Текст книги "Русь и Золотая Орда"

Автор книги: Юрий Федосеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 4

Лестничный порядок престолонаследия. Изгои. Родовое наместничество. Разделение Руси при Ярославичах Междоусобицы. Владимир Мономах. Причины распада Киевской Руси. Отток народонаселения

В начальный период существования государственности на Руси проблем с престолонаследием и преемственностью княжеской власти в общем-то не существовало. Из рук умирающего Рюрика бразды правления перехватил брат его жены Олег, официально считавшийся опекуном малолетнего Игоря, княжить которому довелось только после смерти своего властолюбивого дядюшки. После бесславной гибели Игоря во главе княжества некоторое время находилась его вдова, опекун малолетнего князя Святослава, – княгиня Ольга, передавшая власть своему сыну по достижении им семнадцатилетнего возраста. Осложнения начались со Святославичей, развязавших по наущению своих советчиков братоубийственную войну, победителем из которой вышел Владимир, рожденный от рабыни – ключницы Малуши. Эта распря, но уже в более крупных масштабах, продолжалась при его детях и завершилась катастрофически: потомство десяти из двенадцати Владимировичей пресеклось. Единственным правителем и владельцем Руси стал Ярослав – после него, кстати, на столетия прерывается существование целой и неделимой Руси. Причина этой трагедии заключалась в том, что князья, пришедшие на смену родоплеменным вождям, руководствовались древним порядком наследования родового старшинства, свойственным как восточным, так и западным славянам, что косвенно подтверждает славянское происхождение Рюрика.

Напомним, что род тогда состоял из отца, сыновей, внуков и т. д. Когда умирал отец, его место занимал старший сын, который становился «заместо отца» своим младшим братьям, а его собственные дети превращались как бы в младших братьев дядьев своих. Таким образом, у них появлялась гипотетическая возможность достигнуть физического старшинства и возглавить род. После смерти старшего брата «отцом рода» делался следующий по возрасту брат. Его сыновья, в свою очередь, как и сыновья старшего брата, переходили в разряд братьев дядьев своих и выстраивались в своеобразную очередь на старшинство в роде. Но если кто-то из братьев умирал при жизни своего отца, то дети его так и оставались в положении племянников и внуков и уже никогда не могли претендовать на старшинство при живых дядьях и живых двоюродных братьях. Такой порядок и был положен в основу киевского престолонаследия. Сирот этих, без вины виноватых княжичей, называли изгоями, и их будущее целиком зависело от воли великого князя или съезда князей, которые выделяли им «для прокорма» особые волости. За счет этих отчин существовали все последующие поколения изгоя. Наследовать другим князьям изгой и его потомки не могли. Первым таким изгоем стал Брячислав Изяславич, внук Владимира Святого, получивший наследственное Полоцкое княжество. Потом появились и другие «изгойские волости»: Галицкая, Рязанская, Туровская, Муромская.

Бывало и так, что изгой по воле своих дядьев не получал особой волости, а следовательно, и источников существования, в связи с чем он разворачивал «подковерную», а потом и вооруженную борьбу за свои права, но с этим мы познакомимся чуть позже.

Тем временем Киевское княжество, кроме изгойских волостей, продолжало оставаться во власти князя-отца и членов его рода, не исключенных из очереди на старшинство. Правда, сперва члены рода были всего лишь подручниками князя и выполняли его поручения по управлению землями вместо прежних посадников из числа старших дружинников. Началось это родовое посадничество при Святославе, когда он, отъезжая в Болгарию, рассадил своих малолетних детей по волостям: Ярополка – в Киеве, Олега – в Древлянской земле, Владимира – в Новгороде. Эту же практику продолжали Владимир и Ярослав.

Характерно, что распределение волостей имело четкую иерархию. Владимир, к примеру, так рассадил своих детей: в Новгород был отправлен Вышеслав (сын варяжской (?) жены), в Полоцк – Изяслав (первый сын Рогнеды), в Туров – Святополк (сын двух отцов), в Ростов – Ярослав (второй сын Рогнеды). Всеволод (третий сын Рогнеды) получил Владимир-Волынский, Святослав и Мстислав (сыновья (?) чехини) – земли Древлянскую и Тмутараканскую, Станислав и Судислав (сыновья наложниц) соответственно – Смоленск и Псков, Борис и Глеб (сыновья (?) царевны Анны) были отправлены на княжение в Муром и Суздаль. Как видим, старшие сыновья посажены в старшие города, младшие сыновья – в младшие. Освобождается старший город – в него из младшего города переходит следующий по возрасту княжич, уступая младшему брату свою прежнюю волость.

Одним из рекордсменов таких перемещений был наиболее последовательный приверженец лествичного порядка восхождения к власти Владимир Мономах, прошедший «обкатку» на Ростове, Смоленске, Владимире-Волынском, Чернигове, Переяславле, дважды уступавший право на великое, а потом и черниговское княжение своим старшим братьям.

Но таких справедливых и принципиальных поборников старины в истории Киевской Руси было не много. Преобладали алчные, властолюбивые, коварные. За примерами далеко ходить не нужно.

Святой равноапостольный Владимир пришел к власти на «штыках» наемников и через убийство своего старшего брата; будущий святой благоверный князь Ярослав, почувствовав слабину престарелого отца, сначала отказался платить ему дань, а потом, также через кровь старшего брата, сел в Киеве. К счастью для Руси, оба они, повоевав год-другой с братьями и сев на стол, восстанавливали былое единство Руси, да еще находили возможность присоединять к ней новые земли. Однако отношение Ярослава Мудрого к подвластным ему землям как к своим собственным поместьям и желание облагодетельствовать всех своих детей сыграли с ним (а вернее, с Киевской Русью) злую шутку. Умирая в 1054 году, он разделил княжество между своими сыновьями, что было расценено ими и их потомками как передача в наследуемую собственность частей бывшего единого княжества.

Первые десять лет весь княжеский род оставался доволен таким разделом и Изяслав Ярославич достаточно успешно выполнял роль «заместо отца». Скандал в «святом семействе» учинил сын старшего Ярославича Ростислав Владимирович, обделенный волостью и сбежавший в 1064 году в Тмутаракань (через два года он там будет отравлен); потом возжелал больше волостей и больше доходов Всеслав Полоцкий, умудрившийся даже посидеть на киевском престоле зимой 1068/69 года.

В 1073 году неразрешимые противоречия возникают среди Ярославичей. Святослав и Всеволод изгоняют из Киева своего старшего брата (опять старшего!), и великим князем становится Святослав. Но особенно кровавые события происходят в 1076 году после смерти Святослава: его братья (ранее изгнанный Изяслав и Всеволод), объединившись, обратили в изгоев пятерых сыновей Святослава, самым известным из которых был Олег, заложивший династию Ольговичей.

В эту свару вмешались также сыновья вышеупомянутого Ростислава и внук Ярослава Мудрого Давид Игоревич. Увы, участники этих событий задействовали в усобице все допустимые и недопустимые средства: в ход были пущены и яд, и наемные убийцы, и подкуп, и предательство. Вместо прежних варягов князья призывали на Русь поляков, венгров, косогов, половцев. Попытались втянуть в эту войну и немцев, и Папу Римского под обещание подчиниться и германскому императору, и апостольскому престолу (Изяслав Ярославич). Все это лишний раз говорит, конечно, не о государственных устремлениях князей, а об их личных корыстных интересах, это не забота об участи народа (селян и горожан), а, наоборот, пренебрежение интересами народа, это бесчеловечное отношение к людям, ибо война – всегда кровь, насилие, грабеж, полон.

Во всей этой ситуации только некоторым из князей удавалось быть заботливым хозяином своей волости, радеть за общие интересы земли Русской, стремиться защитить не только собственную казну, но и «челядина» со «скотиной». К таким исключениям, счастливым для Руси, по праву относятся Владимир Мономах и его сын Мстислав. Именно Мономаху удалось на время приостановить междоусобицу своих братьев и внести в их отношения некий порядок или, как тогда говорили, ряд. И первое, что он сделал, – так это отказался в 1093 году от киевского стола, принадлежащего ему по сумме свершенных им подвигов во славу земли Русской, в пользу своего двоюродного брата Святополка II, а в следующем году, дабы не проливать крови православных людей и «не хвалиться поганым», пошел на очередную уступку – отдал Чернигов Олегу Святославичу, приведшему на Русь половецкие полки. Тем не менее Владимир, оставаясь в тени, продолжал быть самым заслуженным и самым авторитетным князем на Руси. Это ему, еще при власти Святополка II, удалось замирить прежних изгоев Святославичей (Олега, Давида и Ярослава): в ходе их борьбы за наследство погибли в 1078 году киевский князь Изяслав Ярославич и внук Ярослава Мудрого Борис Вячеславич, а в 1096 году – и сын самого Владимира Мономаха Изяслав. Тем самым он избавил тысячи дружинников и горожан от гибели, а десятки и сотни сел и городов от сожжения. На Любечском съезде князей в 1097 году было единогласно принято решение об отчинном праве, т. е. праве сыновей наследовать то, чем владел их отец. Таким образом, Мономах положил конец борьбе за передел Ярославова наследства между его внуками. Каждый из них сел в свою вотчину, где его суверенные права ограничивались лишь совестью да боязнью гнева Божьего, а также номинальным старшинством киевского князя, кровным родством с другими удельными князьями, существовавшими между ними договорами, скрепленными крестоцелованием, да православными епархиями, подчинявшимися киевскому митрополиту. А с другой стороны, Владимир продолжил начатое Ярославом Мудрым дробление Киевской Руси на волости и уделы.

Еще одним знаковым решением съезда князей (1100 г.), инициированного Мономахом, было наказание Давида Игоревича (внука Ярослава I), виновного в ослеплении Василька Ростиславича, сразу после Любечского съезда, захвате его городов, а также в междоусобных войнах, в том числе и с самим князем киевским, в ходе одной из которых был убит сын последнего Мстислав Святополчич. Правда, наказание это было сведено всего лишь к переводу виновника трагедии из большой волости в малую (из Владимира-Волынского в Дорогобуж). Мягкость наказания объясняется тем, что уже в те времена личность каждого члена княжеской семьи являлась священной и неприкосновенной, что недвусмысленно закреплялось формулой: «Боярин за преступление платит головой, а князь – волостью». Тем не менее прецедент был создан.

Силой своего авторитета и авторитетом силы Мономах поддерживал порядок на Руси и во времена своего киевского княжения (1113–1125 гг.). Правда, занял он этот стол в нарушение лествичного права – раньше более старшей ветви Ярославичей князей Черниговских, но они были обязаны ему за участие в их судьбе на Любечском съезде. Сыграли свою роль и смута, поднятая в Киеве после смерти Святополка II, и призыв киевского веча: «Ступай, князь, на стол отцовский и дедовский». Призыв подкреплялся угрозами: если он не придет, то мятеж может разрастись, и «тогда ты, князь, дашь Богу ответ, если монастыри разграбят». Делать было нечего, да и Святославичи о своих правах на Киев открыто заявлять постеснялись. Пришлось принимать бремя власти.

Владимир Мономах был князем добрым, берег землю Русскую да и людей русских со временем беречь научился, поэтому княжение его запомнилось весьма успешной защитой русских земель от половцев. Защищался он по-разному: приходилось и «мир покупать», и половчанок брать в жены своим сыновьям, и ратиться, отбивая нападения и совершая глубокие рейды вплоть до Дона. Увы, но смуты между князьями не прекращались. Пришлось великому князю усмирять зарвавшегося Глеба Всеславича Минского, что завершилось его пленением и уводом в Киев, где Глеб Всеславич вскоре и умер (1120 г.). Потом была пря с племянником Ярославом Святополчичем, начавшаяся то ли из-за его неправильного отношения к жене своей, внучке Владимира Мономаха, то ли из-за его пропольских настроений. Закончилось все изгнанием Ярослава и смертью его при сомнительных обстоятельствах.

Но... как в том, так и в другом случае земли возмутителей спокойствия киевский князь взял под себя.

Достойными продолжателями государствообразующих трудов Мономаха стали и его сыновья Мстислав (1125–1132 гг.) и Ярополк (1132–1139 гг.). Однако если первый являлся чуть ли не двойником отца своего, то княжение второго (бездетного) было изначально обречено на смуты из-за несправедливого распределения волостей в пользу сыновей Мстислава, за этим явно просматривалась попытка установить прямое наследование княжеского стола от отца к сыну, а это ущемляло интересы младших братьев и племянников. Началась распря, которой не преминули воспользоваться набиравшие силу черниговские князья, потомки Святослава Ярославича. Бесконечные стычки то из-за Курска и земель по Сейму, то из-за Великого Новгорода серьезно ослабили Мономаховичей. В результате всех этих неурядиц Киев после смерти Ярополка (1139 г.) достается черниговским князьям. Великим князем становится Всеволод Ольгович, внук Святослава Ярославича, наделенный от природы выдающимися качествами воина и дипломата, но напрочь лишенный таких достоинств, как братолюбие и забота о смердах. Все княжение его – это беспрерывное стравливание одних с другими, подкуп третьих и манипулирование интересами всего княжеского рода.

Времена правления Мономаха и Мстислава можно по праву назвать золотым веком Киевской Руси, а вот княжение Ярополка – это уже ее увядание. Приход же Всеволода Ольговича положил начало череде новых междоусобных войн, окончательно разрушивших физическое и духовное единство русских земель. Однако прежде чем приступить к констатации трагических событий и фактов, следует зафиксировать для памяти то, чего Руси удалось добиться за эти двести пятьдесят лет – от Рюрика до Мстислава Великого, схематично показать, какой славный путь она прошла, какие великие свершения выпали на долю новорожденной нации, вобравшей в себя плюсы и минусы древних народов южных степей, угро-финнов, восточных славян, варягов-руси, какое великое (не побоимся этого эпитета) государство было создано Промыслом Божьим, отвагой князей, доблестью их дружинников и трудолюбием народа.

Итак, за это время наши предки, имевшие твердо устоявшиеся правила и обычаи родоплеменного общежития, приобретя князей, вышли на мировую арену как самостоятельный и весьма авторитетный участник международных отношений. Ранее разобщенные племена полян, древлян, вятичей, дреговичей, кривичей, лютичей и др., будучи скрепленными княжеской властью и православной церковью, стали ощущать себя единым народом, способным, с одной стороны, к мирному сосуществованию с угро-финскими племенами, а с другой – к достойному отпору кочевым ордам степняков и германо-скандинавской экспансии. Более того, гармоничное сочетание профессиональной армии (княжеские дружины) и ополчения (земское войско) позволяло осуществлять и наступательные походы на Хазарский каганат, Волжскую и Дунайскую Болгарии, в Крым и под стены Константинополя, на печенежские и половецкие вежи. Русь, первоначально ограниченная Ладогой и Новгородом, распространила свои границы от Финского залива до Черного моря, от Карпат до Северного Урала, Верхней Волги и Дона. Киев из маленького городка при речной переправе, из караван-сарая вырос в один из пяти крупнейших городов Европы.

Породниться с киевским князем считали за честь практически все королевские дворы Европы. Княжескими женами были византийские принцессы, дочери шведского, английского, венгерского, польского, чешского королей, половецких ханов. Не меньшим спросом пользовались и киевские невесты, делившие со своими мужьями троны Германской империи (Евпраксия Всеволодовна), Польского (Доброгнева и Евпраксия), Норвежского (Елизавета и Мальфрида), Французского (Анна), Венгерского (Анастасия, Евфимия и?), Датского (?) королевств.

Пиком величия и славы Киевской Руси стало венчание Владимира Мономаха императорским венцом с возложением на него короны, златой цепи и барм его деда, Константина Мономаха, присланных Владимиру византийским императором Алексеем Комнином. Так впервые мы приобрели международно признанного Царя земли Русской, и не его вина, что потомки не смогли сохранить царство, построенное их предшественниками.

А теперь о грустном.

Как мы уже говорили, в период правления детей, внуков и правнуков Ярослава Мудрого – от Изяслава Ярославича (1054–1078 гг.) до Мстислава Изяславича (1168–1169 гг.) – возникало все больше и больше противоречий. Чем многочисленнее становилась семья, тем больше появлялось поводов для взаимного недовольства и разногласий: из-за лучших волостей и более высоких доходов, из-за права участвовать в борьбе за родовое старшинство и права занять великокняжеский стол. Интересы детей, дядьев и племянников так переплелись, они столько грешили друг перед другом и перед Богом, прикрываясь благовидными помыслами, что до сих пор их практически невозможно разделить на «черных» и «белых», на добрых и злых. Даже такие общепризнанные вожди, как Ярослав Мудрый, Владимир Мономах, Мстислав Удалой, были не без греха, что же тогда говорить об изгое Олеге Святославиче, ослепленном Васильке Ростиславиче или Всеволоде Ольговиче?

Конечно, отстаивая свои интересы, князья меньше всего думали о народе, о его благополучии, о том, как сделать доставшуюся им Русскую землю процветающей и обильной, заботливой матерью проживающих на ней людей. За редким исключением, только подтверждающим правило, князей – эту элиту Древней Руси – волновало исключительно собственное благополучие. Народ для них был инструментом добывания материальных благ, оружием борьбы с противником, воинской добычей, средством платежа.

В исторических трудах можно прочитать, например, о том, как два князя поссорились из-за деревеньки домов на десять-двадцать. Каждый поднял свою дружину, позвал на помощь: кто половцев, кто косогов, безразличных к нуждам русского народа. В результате потравили посевы, разорили деревни, увели скот, полонили крестьян, разлучили жен с мужьями, детей с матерями. Князьям вскоре наскучило воевать. Они послали гонцов, договорились о границах, и вот уже, сойдясь под шатром, они обнимаются, целуют друг другу крест, обмениваются подарками и в завершение женят своих детей. Вроде и не было войны, не было обид. Кто пострадал? Ответ известен: «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат».

Зададимся вопросом: «А чем расплачивались князья со своими степными союзниками за их участие в борьбе за волость?» Увы, но чаще всего смердами – своими и чужими. Косоги и половцы во время этих междоусобий беспрепятственно зорили русские города и села, угоняли скот, уводили на невольничьи рынки женщин и детей, превращая некогда цветущие поселения в безжизненное пространство.

Ну а если без лирики, то лишь по поступкам великих князей, их роли в решении даже южнорусских проблем можно проследить за процессом последовательного обесценивания киевского стола, скатывания его до уровня второсортного, а то и третьесортного княжества. Хронологию распада и деградации условно разделим на несколько периодов.

Первый (1139–1159 гг.) характеризуется усиливающейся борьбой за все еще престижное великое княжение между Ольговичами и Мономаховичами. Причем последние, разделившись надвое, вели не менее ожесточенную борьбу и между собой. Интригана Всеволода Ольговича, разжигавшего распри между князьями, сменил Изяслав Мстиславич, обрекший на войну себя и киевлян уже только тем, что занял киевский стол вопреки лествичному праву, т. е. раньше своих дядьев. Юрий Долгорукий, пришедший ему на смену после второй попытки, так настроил против себя киевлян, что после его смерти (предположительно от яда) все его имущество было разграблено, а приближенные перебиты. Не лучшую память оставил о себе и следующий великий князь, Изяслав Давыдович, всю жизнь метавшийся ради личной выгоды из одной княжеской коалиции в другую, а после изгнания из Киева три года разорявший волости своих явных и мнимых недоброжелателей.

Во второй период (1159–1169 гг.) у Киевской Руси появилась надежда на возрождение, как она иногда появляется у смертельно больного человека, прежде чем он уйдет в мир иной. Надежда была связана с Ростиславом Мстиславичем, отличавшимся человеколюбием, справедливостью, терпимостью к вечевым обычаям и государственным нарядничествам, за что впоследствии его причислили к лику святых, а также с его племянником Мстиславом Изяславичем, твердой рукой наводившим порядок в Южной Руси и успешно отбивавшим половецкие набеги. Однако судьба Киевской Руси всем ходом исторического развития была уже предрешена. После взятия Киева войсками Андрея Боголюбского (1169 г.) наступил третий период, период распада и полувассальной зависимости киевских князей от князей Северо-Восточной Руси, без согласия которых они уже не могли не то что занять киевский стол, но и заключить союзнический договор или распорядиться волостями. Период этот характеризовался частой сменой киевских князей, ничем не проявивших себя.

Умаление роли Киева в данный период было связано еще и с тем, что, после переноса мировых торговых путей на Атлантическое побережье и внутренние реки Западной Европы, этот город перестал быть одним из центров европейской торговли. Более того, караваны, путь которых все же проходил по Днепру, подвергались опасности быть захваченными половцами, бесчинствовавшими в Северном Причерноморье. Потеря такого источника дохода оказалась невосполнимой – Киев превратился в одно из многих удельных княжеств, только и осталось у него – былая слава да великолепие церквей. Безболезненно для всей Южной Руси Киев теперь переходил из рук в руки или засыпал в «застое» под пятой то Владимира, то Галича, то Чернигова. Некогда единая Киевская Русь из-за слабости великого князя и неуемного самовольства удельных князей раскололась на множество самостоятельных княжеств, скрепленных разве что близким родством их владельцев. Киевскую Русь сотрясали междоусобные войны, заговоры, перевороты. Ослабленные в этих стычках князья русские уже не могли, как в былые времена, противостоять и внешней опасности, угрожающей как со стороны половецких ханов, так и со стороны польского и венгерского королей. Сделать самостоятельно это было невозможно, а объединиться для организации коллективного отпора князьям мешали взаимное недоверие и вражда. Разумеется, больше всех в сложившейся ситуации страдал простой народ.

Все эти обстоятельства имели довольно примечательные последствия с точки зрения организации власти на местах и участия в ней разных слоев древнерусского общества. Где-то этот процесс вел к укреплению вечевого порядка, где-то власть приобретала олигархический характер, а где-то торжествовала толпа, умело направляемая силами, противоборствующими властям предержащим. Временами казалось, что формирующийся класс господ (землевладельцы, купцы, бояре, старейшины) стоит на государственнических позициях и стремится к созданию сильного централизованного государства, однако жизнь показала, что за внешне декларируемыми лозунгами, как правило, скрывалось желание личного обогащения и стремление поставить на службу своим узкокорыстным целям и княжескую власть, и остатки вечевых порядков, и стихийные выступления низов общества.

Правда, иногда, хотя и очень редко, общественное волеизъявление действительно приносило общегосударственную пользу, и не упомянуть об этом было бы грехом перед Истиной. Только в многотомных исторических фолиантах можно прочитать о том, как киевляне в 1146 году открыли городские ворота перед внуком Владимира Мономаха Изяславом Мстиславичем, пришедшим добывать свою «отчину» и «дедину»; как через несколько лет после этого те же киевляне, стремясь избежать человеческих жертв, понуждали того же Изяслава мириться с Юрием Долгоруким, по праву добивавшимся киевского стола; как в 1169 году жители, как один, встали на защиту Киева от объединенной группировки войск Андрея Боголюбского, памятного им по не лучшим временам княжения его отца. Однако чаще всего любые действия нарождающегося «гражданского» общества ограничивались интересами отдельно взятого города или какой-то одной из его «партий», что вело к обособлению и сепаратизму.

Так, во времена Ярополка Владимировича (1132–1139 гг.) жители Полоцка своим решением изгнали из города Мономахова внука и пригласили на княжение потомка прежних полоцких князей Василька Святославича. Известно, что род князей полоцких ведет свое начало с Изяслава – сына святого Владимира и первого сына Рогнеды, умершего еще при жизни своего отца, что по лествичному праву лишало его детей возможности бороться за киевский стол. Чтобы не лишать своих внуков источника существования, Владимир не посылает в Полоцк следующего по старшинству сына, а закрепляет эту волость за внуком Брячиславом и тем самым создает прецедент отчинного права, кладет начало изгойским волостям. С этого времени Полоцкое княжество на многие столетия выходит из сферы влияния Руси – России.

В Великом Новгороде, славном своими вечевыми традициями, с «легкой» руки Ярослава Мудрого устанавливается правило, согласно которому ни один князь не может занять княжеского стола без приговора веча. Народные собрания вправе призвать князя, как когда-то было с Рюриком, изгнать князя, не пустить самовольно возжелавшего. Ярчайший пример того – позиция новгородцев в отношении планов великого князя киевского Святополка II посадить там сына своего вместо сына Мономахова Мстислава. Вот что ответили послы князю: «Если у сына твоего две головы, то пришли его к нам. Новгороду нужен Мстислав, новгородцам дал его Всеволод; мы вскормили его для себя и любим его, а сына твоего не хотим».

В своем сепаратизме местная олигархия доходила и до прямого предательства, что произошло в 1241 году во Пскове, когда часть выборной городской администрации во главе с боярином Твердилой, по существу, сдала город немецким рыцарям, изгонять которых пришлось Александру Невскому.

Особо стояло гражданское общество Галича, основу которого составляли крупные землевладельцы – потомки местной племенной знати, считавшие только себя хозяевами Юго-Западной Руси, а посему распоряжавшиеся судьбой своих князей вплоть до убийства (в 1211 году они повесили Романа и Святослава Игоревичей, сыновей героя Слова о полку Игореве). Даже при таких могущественных князьях, как Ярослав Осмомысл (1153–1187 гг.), Роман Мстиславич (1188–1205 гг., с перерывами) и его сын Даниил Романович (1238–1264 гг., с перерывами), и несмотря на беспрецедентные для Руси репрессии в отношении бояр («не подавивши пчел, меду не есть»), бояре эти, на время притихнув, при каждом удобном случае избавлялись от своих прежних князей, выторговывая у новых, будь то прямой ставленник венгерского или польского короля, заведомо стремившийся к отторжению под чужую корону русских земель, лучшие для себя условия.

К счастью, среднее сословие и городские низы Галича занимали более патриотическую позицию и неоднократно вносили коррективы в расстановку сил. Так было и в 1144 году, когда они ввели в свой город Ивана Ростиславича Звенигородского, и в 1190 году – при вокняжении Владимира Ярославича, и в 1229 году – в случае с Даниилом Романовичем.

Тем не менее боярская Галиция, считающая себя независимым государством, все дальше и дальше отходила от Киевской и Владимиро-Суздальской Руси.

Сильны были позиции гражданского общества и в других городах доордынской Руси. Так, впоследствии обособились в удельные княжества Смоленск, Ростов, Владимир-Волынский, Переяславль, Рязань.

Возможно, все было бы не так уж и плохо, жили же германцы, раздробленные на десятки, а то и сотни независимых мини-государств, потихоньку поколачивая друг друга в схожих с нашими междусобойчиках, если бы не одно обстоятельство – наличие на наших южных границах Великой Степи с ее многочисленными кочевыми и полукочевыми племенами, для которых разбой и работорговля являлись образом жизни и одним из источников существования. Именно соседство с Диким Полем и связанные с ним проблемы выживания требовали от русских князей единства, твердого порядка и централизованного управления, ибо, лишь располагая силами всех земель русских, можно было не просто защищаться от кочевников, но и проводить в отношении их наступательно-усмирительную политику, что в свое время весьма успешно делали и Святослав, и Ярослав Мудрый, и Владимир Мономах. Но те времена прошли. С середины ХII века все изменилось. Южная Русь, расчлененная на уделы, где сидели враждующие между собой многочисленные потомки Ярослава Мудрого, была уже не в состоянии выдвинуть на политическую арену вождя, способного остановить междоусобицу и защитить землю Русскую и народ православный от «поганых». Селянину и горожанину, страдающим от князей и кочевников, ничего другого не оставалось, как прятаться в непроходимых болотах и лесах либо искать защиты у более сильных и более заботливых государей. Часть населения Южной Руси устремилась в Венгрию и в Польшу, но основной поток миграции шел все-таки на северо-восток, где стараниями князей-самовластцев зарождалась Новая Русь. А в старой Южной Руси, даже в некогда богатых торговых центрах, оставались, по свидетельству летописцев, лишь «псари да половцы», т. е. княжеские слуги да замиренные кочевники, осевшие в русских городах.