Текст книги "Операция «Посейдон»"

Автор книги: Юрий Барышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Ее сверстницы, прячась от матерей и вездесущих соседей, уже вовсю крутили любовь с местными ухажерами. По вечерам то там, то здесь в укромных местах двора Галя натыкалась на парочки, которые, тесно прижавшись друг к другу, давали волю своим рукам. Ей иногда хотелось так же смело, как ее подружка Светка, раскачивая бедрами, с независимым видом, пройти мимо стайки ребят. А затем, завернув за угол, зайти в темный подъезд с разбитыми лампочками и ждать, когда кто-то из них придет вслед за ней… Но все-таки самое сильное волнение она испытывала в присутствии Ярослава. Казалось, от него исходят какие-то теплые волны, которые, достигая ее тела, вызывали мелкую дрожь. В висках начинало стучать, рот пересыхал, соски набухали, и начинал ныть низ живота. Все это происходило помимо ее воли и желания. Иногда ей казалось, что внутри ее тела сидит какое-то неизвестное ей женское существо, которое так реагирует на присутствие мужчины. Галя старалась скрыть свои переживания от Ярослава, но это ей не всегда удавалось. Все чаще и чаще она замечала на себе его изучающий взгляд.

8 Марта, может быть, впервые с момента поселения, Ярослав пришел домой «под шафе». Везде царило веселье, кавалеры поздравляли дам, которые по такому случаю нарядились в свои самые любимые наряды. Споткнувшись об ящик, Ярослав начал падать, но удержался, вовремя подхваченный Галей. Она обхватила его за талию и довела до двери. Не спрашивая разрешения, Галя, как заправская хозяйка, положила обмякшее тело на кровать, сняла с него сапоги, галифе и гимнастерку. Напоив Ярослава горячим сладким чаем, она присела на край кровати. Только теперь Галя заметила, что он тихо плачет. Так плачут иногда сильные мужчины – тихо, без всхлипываний и заламывания рук. Просто из закрытых глаз текут слезы.

– Что с тобой? Тебе плохо?

– ……………….

– Да скажи, наконец, что с тобой случилось?

– Тебе лучше уйти, – невнятно сказал Ярослав.

– Никуда я не уйду, пока ты не скажешь, что случилось.

– Как хочешь, – он отвернулся к стене и моментально заснул.

Ладно, пусть поспит. Галя встала, вычистила сапоги, залепленные грязью, пришила болтающиеся пуговицы к гимнастерке и пошла к себе. Через пару часов она без стука открыла дверь. Ярослав не спал. Он лежал на кровати с широко открытыми глазами. Его взгляд был устремлен в потолок.

– На, поешь, – она протянула ему на тарелке два бутерброда с колбасой. – Сейчас поставлю чай.

– Подожди, иди сюда.

Он взял ее за руку и усадил на кровать.

– Со мной случилось несчастье. Даже хуже. У меня не будет детей.

– Тебе что, воры в перестрелке елду отстрелили?

Он пропустил ее замечание мимо ушей.

– Последний раз, когда мы возвращались с нейтральной полосы, фрицы нас обстреляли из минометов. Меня контузило, один из осколков пробил подсумок, шинель и угодил мне в крестец. В госпитале осколок вытащили, меня заштопали. Невропатолог сказал мне, что задет какой-то нерв, который отвечает… ну, за то, чтобы у мужика стояло, понимаешь? Все это со временем должно восстановиться, но нужно лечение и хорошие лекарства. Порошки, которые он мне дал, я пью, но они не помогают. До войны в Ленинграде у меня была подруга, которую я очень любил. После войны мы хотели пожениться. Она писала мне такие письма! В них было столько чувств, любви и тепла, что нестерпимые боли проходили, как по волшебству. Она училась в консерватории, жила недалеко от Невского проспекта. Ее отец – конструктор подводных лодок. Его даже не забрали в армию. Когда я попал в госпиталь, я решил написать ей письмо и все объяснить, что со мной случилось. Ответное письмо шло долго, больше двух месяцев. Она писала, что любит меня, и я ей нужен любым, лишь бы был живым, что она вылечит меня своей любовью. У меня выросли крылья. Я быстро шел на поправку. После демобилизации я сразу поехал в Ленинград, разыскал ее. Квартира моих родителей, к счастью, уцелела от бомбежек, даже сохранились обстановка и вещи. Пробыли вместе мы трое суток. В первую же ночь стало ясно, что все ее попытки расшевелить… моего «приятеля» оказались безрезультатными. На третий день она сказала мне, что ей нужно возвращаться домой, ее родители не хотят, чтобы мы встречались. Она полностью зависит от них и не может ослушаться. Она еще продолжала говорить, что любит меня, что будет помогать мне, но в ее глазах я уже прочитал приговор. Через месяц она перестала подходить к телефону. А последний раз ее отец поднял трубку и сказал, что если я не отстану, он сдаст меня милиции. Было так тошно, что хотелось утопиться. В конце концов, она права. Какая от меня польза молодой женщине? Ни детей, ни работы, ни постельных утех… Через пару лет я узнал, что она вышла замуж за известного скрипача и родила ему двойню. Все эти годы в башке стучала одна и та же мысль: зачем жить? Ради чего? Просто так коптить небо и ждать старости не по мне. Многомесячные и неоднократные курсы лечения в госпиталях существенных результатов не дали. Ты даже не представляешь, как это тяжело – хотеть женщину и не мочь!

Ярослав замолчал, закрыл глаза и как будто опять провалился в забытье. Галя все это время сидела молча. Она нежно гладила его по ежику волос, по лицу, по груди, закрытой байковым одеялом. Ходики с кукушкой, висевшие на противоположной стене, показывали одиннадцатый час. Надо было возвращаться домой. Галя осторожно встала, выключила настольную лампу и прикрыла за собой дверь. Теперь ей было ясно, что нужно делать. Она вспомнила, что в школе классом старше учился Сюй, сын политэммигранта из Китая, который лечил больных иглоукалыванием. Сюй, в отличие от своего отца, бегло говорил по-русски, показывал разные фокусы, умел дружить, хорошо дрался ногами и защищал слабых. Вокруг него всегда крутилась малышня, которую он обучал приемам кунг-фу и всяким смешным фокусам. Все звали Сюя Сашей, и он привык к своему новому имени.

Саша, на лице которого всегда блуждала улыбка дружелюбия, внимательно выслушал сбивчивый рассказ Гали о Ярославе и пообещал поговорить с отцом. Чан-Ху – сорокапятилетний китаец, среднего роста, сухонький, рано поседевший. Он жил в Москве уже третий год и учился в Школе Коминтерна, куда был направлен из Пекина самим Мао-Дзе-Дуном. Чан-Ху был потомственным врачом. Искусством исцеления владели его отец и девяностолетний дед. Дед был знаменит тем, что имел десятилетнего сына от третьей жены. Уже утром следующего дня Саша сообщил Гале, что отец ждет ее приятеля у себя дома после шести вечера. Галя, не ожидавшая такой скорости, немного растерялась, так как еще ничего не сказала Ярославу. Рабочего телефона Ярослава Галя не знала, когда он сегодня придет с работы – тоже. Она просто стала молить Бога, чтобы старшина пришел не позднее 17 часов. Галя даже вышла на улицу, чтобы встретить его на пороге. «Бог все-таки есть», – решила она, когда увидела крепкую фигуру Ярослава. Не давая ему опомниться, Галя перешла в наступление:

– Что ты готов отдать, чтобы он у тебя заработал?

– Богатства пока не накопил, но ничего не пожалею, а что?

– Тогда идем со мной, и воспользуйся счастливым случаем.

Она потянула его за рукав в сторону автобусной остановки.

– Да подожди ты, куда ты меня тащишь? Я голодный, есть хочу, как волк!

Галя крепко держала Ярослава за руку.

– Успеешь. Надо к шести часам успеть на прием к целителю.

Она рассказала, куда и к кому его ведет.

– А что ты меня раньше не предупредила?

– Не успела.

– А сколько это стоит? У меня и денег может не хватить на лечение.

– Сначала он тебя осмотрит, а потом видно будет.

Галя говорила так спокойно и уверенно, как будто ей уже был известен весь ход дальнейших событий.

Чан-Ху встретил Ярослава и провел его в большую комнату с занавешенным окном. Галя осталась ждать возле дома. В комнате воздух был насыщен незнакомыми приятными запахами, на стенах висели какие-то старинные гравюры с изображениями людей, на телах которых были отмечены десятки, если не сотни точек. Минут через сорок Ярослав вышел из подъезда.

– Ну, что? – кинулась к нему Галя.

– Сказал, что попробует мне помочь. Колол меня иголками. Дал какие-то шарики, которые надо держать под языком.

– А сколько это стоит?

– О деньгах ничего не говорил. Просил прийти завтра в это же время. Дома нужно делать массаж спины. А кто мне его будет делать?

– Я буду, пусть он меня только научит и покажет, – выпалила Галя.

– Слушай, тебе что, делать больше нечего, кроме как заниматься инвалидом?

– Перестань говорить глупости. Какой же ты инвалид? Смотри, какой ты сильный. Я так рада, что он будет тебя лечить.

Дни становились длиннее, ночи короче. Снег почти сошел. Пошли дожди. Весна полностью захватила город. Лопались почки, появилась молодая зеленая травка. В воздухе носились запахи подожженной прошлогодней травы и еще чего-то непонятного, но точно весеннего.

Китаец, узнав, что Ярослав – фронтовик, орденоносец и сотрудник уголовного розыска, наотрез отказался брать плату за лечение. «Китай помогает СССР восстанавливать здоровье героев, – патетически заключил он. – Ты должен родить трех сыновей. Тогда я буду считать лечение законченным». Он рассмеялся, довольный быстрым восстановлением Ярослава. После некоторых колебаний Ярослав привел Галю к Чан-Ху. Китаец посмотрел внимательно на ее руки, пощупал пальцы, ладони, запястья.

– Хорошо. Руки чисто мой мылом. Ногти стриги коротко. Жми пальцами резиновые мячики. Поняла?

Он положил почти раздетого Ярослава ничком на широкую высокую скамью, подозвал Галю и начал работать. «Смотри и запоминай», – велел он ей. Через десять минут лицо китайца покрылось потом, который он вытирал висевшим на поясе полотенцем. Спустя две недели Галя, освоившись, разминала спину старшины, как заправский массажист в бане.

Так прошло еще два месяца. Однажды рано утром Ярослав проснулся от необычного ощущения. Как ошпаренный, он вскочил с кровати и снял трусы. Его мужское достоинство, горделиво подняв голову, раскачивалось из стороны в сторону. Он ожил! Он весь наполнился силой! Ярослав взял его в руки и начал мять и гнуть из стороны в сторону. Он сопротивлялся! Неужели это победа?! Через некоторое время Ярослав немного успокоился и снова заснул. Вечером, когда Галя пришла к нему, старшина уже лежал на полу, готовый к процедуре. Обычно она в это время рассказывала ему всякие истории и сплетни, которые слышала днем. Ярослав слушал в пол уха, постепенно погружаясь в приятное сонное состояние. Пальцы Гали все увереннее разминали его мышцы. Особенно ей нравилось тискать его ягодицы, сильные и упругие. Она уже хорошо знала, какие точки следует массировать особенно тщательно. Галя нежно давила на них подушечками пальцев и чувствовала ответную реакцию. Заканчивая массаж, Галя некоторое время держала обе ладони на его пояснице. Ярослав чувствовал тепло ее рук, и в его душе поднималась волна благодарности к этой девчонке. Он вставал, надевал брюки, закутывал поясницу мягкой шалью, и они пили чай с вареньем и печеньем. На этот раз старшина, весь сияющий, повернулся на спину, и Галя увидела торчащий член! «Смотри! Он встал, встал!» – закричала она, обхватив его обеими руками. Это произошло так инстинктивно и естественно, что Ярослав даже не обратил на это внимание. Он приподнялся, схватил Галю за плечи и повалил ее на себя. «Я его чувствую, я чувствую, как в нем пульсирует кровь!» Они катались по полу и визжали, позабыв о том, что дом полон соседей. Наконец, эйфория уступила место отрезвлению. Галя лежала под Ярославом, скрестив ноги у него за спиной. От тяжести его тела ей было хорошо и приятно. Они тяжело дышали. Наконец, старшина скомандовал: «Закрой глаза и отпусти меня». Она безропотно повиновалась. Ярослав натянул брюки, застегнул ремень и сел на табурет. Галя подошла сзади и обняла его за плечи.

– Я так рада за тебя, – произнесла она почти шепотом, наклонившись к его уху. – Чур, я буду первая, которая попробует его в деле… Я это заслужила, разве не так?

Он посадил ее к себе на колени и чувственно поцеловал в губы.

– А ты что, уже женихаешься с ребятами?

– Да нет, просто балуемся. Мне нравится, когда парень прижимается ко мне и целует в губы. И я могу сравнить, у кого это лучше получается, и кто меня хочет больше. Все, больше ничего…

Прошло еще три недели. Чан-Ху сказал, что «благородный муж» может уже проверить себя в общении с женщиной. Лучше, если она будет в курсе его проблемы, так как от ее поведения многое зависит. Во время очередного массажа Галя, впервые в жизни, поддавшись внутреннему порыву, взяла инициативу на себя, и Ярослав, не веря самому себе, почувствовал сначала ее горячий язык, а потом губы… Не прошло и минуты, как «гейзер», наконец, нашел выход и вырвался наружу! Накопившейся энергии было так много, что Галя едва не захлебнулась. Ярослава била мелкая дрожь. Чтобы не закричать, он прикусил губу и так крепко схватил подругу за плечи, что ей стало больно. Несколько минут, а может, им только так показалось, они лежали рядом на полу, тяжело дыша. Первой пришла в себя Галя: «Вставай, ложись на кровать и ни о чем не думай. Не нужно никаких слов, обещаний и прочей ерунды. Я пошла домой, завтра увидимся. Спи». И она тихо закрыла за собой дверь. Ярослав долго не мог заснуть. Он никогда не чувствовал себя так необыкновенно хорошо. Неужели к нему вернулась его прежняя мужская сила? Наверное, так чувствует себя пантера, которой, наконец, удалось вытащить из лапы занозу, мешавшую ей жить. Ему захотелось тут же побежать к китайцу и поделиться радостью. Уже почти одевшись, он бросил взгляд на ходики – было уже слишком поздно.

Глава 3. Слуги «Посейдона»

Это был самый жаркий день московского лета 1977 года: красные столбики термометров взметнулись до тридцати четырех градусов по Цельсию и застыли там до позднего вечера. В десятом часу зной все еще стойко держался над Москвой. Город не раздвигал портьер, но распахнул окна. Впрочем, и это не помогало томящимся от зноя москвичам: форточки напоминали духовки, вместо прохлады и свежести из них струились волны горячего воздуха. Было тихо: ничто не могло нарушить царственной неподвижности и покоя этого дня.

Ветер гулял лишь по взлетной полосе Шереметьево. Крылья самолетов, отправляющихся и прибывающих со всех концов мира в столицу одной шестой части суши, резали плотный горячий воздух. Ветер теребил одежду, ерошил волосы пилотов и пассажиров, портил высокие шиньоны стюардесс и аккуратные укладки иностранных туристок…

По радио сообщили: «Самолет рейсом 1265 «Осло-Москва» задерживается». Самуил Моисеевич минут сорок томился в раскалившемся зале. Его большой полосатый носовой платок, которым он то и дело стирал крупные капли пота с высокого лба, можно было выжимать. Человек был уже не молод – жаркие летние месяцы давались ему нелегко. Слегка дряблые щеки покраснели, нос с горбинкой, доставшийся владельцу явно не по росту, лоснился от пота, около глаз обозначились синие прожилки сосудов. Влажными от пота были и пепельно-седые завитки волос, окаймляющие блестящую лысину. В общем, он был далеко не красавцем: однако всякий, кто встречался с ним, проникался к этому человеку симпатией и расположением. Ведь в его черных, слегка на выкате глазах, окаймленных морщинистыми веками, светился тонкий, проницательный ум и печальная доброта.

Уставшее лицо его оживилось, когда он услышал долгожданное объявление: «Совершил посадку самолет рейсом 1265 «Осло – Москва».Самуил Моисеевич подошел к огромному окну. Как только величественный, размытый и дрожащий в раскаленном воздухе силуэт самолета замер, к нему подкатили трап.

Сначала из чрева самолета вышли на свет божий сотрудники посольств и консульств, московских представительств крупных фирм. Несмотря на жару, они были облачены в строгие костюмы и галстуки. Их быстро увез с поля аэродрома заранее ожидавший их микроавтобус. Затем пестрой массой выкатилась веселая многочисленная туристическая группа. Скандинавы (советских граждан на этом борту не оказалось) на затекших ногах спустились по трапу и погрузились в большой вместительный автобус.

Мужчина отошел от окна и сменил «пункт наблюдения», передислоцировавшись поближе к линии таможенного контроля. С человеком, которого он ожидал в этот день в Шереметьево, он не виделся уже год. Знал он его плохо, и черты лица гостя расплылись в его памяти в некий невнятный, смутный и усредненный образ. Встречавший опасался, что они просто не узнают друг друга, и на поиски уйдет много времени. Потому-то встречающий так напряженно и вглядывался в каждое новое лицо, появляющееся по ту сторону таможенного терминала. Среди прибывших, выстроившихся длинной узкой вереницей в зоне погранконтроля, мелькала рыжая голова, невольно привлекающая внимание. Длинные, слегка ниже плеч, волнистые, распущенные волосы были яркого рыжего цвета.

Самуил Моисеевич рассеянно перевел взгляд с «Рыжего» на его спутника: и сразу же узнал в нем своего приятеля! Зрительная память, вопреки тревогам и сомнениям, его не подвела. Когда иностранец заметил встречающего, он приветливо махнул рукой и вместе со своим рыжеголовым приятелем, миновав таможню, быстрым шагом направился к нему.

Визит этих людей в Москву не носил ни официального, ни делового характера. Норвежские океанологи не были крупными учеными с мировым именем: даже в академических кругах не было известно более-менее значимых публикаций или монографий Кнута Скоглунда или Руна Киркебена. Ученые приехали в Москву как туристы-индивидуалы, по крайней мере, такова была их «официальная версия» при получении советских виз. Встречал и опекал иностранных гостей их коллега, сотрудник Института океанологии АН СССР имени академика Ширшова Самуил Бронштейн.

– Самуил! Дружище, как же я рад тебя видеть! – устало, но искренне поприветствовал Скоглунд встречавшего.

– Добро пожаловать в Москву, Кнут, – они крепко пожали друг другу руки.

Самуил украдкой, но с немалым удивлением разглядывал его приятеля. Этого высокого молодого человека в пижонском костюме Самуил видел впервые.

Новый знакомый был красив: его правильное, с холеной белой кожей и нежным девичьим румянцем лицо портил разве что мягкий, несколько безвольный подбородок и капризный, женственный изгиб пухлого рта. Рядом с ним Кнут казался усталым и неприметным. Элегантный светлый костюм помялся в дороге и утратил свой шик. Белая рубашка на жаре быстро потеряла свежесть, узел галстука съехал набок. Коротко стриженные волосы намокли и взъерошились.

– Это тебе, Самуил. В знак моей благодарности! – сказал Кнут на сносном английском и вручил Самуилу небольшой тубус, завернутый в яркую упаковочную бумагу.

– Что ты, Кнут! Это уже лишнее. Спасибо тебе! – Самуил смущенно принял подарок. – А что там?

– Карта Северного моря второй половины XVIII века.

– Не может быть. Это же очень дорогая вещь!

– Пусть это тебя не беспокоит. Все документы на карту внутри тубуса.

Самуил Моисеевич, обуреваемый нахлынувшими чувствами, принялся тискать Скоглунда. Наконец, избавившись от объятий русского, Кнут представил своего спутника:

– Рун Киркебен, наш коллега, мой старый друг, давний ученик и надежный помощник.

– Самуил Бронштейн, – встречавший протянул ему руку. Рун, перехватив черный атташе-кейс из правой руки в левую, ответил вялым рукопожатием и делано улыбнулся одними губами. Его прозрачные травянисто-зеленые глаза рассеянно блуждали по суетливой толпе…

Бронштейн был озадачен: он ожидал встретить одного человека и был не готов к появлению этого экстравагантного персонажа.

– Что ж, еще раз с приездом. В какой гостинице Вы заказали номер?

– Будем жить в «России», рядом с Красной площадью и Кремлем.

– Давайте я провожу вас до стоянки такси?

– Спасибо, не нужно. Нас встречает знакомый из посольства.

– Ну, что ж, тогда будем прощаться. До завтра… Вот мои координаты, – Бронштейн протянул Кнуту сложенный вдвое лист с адресом и телефоном и направился к выходу.

Попрощавшись с Бронштейном, Кнут и Рун не пошли к выходу. Через минуту Рун кому-то заулыбался и помахал рукой. Пружинистой походкой к ним приближался высокий светловолосый человек в сером строгом костюме. Иностранцы обменялись рукопожатиями.

Рун представил Скоглунда встречавшему дипломату.

– А это – мой добрый друг, Кнут Скоглунд.

– Торвальд Йоргенсен, – улыбнувшись, представился дипломат и тут же добавил: Атташе по науке и культуре.

– Рад знакомству, господин атташе.

– Можно просто Торвальд, – предложил дипломат.

Втроем они вышли из здания аэропорта к ожидающей их черной «Volvo» с дипломатическими номерами. На улице Рун поморщился от яркого солнца и водрузил на нос большие солнцезащитные очки. Они проследовали до автомобиля, оживленно беседуя.

Самолет из Осло ждали в Шереметьево не только Бронштейн и Йоргенсен: Скоглунду было оказано гораздо большее внимание, чем это могло показаться на первый взгляд. В небольшом служебном помещении, где размещались пограничники, двое человек в штатском потягивали чай, заботливо предложенный дежурным. Несмотря на «партикулярное платье», профессиональная принадлежность этих лиц не оставляла ни малейших сомнений: это были люди с Лубянки. Оба они были сдержанны, молчаливы. Один из них был уже далеко не молод, но его годы выдавали лишь резкие глубокие морщины около глаз и на высоком выпуклом лбу. Осанка и движения этого поджарого, жилистого человека выдавали силу и энергию, которые, благодаря аскетизму и самодисциплине, остались с ним даже в его возрасте. Второй был значительно моложе, лет тридцати-тридцати пяти. У него были крупный прямой нос, рельефные скулы, жесткие складки по краям губ, высокий лоб и волевой подбородок. Короткая стрижка, офицерская выправка и пронизывающий, цепкий взгляд холодных серых глаз придавали ему сходство с древнеримским центурионом.

Наконец, таможенники аэропорта принесли багаж Скоглунда: компактный серый чемодан. Специалисту по запорным устройствам Оперативно-технического управления КГБ не составило труда справиться с простыми чемоданными замками, но, как выяснилось несколько минут спустя, в чемодане были только свежие сорочки, электробритва, бульварный роман, пузырек снотворного, трусы, носки и носовые платки… Никакого «двойного дна», тайников под подкладкой и ничего, даже отдаленно напоминающего научно-техническую документацию. В кармане крышки чемодана завалялись несколько машинописных листков, вызвавших было интерес чекистов – но не надолго.

Серый чемодан отправился к своему хозяину, а разочарованные чекисты покинули служебное помещение.

Несколько минут спустя Анатолий связался по рации со старшим бригады наружного наблюдения.

– Двадцатый, ответьте базе! Что там у вас? Прием, – произнес Анатолий отчетливым, тихим голосом.

– База, говорит двадцатый. «Гукас» не один. С каким-то рыжим пидором. «Рыжий» держит в руках атташе-кейс, который не сдавал в багаж.

– Вас понял. Конец связи.

«Все ясно, – Анатолий сразу понял, почему багаж Скоглунда оказался пустым, – он прихватил с собой «грузчика». Бронштейну он ничего не сообщил, мы узнаем о нем только сейчас, и багаж досмотреть уже не успеем. Предусмотрительный, черт» – Анатолий был раздосадован. Кроме контрразведчика и специалиста ОТУ, Скоглунда встречали две машины бригады наружного наблюдения. Одна из них была замаскирована под такси: если повезет, ее можно будет подставить норвежцу. Но не повезло и тут.

– Я второй, вызываю первого.

– Вас слышу, прием.

– Кроме «Бориса», их встречает «Филин». Они вместе направляются к его «Volvo».

– Следуйте за ней.

– Вас понял. Конец связи.

* * *

Секретно

Экз. № 1

7 Управление КГБ СССР.

Сводка наружного наблюденияза объектом «Гукас».

В соответствии с заданием оперативного отдела, в аэропорту Шереметьево 13 июля 1977 года в 14 ч. 16 мин. взят под наблюдение объект «Гукас». «Гукас» прибыл в Москву рейсом № 1265 из Осло. Выше среднего роста – 170–175 см, плотного телосложения, на вид лет 45–47. Носит усы, волосы темные, коротко подстрижены, пробор с правой стороны. Курит сигареты «Camel». Одет в двубортный костюм бежевого цвета. Ботинки коричневые, темные носки, рубашка белая на запонках, галстук светло-коричневый в горошек. «Гукас», получив багаж (сумка черного цвета размером 90 / 60 / 30 см), подошел к «Борису» (известен инициатору задания), поздоровался с ним, обнял его. Рядом с «Гукасом» стоял неизвестный, которому присвоена кличка «Рыжий». Иностранец при себе имел коричневый чемодан и атташе-кейс. Поговорив 5–7 минут, похоже, на английском языке, попрощались. «Гукас» передал «Борису» завернутый в подарочную бумагу тубус размером 60x15 см. «Борис» передал «Гукасу» листок бумаги с каким-то номером телефона и с тубусом в руках направился к выходу. К иностранцам подошел «Филин» (атташе по науке посольства Норвегии), известный «нам» по другим заданиям. Поздоровавшись, «Филин», «Гукас» и «Рыжий» проследовали к машине «Volvo» черного цвета, дипломатический номер Д 14 41–34,которая их ожидала на стоянке около здания аэропорта. Погрузив багаж, объекты наблюдения сели в машину, которая направилась в сторону Ленинградского проспекта. За объектом «Филин» работала бригада наружного наблюдения 7 Управления КГБ СССР. По договоренности с инициатором задания бригада НН прекратила работу за объектом «Гукас» и передислоцировалась к гостинице «Россия», где для него был зарезервирован номер. В 16 ч. 40 мин. Объект прибыл по адресу: Кутузовский проспект, дом 16, подъезд № 4, кв. 86. Известно, что по этому адресу располагается квартира «Филина». Пробыв у «Филина» 25 минут, «Гукас» с черной сумкой и «Рыжий» с коричневым чемоданом без атташе-кейса остановили такси № ММТ 26–01 и в 17 ч. 10 мин. прибыли в гостиницу «Россия», западный вестибюль, где разместились в номерах 1054 и 1055. На этом наблюдение за объектом «Гукас» было прекращено.

Начальник 2 отд. 5 отдела 7 Упр. КГБ СССР

майор Панкратов А.Ю.

13.07.1977 г.

Все ясно, – досадовал Николай Соболев, просматривая сводку наружного наблюдения, – норвежец оказался гораздо умней, чем нам бы того хотелось.

Подполковник Николай Соболев, старший оперативный уполномоченный 2-го управления КГБ, вел работу по посольству Норвегии в Москве. К изучению Скоглунда были подключены майор Анатолий Барков и подполковник Эдуард Круглов. Утром 14 июля в кабинете Соболева проходило совещание.

– Как будем действовать дальше? – спросил Анатолий, морщась от едкого дыма любимых Соболевым «Столичных».

– Как, как… Будем выполнять план мероприятий, утвержденный руководством Главка. Сейчас главный «забойщик» – «Ихтиандр». Ты, Эдик, отвечаешь за то, чтобы он вывел скандинава на нашего вербовщика. Скоглунд ему должен что-то показать, какие-то бумаги, чертежи. Мы их попробуем пометить, чтобы наверняка знать, где он хранит то, что привез. Главная задача – это понять, что за птица вообще прилетела к нам из Норвегии. Не стоят ли за ним американцы? Может они хотят спровоцировать очередной международный скандал? Если же он умелец-одиночка, то надо его прощупать на предмет возможного сотрудничества. Наши дальнейшие планы будут зависеть от того, удастся ли нам выцыганить у него максимум информации о «Посейдоне», чтобы понять, стоит ли это железо такую кучу денег. Вот ты, Анатолий, можешь себе представить пятьсот тысяч долларов вживую? И чтобы ты с ними сделал, окажись они у тебя?

– Четыреста пятьдесят тысяч я бы тут же отдал на подъем революционного движения в капиталистических странах. Остальные поделил бы среди своих друзей.

Присутствующие одобрительно заулыбались.

– Нет, я серьезно.

– Ну, а если серьезно – давай заниматься делом. Потому что уже пора идти в столовую, иначе нам ничего не достанется.

– Хорошо, продолжим. На «Филина» у меня заведено дело оперативной разработки. Я его пасу и создаю условия для захода в квартиру, если бумаги будут храниться у него дома. Если «Филин» увезет их в посольство…. Тогда – пиши пропало, шансов у нас останется очень мало. Посольство – это все-таки не ювелирный магазин, большой международный скандал может случиться, однако…

– Ты, Анатолий, берешь на себя анализ материалов «наружки», подготовку агента и хаты на Поварской. Каждую пятницу в шестнадцать часов собираемся у меня здесь для подведения итогов и подготовки информации руководству управления. На том и порешили.

* * *

История дружбы Самуила Бронштейна и Кнута Скоглунда, столь разных людей, началась почти год назад. 14 июля 1976 года международный симпозиум океанологов свел на Калифорнийском побережье советского профессора и норвежского инженера-конструктора.

Симпозиум собрал представителей нескольких десятков стран. От великих держав, торговые флотилии и боевые армады которых уже не первую сотню лет хозяйничали во владениях Посейдона, до маленьких стран, чьи каботажные суденышки издревле закидывали неводы в соленые прибрежные воды.

Три дня, с 14 по 17 июля, жизнь в «Президент-Отеле» не замирала, и далеко за полночь в огромных окнах здания из стекла и бетона не гас свет. Почтеннейшее сообщество разрывали противоречия между политической конфронтацией и научной солидарностью. Делегации сверхдержав СССР и США обвиняли друг друга во всех возможных грехах, и научные диспуты в таких случаях переходили в политические дебаты. Впрочем, противники в конференц-залах быстро мирились в кулуарах, а глубоко за полночь в номерах гостиницы за «рюмкой чая» становились на время приятелями. Но на утреннем заседании следующего дня все начиналось сначала.

Что, тем не менее, не мешало им выуживать друг у друга новые оригинальные идеи. Контрразведки стран-участниц старались изо всех сил удержать секреты своих ученых от утечки к противнику, но это удавалось далеко не всегда. Есть еще одно немаловажное обстоятельство, которое просто толкало некоторых крупных ученых на раскрытие секретов своим противникам – их огромные амбиции. В научном мире идет жестокая борьба за приоритеты – кто первый запустит в космос самый тяжелый спутник; кто первый создаст бесшумную атомную подводную лодку; кто первый с одного выстрела попадет с расстояния в десять тысяч миль в «бочку с солёными огурцами»; кто первый создаст невидимый для радаров самолет. И почти нет никаких сил, которые могут закрыть рот гению, кричащему на всю планету: «Это сделал Я!». Мировое научное сообщество жило и развивалось по своим органическим законам. Иногда какая-нибудь химическая формула ракетного топлива, написанная нетвердой рукой на ресторанной салфетке и переданная соседу, в одночасье уравнивала соотношение сил НАТО и стран Варшавского договора.

За русскими на Западе закрепилась стойкая репутация народа, склонного к буйному веселью, широким жестам, роскошному угощению и обильным возлияниям. И советская делегация стремилась не разочаровать своих иностранных коллег, еще в Москве позаботившись о стратегическом запасе икры и водки. Последняя с наступлением вечера становилась одним из самых веских аргументов разрешения научных споров: даже вина и коньяки французской делегации не могли стать ей достойным противником. Делегация СССР была немногочисленной: в Сан-Диего приехало всего четверо ученых. Почти все они достаточно свободно владели английским, специального переводчика не потребовалось. Не было в ней и «океанолога в штатском» – контрразведчику было бы почти невозможно «затеряться» в столь небольшой группе. Комитету государственной безопасности на этот раз пришлось положиться на бдительность и патриотизм советских ученых.