Текст книги "Учитель влюбился"
Автор книги: Юрий Дружников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Появляется ХОБОТКОВ-СТАРШИЙ. Он тщательно одет, белоснежная рубашка, модный галстук. ХОБОТКОВ тащит огромный щит. Перед кабинетом директора поправляет манжеты, стучит в дверь, улыбается.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. А, заходите, товарищ Хоботков. Частенько к нам заглядываете. Удобно работать по соседству со школой?
ХОБОТКОВ. Вот, Марья Сергеевна, все изготовлено в лучшем виде... Попробуйте сказать, что родительский комитет плохо работает! Здравствуйте! (Почтительно жмет руку.) Глядите, какой щит! Не подумаешь, что из отходов. Натуральная синтетика. Лучшие бывшие дети школы – семь докторов и двадцать четыре кандидата – улыбаются все как один. А это – для новых кадров места оставлены. Были бы кадры!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Кадры будут, не сомневайтесь! (Рассматривает щит). Все мои. Смеются, голубчики. А постарели-то!.. Ой, спасибо, отец Хоботков, спасибо! Помогите повесить. Вот молоток – мужская работа.
Выходят в вестибюль. ХОБОТКОВ заколачивает гвозди. Повесив щит, возвращаются.
ХОБОТКОВ. Я для школы – находка, Марья Сергеевна. Таких родителей еще поискать! Все в порядке шефства. Как говорится, шефство заменяет средства. Пускай детишки смотрят, а то у них одна сирень в голове... (Доверительно.) Кстати, у меня к вам разговорчик имеется. Ведь пришел я к вам не только как отец своего сына, но и как администратор к администратору, с делом общественным, которое...
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вот как? Присаживайтесь!
ХОБОТКОВ. Спасибо! (Ходит по кабинету.) Обиды таить – не в моих правилах. Я стою за гласность. Откровенно говоря, причина моего взволнованного состояния является следствием той информации, которая...
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Случилось что-нибудь? Мальчик ваш вроде благополучный...
ХОБОТКОВ. С вами могу поделиться: назревает опасность ухудшения. Дети стремятся в отличники – в институт, сами знаете, как трудно поступить! Гуманно ли крылья подрезать? Учитель ставит по анатомии двойку, в результате чего исказится картина успеваемости. Не о своем ребенке пекусь! Какими будут общие показатели?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Незаслуженная двойка? Вряд ли...
ХОБОТКОВ. Зря сомневаетесь! Недавно в газете была статья, между прочим, умная. Там пишут: раз двойки – значит педагог не в состоянии научить. У Олега Андреича ведь нет педагогического образования. А Ирина даже вуза не окончила. И это у нас, в спецшколе с уклоном!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Ирина Павловна у нас на практике. Девушка душевная, искренняя, не без романтики – ребятам все это на пользу. С Олегом Андреичем полный контраст. Что касается биологии, то требования действительно завышенные, да. Плохо ли это?
ХОБОТКОВ. Он таланты ищет, а к Степе Хоботкову – одни придирки. По-моему, талантов слишком много стало, а образования прочного нету. Все верхушки сшибают. Сидеть не учатся, вот что плохо! Мы с женой воспитали Степана усидчивым. Чтобы в облаках летал, не хочу. Но перья у него из хвоста выщипывать негоже!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (поморщившись). Педагогу, должна вам сказать, видней. В данном случае, отец Хоботков, вам трудно быть объективным.
ХОБОТКОВ. В данном случае, возможно. Но все дети должны быть равны!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Равны. Но не одинаковы!
ХОБОТКОВ. Ладно. Тогда копнем глубже. Истинная причина вам-то, надеюсь, известна?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Что вы имеете в виду?
ХОБОТКОВ. То, что у учителя мысль теперь направлена не на учеников, а на то, как совратить практикантку.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Что?? Чепуха какая-то!
ХОБОТКОВ. У меня точная информация. Есть даже русская пословица: "Устами младенца глаголет истина". Дети не врут!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Восьмиклассники – не младенцы. В этом возрасте врать умеют!
ХОБОТКОВ. Нет, мой Степан – ребенок незамаранный. Все мне сообщает. Выводы я делаю сам: учителя, понимаете, влюбляются друг в друга и выражают чувства в отметках! Мстят тем в классе, кто за чистую нравственность. Моя семья все делает, чтобы дать сыну образование, как у всех, воспитать достойно – и вот... В газетах пишут, учителя перегружены. Раз разврат, есть досуг! А детей любить – времени в обрез! Лучше бы, чем произвольно ухаживать в рабочее время, давали глубокие и прочные знания.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Мне все-таки кажется, папаша Хоботков, вы чересчур подливаете масла в огонь.
ХОБОТКОВ. Раз уж откровенный разговор, так я еще не все вылил! По моральному облику прогуляемся. Какой пример молодому поколению? Детям твердим об ответственности и правильно делаем. Я бы еще дозу увеличил. Но где же, позвольте спросить, ответственность учителя? Ученикам специальность нужна, а не шашни, извините за выражение. Я бы народным образованием руководил – ввел бы отметки по моральному облику.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Интересно. Это за что же?
ХОБОТКОВ. "Моральный троечник" или, к примеру, "моральный двоечник" кому надо, сразу видно. Школа ведь – не кино. В нее ходят без билетов и завлекать нечего. И секс в ней детям наблюдать незачем. До шестнадцати лет это делать вообще запрещается! А тут? Жениху, понимаете, изменила...
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. У нее – жених?!
ХОБОТКОВ. Вы меня удивляете... Все это знают – военнослужащий, спецназ Минобороны. К сожалению, женихов пока указывать в анкетах не требуют. Вот вам и положительный пример!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Спасибо за сигнал, товарищ Хоботков. Надеюсь, этот разговор останется между нами?
ХОБОТКОВ. За кого вы меня принимаете?! Само собой!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вот и хорошо. А я подумаю.
ХОБОТКОВ. Подумайте, не имею ничего против. Но без мер, уверен, не обойтись. И если любовь потребуется воспитывать на положительных примерах и прочее, то фильмы я подберу. Милости прошу – коллективную заявочку ко мне в кинотеатр "Прогресс" без очереди, а вам лично – на любую дефицитную ленту. (Раскланивается, выходит из кабинета, останавливается, за дверью прислушивается.)
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА прошлась по кабинету. Она не знает, на что решиться.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Только этого не хватало!.. Значит, и до родителей дошло... Учителя, так те давно потихоньку обсуждают. Кто "за", кто "против". А мне-то что делать? Притворяться, будто не замечаю? Не дадут ведь, напомнят, спросят... и не хочется принимать меры... Надо!.. И лучше не затягивать.. (Снимает телефонную трубку.) Скажите, у вас в кабинете нет Ирины Павловны? Где видели? На репетиции в актовом? Попросите ее срочно зайти ко мне. И, если не трудно, по дороге постучите в биологический кабинет к Олегу Андреичу. Пускай тоже зайдет.
ХОБОТКОВ-СТАРШИЙ удовлетворенно кивает, вытирает пот и уходит с чувством выполненного долга. Кабинет затемняется.
Пауза.
В вестибюле стремительно появляется ИРИНА, следом за ней поспешает ОЛЕГ АНДРЕИЧ.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ирэн! Эй, мадемуазель Практикантка! Да Ирина же!..
ИРИНА (останавливаясь, холодно). Я слушаю тебя, Алик.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Проносишься мимо – не угонишься. Что ты делала вчера вечером – без меня?
ИРИНА. Нескромный вопрос... Допустим, читала...
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Послушай! Мне необходимо с тобой поговорить!
ИРИНА. Сейчас? Не могу: меня срочно вызывает Марья Сергеевна.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Вот как? Зачем?
ИРИНА. Понятия не имею.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Странно. И меня... Не знаешь причины?
ИРИНА. Говорю же: понятия не имею!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Хочешь, я пойду первым?
ИРИНА. Как Матросов? Нет уж!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Тогда тебя подожду.
ИРИНА пожимает плечами: дескать, как хочешь. Она входит к директору. Олег Андреич уныло бредет. Исчезает в учительской. Высвечивается кабинет директора.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (ласково). Ириночка Павловна, деточка! Последние дни вы что-то встревожены. Что с вами?
ИРИНА. Трудно объяснить – личное. Не обращайте внимания. Вы мне хотели дать поручение?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Никаких поручений! Просто собралась поговорить.
ИРИНА. По поводу практики? Вам ведь мне характеристику писать. Как вы меня оцените?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Я была на вашем уроке. У вас чувствуется любовь к предмету, кругозор, эмоциональность! Что касается дисциплины – при мне ребята сидят, а без меня шум. Но... то – другой разговор.
ИРИНА. А этот – о чем?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. У вас недавно мать умерла, я знаю. Могу я поговорить откровенно, как мать с дочерью? Я вот думала не о работе вашей, а о счастье...
ИРИНА. Моем?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (подходит к Ирине, обнимает, усаживает рядом на диван). Учителя и родители обратили мое внимание, я сама не знала! Дети на уроках шушукаются. Восьмой "Б" просто с рельсов сошел!
ИРИНА. Из-за чего?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Не понимаешь? Тогда спрошу прямо. Что у тебя с Олегом Андреичем?
ИРИНА. Вот вы о чем?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Да, об этом.
ИРИНА (с печальной улыбкой). Дети решили?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Дети.
ИРИНА. Им виднее. А я не знаю!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Так! Не знаю – и точка! Правильно, девочка! Я тоже самолюбивая и все понимаю. Все-таки двух дочерей замуж выдала, а растила без мужа. (Пауза. Доносится шум перемены.) Не для осуждения хочу с тобой с глазу на глаз пошептаться, а подсказать. Я так думаю: не все советы на свете только вредные.
ИРИНА. Вы – о сплетне?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Шут с ней, со сплетней. Поговорят, да перестанут. Особенно, если дело серьезное. Сама-то как думаешь? Серьезное?
ИРИНА (глухо). Не знаю...
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вот видишь! Сейчас столько легкомыслия вокруг, что не грех молодой женщине и поостеречься. Вы знакомы – и месяца нету. А я с Аликом учебный год вместе. И по-хорошему, и конфликты бывают. Он значительный человек, ничего не возразишь. Таким можно увлечься. Но ведь он одержим своей наукой. Для таких все вокруг – выжженная земля. Сегодня для него не существует, он рвется вперед. Ты – девушка, тонко чувствуешь, а он сухарь. Если один из двоих должен себя приносить в жертву, разве это любовь? Или решила, как мотылек, сгореть на огне? Нет, он тебе не пара!.. Молчишь? Значит, я права!
ИРИНА (холодно). Спасибо. Я подумаю.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (начиная сердиться). Зря обижаешься. Ты еще слишком молода, даже не самостоятельна – еще учишься!
ИРИНА. Я уже давно самостоятельна. Мне скоро двадцать лет! Пойдет третий десяток! И если бы был человек, который... которого я...
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Профессии еще нет, институт не окончен! А он-то, он! По-моему, стал таким же легкомысленным мальчишкой, как его ученики!
ИРИНА. Не волнуйтесь, Марья Сергеевна! Все не так остро, как вам показалось. Мы с ним просто друзья...
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Так я и думала... Как говорится, каков вопрос – таков ответ...
ИРИНА (вдруг). Можно вас спросить? Правда, что вы ребят стрижете?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Я?!
ИРИНА. Мне ребята рассказывали, что у вас... у нас в школе волосы мальчишкам стричь обязательно до челочки.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (смеясь). Раз в неделю я захожу в класс и говорю: "А ну, мальчишки, кто не подстрижен, с портфелем ко мне в кабинет". Портфель оставляют и дуют в парикмахерскую. У кого нет денег – даю свои. Пострижешься – бери сумку и шагай на здоровье домой. При чем тут стрижка?
ИРИНА (испуганно). Ведь это же вмешательство в личное!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вон что! (Сердясь.) Да в их же интересах! И в школе, согласитесь, должен быть порядок... Эдак можно...
ИРИНА (встает с дивана). Извините, но если можно это, то можно и другое. Можно указывать, кто кому не должен нравиться. Выходит, Наташе Ростовой можно, а учительница такого права лишена?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (выведена из равновесия, но еще держится в рамках задуманного разговора). Ты меня не поняла, деточка. Вон как обрушилась, не даешь сказать. Старшеклассники у меня такие же ежистые!.. Я ведь не ханжа. Ты вот в брюках в школу ходишь – я молчу. Нет, горе и радость мне не безразличны. И любовь тоже.
ИРИНА. Любовь – разве это не личное?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Нет! Любовь – дело общее. Потому что семья – частица общества.
ИРИНА. Но разве общество может помочь любить? По-моему, может только помешать!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Смотря как! Помогать с пользой – разве плохо?
ИРИНА. С пользой – для кого? (Повторяет с усилием.) Для кого?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Ну вот, и глаза на мокром месте. Дочки мои такие: чуть что – в слезы. А я за жизнь свою несладкую научилась не плакать. Слезы из меня не выдавишь. Поверь, девочка, я людей знаю. Ты хороша собой, у тебя впереди жизнь целая! И поклонников будет тыща! Не бери его близко к сердцу!
ИРИНА. Марья Сергеевна, а... Олега вы позвали... на ту же тему?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (срываясь). И об этом знаешь? Успел уже тебя предупредить?
ИРИНА. Сама его спросила... Я могу быть свободна? Простите, я, кажется, резко говорила...
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (успокаиваясь). Да что уж! Понимаю. Разговор-то неприятный. Но подумать есть о чем!
ИРИНА. Спасибо за науку, Марья Сергеевна. На практике, как ни странно, не столько я учу, сколько меня.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Почему же странно? У нас полнокровный здоровый коллектив. Не я даю советы – он. Так что его и благодари. Идите, деточка!
ИРИНА устало выходит из кабинета в вестибюль. ОЛЕГ АНДРЕИЧ вернулся и ее поджидает. ИРИНА шарахается от него в сторону. Он пытается остановить ее. ИРИНА убегает. ОЛЕГ АНДРЕИЧ стремительно направляется в кабинет. Он возбужден. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА тоже не столь спокойна, как в разговоре с ИРИНОЙ.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ (опершись кулаками о стол, с вызовом). Что здесь произошло, Марья Сергеевна? Ирина вышла – комок нервов. Я хотел сказать Ирина Павловна. В чем дело?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Успокойтесь, Олег Андреич. И спрячьте ваши кулаки они меня не вдохновляют... Женщины посекретничали – неужели это вам интересно?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Я закурю, разрешите?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. И дайте мне сигаретку!.. Говорят, вдвоем покурить разговор заменяет...
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ненужный разговор – заменяет... А у вас какой?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Что с вашим классом, Олег Андреич? Будто подменили... Весна?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Не замечаю. Работают! Если кто-то может больше, я требую еще больше, так что меру между хорошо и плохо установить трудно. Отметки я бы вообще не ставил – я и без них знаю, кто есть кто.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. А двойка Хоботкову?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Так это – за тупость!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (саркастически). За это, конечно, можно. А чем бы вы заменили оценки остальным – пряниками?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Оставил бы одну чистую радость познания.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. А если у детей не будет радости познания?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Учителя надо гнать в три шеи! Дети ни при чем!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Ладно, тогда конкретный пример. Вот на литературе у них нет радости. Значит?..
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Знаете – сдвиг есть. Что-то в них зашевелилось. Честное слово! Сам сидел у Ирины на уроках...
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вы? А говорили, литературу не любите...
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Говорил! А теперь засомневался. Я ведь на французский с десятым классом "А" весь год ходил. Мне второй язык во как нужен! (Проводит пальцем поперек горла.)
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Директор узнает последним. Почему это Тамара Генриховна мне не рассказала? (Решившись.) Олег Андреич, я хочу вас спросить не о французском. Вы мужчина, с вами я могу говорить прямее, чем с Ириной Павловной. Она – девушка юная, студентка, и ваши отношения на глазах школы... Вы считаете, в порядке вещей?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ (с улыбкой). А вы что – против?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Видите ли... Так не скажу. Это, как мы, математики, говорим, некорректно.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Согласен!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Но на ребятах отражается. Не рано ли им вникать в подробности отношений взрослых?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Разве дома и на улице они изолированы от этих отношений? Скрывать? До какого возраста? Они все равно видят больше, чем мы. Так, может, наоборот? Показывать, что хорошо и что плохо?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Показывать?! Вы уверены, что ваш пример положителен? За знания роно с нас строго спросит. А любить... любить жизнь научит получше нас. Правда ли, что на уроке анатомии у вас был спор с ребятами: сколько процентов физиологии в любви?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Правда. Мне кажется, пятнадцатилетние, которые скоро получат паспорта, о некоторых вещах обязаны говорить с врачом...
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вы – прежде всего педагог!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Пусть так! Не для того я пришел в школу, чтобы объяснять старшеклассникам, что детей приносят аисты и подкладывают в капусту!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Согласна! Но отношения ваши в школе... Это... тоже наука?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ (нахмурившись). Неужели вы серьезно просили Ирину и меня прийти из-за этого?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Сперва думала с классом переговорить. Объяснить, успокоить. Но что – объяснить? Да и нетактично, минуя вас...
ОЛЕГ АНДРЕИЧ (с остервенением гасит сигарету, отчеканивает слова). Марья Сергеевна! Я с уважением отношусь к вашему опыту, умению справиться с семьюстами ребятами и сорока учителями, включая меня самого. Я в школе почти что год, многому уже не удивляюсь. Но кое-что... Вы позволите?..
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Разумеется!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. В школе кое-что удивляет. Например, учителя, преподающие по-старинке. Истины, подающиеся в разжеванном виде, бесспорно. Так учили меня десять лет назад, но в спецшколе в наше напряженное время так нельзя. Ребята не умеют использовать знания на смежных предметах, не умеют читать ни по-французски, ни по-английски. Проходят сказочки для пятилетних в адаптированном переводе. Назовите мне школу, в которой учат латынь? В медицине без нее пропадешь!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Разговор-то – о личном, о вас, а вы вон куда!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Если бы ваша позиция отражалась только на мне и Ирине, я бы стерпел. Но косность отражается на детях!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. У меня косность? То, о чем вы говорили, – трудно осуществить. Перегрузка! Разве я ее ввела? А что вы предлагаете?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Думать! Творить! В журналах, по телевизору, по радио ребята узнают больше, чем на уроках. А на уроках скука! Вот и...
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (перебивая). Это трудные проблемы. Можете не сомневаться: я за новое, за молодежь, учителям старой закваски справиться с новым поколением все тяжелей. Вы недовольны вмешательством в личное. Допустим... А девочки восьмого "Б" сегодня в брюках в школу идут – видели? А завтра что же, в трико?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Занимайтесь, Марья Сергеевна, главным делом!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. У директора, милый Алик, нет главных и второстепенных дел: все важно. Только на все времени не хватает.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Почему же тогда хватает на сплетни?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (кричит). Я запрещаю... (Продолжает, сдержавшись.) Я прошу вас не говорить со мной в таком тоне... Вдруг оказалось, что нам трудно понять друг друга. Теперь вам ясно, почему я против того, чтобы в школе работали "не педагоги"?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Вы сами однажды сказали: воспитатель – не профессия призвание.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Поймали меня на слове? Чего это меня сегодня все учат? Считайте это косностью, но вот что я вам скажу. Пока я директор, моя обязанность предупредить: если ваши с Ириной Павловной "дела" будут влиять на детей, я буду вынуждена вынести вопрос на педсовет. Что же мне остается?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Вам остается – поумнеть!
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Чт-о-о?! (ОЛЕГ АНДРЕИЧ резко поворачивается и выходит из кабинета.) Ну, знаете ли... (Вдруг обиженно.) Хочешь сделать как лучше, тактичнее, хочешь помочь,– и ты же виновата! Моя бы воля, неженатых учителей в школу не брала!
Теперь высвечивается вестибюль. У окна тихо плачет ИРИНА. ОЛЕГ АНДРЕИЧ подходит к ней.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Эй! Разве вам не говорили в институте, что учителя плакать не должны!
ИРИНА. Сейчас перестану. (Вытирает глаза.) Я не понимаю что происходит. В чем я виновата?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ты? Ни в чем!
ИРИНА. Сперва класс был против, а теперь и учителя, и родители, и даже Марья Сергеевна! Школа сошла с ума, а причина – я!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Не ты, а я! Это ведь я... Я хочу сказать, ты мне...
ИРИНА (вдруг найдясь). Нет, нет! Прошу тебя! Это тебе просто показалось. Я должна тебе признаться, что ничего нет. Просто я поиграла...
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Как поиграла?
ИРИНА. Ну, как кошка с мышкой. Имеет право девушка пококетничать? Или в спецшколе это запрещено? Тогда прости, я больше не буду... Человек, который всем мешает, должен...
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Глупости!
ИРИНА. Нет, не глупости, уважаемый Олег Андреич, это жизнь!
Незаметно появляется СТЕПАН, прячется.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Что ты надумала?
ИРИНА. Простая логика: осталось заполнить классный журнал, и я ухожу. Попрошусь на практику в более среднюю школу. То есть в более нормальную...
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Уходишь?! А я?
ИРИНА (улыбаясь). И тебе будет лучше. А знаешь, я научилась решительности у тебя!
ИРИНА выходит в учительскую. ОЛЕГ АНДРЕИЧ растерян. Шел, было, за ней, но резко поворачивается, исчезает. СТЕПАН вылезает из укрытия. Появляются ЛЮСЯ и КОСТЯ. За ними вываливается ватага одноклассников.
СТЕПАН. Поняли?
ЛЮСЯ. Чего?
СТЕПАН. Здорово я отцу хвост накрутил. Немного фантазии – и порядок! Победа! Полная и безоговорочная! Ирочка уходит из школы – это раз!
КОСТЯ. Не уходит, а удирает. Позорно провалилась.
ЛЮСЯ. И старик свободен. Он остался один – это два!
КОСТЯ. Не один, а с нами – принципиальная разница.
СТЕПАН. Придет Клавдия Игнатьевна – на литературе устроим мертвый час!
ВСЕ. Ура!
Бесшумно пляшут победный танец дикарей.
СТЕПАН. Вот так-то. А вы боялись!
ЛЮСЯ (оглядывается). Тс-с-с... Между прочим, она девчонкам разрешила в школу в брюках ходить. Ей за это наверняка от директрисы влетело! (Вдруг тихо.) Я подумала, что если она его все-таки?.. Тогда ее жаль...
КОСТЯ. Почему жаль?
ЛЮСЯ. Потому что ты – дурак!
Хохочут.
СТЕПАН. Тс-с! Атас! Сматываем удочки!
Все убегают.
Медленно входит ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Снова подходит к дверям учительской, колеблется, войти ли. В вестибюль энергично врывается ПЕТРЯНОВ. Заметив ОЛЕГА, замирает, крадется вдоль стены. Вынув из кармана пистолет, подкрадывается к учителю сзади.
ПЕТРЯНОВ. Ни с места! Поднимите руки вверх. Не оглядываться! Предупреждаю: одно лишнее движение – и я стреляю!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ подчиняется. Откуда-то возникает звук – биение сердца. Ритм убыстряется, будто человек бежит. Звук становится все громче, нарастает и вдруг резко обрывается.
Занавес.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
Картина четвертая
В школьном вестибюле с поднятыми вверх руками стоит ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Позади него продолжает стоять ПЕТРЯНОВ, нацелив ему в спину пистолет.
ПЕТРЯНОВ. Подойдите к стене и не оглядывайтесь! Повторяю: иначе буду стрелять!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Стреляй, мне теперь все равно!
ПЕТРЯНОВ. Захотел скрыться, замел следы! Но от меня не уйдешь! У меня нюх, как у немецкой овчарки...
ОЛЕГ АНДРЕИЧ (договаривая) ...с профессорским дипломом. Я тебя сразу узнал, Петрянов. От тебя действительно не скроешься!
ПЕТРЯНОВ. То-то же! Так и быть, можешь повернуться. Еле нашел вход в эту кретинскую школу. Дверей много, а какая открыта, не поймешь...
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Открыто всегда со двора.
ПЕТРЯНОВ. А парадное?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Парадное для почетных гостей. За год парадный вход два раза открывался: для африканского принца и для делегации из Польши.
ПЕТРЯНОВ. Ясно... (Возмущенно.) Ты что – днем и ночью в этой школе? Сколько ни звонил – дома тебя нет. Когда будет, родная мать не знает. Почему я вынужден гоняться за собственным аспирантом по всей Москве? Почему вместо того, чтобы ехать на банкет с французскими врачами, я ищу какую-то спецшколу с уклоном неизвестно в какую сторону... Не перебивай меня, а то буду выражаться более энергично!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ (посмотрев в сторону учительской). Более энергично – не надо, прошу тебя!
ПЕТРЯНОВ (вздохнув). Ладно, благодари бога, что мне некогда. Приступим к делу. Ты все еще на меня дуешься?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ (принужденно смеясь). Нисколько! А что?
ПЕТРЯНОВ. Нисколько! Я же вижу. Так вот, я приехал извиниться, Алик. Простишь?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Разумеется, прощу. Но разве это что-то меняет?
ПЕТРЯНОВ. Очень многое – и кардинально! В тогдашнем нашем споре я оказался слишком осторожным, а твой метод подтвердился.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Постой, Петрянов! Неужели?.. Я победил! И можно... (Сникнув.) Я подумал, что ты заехал просто по-приятельски... Оказывается, я тебе понадобился.
ПЕТРЯНОВ. Наконец-то до него дошло! Остальное – лирика. Защита твоей диссертации уже назначена. Забираю тебя обратно в клинику и даю на доделки ровно месяц. Еще чуть-чуть – и можно твой метод внедрять в клиники! Я приглашен на конгресс в Лондон – там сделаю сообщение о твоей работе.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Вот что!.. За меня меня женили?
ПЕТРЯНОВ. Твоя женитьба меня не касается... А это – наука! Что силенок не хватит?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ (уязвленно). У меня?!
ПЕТРЯНОВ. В таком случае – поехали!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. А школа?
ПЕТРЯНОВ. Чепуха! Не намерен даже вникать в эту детскую проблему.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Извини, но я учитель... За это получаю зарплату.
ПЕТРЯНОВ (с иронией). Нашел себя?.. Тебя, конечно, здесь ценят, уважают, любят?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Я в школе белая ворона, экзотика. Им со мной интересно. Ввожу их не в учебник, а в живую науку, понимаешь? (Вдруг спустившись на землю.) Так мне, по крайней мере, казалось.
ПЕТРЯНОВ. Протрезвел?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ (сухо). Поубавилось розового тумана...
ПЕТРЯНОВ. То-то же! А меня даже испугало твое равнодушие. Чего это он, думаю, эгоистично твердит о себе и даже не спросит о новых данных, которые непосредственно касаются его работы? Поспешил записаться в неудачники... Ты ученый! Между прочим, у нас новое электронное оборудование. Увидишь пальчики оближешь! Остальное – глупости, поверь! Тебе не до школы – надо закончить диссертацию, и я гарантирую...
ОЛЕГ АНДРЕИЧ (нетвердо). Понимаешь, скоро экзамены... Давай, после них, а?
ПЕТРЯНОВ. Ждать месяц?!. (После паузы, неожиданно.) Да, кстати! Что с твоим собственным сердцем? Забыл, как напугал меня?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Сейчас вроде все нормально. По-моему, я абсолютно здоров.
ПЕТРЯНОВ. Коллега! Это школа научила тебя измерять состояние такими обывательскими формулами: "вроде", "по-моему", "абсолютно"? Да студенты-медики на первом курсе знают, что абсолютно здоровых людей вообще не бывает. Если надо – всегда можно что-нибудь найти и лечить.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Надо – кому?
ПЕТРЯНОВ (со значением). Тому – кому надо! (Возбуждается.) Я кардиолог, черт возьми, и твой лечащий врач. Ты обещал явиться на проверку через полгода? Ждешь, пока шкрабы доведут тебя до инфаркта? (Раскрывает футляр, которым изображал пистолет.)
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Что я вижу?
ПЕТРЯНОВ. Фонендоскоп, невежа!.. Раздевайся!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Здесь?.. Неудобно!
ПЕТРЯНОВ. Предрассудки! Немедленно! И учти, студентом я был чемпионом Москвы по классической борьбе. В полутяжелом весе.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ты хорошо сохранился!
ПЕТРЯНОВ (откланивается, энергично кладет руки на шею Олегу). Сейчас проверим... (Из учительской выходит ИРИНА. ПЕТРЯНОВ ее не замечает.) Раздевайся!..
ОЛЕГ АНДРЕИЧ (снимая пиджак). Послушай, здесь...
ПЕТРЯНОВ (оглядывается, удивлен). Пардон! Бонжур, мадемуазель!..
ИРИНА. Здравствуйте! Я думала – это кричат дети...
ПЕТРЯНОВ. Почти... Ради бога, извините. Не могу ли я попросить вас ненадолго исчезнуть туда, откуда вы появились? Молодой человек вас стесняется. Ему необходимо обнажить свой могучий торс. (Указывает Ирине на дверь.)
ИРИНА. Вот как! Извините, что помешала. (Снова уходит в учительскую.)
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Профессор, хотя ты и чемпион по борьбе, почему ты так груб? Учительницу выгнал. Она обиделась, только виду не подала. Я... я вызову тебя на дуэль!
ПЕТРЯНОВ (смеясь). В самом деле, старина? (Хлопает его по плечу. Смеется.) Как ее зовут?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ирина... Павловна...
ПЕТРЯНОВ. Намек понял. У тебя есть вкус! Я бы и сам... Но... Она тебе нравится? Молчишь? Значит, дело еще серьезней, да?.. Я не сомневался, что ты джентльмен. Но дело есть дело! Я жду!..
ОЛЕГ АНДРЕИЧ (снимая галстук, рубашку). Тогда быстрее действуй!
ПЕТРЯНОВ (вставляет в уши фонендоскоп). Ах, Алик, Алик!.. (Прослушивает.) Так... Так... Да!.. А теперь... Дыши. Так... Еще... (Качает головой.) Все это мне не нравится...
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Дай, я послушаю!
ПЕТРЯНОВ. Ты что – мне не доверяешь? Повернись спиной!.. Не дыши... Еще...
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Сейчас войдет директор – вот будет картина!
ПЕТРЯНОВ. Директор школы? Ты что – девушка? Дело есть дело! (Из учительской доносится тихая грустная музыка.) Итак, я забираю тебя в клинику. Без разговоров!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Шутка?
ПЕТРЯНОВ. Я абсолютно серьезен. Поехали!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Зачем?
ПЕТРЯНОВ. Обследуем, тогда решим.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Сразу?.. Веселенькая музыка!..
ПЕТРЯНОВ (прислушиваясь). Индивидуальное восприятие. (Складывает фонендоскоп. Подходит к учительской, открывает дверь. Музыка обрывается.) Ирина... э... Павловна! Разрешите откланяться? Будьте любезны передать директору, что я на некоторое время посажу этого приятного молодого человека в клинику под замок. Школа плохо заботится о его сердце. Учениками он будет руководить на расстоянии. Телепатически. Примите уверения в совершенном к вам почтении. Оревуар! (Подхватывает пиджак и рубашку Олега.)
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Петрянов! Отдай одежду!
ПЕТРЯНОВ. Получишь ее в машине. (Стремительно уходит, по дороге роняет галстук.)
ИРИНА встает в учительской из-за пианино, выходит в вестибюль.
ИРИНА (поднимая, холодно). Твой галстук...
ОЛЕГ АНДРЕИЧ (берет ее за руки). Умоляю, сходи забери мою одежду! Вечно у этого Петрянова нелепые шутки!
ИРИНА. Он тебя уговорил? Уходишь?
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Да он террорист, насильник. Вот ведь приспичило: немедленно, сейчас, здесь!
Из кабинета вышла МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Увидела полураздетого ОЛЕГА АНДРЕИЧА, держащего за руки ИРИНУ. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА пятится. ОЛЕГ АНДРЕИЧ поспешно надевает галстук на голое тело.
ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Видите ли...
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Что ж у меня – глаз нет?
ИРИНА. Марья Сергеевна, я вам все расскажу.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Ах, еще и расскажете!
ОЛЕГ АНДРЕИЧ убегает за ПЕТРЯНОВЫМ. Женщины смотрят ему вслед.
ИРИНА. Вы были правы: он – одержимый! Таким, как я, здесь делать нечего! (Убегает.)
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Погоди! Куда же ты?! (ИРИНА замедляет шаги.) Одного уводят, другая убегает... Куда? Зайди ко мне!
Обе женщины входят в кабинет.
ИРИНА. Я решила уйти, Марья Сергеевна.
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вот так – бросив все? Тебе ведь для института характеристика нужна... Молчишь?.. Да ты не обижайся, деточка! Может, я тогда перехлестнула, сказала лишнее, отрицать не стану. Но согласись – не для себя. Сейчас, видишь – оказалась права!.. Куда он?
ИРИНА. В клинику...
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Как думаешь, надолго? (ИРИНА пожимает плечами.) Понятно! Поманили, пообещали диссертацию – и класс бросил... А мы? А дети? Я вот думаю: что делать? Видишь ли, у Клавдии Игнатьевны маленький ребенок. Она просит еще месяц – за свой счет. Как не дать? А тут еще Олег! Класс и так с ума сходит, теперь вообще остается без руля и без ветрил. Боюсь, как бы пуще того не распустились. Не согласишься выручить школу? Я имею в виду классное руководство...
ИРИНА (недоверчиво). Я – после всего, что было, – классным руководителем?
МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Что же тут особенного? Ребят знаешь!..
ИРИНА. Знаю... (В ужасе.) Один на один с классом?! Нет! Ни за что!..
