Текст книги "Вовка из нашего класса"

Автор книги: Юрий Третьяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Вовка в самодеятельности

Я давно заметил: стоит не прийти хоть один день в школу, там обязательно случится что-нибудь интересное, а ты в это время сидишь дома и ничего не знаешь.

У меня болело горло. Я целых два дня не был на занятиях и решил пойти к Вовке – узнать, что задано.

Когда я подошел к его двери, мне показалось, что Вовка с кем-то разговаривает. Но потом я увидел, что в комнате, кроме Вовки, никого нет. Сам он сидит за столом. Тут же на столе положены старая меховая жакетка его мамы, полотенце, потом какая-то рыжая вата и деревянный кинжал.

Он сидит и что-то читает вслух по тетрадке.

Взглянул на меня и говорит:

– А лет ему, вору Гришке, от роду за пятьдесят.

– Какому, – спрашиваю, – Гришке?

Вовка посмотрел в тетрадку, потом на меня и говорит.

– А лоб имеет плешивый, бороду седую, брюшко толстое.

– Довольно, – говорю, – Вовка, притворяться. Это что – задано?

Вовка сложил тетрадку и говорит:

– Кому задано, а кому и нет. Тебе, например, не задано, а мне задано. Потому что я теперь – в самодеятельности.

– В какой самодеятельности?

– Очень обыкновенной. Например: «Сце-е-на в кор-рч-ме». Из др-рамы Пушкина «Борис Годунов». В роли Григория Отрепьева ученик 5-го класса «Б» Владимир Иванов. Будет это на утреннике во второй день весенних каникул. Здорово?

Вот, думаю, надо же мне заболеть обязательно в этот день!

– Вовка, – спрашиваю, – а туда больше не принимают?

– Принимают. Еще один нужен. Монаха Мисаила играть. Только играть-то там мало требуется. Будешь только сидеть и говорить: «Складно сказано, отец Варлаам». И все.

– А еще никакой роли нет?

– Нет. Все вчера разобрали. Жалко, что тебя не было. А Варлаама дали Сашке Рыбкину. Он самый подходящий: толстый и голос как у осла. Сегодня ко мне пришел: «Привет, Вовк!» – даже котенок испугался, залез под диван и сидел там целых полчаса… А моя роль – самая главная: в конце даже в окно выпрыгиваю – не веришь? Честное пионерское! Это хорошо, что ты пришел: мы сейчас вместе немножко подрепетируем.

– Я, Вовка, хотел уроки…

– Э! Уроки, уроки… Как ты стараешься всегда настроение испортить. Ему про самодеятельность, а он – уроки. Через это мне даже разговаривать с тобой скучно. Ты все ровно как Сашка. Я ему говорю; «Давай репетировать», а он: «У меня домашняя еще не сделана». И ушел. Стоило его в самодеятельность брать! А я сегодня никаких уроков не делал – с утра репетировал. Сейчас посмотришь. Вот жалко, что зимние рамы вставлены – в окно прыгнуть нельзя. А знаешь что? Давай-ка мы с тобой окно сейчас выставим, и я покажу…

Он куда-то сбегал и принес клещи.

– На. Дергай все четыре гвоздя. А я пока вату из щелей повытаскиваю. Вату какую-то напихали. Зачем? Ишь… не лезет… Бумагу сдирай…

– А твоя мама что скажет?

– А мы потом обратно вставим – вот чудак! И заклеим. Вытащил гвозди? Ладно, ты пока остальную вату подергай, а я на плитку клейстер поставлю. Ты клейстер умеешь варить? Нет? А я умею. Это ерунда. Воду, а в нее – крахмал. И пусть варится, как кисель.

Он убежал на кухню, долго возился там, – чем-то гремел, потом появился опять.

– Сделал все? Выставляй раму.

Пока я вытаскивал раму, он оделся в жакетку, подпоясался полотенцем, нахлобучил на голову вату, которая оказалась не ватой, а париком, и говорит:

– Этот костюм у меня – временный. А на сцене настоящий будет. Теперь смотри: я – Григорий Отрепьев.

Схватил кинжал, страшно замахал им на меня, потом вскочил на подоконник, раскрыл окно и выпрыгнул во двор. Обежав дом кругом, он позвонил в дверь:

– Ну, как? Здорово? Я там Марию Семеновну напугал. Она по двору с маленьким Валеркой гуляла. Слышал, как Валерка заорал? Это он меня испугался! Здорово, а? А потом она как начала ругаться: «Хулиганы!.. К управдому!..» Ну, давай обратно вставлять. Я б еще раз прыгнул, да только во дворе и так небось шум…

Мы поставили раму на место, всунули гвозди обратно в дырки, заткнули щели ватой, только вот бумагой заклеить как следует не смогли, потому что клейстер почему-то не получился: крахмал был отдельно, а вода отдельно, и ни вода, ни крахмал не клеили, хоть мы и варили их до тех пор, пока Вовке не пришло время идти в школу.

Мне нужно было посидеть дома еще один день. Вовка показал мне, что задано, и я ушел.

А назавтра часов в одиннадцать пришел ко мне.

– Все болеешь… Вставай, пляши. Тебе дают роль Мисаила. Послезавтра – репетиция. Артист будет руководить. Настоящий. Из настоящего театра. Только мне вот двойку вчера по русскому поставили. Сашку Рыбкина спросили и меня. Сашке – пятерка, а мне – двойка. Ну, ему, конечно, почему пятерки не получить – зубрила. Вместо того чтоб к ре петиции готовиться, учит. Учит и учит. Я, говорит, только в свободное время самодеятельностью занимаюсь. Где ему хорошо сыграть. А я сыграю. Вот увидишь. А двойка – ерунда.

– А сегодня-то учил ты?

Вовка махнул рукой:

– Э! Учил, учил… Мне вчера весь день покоя не давали за окно. Бумага отклеилась, и котенок ее всю ногтями оборвал. Эх, и ругали ж меня. А сегодня утром – хорошо еще, что, кроме меня, дома никого не было, – Мария Семеновна приходила – тоже ругалась. От этого у меня все настроение испортилось. И теперь я учить не могу. Лучше мы сейчас пойдем в краеведческий музей.

– Это еще зачем? – спрашиваю.

– С эпохой знакомиться. Нам Андрей Кондратьич сказал. Так все артисты делают; смотрят в музеях на разные старинные вещи, и сразу им представляется такое… знаешь… Понял? Ну, одевайся скорей. Мы ненадолго.

Я оделся, и мы вышли.

В музее Вовка, вместо того чтобы, как он говорил, с эпохой знакомиться, сначала стал рассматривать всякую ерунду.

Увидел в банке двухголового цыпленка и говорит:

– Вот хорошо! Две головы! Вот если б у нас так было. Например, одной головой можно спать, а другой – что-нибудь учить. Я никогда бы не спал!

– А что бы ты ночью делал?

– Уроки б учил – вот чудак! А днем гулял. А другой головой спал. Или можно так: одной головой уроки учить, а другой книжку читать, или разговаривать, или радио слушать. А то можно сразу одной головой историю учить, а другой – географию. А еще было б четыре руки: тогда б я одной рукой писал, другой, например, Сашку толкал, третьей – подсказывал, четвертой…

– Как бы ты рукой подсказывал?

– Очень просто. Кое-как. Пойдем, где старинные вещи.

Из старинных вещей нам очень понравились доспехи русского воина: кольчуга, щит, шлем и сабля. Больше всего – сабля. Такая красивая, изогнутая, только тупая.

Вовка так и прилип к этому месту.

– Вот это сабля! Знаешь, Колька, я уже чувствую… Ты ничего не чувствуешь? А я чувствую. Например: я – Пожарский, а он – Лжедмитрий!

Схватил вдруг эту саблю – и на какого-то мальчишку, который, разинув рот, торчал тут же рядом, как замахнется! Тот, то ли с перепугу, то ли просто от злости, как заорет! Пришла тетя, которая в музее все показывает, и стала ругаться:

– Это что? Кто разрешил? Баловаться? А ну, марш отсюда!

Вовка говорит:

– Мы ничего, теть… Мы больше не будем… Это мы, теть, с эпохой…

Но тетя ничего слушать не стала и выставила нас за дверь. И мальчишку тоже. На улице Вовка сказал:

– Подумаешь… Музей называется, школьников выгоняют. Испугалась… Сломаем мы, что ли, эту саблю? Эту саблю не только какой-то там мальчишка – богатырь не сломает. Этой саблей какой-нибудь русский воин как начнет рубить разных там рыцарей, половцев – раз! раз!

Замахал он изо всей силы кулаками, зацепил какого-то дяденьку, дяденька обернулся, и оказалось, что это не дяденька, а Андрей Кондратьич, наш классный руководитель.

Мы говорим:

– Здравствуйте, Андрей Кондратьич!

Он говорит:

– Здравствуйте. В музее были?

Мы говорим:

– Ага.

Вовка говорит:

– Мы, Андрей Кондратьич, с эпохой знакомились. Для самодеятельности. Я – Григорий Отрепьев, он – Мисаил. Его роль маленькая, а моя – самая главная.

– Это хорошо. Уроки выучили?

– Уроки… Уроки мы знаем. Давно уже… – сказал Вовка.

– Ну тогда счастливо оставаться.

И пошел дальше. А Вовка дернул меня за рукав и прошипел:

– Видел? Вот дались всем эти уроки. Тут самодеятельность, а они – уроки. Не иначе как он спросить меня сегодня хочет. Обязательно спросит по истории. Я чувствую. Только вот не учил я, и времени мало… Что же делать? Сейчас сообразим: по русскому меня спрашивали – двойку поставили, по географии тоже спрашивали, а по истории не спрашивали. Значит, историю я буду на русском и географии учить. Понял? Во всем нужен математический расчет.

Но в расчете у Вовки получилась ошибка.

Когда началась география, Вовка заткнул пальцами уши и учил историю. И я с ним, потому что думал, что и меня могут спросить.

И ни он, ни я даже не заметили, как географ подошел к нашей парте, взял у Вовки книгу и спросил:

– Объяснение не слушал?

Вовка говорит:

– Очень даже слушал. Разные там моря… куда они текут, то есть текут реки… хотя и моря тоже текут, потому что, когда мы с папой были в Сочи…

– Хорошо. Пойди к карте и повтори, что я объяснил. Расскажи про Обь.

Вовка взял указку и пошел к карте. И по его походке можно было подумать, что он все знает получше любого учителя.

Он начал водить по карте указкой – долго водил, все искал, где эта самая Обь.

– Обь – это такая река… Она находится… находится… Значит, ага, вот. Она находится недалеко от Волги. Или нет… это Ока… А Обь находится в другом месте. Вот где она находится. Обь. Она вытекает вот отсюда… из океана.

– Ну что ты, Иванов, – учитель даже испугался, – разве реки вытекают из морей?

– Правильно, не вытекают. Это я ошибся, – говорит Вовка. – Вообще-то я знаю, но только забыл. Это она туда втекает, ну да, это вы правильно говорите – впадает, а вытекает она из… из… да вот! Или нет… Сейчас… из… из…

– Садись, Иванов, – сказал географ, – двойка.

Всю перемену Вовка дразнил Сашку Рыбкина и говорил, что его зря взяли в самодеятельность и его надо из самодеятельности выгнать, потому что он не знакомится с эпохой.

Потом начался урок русского языка.

Вовка ничуть не беспокоился и учил историю. И вдруг его вызвали. Вовка совсем растерялся и принялся бормотать опять что-то про самодеятельность и про эпоху. Учитель послушал, послушал, взял да и поставил ему еще после двойки единицу.

Остаток урока и перемену Вовка продолжал учить историю, хорошо выучил, но Андрей Кондратьич его почему-то не спросил.

Вернее, он спросил, только не урок:

– Ты, Иванов, все репетируешь?

Вовка обрадовался:

– А как же! Моя роль самая главная! Я уже почти подготовился. Не то что некоторые… Беспокоюсь вот…

– Ну, – сказал Андрей Кондратьич, – успокойся. Я попросил, чтоб тебя временно исключили из самодеятельности. Пока двойки не исправишь. А то что-то многовато их накопилось у тебя за последние три дня, как ты думаешь?

После уроков Вовка мне сказал:

– Ты ко мне сегодня вечером не приходи. Завтра будет выходной, ко ты тоже не приходи. И вообще не ходи ко мне, пока я сам тебе не скажу.

И я ничуть не обиделся. Просто Возке очень хочется сыграть Гришку Отрепьева на утреннике во второй день весенних каникул.

Как мы с Вовкой собирали утиль

– Ты знаешь, есть такие рыболовные крючки – желтые. Это бронированные крючки, особенные, – сказал мне Вовка.

В это время мы с ним тащили в школу ржавую железную печку.

Весь наш класс собирал металлолом. Очень интересно было его собирать! Мы заходили в каждый двор и говорила: «Здравствуйте, у вас есть металлолом?»

Одна тетя отдала нам даже поломанную швейную машинку.

Она погладила Вовку по голове и сказала: «Ишь ведь, труженики!.. Ну, счастливо вам…» И насыпала нам по карману сушеных вишен. Даже наша соседка Прокофьевна, на что скупая, и то вынесла медную лампу, всю мятую и в дырах. Вовка этому так удивился, что, только мы вышли на улицу, подбросил эту лампу вверх, а сам пригнулся, накрыл голову руками и побежал. Лампа, падая, как раз угодила ему по спине. Вот с этого самого, наверное, и пришла ему в голову мысль о крючках.

– Чем же, – говорю, – эти крючки такие особенные?

– Ты, – говорит, – не понимаешь. На них любая рыба клюет. Очень она уважает эти бронзовые крючки. Как увидит – сразу радуется и никак не может, чтоб не проглотить. Ужасно мне эти крючки нужны, потому что я в воскресенье поеду к бабушке, в деревню. Вот где наловлю я рыбы! Надо только достать такую сетку побольше, чтоб рыба плавала живая в воде, а то боюсь, как бы она у меня не протухла, пока я ее домой привезу!.. Я, когда прошлым летом там ловил, так десять крючков оторвал! Но с крючками паршиво дело обстоит.

– Почему?

– Их за деньги не продают. Только за утиль. Это – всякие там кости, тряпки и вообще всякое утильсырье. Я заходил туда, мне один крючок дали за то, что я им помог тележку нагрузить.

Вовка снял фуражку и показал крючок, который был воткнут в подкладку.

– «На, – говорят, – а то ты все равно стащишь. Все ты тут выпрашиваешь, принюхиваешься…» Но одного мало. Надо этого утиля побольше набрать, сразу на двадцать крючков. Потому что мало ли: может, будет только крупная рыба клевать, она на допустит к таким хорошим крючкам всякую мелкоту… И вот я решил набирать утиль! Давай будем?

Я спросил:

– А как же металлолом?

– Ну, металлолом, оттого что полежит, не испортится? Мы его после соберем. Его и гак много собрали, аж до самой крыши! А крючки раскупят, и останемся ни с чем. За утиль каждый согласится! У кого, может, денег нет, а ненужного утиля везде полно. Успевай только таскать. Я даже не знаю, как еще там крючки остались, и свистки, и мячики на резинках. Наверное, мало ребят об этом знает.

– А наши ребята что скажут, если увидят, что мы собираем утиль?

По правде сказать, я очень опасался ребят.

– А как они узнают? Это наш квартал, одни мы тут собираем. Зачем они сюда зайдут? А если ты со мной не пойдешь, я один пойду! Только не годится товарища бросать. Когда тебе зуб лечили, я ходил же с тобой в поликлинику! Две двойки через это схватил… И к моей бабушке мы вместе поедем, всю рыбу – пополам… Вот эту печку мы сейчас отнесем и приступим!

Мы отнесли печку, потом зашли к Вовке, взяли мешок и отправились собирать утиль.

– Складывать мы его будем вот тут, – говорит Вовка и показывает в тупичок между двумя домами, весь заросший травой. – Тут в стороне его никто не украдет.

– А кому он нужен?

– Это утиль-то не нужен? Утиль каждому человеку нужен! Особенно, когда он уже набран. Как много наберем, придет за ним дядька с тележкой, заберет, а нам даст крючки. Сначала мы пойдем вон под тот мостик. Там я прятался от одного человека и видел: валяется много костей и всяких интересных штук.

Мы залезли под мостик, где весной и после сильных дождиков протекал ручей, а теперь – высох. Чего там только не было! Даже разбитый аквариум и чья-то грязная кепка. Валялась сломанная крысоловка, и сама крыса тут же лежала – дохлая. Больше всего было ржавых консервных банок и разбитых бутылок.

И все-таки мы насобирали почти полный мешок. Мы нашли еще несколько рваных галош. Вовка сказал, что это тоже утиль. И кепку забрали.

Кости и тряпки оказались очень тяжелые. Наверное потому, что были все в грязи.

Мы по очереди несли этот утиль, сильно уморились, а когда дотащили все-таки до тупичка и высыпали на землю, его оказалось совсем маленькая кучка.

Вовка почесал нос и сказал:

– Да-а-а… Чего-то мало их… Когда несли, казалось много, а очутилось мало. Пожалуй, на один крючок, а? Как ты думаешь, насобирали на один крючок?

Я ответил, что на один крючок, пожалуй, уже есть.

– Вот и хорошо! – сказал Вовка. – Теперь еще мешков двадцать набрать и – порядок! Ну, мы их быстро наберем. Пошли по дворам!

Он подошел к угловому дому и изо всей силы застучал щеколдой калитки.

– Легче, легче! – крикнул кто-то со двора.

Открылась калитка и вышла толстая тетка:

– Чего надо?

Вовка прикинулся смирненьким. Голос у него стал прямо как у кота Базилио, когда тот просил Буратино показать монетки.

– Здрасьте, Марь Андревна! Как поживаете? Как ваше здоровье, у вас есть утильсырье? Всякие тряпки, кости, галоши…

Эта самая Марья Андреевна не очень, видно, обрадовалась, что мы пришли.

– Я ж отдала вам железо? Какого еще тут…

– Так то – железо, – вежливо объяснил Вовка. – А это утильсырье. Железо называется – металлоломом.

Марья Андреевна подумала и спросила:

– Это что же вас – заставляют?

– Да не совсем… – выкручивался Вовка. – То есть вообще-то… Это знаете как называется? Инициатива! Вот.

– Ишь ты… не разберешь вас: тряпичники вы иль учащие. Настоящие-то ученики чистенькие да аккуратненькие, а таким, как вы, ободранцам, только тряпки и собирать! Ну, идите, поглядите за сараем, под дом слазьте, на помойке… Как ты это слово-то назвал?

– Инициатива, Марья Андреевна! – сказал Вовка, залезая под дом.

От Марьи Андреевны мы вышли нагруженные, как ослы. Вовка нес полмешка костей и старых галош, а я – целый узел всякого рваного тряпья, которое мы нашли под домом. Прохожие на нас оборачивались, но Вовка не унывал:

– Видел, как дело движется? Думаю, что придется нам еще и лески купить. Там лески тоже есть. А то – накупим слишком много крючков, а они возьмут да и заржавеют!

В тупике возле нашего утиля уже толпились всякие мелкие ребятишки. Один напялил себе на голову рваную кепку и кривлялся не хуже клоуна, а остальные швыряли в него галошами и покатывались со смеху.

– Седый! – завопил Вовка. – Ты наши кости трогать! Не беги, догоню – хуже будет!

Этот самый Седый, который был в кепке, сорвал ее и кинул на землю, остальные отбежали немного и поглядывали, что будет дальше.

– Мы не знали, что это ваши, – говорит Седый. – Мы думали – ничьи…

– Ладно, – сказал Вовка. – Хотел я с вами расправиться… ужасно как! Но так и быть, доверяю вам караулить вот это все!

– Ну-у-у… – говорит Седый. – Мы хотим в разбойников играть…

– Успеете в разбойников, – говорит Вовка. – Я тебе за это такой вот крючок дам. Ты такого и не видывал!

Он отцепил от подкладки фуражки свой крючок и дал его Седому. Остальные ребятишки пытались разглядеть его издали.

– Ух, – сказал Седый. – Вообще мы можем и в сторожей играть!

Мы сложили свой груз и опять пошли на добычу, а ребятишки толпились вокруг Седого и любовались крючком.

– Вовка! У реки костей полно, где сваливают мусор! – крикнул нам вслед Седый.

– Я знаю, где это, – сказал Вовка. – Это далеко. Мы не найдем.

– Что ж ты? – спросил я. – Был у тебя один крючок, и тот ты отдал?

– Это ничего, – говорит Вовка. – Это пустяк. У нас будет столько крючков, что я не знаю, куда мы их и девать будем… Придется еще кому-нибудь дать! Вот тут Иван Гаврилыч живет. Инвалид, а веселый и ничуть не жадный. Пойдем к нему.

Инвалид Иван Гаврилович сидел во дворе на стуле и читал газету. Увидев нас, он вскочил и отдал нам пионерский салют:

– Привет энтузиастам-общественникам! Даешь металлолом! Рот фронт!

Потом он поздоровался с нами за руку, как со взрослыми.

– Я вас давно жду! Решил подключиться к вашему движению. Я, брат, старый пионер! Небось не верите? А был! Стой здесь!

Он сходил в дом и вынес тусклую фотокарточку. На ней были какие-то смешные мальчишки и девчонки с галстуками, в смешных шляпах, с длинными палками в руках. Они держали плакат «Долой частную собственность!»

– Вот они, красные орлята! Ну-ка найдите, где я!

Мы искали-искали, но не нашли.

– А я – вот он! – Иван Гаврилович гордо ткнул пальцем в тщедушного мальчишку, который сидел на земле, обхватив босыми ногами барабан, держа в руках палочки, и таращил глаза в объектив. – Силен, а? Это, брат, были времена! Даешь коммуну! Долой частный капитал!

И запел:

 
Не надо нам монахов!
Не надо нам попов!
Бей спекулянтов!
Души кулаков!
 

– Ну, как, – говорит, – мировая песня? А теперь ступай за мной!

В углу двора стояла тележка, доверху нагруженная ржавым железом.

– Вот. Кое-что у меня нашлось, кое-что в соседних дворах. Довезете? Может, помочь?

– Довезем! – поспешно сказал Вовка и впрягся в тележку. Я уперся руками сзади.

Иван Гаврилович вышел провожать нас на улицу. Не успели мы тронуться от его дома, как подошла какая-то незнакомая тетенька.

– Ребятки, это вы тряпки-кости-то собираете? А то у меня этого добра валяется… Петровна говорит…

– Нет, – сказал Вовка. – Это, может, какие другие ребята и собирают тряпки, а мы собираем металлолом. Для тяжелой промышленности. Ну, давай, чего стал! – крикнул он на меня и потащил тележку так быстро, что я за ним не успевал.

– А правда, хороший этот Иван Гаврилович? – сказал я, когда мы отъехали. – Интересную песню он пел.

– Ничего в ней нет интересного, – мрачно ответил Вовка. – Чем же спекулянты виноваты, что они спекулянты? Зачем их бить? Это совсем ни к чему. А дядька хороший!

В школе все ребята ахнули, когда увидели, сколько мы привезли железа.

– Мы – будь спокоен! – хвалился Вовка. – Не то что всякие рыжие Славки. Ему столько в сто лет не собрать, хоть бы он собирал его и по выходным, и по праздникам, и на каникулах.

– А кто-то говорил, что вы вроде… – начал было ехидный Славка.

И разозлился же Вовка.

– Чего «вроде»! Я дам – «вроде»! Ах ты, ослиная голова! Ты сначала набери столько, а потом… Повезли, Кольк, тележку назад!

Иван Гаврилович, когда мы возвращали ему тележку, хотел нам показать еще фотокарточки и какой-то старый барабан. Интересно было бы поглядеть, но Вовка заупрямился, ничего смотреть не захотел, сказал ему, что свободного времени у нас даже минуты нет. И вообще он сделался упрямый и неразговорчивый.

– Пошли на другую улицу! – сказал он. – Здесь, слышал же, все и у соседей он взял.

– Так то железо, а утиль…

– И утиля тут никакого нет. Откуда он тут? Я знаю. Нам на этой улице нечего делать. Одна канитель.

Мы перешли на другую улицу. Вовка походил от двора к двору и никак не решался постучать. Потом он сказал:

– Вообще, зачем нам столько крючков? Что нам – спекулировать ими, что ли? Где бабушка живет, там озера чистые. Да была б леска крепкая, и так не оборвется. А зацепится, можно снять и штаны, слазить и отцепить. Я когда у бабушки был прошлое лето, целую неделю одним крючком ловил. А рыбы поймал столько, что кот ел-ел, насилу доел. Я думаю, что мы уже порядочно набрали утиля. Дадут нам по одному крючку – и ладно! Сходим только к реке, заберем, что там есть. Пусть берег будет чище. А то – валяются кости, как будто там битва какая происходила!

Я тоже подумал, что лучше уж сходить подальше, чем шляться по дворам, как побирушки.

Костей на берегу реки было не то чтоб горы, но порядочно. Там были и тряпки, и галоши, и несколько рваных ботинок. Вовка сказал, что ботинки сырьем не являются и за них не дадут даже мячика на резинке, не то что крючки.

Мы набили полный мешок и принесли к своему месту. Седого там уже не было. У реки утиля еще много оставалось, но Вовка махнул рукой:

– Хватит! А то все крючки заберем, больше никому не достанется. Сейчас я схожу туда, это тут за углом – близко. Приедет на телеге дед, заберет все, а нам даст крючки. Ты карауль тут, а то Седый куда-то исчез.

Я сел на другой стороне улицы на лавочку, а Вовка побежал что есть духу за угол.

Я сидел, как будто просто так – уморился, присел отдохнуть и ни к каким костям отношения не имею.

И хорошо это сделал, потому что тут откуда ни возьмись появились Женя и Сашка Рыбкин. Женя нес погнутую граммофонную трубу и дудел в нее, а Сашка катил впереди себя чугунное колесо.

Они увидели меня и подошли:

– Ты чего тут сидишь? Я говорю:

– Не видишь – отдыхаю? Нельзя, что ли, отдохнуть?

– Можно, – сказал Женя. – Мы тоже отдохнем. Гляди, какая труба! Я сейчас на ней сыграю «Голубой Дунай» с выходом. А Вовка где?

– Сейчас придет, – сказал я, потому что заранее не придумал, куда мог деться Вовка. – Да вот он!

Вовка поздно заметил ребят, хотел повернуть обратно, но они его уже увидели.

– Эй, Вовка, мы тут, иди сюда!

Вовка подошел сильно растерянный.

– Чего сидите? – сказал он. – Пора приниматься за работу. А то, если каждый будет рассиживаться, мы за неделю лома не соберем.

– Мы уже выполнили норму! – сказал Сашка. – Надо же отдохнуть. Я лучше сейчас тебе сыграю.

– Нечего, нечего! – тянул его за рукав Вовка. – Надо перевыполнять, а не успокаиваться на достигнутом! Пошли-ка!

– Подожди! Сыграю, говорю… такой… с выходом… Отдохнем немножко. Вон Сашка палец на ней разбил.

– Ну, этот твой палец – пустяк! – тянул его Вовка. – Если из-за всякого пустякового пальца отдыхать, никакого толку не получится.

В это время из-за угла выехала лошадь, запряженная в пустую телегу. На телеге сидел, свесив ноги, бородатый дед с цигаркой.

Поравнявшись с нами, он придержал лошадь и обратился к Вовке:

– Эй, хозяин! Где твой утиль-та?

– Какой утиль? – Вовка весь покраснел и начел оглядываться по сторонам. Сашка и Женя разинули рты.

– Это вон там! – показал наконец Вовка. – Я и позабыл! Гляньте, вон он! Ух, ты-ы-ы! Да много! Интересно: кто его туда натаскал? Давно б его надо было забрать, а то валяются тут всякие кости! Они зараза… и вообще благоустройство портится!

– Так этот самый твой-то? – никак не мог понять дед.

– Ничего не мой! Раз на улице лежит, какой же он мой? Он уже тут сто лет лежит! Я все давно думал: надо пойти сказать, чтоб его куда-нибудь увезли. А то тут маленькие детишки играют и все такое… Ну пошли, что ль! Расселись! Со своим пальцем! Надо лом собирать, а они сидят, как в гостях!

Дед начал погружать утиль на телегу, а мы пошли по улице.

Вовка ничуть не горевал. Наоборот: он опять сделался веселый, отобрал у Женьки трубу и заорал в нее громче любого граммофона:

 
Не надо нам монахов!
Не надо нам попов!
Бей спекулянтов!
Души кулаков!
 

Он спел этот куплет раз десять, потом отдал трубу Сашке и сказал:

– Был у меня один хороший крючок, и тот пропал. Но это ничего. Надо будет к Ивану Гаврилычу сходить – поглядеть, какой у него барабан.