Текст книги "Синий мир (Сказка о любви, ХХIII век)"

Автор книги: Юрий Тупицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Если бы ты не понимал, я бы и рассказывать тебе не стал, Иван Лобов,– в угольных глазах Андрея Дзю обозначилась некая ироничность.Судьба любит шутить с нами! Я думал, что меня никто не видит, а меня видели. И хотя трудно придумать в мире разума что-нибудь более непохожее, чем люди и моноциты, они поняли мое отчаяние, мое горе. И пожалели меня. Тук потом признался, что если бы в тот злополучный день я не горевал так сильно и откровенно, моноциты умертвили бы меня. Ведь в их глазах я был виновником гибели двух их собратьев. Собратьев, пошедших на великий подвиг и для раскрытия тайны неведомого, забравшихся внутрь громады, упавшей с неба.

Старый космонавт помолчал и уже спокойнее продолжал свой рассказ:

– Месяцы, что прошли до знакомства с Туком, я прожил как во сне. Не в том смысле, что не помню себя. Помню! Я боялся сойти с ума, изо всех сил держал себя в руках и искал, искал разумных, запустивших маршевый двигатель "Надежды". И все-таки, как сон! Все дни похожи, а потому слились в один долгий день. Время будто остановилось! Это пугало. Мне снились земные сны! И я порой сомневался; может, мои сны – это и не сны вовсе, а действительность, путающаяся в больном мозгу? А Уикта – сон. Длинный, тяжелый сон. Сон – и ничего больше! Потом, когда я познакомился с Туком и другими моноцитами, когда я научил говорить их на земном языке, стало легче. А когда я пообвык в их обществе, присмотрелся, стало и вовсе хорошо. Человек – существо привычливое! – Андрей Дзю пожал сухими плечиками и взглянул на Ивана недоуменно и в то же время хитренько.– Ты не поверишь, сынок, но когда на Уикту прилетели спасатели, они показались мне уродами. Сколько лишнего! Ходули ноги, щупальцы руки, зубастый рот. То ли дело мои моноциты! Круглые шары, ничего лишнего. Надо – выбросит ручки, а как они сделают свое дело, спрячет, будто их и не было. Надо– плюнет импульсом света, что твой лучевой пистолет, пугнет врага. А перейдет на генерацию, так что пищу готовить, что тоннель пробивать,– одинаково хорошо.

Старик замолчал, глядя перед собой и позабыв о существовании Лобова. Паузе затягивалась. Чтобы напомнить о себе, Иван приподнялся и снова сел, переменив позу.

– Что тебе, сынок?

Глаза у Дзю были пустые. С чувством щемящей жалости Лобов понял, что старик забыл о знакомстве, забыл о разговоре: он смотрел на Ивана как на чужого человека, только что появившегося в беседке. Вспомнив наставления самого Андрея Дзю, мимоходом высказанные им самим, Иван представился:

– Я командир патрульного корабля "Торнадо", Иван Лобов.

Припухшие веки старика дрогнули, угольки глаз сверкнули мыслью.

– Иван Лобов, как же! – в глазах скользнуло и пропало беспокойство.Мы славно поговорили с тобой, Иван Лобов. Иль пригрезилось мне? У стариков ведь, что явь, что сон,– не сразу и разберешь.

– Нет, Андрей Андреевич, не пригрезилось.

– С тобой хорошо говорить, сынок. Ты спокойный, терпеливый. Не суетишься, как другие. По делу ведь ко мне, угадал?

– Угадали. Я на Уикту собираюсь. Вот и пришел к вам за советом.

Старик молчал, заново разглядывая Ивана. Потом вздохнул.

– Чего врешь? Уикта для экспедиций закрыта! Или перемены какие?

– Я пойду так, – Иван провел рукой по телу.– Без оружия, без скафандра, с непокрытой головой. Так можно.

– И не боишься?

– Боюсь.

– И все-таки пойдешь?

– Пойду. Надо!

Старый космонавт одобрительно мотнул головой, повозился, устраиваясь в кресле поудобнее и потребовал:

– Расскажи.

Андрей Дзю умел не только говорить, он умел и слушать. И по глазам его Иван видел, что мысль его работает сейчас остро: он не только слушает, но и цепко идет вслед за его словами. Ни разу он не перебил Ивана, лишь подталкивал его, когда он умолкал, сомневаясь, не потерял ли старик нити его мысли. Только когда Иван, уже завершая свой рассказ, заикнулся о том, что, может быть, и не придется идти на Уикту, может быть, Лена уговорит Мира Сладки ждать помощи на "Антаресе", Дзю перебил его:

– Не уговорит!

– Почему?

– Я не знаю Мира Сладки, зато знаю лоцманов. Храбрые ребята, пилоты знатные. Но как сказать? Ремесленники! Понимаешь, Иван Лобов? Не в обиду им скажу, нет в них искры божьей и высокой веры. Лена, вот, точно ждать тебя собирается. Она в тебя верит! И знает, кто ты такой есть, командир "Торнадо" Иван Лобов. А Мир Сладки знать того, что ей ведомо, не может. Да и знай он, как он поверит в чудеса? Не поверит! А он командир. Уйдет он на Уикту, это точно.

– Я и готовлюсь к Уикте.

– Верно делаешь, командир. Уикты ты не бойся! Я, командир "Антареса", тебе помогу. Дело твое свято! Грех не помочь.

XIII

Мысль Лобова о том, что Лену Зим и Мира Сладки следует искать за границами Галактики – на Уикте, оказалась для Всеволода Снегина неожиданной. Он надолго задумался, покручивая в пальцах трехгранную ножку резного бокала и время от времени испытующе поглядывая на Лобова холодноватыми синими глазами. Иван был спокоен. Он рассеянно жевал сандвичи, вряд ли обращая внимание на то, что он ест, думал о своем и ждал, что ему ответит старый товарищ – начальник дальнего космофлота Земли.

– В этом есть смысл,– сказал наконец Всеволод, – смысл есть, хотя шансы на удачу, прямо скажем, невелики.

Иван кивнул.

– Знаю. И все-таки, хочу попытаться.

– Понимаю. Тогда поговорим о технических деталях.

– Поговорим.

Иван отдавал инициативу Снегину. Чуждый многословию, он предпочитал отвечать на вопросы, пусть самые каверзные, а не краснобайствовать, излагая задуманное во всех деталях и тонкостях, которые живое дело потом все равно поломает. .Всеволод, знающий Лобова так же хорошо, как и самого себя, а может быть и лучше – в чужую душу проще заглядывать, не так страшно, улыбнулся уголками четко очерченных губ.

–До Уикты на форсаже не дойдешь – двигатели не выдержат. Максимально-крейсерская скорость – вот самое большее, что ты сможешь себе позволить. А это два с половиной года по рукаву Ориона! Вынь да положь.

– Можно пойти не на рейдере, а на патрульном корабле. Тогда будет уже не два с половиной, а всего два года,– возразил Иван.

– У патрульного корабля для такого рейда не хватит ни энергии, ни жизненных запасов.

– В эллингах центральной лунной базы готовится к ходовым испытаниям гиперсветовой корабль нового образца – дальний патрульный. У него для полета на Уикту хватит и энергии и жизненных запасов.

– Знаю,– перебил Снегин.-Но он еще не испытан.

– Я готов испытать его на марше по рукаву Ориона.

– Лихо! – Снегин некоторое время разглядывал товарища.– В нарушение всех существующих обязательных правил и инструкций.

– Я готов рискнуть. Да и риск невелик! Ведь "Перун" уже испытан на коротких маршах. Дальние ходовые испытания – больше формальность, чем настоящая необходимость. Дань традициям!

– И безопасности полетов.

– Я же сказал, что готов рискнуть,– Иван был само терпение.

– Поэтому ты и не берешь с собой. Клима с Алексеем?

По губам Лобова скользнула легкая, едва уловимая чужому взгляду улыбка. Но чуткий Всеволод ее заметил и насторожился.

– Поэтому? – настойчиво переспросил он.

– Честно говоря, не поэтому,– поколебавшись, признался Иван.

– Понимаю,– кивнул Снегин. – На "Перуне" до пролива Персея идти два года, не меньше. Столько же обратно. Плюс обследование самой Уикты, об этом у нас с тобой речь еще впереди. Подготовка, возможны аварийные простои, то да сё... Пять лет продлится эта экспедиция, пусть немного меньше.

– Да, около пяти лет,– согласился Иван,

– И ты не хочешь на эти долгие пять лет отрывать своих друзей от живого дела. Особенно Алексея, которому в Даль-Гей хочется попасть, наверное, не меньше, чем тебе на Уикту. А пролив Персея? Ты же не пройдешь его в одиночку!

Лобов спокойно взглянул в глаза товарища.

– Я пройду.

Снегин отвел взгляд, знал,– этот пройдет.

– Хорошо,– согласился он после паузы,– пройдешь. Но два с половиной года одиночества! Я имею в виду марш до пролива Персея и обследование Уикты. А может быть и все пять... Нельзя ведь рассчитывать только на удачу! В напряжении гиперсветового полета ты не выдержишь такого одиночества, Иван. Не выдержишь!

Снегин ждал спокойной реплики Лобова: "Я выдержу". Но ошибся! Иван помолчал и согласно кивнул головой.

– Верно! Такого никто не выдержит. Но,– он поднял глаза на товарища и снова его губы тронула едва приметная улыбка,– путь до пролива Персея можно сократить. Сильно сократить. Туда можно дойти примерно за полчаса. За тридцать минут,– уточнил Иван, видя, что Снегин отказывается понимать его.

Секунду-другую Всеволод смотрел на него как на сумасшедшего. Потом догадался в чем дело, зажмурился, покачал головой и снова взглянул на Ивана, теперь уже с восхищением.

– Гравитационный сёрфинг?

Лобов кивнул.

– Он самый. Я консультировался с астрофизиками службы безопасности. Есть несколько подходящих по удалению от рукава Ориона тесных звездных пар, находящихся в околокритическом состоянии. Специалисты гарантируют, что с помощью подпространственной торпеды спровоцируют новоподобную вспышку одной из них в точно назначенное время. Ну, а побочным результатом будет ударная гравитационная волна, которая пройдет по рукаву Ориона со скоростью, пропорциональной кубу скорости света. Все хорошо, только...

– Погоди,– остановил Лобова Всеволод.– Дай мне очухаться. И как следует подумать!

Снегин нацедил себе бокал росничка, опустошил до дна и еще раз, теперь уже жестом руки, попросил Ивана – не мешай, дай подумать и сориентироваться. Всеволод, конечно же, знал о проекте подрыва тесных звездных пар с помощью подпространственных торпед. Тесные двойные пары с периодами обращения меньше пяти часов, состоящие из массивных белых карликов и значительно более легких, хотя и больших по линейным размерам красных карликов, были взяты на строгий учет службой безопасности дальнего космофлота. Такие звездные пары неустойчивы и всегда готовы сорваться в огненную бездну новоподобной или даже новой вспышки. Вспыхивает белый карлик, все время захватывающий, аккрецирующий, как говорят специалисты, водородные запасы своего гораздо более рыхлого красного партнера. Как только масса захваченного водорода превышает критический уровень, происходит термоядерный взрыв. За несколько суток яркость звездной пары возрастает во многие тысячи и даже миллионы раз. Одна звезда, чудовищно распухший при взрыве белый карлик, светит с яркостью миллионов Солнц! При этом выделяется огромное количество лучистой энергии. Особенно опасными для космических кораблей являются космические лучи, обладающие колоссальной проникающей способностью, а в подпространственных каналах – ударная волна гравитации. Но когда произойдет вспышка новой звезды, астрофизика не могла точно прогнозировать даже в двадцать третьем веке. Приходилось прокладывать маршруты гиперсветовых кораблей в обход опасных звездных пар и ограничивать пользование теми подпространственными каналами, которые могли стать стоками ударных гравитационных волн. Сложилась примерно та же ситуация опасности, как в двадцатом веке – в отношении опасности землетрясений. На земном шаре тогда были выделены сейсмически опасные районы. Сейсмологи научились определять наиболее неустойчивые зоны в этих районах, чреватые землетрясениями в ближайшем будущем. Но когда тектоническое равновесие земной коры будет окончательно нарушено и она содрогнется, раскалываясь трещинами и разваливая города и горы на своей поверхности: через день, через месяц или через год,– сейсмологи так и не научились определять. Поэтому в двадцать первом веке была разработана, а в двадцать втором начала проводиться в жизнь программа преднамеренного провоцирования землетрясений. Таким путем удалось начать сброс сейсмической неустойчивости земных недр на уровне сравнительно безопасных землетрясений средней силы и при соблюдении всех мер безопасности, включая эвакуацию населения.

В двадцать третьем веке такая же предохранительная программа была разработана по отношению к звездным парам, находящимся в околокритическом состоянии. Для провоцирования новой вспышки, разделяющей зоны тяготений партнеров звездной пары, к той самой точке Лангранжа, через которую от красного карлика к белому карлику перетекает водород, планировалось направлять подпространственные торпеды с гравитационным зарядом. Взрыв торпеды превращает узкую струю протекающего водорода в мощный поток. Лавинообразно обрушиваясь на белый карлик, он и провоцирует вспышку новой звезды. Тщательные расчеты игры на математических моделях тесных звездных пар и предварительные опыты с гравитационными зарядами малой мощности не оставляли сомнений, что механизм искусственной вспышки новой звезды сработает успешно. Но до натурных звездных испытаний дело пока не доходило, хотя соответствующий технический комплекс был уже создан, снаряжен подпространственной торпедой и размещен на тяжелом гиперсветовом рейдере-носителе. Для накопления гравитационного заряда нужной мощности и запуска торпеды, рассекающей толщу трехмерного пространства, требовались колоссальные расходы энергии! Проще говоря, искусственная вспышка новой звезды стоила несоразмерно дорого по отношению к своей практической ценности в интересах безопасности космических полетов и спрямления космических трасс.

Конечно, такой эксперимент был в высшей степени престижен для земной цивилизации. Новая звезда, зажженная силою человеческой мысли! Можно ли придумать что-нибудь более впечатляющее? Но люди двадцать третьего века чурались эйфории эффектных, но пустых экспериментов. Они были не только романтиками, но и рационалистами. Они научились ценить свой труд и расходовать его с сиюминутной пользой и для подлинно необходимых великих начинаний, по которым человечество, как по ступеням шагало к вершинам своего будущего. Людям двадцать третьего века было чуждо строительство египетских пирамид в их не только буквальном, но и символическом понимании. Атака Луны, предпринятая человечеством в середине двадцатого века, вызывала у них не только восхищение, но и ту самую снисходительную улыбку, с которой зрелые люди смотрят на милые, но далеко не безопасные порою детские забавы. Слишком уж ничтожна по сравнению с затратами труда была практическая польза от отчаянного, на грани возможностей и рядом с тенью смерти, прыжка человечества на лунную поверхность. Именно по соображениям практической целесообразности земляне двадцать третьего столетия откладывали исследование давно открытого рукава Ориона. Экспедиция "Антареса" была предпринята лишь тогда, когда во весь рост стала проблема освоения подпространственных каналов и длительных полетов в этих совершенно новых условиях.

Система искусственной вспышки новых звезд была полностью подготовлена, смонтирована на тяжелом рейдере "Гром", но до времени законсервирована. "Гром", числившийся в резерве дальнего космофлота, ждал своего часа, а покуда он не пробил, занимался ординарными транспортными перевозками поддерживал свою ходовую форму, удивляя непосвященных и необычностью надстроек, и малой грузоподъемностью по сравнению со своим брутто-тоннажем. Для ввода его в настоящее дело требовался какой-то дополнительный рациональный, перспективный для будущего стимул.

И вот теперь, благодаря Ивану Лобову, такой стимул появился!

Иван задумал отчаянную, по обычным канонам космических полетов и вовсе несуразную операцию. Работая во взаимодействии с "Громом", который займет боевую позицию по отношению к звездной паре, намеченной для подрыва и вспышки, Лобов решил войти в рукав Ориона на "Перуне", застопорить ход и ждать команд от руководителя операции. По предварительной команде вывести "Перун" на наивыгоднейшую для сёрфинга гиперсветовую скорость. По исполнительной – довернуть под наивыгоднейшим углом к фронту ударной волны, которая настигнет его после вспышки новой звезды. А потом... потом все дело в искусстве сёрфинга и удаче! Пилотажного мастерства Ивану не занимать, а удача – что ж, часто, очень часто, хотя и не всегда, она сопутствует отчаянным, но расчетливым начинаниям. Если Иван оседлает гребень ударной волны, она понесет его на себе словно щепку! Сохраняй передний фронт этой волны свою начальную скорость, пропорциональную кубу скорости света, на протяжении всей длины бега, он бы вынес "Перун" к проливу Персея в мгновение ока – в доли секунды. Но эту трудно вообразимую скорость ударная волна имеет лишь в первый миг формирования. А потом ее передний фронт начинает размываться, а скорость его стремительно падать по экспоненциальному закону. Как только она снижается до критического уровня, равного квадрату скорости света, ударная волна разрушается, сёрфинг прекращается. И корабль, заброшенный за сотни и тысячи световых лет, выходит на собственный маршевый ход. Иван утверждает, что на вспышке новой звезды оптимальной мощности до пролива Персея всего полчаса хода. Тридцать минут – и "Перун" вынесет по подпространственному рукаву Ориона на шестьдесят тысяч световых лет от Солнца! Конечно, на оптимальный сёрфинг рассчитывать трудно, можно и не доехать до пролива Персея на гребне волны, а можно и переехать, проскочив вместе с нею в загалактическое пространство. На корректировку сёрфинга могут потребоваться часы, сутки, а может быть и недели. Но что значат эти сроки по сравнению с обычным, крейсерским ходом по рукаву Ориона, который затягивается на два-три года!

Мысли эти, пестрой лентой промелькнувшие в сознании Снегина и спутавшиеся в трудно читаемый клубок, и заставили его "попросить пардону" сказать Лобову, что ему нужно очухаться, прийти в себя. Постепенно из вороха соображений сама собой выкристаллизовалась главная мысль: предложение Ивана и было тем недостающим стимулом, отсутствие которого тормозило введение программы искусственных вспышек новых звезд! Теперь искусственная вспышка новой становилась не только мерой безопасности, но и перспективнейшим в деле развития сверхскоростных и сверхдальних гиперсветовых полетов экспериментом. Риск? Во все исторические времена шаги человечества в неизведанное сопровождались риском. Так было и так будет! Секрет в том, чтобы сам риск сделать как можно меньшим, а пользу от рискованной операции – как можно большей. Решив, наконец, про себя весь комплекс проблем, который, точно иголка нитку, вытянул анализ, Снегин поднял голову и просто сказал:

– Предложение твое принимается.

Лобов шумно вздохнул.

– Спасибо, Всеволод. Спасибо, дружище. Век не забуду!

Снегин холодно усмехнулся.

– Ты еще добавь, моритури те салютант. Идущие на смерть приветствуют тебя,– так говорили гладиаторы, шедшие на арену Колизея.

Лобов пожал литыми плечами.

– Не собираюсь умирать. Я только хочу побыстрее добраться до пролива Персея.

– Собираешься,– отрезал Снегин и после паузы спросил: – Какова вероятность успеха твоей операции?

– Половина, – неохотно ответил Иван и улыбнулся своему хмурому собеседнику. – Но мне приходилось бывать и в худших переделках. Ты знаешь, Всеволод, сколько раз.

– А если у тебя будет напарник за вторым штурвалом? Для страховки, подчистки и вообще – на всякий случай. Тогда какова вероятность успеха?

– Тогда – семьдесят процентов,– еще более неохотно проговорил Иван.

– Вот видишь. Совсем другое дело! На такой вероятности Юрий Гагарин взлетел в космос. Это уже не дурацкое фифти-фифти. На семидесяти процентах можно и рискнуть!

– Я не могу рисковать чужой жизнью по личным мотивам!

– При чем тут личные мотивы? Речь идет об операции службы безопасности и об эксперименте сверхскоростного и сверхдальнего полета!

Лобов упрямо покачал головой.

– Все это – вторичная надстройка. Я иду на это дело по личным мотивам – ради Лены. Об этом знают Клим и Алексей, именно поэтому они дали мне свободу действий.

– Они дали тебе свободу потому, что ты упрям как козел! Знали, тебя не переспоришь. Еще неизвестно, как они поведут себя в дальнейшем.

Но Иван не дал сбить себя с мысли и продолжал так, будто и не было реплики Снегина:

– Об этом знаешь ты. Скоро об этом будет знать весь космофлот. Об этом, наконец, знаю я, понимаешь, я сам! И я не могу кривить душой – знать одно, а говорить другое.

Снегин кивнул в знак понимания.

– Ясно, мотивы у тебя сугубо личные, и ты даже гордишься этим. Орфей в гордом одиночестве отправился за своей Эвридикой в царство мертвых, а ты, такой же гордец, хочешь в одиночку отправиться за Леной в царство Уикты.

– Хочу.

– Но ты забыл о том. в какое время жил Овидий. И в какое время живешь ты!

– Причем тут Овидий?

– Притом, что именно Овидий изложил эту историю с Орфеем и Эвридикой, и ты об этом отлично знаешь. Но когда жил Овидий? На закате Римской империи, во времена Нерона.

Лобов улыбнулся горячности товарища, он даже любил эту его черту.

– Положим, Овидий жил на полвека раньше. Во времена Октавиана и Тиберия.

– Какая разница? "Страдальцем кончил он свой век, блестящий и мятежный, в Молдавии, в глуши степей, вдали Италии своей", так, по-моему? Век был не только мятежный, но и дикий. Жизнь человека ничего не стоила. Овидию еще повезло – сослали на задворки империи – в Молдавию, а могли ведь угостить цикутой или вскрыть вены на ногах в ванне с теплой водой. Твой Овидий, вдали Италии своей, был страшно одинок! Поэтому и все его герои одиноки. Но теперь-то другое время. Да разве мы, твои друзья, допустим, чтобы ты отправился на встречу с ударной волной от звездного взрыва в одиночку? И чтобы ты один оказался на Уикте, в глуши степей, вдали родины своей?

Снегин помолчал, успокаиваясь.

– Твое предложение принимается. Но с одной оговоркой. Этот дальний патрульный корабль "Перун" рассчитан на экипаж из четырех человек, я не ошибаюсь?

– Не ошибаешься. Помимо штурмана и бортинженера там предусмотрен и помощник командира, второй пилот.

– Так вот, предложение принимается с условием, что вторым пилотом с тобой пойду я. Ну, а Клим и Алексей, как я надеюсь, разделят нашу компанию.

Несколько долгих, весомых секунд Иван молчал.

– Ты?! – выговорил он наконец.

– Я, – с некоторым самодовольством ответил Всеволод и, очень довольный произведенным эффектом, засмеялся.

– Ты? – все не верил Лобов.

– Я,– теперь уже с грустью подтвердил Снегин, но его синие глаза были не грустными, а сердитыми,– засиделся я в своих административных креслах. Обюрократился! Недавно поймал себя на мысли, что на живое летное дело, для которого мне когда-то и жизни было не жалко, смотрю вроде как сверху пренебрежительно. Как же, командующий всем дальним кос-мофлотом, член Совета Земли! Осточертело!

Лобов молча смотрел на товарища, и веря, и не веря его словам. Снегин усмехнулся углом рта и заговорщицки придвинулся к Ивану.

– Мне надо встряхнуться! Снова, как в молодости, подергать за бороду его величество случай. Лучше твоего проекта придумать для этого ничего невозможно! Ну, а потом можно будет подумать и о том, оставаться мне на посту командующего или настало время менять профессию. Желающие руководить – всегда найдутся.

– А как же твои далийские дела? – все еще сомневался Лобов.

– Неужто Земля оскудела дипломатами? Совет Земли найдет кому передоверить мои контакты с Таигом. Да черт с ним, с Даль-Геем, в конце концов!

Снегин засмеялся, и Иван разглядел в нем вдруг проглянувший облик лихого командира патрульного корабля.

– Ну, берешь меня в помощники?

– О чем разговор? Конечно беру! – Но, судя по всему, сомнения еще не оставили Лобова.– Ты подумай еще раз. Подумай хорошенько! Стоит ли рисковать? Ведь пойдем не на прогулку.

Снегин долго молчал, прежде чем ответить.

– Хочешь начистоту? Совсем начистоту?

– Иначе в таком деле нельзя.

Снегин вздохнул, с некоторой снисходительностью поглядывая на товарища.

– Можно, Иван. Можно! В любом деле можно лукавить. Но с тобой я лукавить не хочу. Я иду с тобой не только по велению сердца, не только по дружбе и потому что мне надоело сидеть в кресле командующего. Хотя и то и другое в моем решении присутствует. Я иду еще и потому, что хочу поделить с тобой, Климом и Алексеем славу первопроходцев. Я честолюбив, Иван! Мне хочется, чтобы мое имя сохранилось в памяти человечества.

– Оно сохранится и без этой операции,– мягко заметил Иван.– Имя командующего дальним космофлотом второй половины двадцать третьего века.

Снегин пренебрежительно шевельнул бровью.

– Это не слава. Не та, настоящая слава, которая остается в памяти человечества навсегда. Я хочу славы Христофора Колумба, Юрия Гагарина, Андрея Дзю! И ты можешь подарить мне эту славу, если возьмешь на "Перун". Теперь я сказал тебе все, как на духу. Вот и решай окончательно – берешь меня на борт "Перуна" или нет.

– Конечно беру! И если хочешь, садись на левое кресло, за командира. Я не жаден до славы, Всеволод.

– Знаю. Но хоть я и жаден до славы, слева не сяду. Интересы дела прежде всего,– Снегин грустновато улыбнулся.– Как пилот, ты сейчас на голову выше меня. Да пожалуй, и всех остальных!

– Не преувеличивай, – поморщился Иван.

– Скромность – паче гордости. А вообще, ты прав. Как писал этот громкогласный поэт-трибун? Сочтемся славою, ведь мы свои же люди! – Снегин подсел к Ивану вплотную, приобнял его за плечи и спросил: – Сколько мы сидим здесь с тобой?

Лобов на секунду задумался.

– Минут тридцать-сорок, не больше.

– Тридцать-сорок,– Всеволод, морща в раздумье высокий лоб, покачал головой.– А через месяц-другой, когда на гребне ударной волны примет старт "Перун", за тридцать-сорок минут нас вынесет по рукаву Ориона за пределы Галактики в окрестности Одинокой Звезды! Можно ли верить в это?

– Тридцать минут – это в идеале,– практично заметил Иван,– отдел астрофизики, выбирая звездную пару для вспышки, будет, конечно, к нему стремиться. Но вряд ли он достижим.

– Я и говорю об идеалах,– Снегин повел рукой,– смотри, Иван!

Шумел и плескался фонтан, вокруг которого под негромкую музыку двигались пары танцующих. Одни молча, полностью отдавшись ритму движений, другие – обменивались короткими репликами, и третьи – будто и полностью погрузившись в оживленный разговор. Среди танцующих Иван заметил и красавицу-африканку. И она перехватила взгляд, только не его, как спустя секунду понял Иван, а Всеволода, сидевшего рядом. Подняла в приветствии смуглую руку и улыбнулась, сверкнув полоской сахарных зубов.

– Смотри, Иван, – повторил Снегин.

Между горками цветов и разноцветной зелени растений сидели за столиками космонавты и их друзья. Ели и пили, просто отдыхали в привычной для себя атмосфере. Говорили, хохотали, слушали, глядя в глаза собеседников, печалились, улыбались и отрешенно молчали.

– Смотри, Иван. Это жизнь! Земная жизнь, которую я люблю столько же, сколько самого себя. Да это и есть я сам, только в бесконечно разных отраженьях. Сколько людей! Сколько разных, непохожих страстей!

Иван покосился на Снегина, стараясь понять, куда он клонит. Медальное лицо Снегина было взволнованным, почти грустным. Но перехватив взгляд товарища, он улыбнулся.

– Тридцать минут – в идеале, как ты справедливо уточнил, и мы с тобой, покинув все это, оказываемся под черным небом бесконечности, в котором парит светлокрылая Птица – Галактика. У тебя не кружится голова? Тебе не хочется заплакать? Может быть, от счастья, может, от горя, может, от вкушения живого чуда?

Иван не ответил ни на улыбку, ни на вопросы товарища. Он не выглядел ни грустным, ни взволнованным. Всеволод подавил в себе разочарование, похожее на раздражение, разочарование душевной разделенности... И тут вдруг понял, почему Иван так отрешен от кипящей здесь, в кафе земной жизни. Понять это было так легко, что Снегин устыдился своей недогадливости. Глядя на танцующих и на сидящих за столиками, Иван, конечно же, машинально искал в этой привычной для глаза космонавта обстановке Лену Зим. Не мог не искать! И если для него, Всеволода, полет к Уикте был волнующим риском, сказкой, подвигом, погоней за удачей и славой, то для Ивана это было естественным движением души. И делом, которое во имя своей любви надо было сделать возможно чище и лучше.

– Ладно,– после паузы проговорил Снегин,– вернемся от поэзии к прозе.

Иван некоторое время непонимающе смотрел на него, потом сдержанно согласился:

– Вернемся.

– Проход пролива Персея на ударной волне гравитации – вот соль задуманной тобой операции с позиций человечества. Но для тебя лично – это ведь не цель, а только средство. Я не ошибаюсь?

– Нет.

– От пролива до Одинокой Звезды рукой подать. Но, ты знаешь, для силового обследования Уикта закрыта. И я против снятия этого запрета.

– И я против.

Снегин удовлетворенно кивнул. Он снова чувствовал себя командующим дальним космофлотом, а не помощником командира патрульного корабля, роль которого он сам себе уготовил в будущем.

– Цивилизация моноцитов, цивилизация без науки в нашем понимании и вовсе без техники,– уникальна. И даже если мы попробуем добиться хотя бы частичной отмены запрета, все равно ничего не получится. А высаживаться на Уикту без оружия и средств активной защиты... Ты знаешь, что из этого получилось.

Лобов отрицательно качнул головой.

– Не знаю. И никто не знает.

– Верно. Но как бы то ни было, пропала целая экспедиция. На тяжелом рейдере!

– Пропала – это не значит погибла.

– И это верно. Но много ли будет проку, если и мы пропадем там без вести?

Иван ответил не сразу.

– Видишь ли,– проговорил он в раздумье.– Может быть, нам и вообще не придется идти к Одинокой Звезде. У пролива Персея на мертвом якоре стоит "Антарес" – все еще ждет ремонта. Энергии и жизненных запасов на нем, из расчета на двух человек, примерно на год, я справлялся. И если Лене удалось уговорить Мира Сладки, они будут ждать нас на "Антаресе".

– Ждать? Чего ждать, если жизненных запасов там на год, а ходу туда от Земли – по меньшей мере два? Они же не знают о сумасшедшей твоей идее, о гравитационном сёрфинге!

– Знают, – спокойно возразил Иван.– По крайней мере, Лена знает. Я ведь долго вынашивал эту идею. И естественно, поделился своими мыслями с Леной. Она даже слово взяла с меня.

– Какое слово!

– Если я решусь на эксперимент, то непременно возьму ее с собой, в порядке исключения,– Лобов улыбнулся этому воспоминанию и поднял глаза на Снегина. – Лена будет ждать меня на "Антаресе". Она меня знает. Будет! Если, конечно, ей удастся убедить Мира Сладки.

– Будет,– согласился Всеволод, поглядывая на товарища с непонятной для самого себя грустью.– А если Мира убедить не удастся? А он – командир, ситуация – аварийная, Лена же – человек дисциплинированный.

Лобов кивнул.

– Дисциплинированный,– он вздохнул.– Если убедить Мира не удастся, они пополнят свои запасы на "Антаресе" и уйдут на Уикту. Но, может быть, они все-таки подождут месяц-другой!