроить собственную семью….

В момент моего прибытия А.В. Турилин был ещё капитаном третьего ранга и служил на авианосце помощником командира корабля по боевому управлению. Александр Васильевич очень тактично дал мне возможность сначала решить семейные проблемы, обжиться в совершенно необычной для меня корабельной среде, где даже такие элементарные понятия, как «сход», «трап», «кубрик», «боевой пост», обыденные для моряка, мне, совершенно сухопутному человеку, казались непонятными или были знакомы только по приключенческой литературе, прочитанной в далёком детстве.

Новая должность для меня оказалась совершенно новым делом. О тактике противолодочной авиации, тактике соединений авианесущих кораблей я имел довольно смутное представление. Постепенно пробелов в знаниях становилось всё меньше и меньше, и на еженедельных тренировках противолодочных расчетов я стал чувствовать себя уверенно.

Долго оставалось для меня белым пятном использование корабельной АСУ (автоматизированной системы управления). Противолодочных задач перед авианосцем, недавно введенным в силы постоянной готовности, пока не ставили, и это дало мне резерв времени для изучения технических описаний различных корабельных систем и комплексов.

Однажды, во время очередного противоаварийного осмотра и проворачивания оружия и технических средств на КП АГ (командный пункт авиационной группы), где размещался основной пост управления противолодочной и взаимодействующей авиации спустился капитан третьего ранга Турилин.

– Всё, мужики, лафа закончилась, – Александр Васильевич с демонстративно громким шлепком бросил на планшет «Руководство по боевому использованию АСУ», – теперь будем лодки искать! Учения состоятся через полторы недели.

И пошло, поехало! Целыми днями мы мучили аппаратуру, а она нас, пока, наконец, не осталось позади зачётное корабельное учение по поиску, обнаружению, слежению и уничтожению подводных лодок, которое вице-адмирал Доброскоченко, бывший в то время командиром нашей эскадры, оценил на «хорошо» – это было высшей оценкой из его уст.

Впереди маячила четырехмесячная боевая служба в Средиземном море. Это тебе не учения в Баренцевом море. Основные тактические приёмы и возможности корабельной аппаратуры были освоены ещё до выхода с базы. Но ведь нельзя же действовать по шаблону! Эту премудрость я усвоил на своей шкуре ещё во время моей службы в Афгане.

На контрольном выходе, после учений, при всяком удобном случае мы с моим напарником, Игорем Копченко (Игорь попал в противолодочники, как и я – по организационно-штатным мероприятиям, после сокращения своего истребительного полка, когда-то несшего боевое дежурство у самой нашей государственной границы), «доставали» различными вопросами нашего старпома и А.В. Турилина.

На самой боевой службе нам действительно пришлось попыхтеть. Если бы не мои однокашники штурманы-вертолётчики Владимир Зюбанов и Юрий Заярный, то пришлось бы нам туговато. Они щедро делились с нами своим богатым практическим опытом.

На той боевой мы не только много работали, но и было достаточно времени для отдыха и познания нового. Сирия, Мальта, Тунис с их необычными пейзажами и радушными хозяевами забудутся нескоро.

Находясь на сходе в сирийском городе Тартус, я был так поражен тем, что окружающее меня у хода в порт сильно напоминало Афганский Джелалабад, что непроизвольно бросил назойливому пареньку, крутившемуся у наших вещей: «Буру, бача!» (отойди, пацан), чем его совершенно озадачил и рассмешил самого себя и стоявшего рядом со мной подполковника Пшенко. «Ну, сосед, ты даёшь!» – только и смог он произнести, вытирая слезы, выступившие на глазах от смеха.

Мы с Алексеем Григорьевичем в то время жили в одной каюте. Общих точек соприкосновения, несмотря на возраст, оказалось довольно много. До службы на авианосце он был начальником штаба полка где-то в Молдавии, а в далёком тысяча девятьсот восемьдесят первом году ему довелось полетать в небе Афгана.

Как часто, почему-то по ночам, мы в беседах уносились в страну, разделившую всю нашу жизнь кровавой полосой на две части: это было до Афгана, а это – после.

В такие моменты мгновенно выкуривалась на двоих пачка сигарет. Алексей рассказывал, как они летали, как им жилось в Баграме, где ему суждено было побывать, а однажды удивил, сказав, что на канал, проходящий невдалеке от наших сторожевых застав, они любили ходить на рыбалку, причем из оружия был иногда только один пистолет ПМ, валявшийся где-то в кармане.

Я рассказывал, что до сих пор не могу забыть картину, увиденную в горах Алихейля – на краю кишлака стояла самая обыкновенная украинская хата с когда-то белоснежными стенами и соломенной крышей. Кто и когда построил её? Какова судьба хозяина? Врядли об этом можно теперь узнать.

Мы жадно ловили слова друг друга, и всё вспоминали и вспоминали дни нашей молодости….

Перелёт.

Очнувшись от воспоминаний, словно ото сна, я взглянул на полётную палубу. Самолёты со сложенными крыльями, вертолёты со сложенными лопастями заполнили полётную палубу словно птицы, собирающиеся в стаи, чтобы лететь из жарких стран в родные края. Они задумчивы и горды в осознании предстоящего перелёта и, кажется, совершенно не замечают копошащихся вокруг техников и даже находящихся неподалёку лётчиков. Весь их вид говорит: «Домой! Мы летим домой!»

Взметнулись ввысь две зелёных ракеты, обозначив начало полётов. На четвертой вертолётной площадке запустился наш спасатель – вертолёт КА-27ПС. Его винты начали своё стремительноё вращение, образовав над фюзеляжем два сверкающих диска. Воздух наполнился рёвом двигателя и свистом лопастей. Прошло совсем немного времени, и этому шуму стали вторить ревущие двигатели палубных истребителей. Казалось, сам воздух стал вибрировать от этого страшного шума.

Спасатель, выполнив контрольное висение, взлетел, и, заложив крутой вираж, занял положенное ему место по правому борту.

К третьему старту подрулил Су-33, приостановился, словно собираясь с мыслями, и занял стартовую позицию, упершись в задержники своими шасси. Синхронно поднялись секции газоотбойного щита. Самолёт разложил крылья и, взревев на форсаже двигателями, стремительно рванулся к трамплину. Словно ловчий сокол, с головы которого сдёрнули колпачок, истребитель промчался по трамплину и унёсся в небесную высь.

Второй, третий, четвёртый Су-33 взмыл в воздух. Через несколько минут в эфире раздался голос командира полка: «Группа в сборе!» и четвёрка истребителей на предельно малой высоте четким строем прошла по левому борту авианосца, отсалютовав нам на прощанье отстрелом противоракетных тепловых ловушек.

Вот уже вторая, третья, четвёртая группы, повторяя манёвр командира, ушли к себе на аэродром. Пришла очередь и корабельных Су-25 собраться в стаю стальных хищных птиц, чтобы улететь на родной аэродром, покачав, прощаясь, крыльями. Проводив их взглядом, я тоже мысленно попрощался с ними: «До свидания, друзья! Счастливого вам пути и до скорой встречи!»

Полётная палуба авианосца и вертолётные площадки кораблей нашего ордера оказались во власти вертолётчиков. Словно нехотя вытягивают тягачи КА-27 и Ка-29 на вертолётные площадки «Адмирала Кузнецова». Разложив лопасти и запустив двигатели, все ждут разрешения на взлёт. Наконец прозвучала долгожданная команда, и противолодочники, сделав прощальный круг, ушли на берег. Счастливого вам пути! Мы не прощаемся, а говорим: «До свидания!», ведь вы ушли от нас, чтобы вернуться к себе на аэродром для небольшого послепоходового отдыха, а потом вас, как и нас снова встретит море….

Опустела полётная палуба. Только один КА-27ПС сиротливо стоит зашвартованный на вертолётной площадке, заправленный и готовый к вылету туда, где потребуется помощь спасателей. Экипажи заступили в дежурные силы уже не для обеспечения наших полётов, а для поисково-спасатльного обеспечения главной базы Северного флота. Они останутся с нами до завтра и улетят на аэродром, как всегда, только после того, как наш авианосец станет на рейде Североморска.

А на КДП видимых изменений нет. Группа руководства полётов всё также находится на рабочих местах, хотя давно уже прозвучал доклад Руководителя Дальней Зоны: «Группа 725-го под управлением «Прудка». (Прудок – позывной берегового аэродрома, куда ушли наши вертолёты). Это старая, давно сложившаяся традиция – не покидать рабочих мест и не расслабляться до поступления доклада о посадке крайнего нашего летательного аппарата на аэродроме.

Зазвонил телефон на столе у диспетчера. Прапорщик Пирогов, немного поговорив и что-то записав в своём журнале, специально громко, чтобы слышали все остальные, доложил Руководителю Полётов: «Посадка 728-го на «Прудке» в 12.37 Москвы».

На лицах моих сослуживцев засияли радостные улыбки, послышался смех, шутки.

– Да тихо вы! – Развернулся в своём кресле подполковник Голубев. Сегодня работает его расчет. Сергей Николаевич поднёс к губам микрофон корабельной трансляции. – Ходовой пост, руководителю полётов!

– Есть Ходовой Пост, командир корабля. – Послышался спокойный голос капитана первого ранга Шевченко.

– Товарищ командир, руководитель полетов подполковник Голубев: группа 725-го произвела посадку в на своём аэродроме в двенадцать часов тридцать семь минут. Наш спасатель зашвартован на шестой площадке. Прошу дать команду об окончании полётов.

– Есть!

С обходного мостика послышался хлопок выстрела, и взметнулась ввысь красная ракета.

По корабельной трансляции прозвучала команда: «Полёты закрыты. Материальную часть – в исходное».

Вахтенный офицер (судя по голосу, это был В. Протасевич) подал команду таким обыденно невозмутимым голосом, словно окончание лётной смены, когда все самолёты и почти все вертолёты после боевой службы перебазируются с кораблей на аэродромы – явление самое заурядное.

На КДП сразу же стало шумно. Уже нет необходимости сдерживать свои эмоции.

Мы идем домой!

Адмиральский час.

Тишину в каюте разорвал резкий звонок телефона.

На корабле сейчас послеобеденный отдых, или, как говорят на корабле «адмиральский час» – время, когда все, кто не на вахте, предоставлены сами себе и обычно используют, чтобы уйти в царство Морфея, или, если сказать по-простому – хорошенько выспаться. Считается, чуть ли не оскорблением, если побеспокоить кого-либо в это время.

Распорядок дня в ВМФ отличается от распорядка дня в сухопутных войсках тем, что «отбой» во флоте происходит на час позже, но зато после обеда предусмотрен часовой «послеобеденный отдых». Ещё есть одно отличие – рабочий день начинается в 7.30.

Первых полгода своей службы на корабле я ворчал по этому поводу, на что Валера Терещенко, мой однокашник, который в свое время тоже служил на «Адмирале Кузнецове» уже давно, так как его полк расформировали раньше моего, в шутливой форме отвечал: «Юра, ты не понимаешь своего счастья: у тебя на рабочем месте (он имел в виду мою каюту) есть кровать, на которой тебе положено по распорядку дня спать даже днём!»

Кто же так настойчиво беспокоит?

– Слушаю! – Я нехотя снял трубку и представился.

– Станиславович, это Горшков. – В голосе Андрея, вечно невозмутимого и спокойного, слышалось возбуждение и какое-то недоумение. – Представляешь, я крутился на ФКП (флагманском командном пункте), и вдруг вспомнил, как мы говорили с тобой, что неплохо было бы поздравить Валеру Терещенко с нашим юбилеем. Я вызвал его на связь, поздравил от своего и твоего имени. Кстати, прими и его поздравления.

– Спасибо, – нетактично прервал я.

– Это ещё не всё. Только окончили переговоры, как с Ходового раздался голос Коня: «Горшков, зайдите ко мне в каюту!» Ну, думаю, влипли. «Засветились» по полной схеме. Теперь врядли удастся вечером спокойно посидеть и отметить наш юбилей – будут контролировать. Поднимаюсь к нему в каюту, а Владимир Григорьевич тепло так поздравил и, узнав, что на борту из однокашников ещё Николай Соколовский и ты, просил вам передать свои поздравления, наилучшие пожелания, а потом выделил бутылку Московского коньяка и своих запасов…. Чудеса!

– Вот это – номер! – Я задумчиво почесал затылок. – Знаешь, Андрей, удивил ты меня. Обычно вице-адмирал Доброскоченко за пьянку очень сильно «порет», а тут такое…. Кстати, а Соколовский разве не ушел на берег?

– Нет. Его оставили старшим в авиагруппе. Видел его минут двадцать назад. Злой ходит, как собака. Техников гоняет…, но это ещё не всё.

– Что он сотворил? – Нахмурился я.

– Да не в Соколовском дело! Представляешь, подхожу к своей каюте, а меня кок с салона флагмана поджидает, мол, хочу для вашей компании торт испечь, так не уточните ли время к какому его вам принести. Я сказал, чтобы нёс к 22.00. Нормально?

– Я думаю, что нормально. Ты ведь раньше всё равно не освободишься. Хотя погоди: ближе к вечеру уже будет ясно, чем будем заняты. Давай сделаем так: в 21.00, на вечернем чае уточнимся, а если что изменится в планах координально, то созвонимся через оперативного дежурного.

– Ну, тогда – до вечера! – Горшков положил трубку.

Приятные новости, нечего сказать. Сон как рукой сняло. За иллюминатором далеко на горизонте маячили какие-то прибрежные скалы. Может это уже полуостров Рыбачий? Тогда мы уже почти дома.

Я забрался на койку, чтобы своей возней не разбудить своего соседа. Уж больно сладко он посапывает за шторкой. В голову полезли всякие мысли, как иногда бывает в день Рождения.

Двадцать лет прошло после выпуска из училища. Двадцать лет назад я впервые надел парадный китель с золотыми офицерскими погонами. Кажется, что это было совсем недавно, и годы пролетели, как один день. Но как много вместили в себя они!

Первый гарнизон, первая квартира, счастье рождения дочери и… бесконечные полёты, приносящие радость оттого, что занимаешься любимым делом.

Потом был Афганистан: слёзы расставания, первые боевые, кровь, боль, горе и смерть. Но были там и красота гор и долин, близкое ночное небо с переливом самоцветов звёзд, и тёплые встречи с однокашниками, новые друзья. Удовлетворение от хорошо выполненной работы и крепкое рукопожатие в знак благодарности, и, наконец, долгожданная встреча с женой на пороге родительской квартиры после почти полуторагодичной разлуки….

Что же было дальше?

Второе знакомство с дочерью, для которой папа за пятнадцать месяцев его Афгана стал пришедшим письмом или пролетевшим в небе самолётом. Трудное возвращение в гарнизон с горьким осознанием того, что ни ты, ни твой богатый опыт никому, кроме старых друзей не нужен. Обидная фраза: «Я вас туда не посылал». Мысли о том, что тебя и твоих братьев-«афганцев» никто не понимает в этой, вдруг ставшей совсем дугой стране, которую ты, не смотря на обиду, по-прежнему любишь и считаешь своей Родиной.

Но, твоя Родина под названием СССР, уже после того, как ты научился жить с болью от непонимания и сплошного потока «чернухи» на самые сокровенные для тебя понятия «честь», «долг» и «армия», вдруг развалилась на множество больших и маленьких стран, некоторые из которых оказались для тебя вдруг совсем недружественными.

Край твоего детства, как и вся Украина со всеми родственниками и предками, жившими столетиями в её городах и сёлах вдруг стала «заграницей». Ты в качестве офицера ей тоже оказываешься ненужным, а если бы вдруг и понадобился, то не можешь скривить душой и ещё раз принять Присягу, потому что это противоречит твоим жизненным принципам.

И снова полёты, полёты, полёты, очередные звания и новые должности уже в Российской Армии, которая стала правопреемницей воспитавшей и вырастившей тебя Советской Армии. Родной полк становится морским, да ещё и гвардейским, и ты с невольным трепетом прикручиваешь к кителю, который вдруг стал чёрным и называется уже по-флотски «тужуркой», гвардейский значок и привыкаешь к тому, что тебя стали называть гвардии капитаном, а позже и гвардии майором.

Проходит четыре года, и на митинге, организованном по случаю расформирования полка и прощания с его боевым знаменем, проходя последний раз перед строем товарищей во главе знаменной группы, внезапно, по воле сердца, подаёшь команду: «Развернуть знамя части!», и слышишь, как в последний раз полощется на ветру алое полотнище 170 гвардейского морского штурмового авиационного полка. Боковым зрением видишь слезу, блеснувшую на глазах командира и вытянувшихся по стойке «смирно» с окаменевшими лицами лётчиков и техников. В жуткой тишине, нарушаемой только чёткими шагами знаменной группы и хлопками, рвущегося из рук знаменосца под порывом внезапно налетевшего ветра боевого знамени полка, покидаешь лётное поле аэродрома….

Год службы в авиационной комендатуре – всего, что осталось от нашего полка, при ежедневной отправке четырех бортов с имуществом выводимых с территории уже независимой Эстонии тоже не был спокойным и оставил свой след в памяти. Особенно та злополучная февральская ночь, когда бойцы Кайтселита (эстонская националистическая организация) с целью захвата оружия напали и сожгли КПП гарнизона, бросив туда пару гранат, и напали на штаб, где было всего два человека – я в качестве дежурного по части и дежурная телефонистка – моя супруга Светлана. Пришлось брать в руки автомат и защищаться. Почувствовав на своей шкуре, что без боя я не сдамся, после двух неудачных попыток последователи Лесных Братьев убрались восвояси, оставив на снегу пятна крови. Знали бы они, что к имевшемуся оружию в «оружейке» был всего один магазин с патронами к АКМ и всего две обоймы к пистолету, то врядли бы я сейчас вспоминал ту темную морозную ночь….

Более десяти лет я уже служу на авианосце «Адмирал Кузнецов». За это время тоже всякого бывало….

Да, спокойными моих двадцать офицерских лет врядли можно назвать. Но я не жалуюсь, ведь выбор своей судьбы я сделал ещё в юности, подав документы в Калининское Суворовское военное училище и поступив туда….

За бортом корабля шумит волна, и слабое покачивание корабля заставляет закрыть глаза.

По распорядку продолжается «адмиральский час».

Замполит.

– Станиславович, ты – человек надёжный и проверенный, поэтому лишний раз предупреждать тебя о вреде злоупотребления спиртными напитками не нужно. – Полковник Щеглов, не глядя на меня, вносил коррективы своим каллиграфическим почерком в столбец какой-то таблицы. – За приглашение большое спасибо, но сегодня я никак не смогу прийти. Видишь сколько ещё работы нужно сделать!

Просторная, всегда чистая каюта заместителя командира корабля по авиации была увешана различными схемами, где ещё предстояло что-то подправить или внести дополнения. На его столе лежали стопками «Книжки руководителя полётов», «Медицинские книжки» всей нашей группы.

– Так что прими мои искренние поздравления с вашим юбилеем. – Сергей Михайлович вышел из-за стола и крепко пожал мне руку. – Сколько лет ты уже форму носишь?

– Двадцать лет офицерскую, четыре с лишним года курсантскую и два года суворовскую форму относил.

– Солидный стаж! – Михалыч улыбнулся.

– Конечно, до тебя мне далеко, но выслуги тридцать четыре года уже набрал.

– Догонишь ещё! Какие твои годы. Подумаешь, на семь лет всего меня младше!

– Михалыч, догонять тебя, ещё семь лет служа на корабле, – это было бы уже слишком! На «тяжёлой береговой службе» ещё бы, куда ни шло….

Мы дружно рассмеялись и ещё раз пожали руки. Служить на авианосце «старым аэродромным волкам» было трудновато, но в этой работе было что-то такое необъяснимое, что каждый раз, когда нужно было принимать решение об уходе на берег, это «что-то» заставляло отклонить очередное заманчивое предложение.

– Чего ржете, как…. – Заглянувший к нам в каюту заместитель командира корабля по воспитательной работе демонстративно опасливо оглянулся и добавил полушепотом: – Кони!

Мы расхохотались уже втроём.

– Станиславович пришел, чтобы пригласить меня к себе на юбилей, и мы вдруг выяснили, что ему, чтобы догнать меня по выслуге лет, нужно на корабле отслужить ещё целых семь календарных лет. Почему-то моё предложение его не очень обрадовало….

– Ну, ты накаркай ещё! Земляк, пошли ко мне. Видишь: человек работает, а ты его смешишь, отвлекаешь.

Николай Георгиевич Додарук, как и я, родом с Украины. Его родня живёт в Киеве, причем, совсем недалеко от родственников моей жены. Мы – ровесники, знаем друг друга уже больше десяти лет. По возможности я помогаю ему в организации различных мероприятий, а работу с подшефной школой, где обучаются мои кадеты (в свободное время занимаюсь с тремя кадетскими классами), я вообще взял на себя. С удивлением обнаружил, что возиться с детьми мне очень нравится.

– Хочешь, я подарю тебе несколько плакатов? Буквально перед выходом на «боевую» привезли из типографии. – Николай Георгиевич потянулся к чайнику, – Кофе будешь?

– С удовольствием. Какой же хохол от халявного кофе откажется!

– Ничего, я потом у тебя чаем с рулетиками отопью.

Мы снова рассмеялись. Пока Николай, как гостеприимный хозяин, колдовал над кофе, я рассматривал подарок, где наш корабль, с вертолётами и самолётами на полётной палубе гордо вздёрнутым носом-трамплином рассекает красиво пенящуюся волну. Сверху надпись: «На память о пребывании на авианосце «Адмирал Кузнецов», герб корабля и фотографии командования….

– Георгич, а тебе не кажется, что внизу нужно было сделать пояснительную надпись: «Флагман военно-морского флота России»?

– А почему «пояснительную»? – Уловив очередной подвох с моей стороны, осторожно спросил Додарук.

– Понимаешь, по гербу корабля не всякий догадается об его принадлежности, а фамилии командования: Шевченко, Рябко, Додарук – вообще запутают.

– Да ну тебя! – Николай Георгиевич пододвинул ко мне чашку ароматного кофе, – хотя, интересно получилось: сразу три украинских фамилии. И заметил же!

– Не будь я хохлом, так не заметил бы.

– Не люблю когда «хохлом» называют….

– Поговорка такая есть: «Украинцы живут в Украине, а хохлы – где лучше».

– Не будем говорить о грустном…. Ты, когда в отпуск собираешься?

– Думаю, что недельки через три. Нужно будет составление проектов приказов по подтверждению или присвоению классной квалификации проконтролировать. Я ведь, как всегда, секретарствую в квалификационной комиссии.

– Рассчитывай, что уедешь позже. Скорее всего, через неделю после захода в базу снова в моря пойдём. Будем испытывать новый самолёт. Завтра всё точно станет известно….

Посидеть в спокойной обстановке удалось недолго. Не успел я допить свой кофе, как в каюту один за другим стали заходить заместители командиров боевых частей.

– Николай Георгиевич, разрешите идти? – спросил я официально. В присутствии подчиненных нужно всегда соблюдать субординацию.

– Идите! – Серьёзно ответил Додарук, а в его глазах мелькнула смешинка – он заметил, что подаренные плакатики я держал так, что мой указательный палец показывал на три фамилии командования нашего авианосца.

Юбилей.

Каюту, где временно проживают представители различных штабов, авиагруппы или всякие прикомандированные на период боевой службы, отличить от каюты члена экипажа можно безошибочно, стоит только заглянуть туда. Редко кто из этих лиц оставляет своё временное жилище в том виде, в каком получили его от настоящих хозяев. В лучшем случае появляются на переборках различные плакатики, на секретерах и столах различные салфеточки, различные кофейники, чайники, а в худшем случае к новому своему жилью относятся так, как к комнате в какой-то задрипанной общаге, где предстоит провести месяц командировки. Люди разные бывают.

Корабельным офицерам тоже нравится уют и хочется какого-то разнообразия среди казенного интерьера. С первых дней службы и жизни на «Кузнецове» каюта понемногу начинает захламляться различными излишествами в виде календарей на переборках, всяких безделушек, дополнительных, порой, не проверенных местными электриками и незарегистрированных электроприборов. Но проходит время, и приобретённый опыт начинает подсказывать, что аскетический образ жизни более спокоен, а главное – безопасен.

От тупого исполнения обязанностей без какого-либо хобби, живя месяцами на корабле, можно зачахнуть. Для любимого занятия всегда есть время: кто что-то изучает, получая заочно дополнительное образование, кто увлекается различного рода литературой или музыкой, кто собирает модели кораблей или самолётов, а находятся и такие, что макраме вяжут, или носки с перчатками. Сколько людей, столько и увлечений, но только опытный взгляд по наличию и содержанию литература на книжных полках, фотографиях в рамках и незначительным мелочам может определить увлечения хозяев. Бытовые излишества или официально зарегистрированы, или спрятаны, или просто отсутствуют. Ведь любой дополнительный электроприбор – один из источников опасностей, которых на корабле и так хватает.

Каюта, где жил мой однокашник, относилась к первой категории кают, выделенных для проживания командировочных на время боевой службы. На переборке висела пара плакатов юмористического содержания, распечатанных при помощи принтера, а на самом видном месте стояла явно незарегистрированная и непроверенная местными электриками на предмет сопротивления изоляции кофеварка.

Праздничную атмосферу и уют в своем скромном жилье хозяева создали при помощи скатерти, скорее всего привезенной ещё с берега, различных салфеток и…зажженной свечи.

В мерцающем её свете празднично сервированный стол с походными стаканчиками вместо рюмок, различными бутербродами и парой салатов выглядел особо торжественно. На секретере стоял красивый торт, а две бутылки коньяка слева и справа от него дополняли картину.

Я захватил с собой различных консервированных деликатесов, добытых у снабженцев: ветчины, заливного языка, различных паштетов и нескольких пакетов натурального сока. Начпрод авианосца, узнав о предстоящем мероприятии, расстарался на славу. Гостеприимство – отличительная черта морского офицера, в особенности офицера с «Адмирала Кузнецова».

Желающих поздравить юбиляров, то есть Андрея Горшкова, меня и Николая Соколовского оказалось довольно много. И это, не смотря на то, что кроме экипажа вертолёта-спасателя лётного состава на борту авианосца почти не осталось. Честно говоря, очень приятно было принимать от друзей искренние поздравления и пожелания, хотя и неловко было быть одним из виновников торжества.

Вечер прошел быстро, в каком-то весёлом, приподнятом настроении. Скорее всего, всё из-за того, что с каждой минутой дом становился всё ближе и ближе. И всех наших гостей вместе снами радовала перспектива скорой встречи с родными и близкими. Нет, нет, да и возвращался кто-то из присутствующих к этой волнующей всех теме.

Ближе к ночи, когда гости разошлись, мы быстренько навели порядок в каюте, и уже втроем, тесным коллективом однокашников, пошли к Соколовскому, прихватив с собой остатки торта. Конечно, поздравления друзей и сослуживцев – вещь приятная, но как-то неудобно было при них вспоминать некоторые наши курсантские дела.

Много приятных слов я услышал в адрес своего отца, ведь именно он был командиром роты у них на выпускных курсах. Уважали его курсанты, уважают, помнят и сейчас его выпускники. Пока я учился, отец часто интересовался у меня, есть ли у него какое-нибудь прозвище?

Какого-либо другого, кроме как «Батя» я не знал, но почему-то стеснялся ему сказать. По молодости, наверное, а недавно, в отпуске выяснилось, что отец узнал своё прозвище на выпускном вечере у моих однокашников.

Я выпускался в другой роте. Ещё на первом курсе меня списали с лётной работы из-за врачебной ошибки или моральной нечистоплотности проверявшего меня окулиста – уже трудно найти причину. Но «проблемы» со зрением у меня начались, как только мой отец вернулся обратно в ВВВАУШ после службы в Южной группе войск (Венгрия). На ежегодной врачебно-лётной комиссии вот уже который год я показываю отличное зрение, но не летаю.

С детства бредил небом и морем, мечтал быть подводником или лётчиком. Не получилось. Попав служить на Северный Флот, на авианосец «Адмирал Кузнецов», я стал совершенно неожиданно для самого себя противолодочником. Семь лет отдал этому делу и, честно говоря, ужасно завидовал тем, кто поднимается в небо, хотя и успел полюбить свою новую работу.

Пообщаться долго не получилось – Андрея Горшкова нашли и здесь, и он ушел решать какие-то, не решаемые без него вопросы, посокрушавшись на прощанье, что о многом мы так и не успели поговорить.

Засобирался, было и я, но Николай попросил ещё задержаться. В каюте он остался совершенно один. Его сосед улетел на берег. Мне тоже спать не хотелось, и мы стали обсуждать тему отпусков. В беседе неожиданно выяснилось, что летом мы бываем почти рядом: он отдыхает в городе Лубны, а я – в селе под Гребёнкой, что на Полтавщине. Там расстояния-то всего километров тридцать. Оба предпочитаем ездить в отпуск на машинах. И почему до сих пор мы не говорили об этом? Сразу же было решено, что следующим летом, если повезёт, обязательно нужно будет созвониться, встретиться и организовать совместную рыбалку, или что-то подобное в этом роде.

Долго Николай рассказывал о своей тёще, о том, как ему нравится отдыхать в этих местах.

Я рассказал, что у меня с этими местами тоже много связывает, и вот уже двадцать лет, как я стараюсь в каждый свой отпуск навестить родственников жены, проживающих в тех краях. За столь долгий срок я там многих узнал, обзавёлся кумовьями, и меня уже принимают там как своего родного, хотя моя родня по маме живёт в Черкасской области, а по отцу в Сумской. Интересно в жизни получается: наш с родителями первый военный гарнизон назывался Великая Круча, что рядом с теми местами, где отдыхаю я теперь каждый год. Может быть, мы с моей Светланой и встречались неоднократно на шумном Гребёнковском базаре в нашем далёком детстве, и не догадывались, что совсем рядышком пробежала или даже нечаянно толкнула будущая судьба? Кто его знает!