Текст книги "Я тебе верю"
Автор книги: Юрий Томин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Я очень прошу вас... – сказал Гога.
– У него сотрясение мозга.
– Что ему может помочь?
– Ничего. Только покой.
– Он будет жить?
– Наверное.
– Он выздоровеет полностью?
– Возможно.
– Позовите пилота... – сказал Гога.
– Какого пилота? Сейчас ночь!
– Любого пилота с рейсовой машины. Они ночуют в гостинице.
– Я еще не сошел с ума! – сказал врач.
– Я вас очень прошу, – повторил Гога.
Он добился своего. Пилот пришел.
– Слушай, друг, – сказал Гога, – ты когда будешь в Красноярске?
– Завтра.
– А обратно?
– Послезавтра.
– Привези профессора. Тебе доктор объяснит, какого нужно.
– Ему не нужен никакой профессор, – сердито сказал врач, – ему нужен только покой.
– Я не хочу вас обидеть. – Гога умоляюще взглянул на врача. – Но мне не приходится выбирать. Я хочу, чтобы он жил.
– Немедленно спать! – крикнул врач, окончательно выйдя из себя. – А вы, товарищ, отправляйтесь домой!
* * *
Сентябрь сыпал с неба пригоршни колючей крупы. На берегу, в ожидании первых морозов, уже стояли на катках катера. Навигация заканчивалась. Из-за окна доносились в Федину комнату басы пароходов. Больница стояла на откосе над самой пристанью.
Феде уже разрешили ходить. Раза три появлялась тетка. Она сидела у постели, роняя на белый халат слезы, и советовалась с Федей, в какой суд лучше подать – в здешний или прямо в Москву. Она хотела получить с Гоги деньги за увечье.
Приходили ребята из Фединого класса; белые халаты топорщились на них, говорили они почему-то шепотом. Ребята чувствовали себя неловко и быстро ушли, оставив на табуретке пахнущие весной апельсины.
– А я уезжаю, – сказал им Федя на прощанье.
Пилот все-таки привозил профессора, который, как и врач, рассердился, сказал, что нечего было поднимать панику, и улетел, даже не взяв денег.
В один из октябрьских дней Гога пришел к Феде в больницу.
– Я уезжаю сегодня, – сказал он. – Это последний пароход.
Федя ждал этих слов. И все же сразу что-то сжалось в груди и медленно поползло вверх, перехватывая горло. Федя отвернулся, чтобы не расплакаться.
– А я... – наконец выговорил Федя. – Меня выпишут завтра...
– Я не забыл уговора. Понимаешь, Федор, мне нужен год, чтобы снова стать человеком. Я добьюсь этого. Мне не верят сейчас. И они правы, что не верят...
– Я никому не говорил про гуся, – тихо сказал Федя. – Они приходили спрашивать, а я ничего не сказал.
– Да разве в этом дело! Через год... ты веришь в клятвы? Я клянусь – через год я заберу тебя отсюда! А сейчас и ты не имеешь права мне верить. Меня исключили из комсомола...
– Пускай... – сказал Федя.
– Мне запретили полеты.
– Пускай.
– Меня перевели в другой отряд. Я не могу смотреть ребятам в глаза...
– Пускай, пускай! – упрямо повторял Федя. – Чего ты мне объясняешь. Ты сам не хочешь... И я... И не надо...
– Не обижайся, Федор. – Гога обнял его за плечи, но Федя вырвался и подошел к окну. – Я даю слово – через год... Сейчас нельзя. Я сам еще не знаю, что со мной будет.
Гога ушел, сказав на прощание пустые слова: «Будь мужчиной». Но Федя не хотел быть мужчиной.
Федя стоял у окна и видел Гогу, идущего с чемоданом к пристани. Трап прогибался под тяжестью его шагов. Поднявшись на пристань, Гога обернулся, и Федя резко отодвинулся от окна.
Басистый гудок – один длинный, другой короткий. Под его мощным напором дрогнуло стекло. Федя почувствовал это лбом. Заторопились грузчики, вкатывая по трапу последние бочки.
Второй гудок проревел и утонул в сером промозглом тумане, опустившемся на реку.
Матрос на пристани подошел к тумбе и начал неторопливо сматывать канат.
Федя толкнул раму, вскочил на подоконник и, как был, – в серых больничных штанах и халате – бросился вниз по откосу. Он ворвался на пароход вместе с третьим гудком, перепрыгнул через какие-то корзинки и сразу же увидел мокрый прорезиненный плащ Гоги.
– Я хотел тебе сказать... – проговорил Федя.
Но машина уже работала, и пристань медленно уходила от парохода.
– Ерунда, – засмеялся Гога. – Я сам хотел... Ты понимаешь, Федор! Мы купим тебе одежду на первой же остановке.