Текст книги "Сокровище ассасинов"

Автор книги: Юрий Гаврюченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

В машине мы поделили деньги испанских рыцарей. Получив полторы штуки, Слава завертел головой, что-то выискивая.

– Где их у вас теперь меняют? – спросил он.

8

Баню, приютившуюся в спортивном комплексе завода «Светлана», я нашёл случайно. Ехал домой и вдруг увидел скромную табличку «Сауна». На поверку заведение оказалось маленьким и уютным люксом, с бассейном и бильярдным столом. Мы сняли его на четыре часа, чтобы как следует отмякнуть: и мне, и Славе не мешало привести себя в порядок. Выплатив банщику задаток, мы отправили его разогревать парилку, а сами навестили парикмахерскую. Напоследок завернули в магазин, поскольку корефан баню без пива и воблы не представлял. Его можно было понять – человек находился на свободе только вторые сутки и хотел попробовать всего и сразу. В местах заточения верхом наслаждения считается стандартный набор: водка, пиво, баня, девочки. Впрочем, насчёт девочек у Славы имелось особое мнение.

– Знаешь, кого я сегодня встретил? – поинтересовался афганец, когда мы, обернувшись простынями, пытались обыграть друг друга в бильярд.

– Где? – весь день Слава был у меня под присмотром, и встретить кого-то без моего ведома вряд ли мог.

– В больнице.

– В больнице? Ну и кого? – вспомнил я женщину в коридоре.

– Подругу свою, ещё по Афгану. Она в госпитале медсестрой была, я там валялся. Знаешь, какой роман был… – Слава отложил кий и мечтательно затянулся сигаретой. – Эх! А потом у неё контракт закончился, и уехала Ксюша в Харьков. Писала мне… – Слава притушил в пепельнице бычок и погрустнел. – А потом параша пришла, что убили её, уже в Союзе… Я сегодня так и не понял: она это была или не она? Ты, Ильюха, как думаешь?

Я сделал вид, будто увлечён закатыванием шара. Что я мог сказать другу? Чёрт их, этих женщин, разберёт. Они иногда такие фортеля выкидывают, что не понять, зачем это делают, то ли по скудоумию, то ли по злому наитию. Может быть она тогда выходила замуж и хотела избавиться от старых боевых друзей, вот и рвала связи, как умела.

– Бабы – загадочный народ, – подытожил я вслух свои мысли, – но, судя по тому, как она на тебя смотрела, вполне вероятно, что это твоя знакомая.

Слава горестно улыбнулся щербатым ртом и цыкнул.

– Х-хэх! – тоскливо выдавил он. – Вот ведь как иногда сложится… Ну, не поехали бы мы сегодня с тобой в больницу – ведь не встретились бы никогда.

Он напряжённо о чём-то думал.

– Это судьба, – заметил я, промахнувшись по шару.

– Да, верно, – Слава намелил кий. – От судьбы не уйдёшь. А поехали, найдём её!

– У неё смена давно закончилась, – запротестовал я. Устраивать разведывательный рейд по корпусам Военно-медицинской академии, зная характер корефана, хотелось меньше всего. Тем более после того, что мы сегодня учинили. Слава подтвердил мои опасения, мечтательно протянув:

– Узнать бы, почему эта тёлка меня тогда бортанула! А, может, и не она вовсе, а мне специально подосрали. Узнал – убил бы!

– Да ладно тебе, Слава, расслабься, – успокоил я. – Сходи в парилку, пивка попей. Будь как патриций в термах. Если хочешь, гетер вызовем и устроим оргию. – Зная, что в Славиной голове много мыслей разом не помещается, я постарался отвлечь его какой-нибудь новой идеей. – Куда нам ехать? Кого мочить? Если мочить, то только за деньги.

– Да если бы я за всех, кого грохнул, бабки получал, давно бы уже Рокфеллером был! – наконец переключился с госпитальной темы корефан. – Мне за службу Отечеству вовек не отмолиться. Да и плюнул я на молитвы…

– Как в восемьдесят пятом, когда после твоей исповеди батюшку валерьянкой отпаивать пришлось, – напомнил я Славой же рассказанный случай.

Его, тогда ещё старлея, выполняющего интернациональный долг в братской ДРА, в отпуске каким-то ветром занесло в церковь, где он решил исповедаться. Грехи у боевого офицера были такие, что священника чуть не хватил кондратий. Например, Слава заживо сжёг на костре шведского снайпера, решившего погеройствовать на стороне моджахедов. Сначала допросили на ломаном английском, а потом… «Он же как русский, сука! Ну как такого живым оставлять?» И в самом деле, как? Духа может быть и взяли бы в плен, но раз уж белый, да ещё внешности почти славянской, то двух мнений быть не может. Разломали снарядный ящик, облили солярой и понеслась душа в рай. Были и другие подвиги. От этих забав батюшку перекорчило столь конкретно, что прощения наш доблестный вояка не получил. Впрочем, это его особенно не тяготило.

Не беспокоили его и новые грехи. Во всяком случае, внешне это никак не проявлялось. А вот меня от всего содеянного малость потряхивало, пока я не размяк в парилке и не залил чичи пивом.

Мы посмеялись над делами давно минувших дней. Слава обставил меня в бильярд, а потом сбросил простыню и полез в пакет за свежим, купленным перед баней бельём.

«Вот упёртый!» – подумал я и спросил:

– Ты куда собрался?

– Съезжу в больницу, – Слава натянул куртку, проверил деньги и кортик. Подтянул новые джинсы. Старые, «пропахшие неволей», грязным комом валялись на полу. Из брезгливости корефан к ним старался не прикасаться. – Ты давай, Ильюхин, парься, а я Ксению навещу.

– Хозяин – барин, – я тоже принялся одеваться.

На вечер у меня были свои планы. Гетеры отменялись, и это было не так уж плохо. Общению с потенциальным биологическим оружием я однозначно предпочитаю книги. Дворовые подруги – дворовыми подругами, но жрицы любви внушали немалое опасение. Кто знает, что в них таится вредного? Какие формы жизни нашли приют в их потасканных организмах? От книг таких подлянок ждать не приходилось, и я сделал вполне определённый выбор относительно сегодняшнего времяпрепровождения.

Докинув Славу до метро, я пожелал ему удачи и отправил на подвиги. По дороге домой заехал за продуктами и с понтом зарулил во двор. На новой машине! Жаль, Ирка не видит. Впрочем, не последний день живу. На это хотелось бы надеяться, поскольку жизнь набирала обороты. Она вдруг стала до невозможности «весёлая и интересная».

Насыщенная событиями.

О которых хотелось поскорее забыть.

От сауны и пива меня разморило. Я лениво прошёлся по комнате. Встал рядом с книжным стеллажом. Вытянул руку и бережно провёл по выровненным в одну линию корешкам. Почитать что-нибудь? Мне было очень, очень неуютно. По правде, я здорово боялся, но баня приглушила страх.

Я пробежал взглядом по полке, но ничего достойного не нашёл. Не было в моей библиотеке книг, отвечающих моему теперешнему настроению. Я бухнулся в кресло и потянул на себя верхний ящик стола. Вот что я хотел почитать – полевые дневники Петровича. В этом безумном мире только они соответствовали моему дурному сознанию, которое определило нелепое нынешнее бытие. Я завидовал Славе: вот кто всегда был в своей тарелке. «Прочь тревоги, прочь сомненья!» Как будто и не было долгих лет заточения.

Я достал тетрадь и полевой дневник Афанасьева, открыл и начал читать, чувствуя себя архивистом, наткнувшимся на старые заметки. История сия и впрямь начинала покрываться пылью забвения. Хоть я и нашёл реликвии исмаилитов, вспоминать о них теперь можно было только как о чём-то умозрительном, наподобие шлимановского «клада царя Приама». От личных вещей Хасана ас-Сабаха остались одни зарисовки в полевом дневнике. Этих цацек я больше никогда не увижу, не смогу прикоснуться, чтобы убедиться в их существовании, никому не покажу, чтобы похвастаться своей удачей. Их словно никогда и не было…

Они сгинули, оставив последствия. Впрочем, снявши голову, по волосам не плачут. Отделался от них, и ладно! Хорошо, что жив остался.

Мнение это у меня окрепло, когда я закончил читать записки Петровича. Афанасьев был очень незаурядным человеком и в очередной раз дал повод призадуматься. Я вдруг с потрясающей ясностью понял, что издававший за свой счёт научные труды Афанасьев не стал бы продавать вещи ас-Сабаха. По крайней мере, до той поры, пока не издал бы очередную книгу с фотографиями находок, не похвастался бы ими в своём кругу, а уж только потом сбыл бы с рук. Я не сомневался в том, что, когда потребовалось бы выбирать между обогащением и славой, в Петровиче возобладал бы учёный. Точнее, хвастун. Признание коллег для Афанасьева было дороже всяких наград. Следовательно, с продажей реликвий пришлось бы серьёзно повременить. И как это объяснить своим компаньонам, мне и Жене с Валерой? Да это бычьё сразу бы убило за такие шутки. Что и сделало…

Начав палить ни с того, ни с сего.

У меня намокли ладони, чего не случалось почти никогда. Я медленно закрыл полевой дневник. Взглянуть на ситуацию с иной стороны мне раньше не приходило в голову. Просто потому, что я верил Петровичу. Но его записки вынудили изменить точку зрения.

Что, если не охранники-дебилы началу ту бойню? Ведь первый выстрел я слышал пистолетный, а у ребят были автоматы… Значит, стрелять начал Афанасьев. Зная крутой нрав Петровича, я имел основания предположить, что он решил пресечь возможность любого конфликта с неконтролируемыми уголовниками и подкрался к ним с «Астрой» наготове. Представив себя на месте Валеры и Жени, я понял, что они не могли поступить иначе. Какие возникают мысли, когда шеф, откопавший кучу исторического рыжья, начинает отстрел членов археологической экспедиции? Никаких иных догадок у привыкших к насилию братьев-разбойников и не нашлось. Они поступили вполне правильно, забрав всё золото и дав дёру. Мне доверять тоже было нельзя. Кто знает, что на уме у коллеги коварного шефа?

А вот как Петрович поступил бы со мной? Предложил подождать с оплатой, взамен одарив соавторством находки или не стал рисковать… Настроение испортилось. Воистину, «умножая знание, умножаешь скорбь»!

Я оторопело заглянул в дневник, который грел колени, и прочёл последний абзац на заложенной пальцем страничке – прямоугольничек, написанный знакомым мелким почерком: « ПРИМЕЧАНИЕ: отрицательное воздействие излучения, исходящего от обнаженного клинка кинжала, отмечено ассистентом, у которого в тот момент существенно увеличился диаметр зрачка, а на лице выступили крупные капли пота.»«Ассистент»… Что предложил бы доктор исторических наук Афанасьев Василий Петрович своему ассистенту, возвратившись в палатку из прокалённой солнцем полупустыни с дымящейся «Астрой» в руке? Долю в добыче, соавторство? Или выпустил бы в грудь остатки обоймы, наблюдая, как расширяется зрачок, не реагируя больше на свет? Кем я был для Петровича, когда он прочёл гравировку и понял, что за предметы держит в руках? Остался ли я для него коллегой или вмиг превратился в ненужного и опасного соперника?

Хотелось бы верить, что компаньона он не мог предать. Однако вылазка Петровича не давала покоя. Его подлинные намерения теперь навсегда останутся тайной. И тайна эта будет грызть меня ещё долго.

Я вспомнил Марию Анатольевну, до сих пор ждущую супруга из экспедиции, ещё не знающую, что стала вдовой. Извещать об этом и вообще с ней встречаться мне теперь совсем не хотелось. Также надо было съездить к отцу Гоши Маркова – Борису Михайловичу, мобилу вернуть и чисто по человечески соболезнования выразить, ведь на похоронах я так и не показался. Разговор с отцом погибшего друга веселье весьма сомнительное, но избежать его никак не возможно.

Я бросил на стол полевой дневник и незаконченными заметками Афанасьева – свидетельство пройденного этапа моей жизни. Моя жизнь делится на чёткие отрезки: когда-то я учился в школе и копал оружие на полях войны, когда-то учился в универе и лето проводил на раскопах, когда-то был холостым и охотился за древностями на чердаках Ленинграда, когда-то вёл семейную жизнь и целенаправленно искал клады по деревням. Потом сидел в тюрьме и знакомился с Петровичем и Славой-афганцем. А теперь я мотаюсь по городу с иностранными гражданами и участвую в убийстве других иностранных граждан… А сокровищ ас-Сабаха больше нет, даже фотографий от них не осталось, а, стало быть, и думать о них нечего.

Решив на этом завершить кислый вечер, я разделся, выключил в кабинете свет, лёг на кровать, накрылся с головой одеялом, поймал тишину и заснул.

9

Слава появился часам к трём пополудни, счастливый и на удивление трезвый.

– Ну как, – спросил я, – Ксению свою отыскал?

– А как же! – корефан был доволен, прямо-таки лучился восторгом. – Только что от неё. Встретились. Знаешь, как она мне рада была! Всю ночь трепались. Я у ней там в больнице сидел. Вспомнили всякое и решили сойтись. Так что, Ильюха, я теперь к ней переезжаю.

– Ого! – я пожал другану руку. – Поздравляю с началом новой, семейной жизни.

– А то! – сказал Слава.

– А где Ксения? – спросил я.

– Дома. Она сегодня с утра сменилась. К ней поехали. Спит сейчас, а я к тебе заглянул, новостями поделиться.

– Ну что ж, – улыбнулся я, – поздравляю ещё раз!

– Кстати, – судя по тому, как блеснули славины глаза, в голове корефана родилась какая-то идея, – давай двинем на шашлыки, коли тачка есть. На залив куда-нибудь. Надо же праздник устроить.

– Да не вопрос! – пожал я плечами. Слава стремился развлекать свою даму в меру возможностей, и возможности эти старался изыскивать по полной программе. Его благое начинание требовало поддержки. – Можно хоть завтра собраться с утречка и отправиться. Сегодня у меня дела, надо с одним человеком потолковать.

Встреча с гошиным отцом у меня была назначена на семнадцать часов. После неё ехать на шашлыки было поздновато.

На том и порешили. Слава полетел на крыльях любви к подруге, а я остался размышлять о прихотях судьбы. Надо же! Есть же люди, у которых жизнь бьёт ключом, вроде Славы: то пусто, то густо. Только что освободился, трёх дней не прошло, а уже при деньгах, с друзьями, женщиной и квартирой. Правда, друзей, кроме меня, у корефана, насколько я знал, в Питере больше не имелось, с Ксенией как дальше сложится – тоже вопрос, но позавидовать ему было можно. Есть везучие люди, есть! Славу ждала любимая женщина, а меня – отец Гоши Маркова.

В антикварный салон «Галлус» я прибыл ровно к пяти. Борис Михайлович ждал, наблюдая за улицей через стеклянную дверь. Высокий, пузатый, он был одет в заношенный чёрный сюртук и сам выглядел антикварным экспонатом. Мы прошли в директорский кабинет. Борис Михайлович запер дверь на ключ, достал из сейфа початую керамическую бутылку «Ахтамара».

– Вот… это его, – я выложил на стол мобильник.

– Оставьте себе, Илья, вам нужнее, – Борис Михайлович проницательно посмотрел из-за круглых очков, и я невольно вспомнил испанского рыцаря Эррару. Несомненно, они были как-то связаны. Какими-нибудь невидимыми узами служения святому делу. Чёрт бы побрал все эти идеалы!

Мы помянули Гошу. Я извинился, что не смог присутствовать на похоронах, но Борис Михайлович только покачал головой.

– Не стоит, Илья. Я всё понимаю. Эти предметы… они так и не достались приору?

– «Чёрные» вынудили отдать. Они взяли в заложницы мою подругу с дочкой, ну, в общем, вы понимаете, я не мог отказаться.

– Как жаль, – Марков снял очки и провёл пальцами по зажмуренным векам, словно вытирал слёзы. Возможно, так оно и было. – Значит, всё напрасно.

Я промолчал. Мне нужен был проверенный антиквар, чтобы и дальше сбывать находки, и мне нечего было сказать в своё оправдание. Реликвии, из-за которых убили Гошу, пропали, а рассказывать о сожжённой даче исмаилитов я не стал бы никому.

Мы посидели немного, вспоминая, главным образом, наши с Гошей школьные годы. Затем я откланялся, наотрез отказавшись забирать телефон и обещав немедленно купить себе новый, а номер скинуть Борису Михайловичу.

Теперь в его связях с испанцами не оставалось сомнений. Их агентурная сеть в России начинала меня пугать.

Из антикварного магазина я направился в обменник, а оттуда в магазин за мобилой. Через полчаса, с новенькой трубкой в кармане, я вырулил на проспект и поехал к дому. В животе бурчало от голода. Я начал приглядываться к вывескам кафе.

Молодую женщину на остановке я заметил сразу. Она резко выделялась из толпы: яркая, броская, умеющая себя подать. Затянутый на джинсах красный ремень подчёркивал крутизну бёдер, словно кушак Молодёжного антиполового союза. То ли Оруэлла начиталась, то ли сама додумалась. Я остановился рядом с ней. Помахал рукой. Перегнулся через правое сиденье, открыл дверцу.

– Привет, Маришка! Залезай.

– Здравствуй, милый, – Марина, моя бывшая жена, села в машину. – Как дела?

– Как видишь, – я гордо похлопал по рулю. – Процветаю.

– Нашёл что-нибудь ценное?

Я усмехнулся. Заметно, что женщина побывала замужем за кладоискателем.

– Кто ищет, тот найдёт, рано или поздно. Считай, что я свою Трою откопал. Ты куда едешь?

– Домой, – ответила Маринка. – А ты?

– А я… – небрежно махнул рукой, изображая богатого бездельника, – так… катаюсь по городу. Хотел на озёра съездить, искупаться, развеяться где-нибудь за Зеленогорском, но чего-то закрутился по улицам. Видать неспроста. Тебя вот встретил.

Наверное, и в самом деле неспроста. Слава встретил старую подругу, а я – бывшую супругу. Возможно, это знак свыше.

– Торопишься? – спросил я.

– Не очень, – ответила Маринка.

– Поехали пообедаем. Лично я голоден.

– Раз ты приглашаешь… – улыбнулась Маринка.

Мы выбрали тихое кафе на Ланском шоссе и стали ждать, когда официант принесёт заказ.

– Как ты теперь живёшь? – спросил я.

– Скучно, – Маринка достала пачку «More» и закурила. Раньше такой привычки за ней не водилось. Всё меняется, и люди, и времена.

– Где работаешь?

– В офисе. На компьютере.

– Оператором? Типа набираешь что-нибудь? – в компьютерах я был не силён.

– Играю, – Маринка хмыкнула и выпустила вверх струйку дыма. – Секретарём-референтом я работаю.

– Ню-ню, – язвительно протянул я. – Кофеёк-с, чай, бутерброды?

– Именно, – Маринка послала убийственный взгляд в мою сторону. – Обещают бухгалтером сделать. Я бухгалтерские курсы закончила. Устроилась пока секретарём.

– Ух ты, – восхитился я, – какая захватывающая перспектива! Курить ты там же начала?

– Это от нервной работы, – Маринка поспешно смяла в пепельнице окурок. – Прости, я забыла, что ты не выносишь курящих дам.

– Начальство, небось, достаёт?

– Задолбали, козлы. Каждый липнет, особенно шеф, дурак старый. Ему больше всех надо. Ах, Мариночка, почему вы уделяете мне так мало внимания? Как вы холодно относитесь к такому солидному мужчине, погибающему без женской ласки!

– И другие банальные глупости, – закончил я.

– Тоже мне «солидный мужчина»!

Официант принёс солянку пожелал приятного аппетита и удалился за стойку.

– Хм, – похотливого шефа я взял на заметку, – и не надоело?

– Надоело, – призналась Маринка. – Но ведь и жить на что-то надо. Тут ещё ничего, в другом месте вообще проходу не давали. Пришлось уйти.

В молчании мы доели первое блюдо и сразу же подали второе. В кафе было на удивление малолюдно, негромко играла музыка, после всего услышанного говорить не хотелось. Раны от первых стрел Купидона заживают медленно и болят долго. Не знаю, что крутилось в голове у Маринки, лично я размышлял о том, как жить дальше. По возможности, хорошо и вместе. Коли нас свёл случай, а Слава показал перед этим пример, оставлять Маринку я был не намерен. К знамениям свыше следовало относиться с почтением.

– Слушай, – начал я, – как ты смотришь…

Тут я смутился как школьник. Казалось бы, не чужие люди? Но не мог я с ней, как с любой другой барышней. Потому что барышни – это нечто мимолётное, а Маринку я всё же любил.

Маринкины родители давным-давно приехали в Ленинград из Киева. Так они решали квартирный вопрос. История почти булгаковская, только вместо Азазелло им выпало пообщаться со мной. Маринка родилась и выросла в Ленинграде. Познакомились мы в романтической обстановке белых ночей на Университетской набережной. Маринка гуляла, а я возвращался с поисков на василеостровских чердаках. Что-то потянуло меня к этой девушке. Уж больно она была приметная. В спецовке, с грязной сумкой на ремне я, должно быть, напоминал монтёра. Однако мы разговорились и отправились гулять по городу. Гидом я был хорошим. Уж что-что, а волшебные закоулки Питера знаю наперечёт. Город-сказка, город-миф, которым предстаёт Санкт-Петербург, если показывать его выборочно и со знанием дела, Маринку потряс. Она и не подозревала, что живёт в таком удивительном месте. Мы понравились друг друга и стали встречаться, а потом поженились. Долго наш брак не продлился. Мы разошлись из-за денег, вернее, из-за их отсутствия. Маринке надоел бедный кладоискатель, её родители подлили масла в огонь, и она решила не испытывать больше судьбу. До истории с Лёшей Есиковым тогда ещё не дошло.

– Мм… – помялся я. – Почему бы нам не возобновить отношения? Помнится, раньше ты говорила, что я слишком много думаю. Уверяю тебя, сейчас я исправился и поглупел.

Маринка опустила глаза и вертела в пальцах стакан с соком, внимательно меня слушая.

– Ну и потом, я встал на ноги. Квартиру купил, да и денег хватает.

«Что я несу! – ужаснулся я. – Почему вы не уделяете внимание такому солидному мужчине, погибающему без женской ласки, как я? О, донна Роза, я старый солдат и не знаю слов любви!»

– Дело не в квартире, – тихо сказала Марина и достала новую сигарету.

«С понтами надо заканчивать, – решил я. – Какая там квартира, если завтра, может быть, придётся с неё срываться и остаток жизни бегать от ментов. Или от гадских хашишинов, которым мы нанесли подлый и оскорбительный удар. Да и денег больших нет. Впрочем, не надо заморачиваться. Слава же сомнениями не мучается. Вот и мне пора думать поменьше.»

– Какой у тебя теперь телефон? – спросила Маринка.

Хороший признак.

– Запиши заодно и мой мобильник, – сказал я.

Маринка достала блокнот, памятный ещё по нашей первой встрече. Как давно это было? Очень давно. Книжечка порядком истрепалась, но продолжала верой и правдой служить хозяйке. Телефонов там было несчётное количество.

Я отвёз Маринку домой, съездил на заправку, навестил маму, оставил ей триста долларов и отправился к себе. Для начинающего я много времени провёл за рулём и устал, но был доволен. Мне понравилось водить «гольф», да и сложностей на дороге не возникало. День во всех отношениях удался. Перед сном меня застиг звонок корефана.

– Как сам, Ильюха?

– Ништяк, – ответил я. – Как вы там насчёт шашлыков?

– Созрели, я три кило замариновал. Во сколько завтра едем?

– Да мне без разницы, во сколько надо, во столько и поедем.

– Давай тогда в десять созвонимся и решим, чё как.

– Давай.

На этом наш краткий, но содержательный мужской разговор закончился. Положив трубку, я подумал, что упущу свой шанс превратиться в семейного человека, если не позвоню Маринке. Её домашний номер я не забыл.

Я слушал гудки, для порядка припоминая: бывшую тёщу зовут Валерия Львовна, бывшего тестюшку – Анатолий Георгиевич. Именно в таком порядке. Руководство в маринкиной семье было женским.

– Алло? – к телефону подошла Марина.

«Ну, здравствуй, это я!»