Текст книги "Деньги круглые"
Автор книги: Юрий Дружников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Все! – крикнул вдруг отец, да так громко, что Маша вздрогнула.
– Эй, довези, дяденька, чего тебе стоит!..
– И за сотню не поеду. В парк, девочки, еду, в парк! Время вышло. Видите, ребенок совсем спит?..
Одна из девочек наклонилась, просунулась в окошко и сипловато спросила:
– А порошочка нету?
– Нету, нету, – бросил он, отцепляя ее руку от дверцы и трогаясь. Этим не балуюсь. Других спроси!
– Зубного порошочка, пап?
– Конечно, зубного! Видала их рожи? То-то!
Маша опять задремала, а открыла глаза на въезде в парк.
4.
Тут было темно, и стоял длинный хвост машин. Отбивала Андреич, протягивая из окошечка руку, брал у каждого путевку, опускал под стол, а затем вытаскивал и грохал штемпелем. Отец тоже достал свою путевку и, как все, сунул в нее деньги, чтобы ему не отметили опоздания, подумав, добавил за вопрос о Маше и сложил путевку вчетверо.
Въехали на мойку, и отец опять вынул рубль и сунул в халат старухе-мойщице, которая включала щетки и тряпкой протирала заднее сиденье.
– У тебе здеся чисто, блевоты нема! – сказала мойщица, но рубль взяла.
Они опять протискивались в лабиринте машин с зелеными огнями. Возле забора отец остановился и стал раскладывать деньги из разных карманов на сиденье, бурча себе под нос:
– Это в кассу, это слесарям, это бригадиру, это начальнику колонны...
– А бабушке? – спросила Маша.
Не отвечая, он прикидывал, сколько в той трети, которая пойдет от начальника колонны пополам директору таксопарка и секретарю партбюро. Директор треть своей шестой части отдаст начальнику районного ГАИ, а секретарь партбюро – секретарю райкома. А уж кому далее и какие доли, нас не касается. Там свое не прозевают.
– Погоди-ка! – он пересчитал кассу. – Не сходится же...
Вздохнул, закрыл глаза и, положив голову на руль, полежал.
– Маш! – крикнул он. – Денег-то в выручке не хватает. Старика бесплатно везли, а еще?.. Видно, в драке у меня из куртки выдернули. Четвертачок дай-ка обратно!
Она порылась в кармане платья, извлекла бумажку.
– Так... А червончик на, Маш, спрячь...
Вылезал он из машины медленно, долго растирал затекшую спину.
– Пап, а дяденька, который велел Тихону звонить, хороший?
– Чего?!
– Тот дяденька, который со скрипом...
Посмотрел он на нее, устало вздохнул и не стал отвечать. Только зло хлопнул дверцей и исчез между машин. Когда отец вернулся, Тихон уже сидел на сиденье, на его месте, рядом с Машей.
– Ну и дочка у тебя, юмористка. Сколько, спрашиваю, взяли за день? Дак она мне червонец показывает. Ха!
– День плохой, правда.
– Хитришь, поди. У Клавки приобрел что надо? Я за твое здоровье нагребу.
– До свидания! – вежливо сказала Маша, вылезая на холод.
– Ха! Прощай, цыпленочек!
Взяв дочь на руки, он понес ее, как маленькую. Хорошо, что дождь перестал. Она обняла отца и уткнулась ему в шею носом. Шея пахла шашлыком, бензином и еще чем-то сладким. Автобуса они ждали долго. К себе в Бескудниково, которое отец называл Паскудниковом, дотащились не меньше чем за час. А вышли из автобуса – у Маши застыли ноги и спать расхотелось.
– Пробегись немного, согрейся, – во дворе отец спустил ее на землю и побренчал в кармане мелочью. – Я за углом сигарет куплю, если открыто.
Во дворе еще повизгивали железные качели. Две девочки в темноте раскачивались, кто выше. Маша подошла к ним.
– Я на такси целый день каталась. Думаете, нет? – она порылась в кармане.
– У меня десять рублей есть. Настоящие. Давайте в шашлычную играть...
Когда отец вернулся во двор, Маши уже не было. Он поднялся по лестнице, открыл своим ключом дверь и громко сказал:
– Вот мы и дома!
– Это еще что? – жена обнаружила в его руках клетку.
– Попугайчик волнистый.
– Волнистый? А говоришь, я барахольщица.
– Это не барахло. Машка просила...
– Ты и рад стараться! Да где она-то?
– Разве ее нету?
Он бросил клетку на пол и, оставив дверь открытой, побежал вниз.
– Где шляешься?
Радостная, она поднималась ему навстречу, облизывая языком бумажку от мороженого.
– Наследили-то в квартире! – всплеснула руками мать и побежала в уборную за тряпкой.
Отец швырнул фуражку в угол, под зеркало, и пятерней пригладил слежавшиеся волосы.
– Матери деньги – забыла?
Маша тут же вытащила мелочь.
– И больше ничего? Ну, куда дела?..
– Девочкам я мороженое тоже купила. Им очень хотелось.
– А сдачи?
– Сдачи дядя взял.
– Какой еще дядя?
– Большой такой, небритый.
– Та-аак! Мужик-то уже, конечно, далеко. Но она-то! Крашеная такая, с фиолетовыми волосами? И молчала, крыса! Пошли, я ей хвост оторву.
– Она уже заперла, пап. Нам и то не хотела продать.
– Ладно, завтра я ей выдам! Матери только не говори!
Вошла мать и начала вытирать пол у них под ногами.
– О чем шепчетесь?
– Да вот, деньжат тебе привезли, чтобы утром перебиться. Завтра в парке аванс...
– Наконец-то сообразил, – удовлетворенно сказала мать. – Можешь ведь заработать, когда хочешь. Все люди как люди, а ты?
Пошарив в кармане и подмигнув Машке, отец, как фокусник, вынул пару мятых червонцев. Потом, подумав, добавил к ним из другого кармана пятерку. Мать обтерла ладонь о халат, разгладила банкноты и подняла на отца глаза.
– И за это ты пахал целый день? – она хотела прибавить еще что-то, обидное, но сдержалась. – Что это у тебя под глазом?
– Подрался.
– Уж не в Домодедове ли опять? Не езди ты туда! Глаз чуть не выбили.
Он промолчал. Мать спрятала деньги в карман, смахнула с отцовского лба капли дождя.
– Зарплату сам завтра принесешь. Саньку посылать не буду.
В дверь позвонили. Вошла соседка Евдокия, проводница поезда "Москва Берлин". Евдокия привозила острый дефицит, а мать ей помогала сбывать: ездила по городу, сдавая вещи в комиссионки.
– Урожай собрала? – спросила Евдокия. – Давай!
– Сегодня ж воскресенье! – удивился отец.
– Конец месяца, – пояснила она. – Комки для плана открыты.
Мать принесла сумочку и вслух отсчитала двести двадцать пять рублей. Полста Евдокия шикарным жестом вернула матери обратно, за труды.
– Зайди потом, – довольная Евдокия упрятала деньги в лифчик. – У меня кой-что еще есть в наличии. Только не сегодня: хахаль у меня нежданно сыскался. Сегодня причалит.
Нагловато подмигнув Маше, она исчезла.
– Сколько ты у нее заначила? – спросил отец, когда дверь за Евдокией закрылась.
– Она ж квитанции проверить может. Но я одно ее платье узбекам на рынке спустила. Шестьдесят себе.
– Вот! И все жалуешься...
– А что ж – на тебя рассчитывать?
– У Евдокии хахаль новый, – сказала Маша. – Участковый, младший лейтенант. У него жена была да сплыла.
– Все-то знаешь! – проворчала мать.
– Евдокия же сама во дворе хвалилась. А мы с папкой, знаешь, где были? В шашлычной! Там соленый огурец дают, шикарный. Санька дома?
– Дома, дома. Где ж ему еще быть...
– Он попугая видел?
Клетку Санька вынес на кухню и поставил на стол. Попугай спал, поджав под себя одну ногу и зажмурившись. Санька опустился на колени перед табуреткой и наклеивал в альбом марки, ловко смазывая их языком.
– Видала? – он показал на только что вынутые из конверта. – Сегодня приобрел. Бабушка мне за четверку по физике деньжат дала. И у меня свои еще были...
Маша тоже опустилась на колени. Вот так марки! Большие, яркие, и на них звери. Таких даже в зоопарке не увидишь. Санька собирал марки со зверями, и Маша со зверями.
– Иностранные?
– А как же! Вот эти одинаковые, – ткнул пальцем Санька. – Хотел в классе продать, но никто не раскошелился. Если хошь, бери.
Она сразу сгребла три марки.
– Ты мне за шесть штук была должна, – оставшиеся марки Санька засунул в конверт. – Теперь, значит, за девять.
– А где ж я возьму?
– Где? Накопи денег и отдашь. У матери возьмешь на мороженое, так ты сливочное не покупай. Купи молочное, и останется. Поняла?
– Ясно! Берешь на сливочное, покупаешь молочное, и останется. А попугай у нас будет на кухне жить, да?
Все-таки глаза слипаются. Отец уже лежит на диване, тоже вот-вот заснет. Маша молча подходит к матери и просовывает ладошку в ее ладонь. Мать все понимает. Она ведет дочь сначала в ванную, подмывает ее, потом волочит в комнату. Раздевает, набрасывает на худенькое тельце ночную рубашку с розовыми цветами. Ставит рядом с буфетом раскладушку, укладывает Машу, укрывает одеялом, многозначительно взглянув на отца.
– Измучил ты ее вконец, – шепчет мать, на этот раз совсем не сердито.
До Маши сквозь сон едва долетают эти слова. Папа все-таки очень хороший: целый день катал ее на машине. Только на животе вечером не покатались. И официантка Лида хорошая: такой замечательный соленый огурец ели. Мама тоже хорошая. И попугай в клетке отличный. И Санька просто замечательный. Марки купил себе и три штуки мне продал. А деньги такие круглые-круглые. Берешь на сливочное, покупаешь молочное, и оста...
1969.
