Текст книги "Погружение во мрак"

Автор книги: Юрий Петухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

БЕЗДНА

Иван пнул дубовую дверь, и та чуть не сшибла с ног какого-то облезлого забулдыгу в черной майке с двумя черепами. Забулдыга выхватил из-за голенища красного сапога огромный зазубренный тесак и исподлобья вызверился на вошедшего.

– Не сердись, приятель, – дружелюбно бросил Иван.

И добавил уже через плечо, проходя внутрь кабака: – С меня причитается.

Он прошел к драной стойке, заказал у жирного малайца-бармена банку чистой воды и полстакана гремучего пойла под красивым названием «ти-рекс». Пойло двинул по стойке обалдевшему от неожиданности забулдыге.

Банку открыл, но пить воду не стал, только смочил платок и обтер им потное, запыленное лицо. Он страшно устал за последние три дня, он так не уставал ни на Гиргее, ни в Пристанище. Последний раз он бывал в Новом Свете двенадцать лет назад – три или четыре приема, полеты над городом, попойка на крыше четырехсотэтажного небоскреба, липкие голые девицы в сиреневых и розовых цепочках вместо одежды, два контракта и нудное утро со старым приятелем с Галарога – Юджином Скотчем по прозвищу Мотылек. Вот и все воспоминания. Юджин советовал ему не задерживаться в Америке. Иван и без его советов спешил – до старта надо было повидаться кое с кем из России, сдать отчеты и просить, просить, просить о полном отпуске. Как давно это было! Теперь он видел Новый Свет не сверху. Теперь он бродил по земле и мысленно материл Гуга-Игунфельда Хлодрика Буйного, втравившего его в долгую историю и заставляющего разматывать какую-то нелепую нить вместо того, чтобы заниматься делом. Проклятый Лос-Анджелес!

– Ну что, приятель, – он обернулся к забулдыге, подмигнул ему. – В расчете?

Забулдыга со второго захода выглушил свой «тирекс», постоял, помолчал и рухнул на пол. Дьявольское пойло сбивало с ног и не таких парней.

– В расчете, – глубокомысленно ответил сам себе Иван.

Шестилапый биороб сноровисто выскочил из темного угла притона, подбежал к лежащему, ухватил гибким носовым щупальцем за ногу в красном сапоге и утащил забулдыгу под свист и завывание сидящей у столиков пьяни. Но свистели не все. Трое трясущихся алкашей, поднявшихся из-за бокового овального стйла, помалкивали. Средний, которого тащили двое крайних, вообще свесил голову. Допился, подумал Иван. Но тут же понял, что ошибся – из брюха у среднего торчала рукоять кривого зангезейского кинжала. Иван хорошо знал эти кинжалы, под лопаткой у него был старый, побелевший от времени шрам – памятка о Зангезее, планете, на которой землянам делать нечего. Ивану было плевать на эту мразь, пусть вытворяют что хотят, ради таких он не шевельнул бы и пальцем, пускай горят в будущей геене огненной. Но на Земле жили и другие. Потому-то Иван искал Гуга.

– Шел бы ты в другое место, – неожиданно просипел малаец. Судя по этому сипу бармен был сифилитиком с большим стажем. – У нас не любят чужих!

Бармен все время перемигивался с двумя багроволицыми мордоворотами, торчавшими у боковой стойки.

Иван видел это, он знал, чем заканчиваются такие перемигивания. Но ему очень не хотелось привлекать внимания к своей скромной персоне. Ему хотелось одного – поскорее убраться из этого гадюшника. Он никак не мог избавиться от ощущения грязи на своей коже, это было очень неприятно. Сколько раз он тонул в болотах чужих жутких планет, пробирался к цели в подземных коммуникациях древних городов, залитых нечистотами, забитых трупами, падалью, он брел к Первозургу в омерзительнейшей жиже из живых червей и змей в Чертогах планеты Навей… но у него никогда не было столь сильного ощущения грязи, налипшей на кожу, въевшейся в ее поры. Проклятый Новый Свет! Где же этот негодяй Гуг!

– Ты зря меня не слушаешь, – просипел малаец.

Мордовороты медленно, еле передвигая слоновьими ногами, сопя и корча дикие рожи, шли к стойке, к Ивану.

Они были неостановимы словно бронеходы. А это означало одно – придется их бить, сильно бить, возможно и смертным боем.

Иван тяжело выдохнул. И подумал, что по чести и совести надо бить Гуга Хлодрика, старого обманщика. Но где его теперь разыщешь?!

Он не поворачивался к мордоворотам. Пусть начнут они. А там видно будет. Но злодейка-судьба распорядилась иначе.

Огромная черная тень сиганула из мрака, заслонила Ивана от мордоворотов. Драки не получилось. Лишь два тяжких и гулких удара разорвали напряженную тишину.

Иван резко обернулся. Он был в страшном раздражении. Он не мог понять этих безумных нравов. Надо уходить отсюда, бежать! Гнусный мир!

– Ну чего ты, Ванюша! – принялся оправдываться Гуг. – Из-за пяти минут столько нервов?! Тебе надо в психушку!

Иван молча поглядел на мордоворотов – оба лежали под ногами у Гуга Хлодрика Буйного, бывшего десантника-смертника, пропойцы, бузотера, вожака банды, славившейся своей лихостью и дерзостью, беглого каторжника, первейшего кулачного бойца и человека тончайшей души. У обоих были напрочь перешиблены шейные позвонки. У обоих уже стекленели выпученные от неожиданности глаза. Под обоими расползались темные лужи… но не крови, совсем другого.

– Ты из-за них, что ли?! – недоверчиво покосился на дело рук своих седой викинг. – Ваня, я тебя сам сведу к психиатру. Пошли! Это дерьмо сейчас уберут! – Он удостоил презрительным мимолетным взором малайца-сифилитика, сказал чуть слышно, кривя губу: – Ну-у, ты еще не понял, обезьяна?!

Малаец пропал за стойкой. Но из мрака тут же выскочил давешний биороб и поочереди уволок мордоворотов.

Тащил он их с явной натугой, было видно, что жмот-малаец держал слугу на скудном пайке.

– Куда он их? – поинтересовался отошедший от раздражения Иван.

– В утилизатор, куда еще, – ответил Гуг с интонациями, будто в сотый раз растолковывал простейший урок придурошному ученику.

– И забулдыгу тоже?

– Какого еще забулдыгу? – не понял Гуг.

– В красных сапогах. Налился, упал тут под стойкой, а этот гаденыш его уволок, – подробно рассказал Иван.

– А-а, – протянул Гуг, – вон оно в чем дело. Нет, забулдыг вышвыривают вверх, наружу, в подъемник – и на свежий воздух возле какой-нибудь вшивой помойки, чтоб прочухались. Хотя, Ваня, сейчас весь Лос-Анджелес – одна большая и поганая помойка, вот чего я тебе доложу.

– Это я уже понял, – согласился Иван.

И только теперь увидел того, из-за кого старина Гуг притащил его в грязный, но далеко не самый гнусный притон Нового Света.

Говард Буковски, он же Седой, он же Крежень в черном кожаном плаще с поднятым воротником, высокой черной кожаной шляпе и вдобавок ко всему в черных очках сидел за шестым от прохода столиком и нервно отхлебывал из антикварного граненого стакана забористую и кристально чистую русскую водку.

Крежень заметно выделялся в этой разношерстной ублюдочной массе, в пестром и большей частью дегенеративном сброде, проводившем время за выпивкой. Крежень выглядел нахохлившимся черным вороном, невесть как попавшим в плотно сбившуюся стаю спившихся, обрюзгших и изрядно вылинявших попугаев. Ивану вообще все это претило. Середина XXV-го века… и эти дикарские притоны, эта первобытная жажда глушить свое пойло среди себе подобных, в полумраке, грязи и вони. Атавизм! Так было семь тысяч лет назад, так было пять тысяч лет назад, так было в прошлом веке… неужели точно так же будет и в веке будущем, и еще пять тысяч лет спустя?! А где же прогресс?! Где восхождение человечества по спирали?! Может, и правы исполчившиеся на землян, может, таким животным не стоит жить во Вселенной?! Глядя на притихшую, но таящую в себе недоброе, гнетущее напряжение пьянь, Иван невольно ловил себя на мысли, что человеческое общество можно было бы слегка пошерстить, почистить маленько.

– Пошли! – оборвал его размышления Гуг. – А то этот змей снова улизнет. Пошли, Ваня, мне не терпится сказать Седому пару добрых слов!

x x x

Дил Бронкс подрулил на своем сверкающем боте прямо к ржавому и помятому боку старушки Эрты-387. При одном только виде этой развалюхи, этой нищеты, затхлости и вырождения Дилу захотелось встать под душ или хотя бы помыть руки. На заправочные станции всегда выделяли гроши. Но эта была, по всей видимости, совсем позаброшенной-позабытой.

Дил немного обождал, наивно надеясь на приглашение. Но не дождался такового. Или его тут совсем не уважали, или автоматика Эрты-387 не работала. И потому он без спроса завел бот в пустующий ангар, и снова сидел, все никак не мог преодолеть брезгливости – всего два слова-кода или одно нажатие пальца, и переходная мембрана-присоска вопьется в шлюзовый лвдк, а там – шагни, и уже на станции, уже в компании старых и верных друзей. Но нет, Дила начинало тошнить. Он заплатил за свою игрушечку, вылизанную и выхоленную, огромные деньги, и он не мог даже представить, как нежный и почти живой витапластик мембраны прикоснется к ледяной, колючей, ржавой и покореженной уродине.

Нет! Все-таки Иван втравил его в плохую историю, он нутром чуял – и это только начало. Он не ищет помощи у сильных мира сего! Он не протягивает руку к богатым и всевластным! Он сам роется в отбросах… и его, Дила Бронкса, заставляет заниматься тем же!

– Все! Хватит! Мать твою! – оборвал себя Дил вслух.

Так можно и совсем разнежиться, разбабиться, разнюниться. Он что, не десантник-смертник, что ли?! не сорви-голова из Отряда Дальнего Поиска?! Эх-хе-хе, бывший десантник, бывший сорви-голова… все в прошлом. А в настоящем – богатство, тихая обеспеченная жизнь, связи кое-какие… что еще надо?

– Ну давай!

Дил преодолел свои слабости, поднялся и шагнул в нежность и теплоту мембраны.

Станция была пуста и неприветлива. Он долго бродил по длинным и нудным коридорам. Наткнулся на вялого шестилапого кибера с глуповато-сонным лицом, пнуд его под зад со злости – кибер отлетел к стене, долго кряхтел и сопел. Дил на него не оглядывался. Будь его воля, он бы всю эту развалину вместе со всеми киберами, а заодно и самим Хуком Образиной сдал бы в металлолом, на переплавку.

Арман-Жофруа дер Крузербильд-Дзухмантовский сидел почему-то в ремонтном отсеке. Сидел на корточках за огромным старинным стальным сейфом гнусно-зеленого цвета. Сидел и махал рукой, будто отгоняя от себя незванного гостя.

Дил не на шутку обиделся. Мало того, что он почти битый час бродил по проклятущей Эрге, так он еще ободрал себе все руки и порезал клапан на комбинезоне, разгребая жуткий завал перед дверью в ремотсек. Чего там только не было! Будто со всей станции стащили весь тяжелый, железный хлам к этой ржавой дверце. Киберы, болваны! Но ведь им кто-то дал такую бессмысленную команду… Дил с трудом начинал понимать, что тут происходит.

– Крузя! Ты чего – охренел, что ли?! – завопил он во всю глотку, вместо того, чтобы поздороваться. Не виделись они лет пятнадцать.

– Уходи! Прочь! – просипел Крузербильд и неумело перекрестил Дила дрожащей рукой.

Был он до невозможности изможден, худ, страшен, дик. Но трезв. Дил Бронкс сразу заметил это – Крузербильд был абсолютно трезв! Это был он, такого не спутаешь ни с кем другим. Но если раньше его называли Великолепным, то теперь Крузе можно было смело давать другое прозвище – Урод.

– Они везде! – судорожно сипел он. – Везде! Они… – Крузербильд понизил голос до шепота и закатил нездорово поблескивающие глаза, – повсюду! Я через каждые два дня-прячусь в новое место. Но они всегда меня находят!

Дил опешил.

– Кто?!

– Они, – очень серьезно ответил Крузя, – их тут много! – Он выразительно поднял палец вверх. – Они пришли за мной. Но я еще не хочу туда. Мне еще рано.

Это была явная белая горячка. Теперь Дил не сомневался. Они с Хуком допились до чертей. Нет… до чертей они допились еще давным-давно, лет десять назад. А теперь им и пить не надо – вон, Крузя, трезв-трезвехонек, а ум за разум зашел.

Дил подошел ближе. Опустился на корточки.

– Ты узнаешь меня? – спросил он у Крузербильда.

– Узнаю, – серьезно ответил тот. – Ты Иван! Ты вернулся из ада! – Помолчав немного, он добавил с тревогой. – Ты пришел за мной, я все знаю!

– Какой я тебе Иван! – сорвался Дил. – Ты что, дружок, не видишь, что у меня морда черная как сапог? Ты забыл Неунывающего Дила?! Ты забыл, как мы с тобой, пьянь подзаборная, ходили на Умагату, как штурмовали Сон-Даке в созвездии Крысобоя?! Да я тебе щас рожу набью, подлец ты эдакий! Ты забыл, кто тебя на собственном горбу вытащил из болот Зангезеи?! Ну, Круэя, я б знал, что ты добра не помнишь, я б тебя, точно, там оставил!

– Ты – Иван! – твердо заявил Крузербильд, грозя Дилу пальцем. – Ты пришел за мной с того света. А морда у тебя и впрямь черная, тебя здорово коптили там… Я все вижу!

Дил растерялся, у него совсем не было опыта общения с помешанными и горячечными. И потому он махнул рукой, чего тут спорить, надо мириться с обстоятельствами.

– Где Образина? – спросил он.

– Утащили, – коротко ответил Крузербильд.

– Кто утащил, мать твою?! – не выдержал Дил.

– Они утащили… Нет, Образину списали на Землю.

Он туг одному гаду бутылем по чану заехал, понял?

– Какому еще гаду?

– Инспекция была. Он на них кинулся. На этот раз не простили. Вот так, Иван.

– Да никакой я не Иван! – взревел Дил, – Иван бы щас взял тебя за ноги и вытряс бы твою черную душу, понял?!

– Это у тебя душа черная, – не согласился Крузербильд, – ты сам черный – и душа у тебя черная. А все потому, Иван, что тебя черти в аду коптили, я все знаю.

– Ну гад! – Дил чуть не задохнулся от возмущения. – Я хоть и черный, а душа у меня белая! А вот ты лучше б в болоте сгнил! Я тебя больше вытаскивать не буду! Если б не Иван, я б к тебе никогда не прилетел, Крузя. Отвечай лучше, почему станция глухая и слепая?

Крузербильд отряхнулся, приподнялся с колен – и в нем сразу высветилось что-то прежнее, богатырское, молодецкое, несмотря на весь его жалкий и потрепанный вид спившегося неудачника. Длинные сальные волосы колыхнулись тяжелой гривой, на обтресканных синих губах заиграла еле приметная улыбка.

– Станцию прикрыли, – сказал он почти нормально, будто приходя в себя. – А меня бросили тут, Дил!

– Ага, признал, паскуда! – Бронкс подошел вплотную и хлопнул Крузербильда по плечу.

– Да вроде и впрямь ты, – неохотно согласился тот. – В прошлый раз он меня здорово напугал, я все помню.

Дил сразу замахал своими огромными черными лапами с множеством золотых перстней на каждом пальце.

– Не надо, не надо ничего вспоминать, а то ты меня совсем запугаешь, – быстро заговорил он, – давай-ка собирайся, некогда мне с тобою лясы точить!

– Чего? – удивился Крузербильд. – Собирайся? Неет, Дил, мне некуда идти отсюда, у меня теперь ни кола, ни двора. На старушке Земле я всем должен, мне там не резон засвечиваться. А болтаться по иным местам тяжело будет, отвык я от болтанки этой, да и мерещатся всякие все время, понимаешь? Вон он!

– Где?! – машинально переспросил Дил и обернулся.

Никого у него за спиной не было.

– Они хитрые-е, – как-то замысловато пояснил Крузербильд, – я их тоже долго не мог увидать. А потом увидал!

Дилу Бронксу припомнилась его славная конюшня на славном Дубль-Биге, припомнился пьяный Гуг, припомнилась Таека, превратившаяся вдруг в пантеру… Лоб сразу намок, капельки пота побежали по щекам. Не приведи Господь! Нет! Нет!! Бедный Крузя! Но Иван дважды сказал: «Хука тащи сюда живым или мертвым!» Про Крузю он так не говорил. Почему? Парень надежный, проверенный, надо будет – в огонь полезет. Парень… уже за сорок, а выглядит на все восемьдесят. Дил Бронкс, не верящий ни в черта, ни в Бога, мысленно вознес молитву: да, ему страшно повезло, страшно! уж он-то знал, он видел все своими глазами – все друзья, вся братва десантная будто проклята была, кто не погибал в чужих мирах, тот спивался или сходил с ума, влипал в жуткие истории, превращался из сверхчеловека в тряпку, в дерьмо. Его Бог миловал! Серж Синицки чокнулся по-тихому. Хук с Крузей спились, Гуг связался с мафией, по нему каторга плачет, Ивану мерещатся какие-то негуманоиды, армады, вторжения и прочая чушь. И почти все такие – десятки, сотни ребят из их Школы. Нет, им всем надо было погибнуть на Сельме, или на Гадре. Они бы погибли героями. Ведь те, кто сложил там головы, остались в памяти как герои. А кто они?! И так быстро! Что такое сорок-пятьдесят лет – четверть жизни! А они выдохлись, они вымотали себя, износили свои сердца, и никто не хочет им помочь!

– Ладно, пошли, – повторил он тихо, – по дороге я все объясню.

– Две недели назад, – признался Крузя, – я вылакал последнюю бутыль, припрятанную Хуком. Ты прав, мне тут больше не хрена делать.

– За две недели мог бы и оклематься, – недовольно пробурчал Дил.

– Я тоже так думал, – огорченно выдохнул Крузя. Он взял из гибкой лапы подбежавшего кибера плоский пакетик с водой, надкусил, надорвал, плеснул себе в горло.

Потом с неожиданной злобой пнул кибера ногой. – А ты вали отсюда, нежить! Не разберешь, понимаешь, кто на самом деле, а кто мерещится!

– По-моему, ты отходишь, – довольно заметил Дил. – А беззащитных бить нехорошо, нашел на ком злость срывать! – Он уже забыл, как сам поддал бедолаге, обреченному на долгое прозябание в заброшенной заправочной станции с непонятным названием Эрта-387.

По дороге, волоча Армана-Жофруа дер Крузербильда-Дзухмантовского к шлюзовой камере, Дил Бронкс подумал, что сперва того следовало бы хорошенько помыть, почистить, побрить и постричь. Но на Эрте ничего такого уже не было. Эрга постепенно превращалась в кусок железа, носящийся меж звездами, в ржавый метеорит, падающий в бездонную Черную Пропасть.

Но с Эргой и Крузей все ясно. А вот где теперь искать Хука Образину?!

x x x

– Ребята тосковали без тебя, Гуг, – со слезой в голосе выдавил Крежень и глотнул водки из стакана. На Ивана он не глядел, будто и не узнавал его, будто и не знаком с ним вовсе, будто и не было дикого ночного налета, перестрелки, драки из-за мешка… Иван тоже помалкивал, он ждал своего часа.

– Ладно, это я слыхал, – недовольно протянул Гуг Хлодрик, поскреб щетину на подбородке и уставился на Седого в упор. – Где Лива?

– Клянусь, Гуг, не знаю! – ответил нахохлившийся Крежень. – Мы делаем одно дело…

– Одно? – переспросил с насмешкой Иван.

Крежень не шевельнул бровью.

– Мы делаем одно дело, Гуг, – повторил он, – и ты меня знаешь.

– Знаю, – согласился Хлодрик. – У меня была крепкая, надежная банда, Седой. Парни отменные, один к одному… Была! Мы провернули столько дел и делишек, что любому синдикату нос утрем! Мы держали в своих лапах половину Европы! А где сейчас банда? Где мои ребята?!

– Все на месте, – вяло ответил Крежень, – кроме тех, кого списал Господь Бог!

– Все! – забрюзжал Гуг. – Да не все! Ты распустил их! Это не банда! Это не единый кулак! Это мочалка, Седой! И я тебе повторю еще, ты мне за все ответишь!

Крежень полез в карман кожаного плаща, вытащил здоровенный пистолет с инкрустированной изумрудами рукоятью, с силой приложил его к поверхности стола, убрал руку.

– Можешь пристрелить хоть сейчас, – сказал он тихо и обиженно.

– Ну нет, Седой, – Гуг смахнул пистолет на пол, – я сам решу как и когда отправить тебя к черту на рога, понял?!

– Понял, – Крежень нагнулся, поднял пистолет, сунул в карман.

Никто на них не обращал внимания. Большая часть посетителей этого кабака была уже в хорошем подпитгш, а те, у кого в глазах пока не троилось, глядели на молоденькую стриженную наголо девицу в черной маске. Ни сцены, ни подмостков в кабаке не было, и девица выделывалась прямо перед столиками, перепрыгивая из ряда в ряд, выгибаясь кошкой, плотоядно оглаживая свои же бедра и беспрестанно тряся выкрашенными в алый цвет голыми грудями. Чуть выше коленки, прямо по сиреневому узорчатому чулочку вилась розовая лента, а на ней крепился плетеный кошель. В него бросали монеты и бумажки, не забывая после этого ухватить девицу за голую грудь или ляжку, а то и за обе выпуклости сразу. Девица пела что-то нервное и чувственное, акустическая система была вделана прямо в браслеты на ее тоненьких ручках.

Пела она неплохо, почти без фальши. Но когда какой-то босяк похлопал ее по заднице, не бросив монеты, девица, не моргнув глазом, врезала ему в челюсть своей изящной туфелькой, прямо золоченым кончиком… Босяка уволок биороб. Девице долго хлопали, выражая поддержку, теперь денег бросали вдвое, втрое больше – от облапивших ее прелести рук не было ничего видно, но девица лишь призывно хохотала, разжигая страсти тех, кто не успел до нее дотянуться. Иван подумал, что она очень недурно зарабатывает, раз в сто побольше самого шустрого и грамотного работяги, правда, наверняка, делится с кем-то.

Гуг словно угадал его мысли.

– Этой крошке хватает лишь на сладенький ликерчик да пару пирожных в день. Да эта обезьяна, – он кивнул в сторону малайца-бармена, – наверняка укладывает девочку на ночь с десятком ублюдков, не думай, что он ее жалеет.

– Это ее работа, – сухо заметил Крежень. – Каждый должен делать свою работу.

– Ты всегда был злым, – сказал Гуг и отвернулся.

Песенка закончилась. Груди у девицы стали белыми, пышущими жаром, намятыми, наглаженными. Зато сидящие задирали вверх красные ладони, будто выхваляясь друг перед другом, кто-то старательно и похотливо вылизывал со своих лап приставшую помаду.

– Отвечай, Седой, – неожиданно резко процедил Гуг, уставившись на Креженя, – иначе я вышибу из тебя ответ вместе с твоими мозгами!

Крежень нахохлился еще больше, покачал головой.

– Не слышу вопроса, – сказал он тусклым голосом. – Ну чего тебе отвечать, Буйный?! Если я тебе не нужен в банде, я уйду.

– Уйдешь, еще как уйдешь, – зловеще заверил его Гуг.

Теперь Иван ничего не понимал. Он пришел сюда не старые счеты сводить, он не держал зла на Седого. Ему надо было пробраться туда, куда не всем дверца открыта, протиснуться хоть в щелочку… иначе все впустую. Гуг мог своей резкостью испортить дело.

– Где Лива?!

– А почему ты у меня спрашиваешь? Спроси у него, может, он знает! – Крежень мрачнел на глазах.

Иван смотрел на друга и ничего не мог понять – Гуг бледнел, он из почти свекольно-красного стал чуть ли не зеленым, руки задрожали. Взгляд застыл и остекленел…

Иван видел, куда смотрит Гуг.

– Чего ты ко мне привязался! – Крежень попытался убрать руку со стола, но не успел, Гуг придавил его запястье своей тяжелой ладонью.

– Что это, – он ткнул пальцем в идеально ровный, чуть просвечивающий свежий шрамчик на руке Седого. – Откуда он у тебя?!

– Котенок поцарапал, – неумело соврал Крежень и напрягся, окаменел.

– Котенок, говоришь?! – Гуг неожиданно резко ухватил Седого за горло, сдавил его, притянул голову к себе и прошептал в ухо: – Это след ее ноготка, это ее метка, сволочь. Ноготок ей вставили на Гиргейской зоне, понял?! Таких нигде больше не найдешь… Колись, Седой, я за себя не ручаюсь!

Крежень не успел расколоться, голова его, седая и ухоженная, свесилась набок, он потерял сознание от удушья, руки обвисли, с пересеченной шрамом губы потекла по подбородку слюна.

– Мразь! – выругался Гуг. И повернулся к Ивану: – Теперь я верю, Ваня, ты был прав, они все ссучились. Да, ссучились и обкладывают меня будто больного, старого медведя в его берлоге. А Ливочку они убили! – Гуг зарыдал. Краски возвращались на его лицо, он вновь превращался в обрюзгшего и багроволицего викинга. Викинга с грустными глазами, но чугунной челюстью.

– Ты мог ошибиться, Гуг, – сказал Иван, – причем тут этот порез?

– Нет! – Хлодрик сразу осек его. – Никогда, Ваня. Эти вставные ноготки делают из какой-то хреновины, я не знаю, но они всегда режут так, после них всегда шрам светится изнутри, это неземная керамика. Каждый такой ноготок – это метка, Ваня! Их не ставят кому ни попадя. Ай, Лива, Лива моя лапушка, сгубили они тебя, сволочи!

– Она что, одна имеет такой ноготь? – резонно вставил Иван. Он не мог допустить, чтобы Гуг в порыве слепой ярости, дикой и не совсем обоснованной, на его взгляд, ревности, пришиб Седого. Ведь Седой одна из немногих ниточек, обруби ее и бодяга будет длиться вечно.

Пока не придут… Иван уже сам не верил во Вторжение.

Все, что с ним было, казалось бредовым сном. Но был этот бред явственней яви.

Крежень осторожно приоткрыл один глаз, потом второй.

– Прочухался? – спросил Гуг.

Крежень не ответил.

– Ну, Седой, выбирай – здесь тебя прикончить иди в другом тихом местечке? – Гуг не шутил, его неудержимо трясло. Много всего накопилось в этом большом и непростом человеке. Иван глядел на него и думал, вроде бы, и знакомый, свой, понятный до мелочей, и в то же время незнакомый, чужой, непонятный.

– Когда будешь кончать, Гуг, – просипел Крежень, – вспомни, как мы вместе работали по крейсерам, как я твою пулю в плечо свое принял, как тебя от парализатора уберег… а еще припомни, как первый раз от Европола уходили, как ты наверх лез, а я с Фредом прикрывал тебя, а Фреда, между прочим, пристрелили, Гуг, Ты все вспомни, все! У нас операция была разработана – от и до, понял! А этот тип, – он кивнул на Ивана, – влез и все напортил! А сейчас стучит на меня и на ребят, проверенных ребят, ты же их знаешь, Гуг. Не верь ему!

Иван помалкивал, встревать было еще не время. А все надо делать только в свое время.

– Сладко поешь, Седой, – проговорил Гуг Хлодрик мягче. – А я жду ответа.

Иван отвернулся от обоих. Голой девицы и след простыл. А вместо нее после некоторого промежутка из-за багряных ширм вышел игривой походочкой в полумрак и дым изящный и вертлявый мулатик с завитыми голубыми волосами, весь в кружевах, пелеринках, накидочках и бантиках. Мулатик пел что-то сладкое, пел тоненьким бабьим голоском, жеманничал, вертел задом, томно улыбался, закатывал подведенные глазки и медленно, с упоением раздевался.

Гуг с Креженем толкли воду в ступе. Но сейчас им не следовало мешать. Иван поглядывал на мулатика и думал, что понапрасну теряет время. И так, сколько уже потеряно его!

Когда мулатик разделся полностью и прекратил петь, из-за тех же ширм вышел здоровенный татуированный донельзя негр, подхватил мулатика на руки, покружил, подбросил, поймал, повертел – будто балерун балерину, а потом, подделываясь под навязчивые ритмы приглушенной музыки, пристроился к мулатику поудобнее сзади и начал под восторженные вопли и похотливое сопение проделывать с ним то, что обычно мужчины проделывают за плотно закрытыми дверями с женщинами.

Эта пара имела значительно больший успех в сравнении с красногрудой певичкой. Пьянь неистовствовала, подавала советы, визжала, хохотала… Иван повернулся к «балетной паре» спиной. Ему было плевать на этих ублюдков, здесь еще и не такое увидишь. Пора браться за Седого.

– Мне надо туда! – неожиданно резко сказал он.

– Куда? – машинально переспросил Крежень.

– Вниз!

Крежень как-то зловеще усмехнулся. Он уже совсем ожил, будто и не было ничего. Через Иванове плечо он поглядывал на потного блестящего негра и сладострастно извивающегося мулатика, облизывал пересохшие губы. Чувствовалось, что Крежень на что-то решается, но никак не может решиться.

– Вниз?

– Да, вниз.

– Это можно сделать, – Крежень поглядел на Гуга Хлодрика, прищурился.

– Делай, как он говорит, Седой, – посоветовал Гуг, – тогда я тебя, может быть прощу. Может быть!

Крежень рассмеялся неприятным глухим смехом – почти беззвучным и мелким как горох. Трясущиеся губы его медленно и неостановимо каменели, да и само лицо словно в застывшую маску превращалось – прямо на глазах. Он явно на что-то решился. Но решение это далось ему нелегко.

– Ладно, – наконец выдавил он, – вниз так вниз. А не пожалеешь потом, Гуг?

– Время покажет.

– Хорошо.

Крежень чуть привстал и махнул рукой малайцу-бармену, что-то показал на пальцах.

– Никакой автоматики, все надежно и добротно, Буйный, как в старые добрые времена, – тягуче завел он, и в его бесцветных глазах появился нехороший блеск, Иван помнил этот блеск еще с недавней венецианской ночи, когда его чуть не отправили на тот свет. – Но помни Буйный, ты сам напросился на это! Вниз так вниз!

Их резко встряхнуло, бутылка упала и покатилась на край стола, на нее навалилось что-то тяжелое, вонючее.

Створки наверху сомкнулись, отрезая от мира выпивок, ритмов, похоти и мерзости.

– А это еще что?! – взревел Гуг, сбрасывая со стола чье-то тело.

– Этого сейчас уберут, – заверил Крежень. Он сидел, не шелохнувшись. – Еще миг.

Прошло чуть больше мига, прежде чем стел со всеми сидящими за ним и валяющимся внизу бесчувственным телом замер. Иван не ожидал такого поворота дел. Какая-то паршивая, третьесортная харчевня… и система сквозных лифтов? Тут что-то не так.

Но разобраться ему не дали. Из тьмы, сразу со всех сторон выступило восемь теней. Держали эти тени в своих руках вещи вполне реальные лучеметы ближнето боя.

– Куда эту падаль? – спросила одна из теней.

– В утилизатор, – приказал Крежень.

Пьяного, случайно провалившегося вниз, в тайную систему подземных ходов, оступившегося совсем не вовремя, зацепили чем-то за пластиковую куртку и утащили.

– Ты сам напросился, Буйный, – произнес без тени сожаления Крежень. – И не дергайтесь, эти два места пристреляны со всех сторон, дернуться не успеете. Кроме того проводка…

Гуг Хлодрик привстал над своим стулом, поглядел во тьму.

– Сесть! – выкрикнули оттуда.

– И ты, Бумба? – сокрушенно проговорил Гуг, опускаясь на стул. – А ведь я тебе простил тогда твой донос, эх ты, Бумба Щелкопер!

Иван тоже узнал двоих. Теперь глаза привыкли, тени обрисовались четче, зримее, да и откуда-то сверху началось разливаться тягучее, медленное сияние.

– Свет не на тебе клином сошелся, Буйный, – пояснил Крежень, – ты, думал, пуп мира?! Мы работали на тебя долго. Но у каждого из парней есть и свой интерес, понял!

– Врешь, сука, – озлобился Гуг. – Не свой интерес, все врешь! Ты перекинулся, Седой! А может, ты и был подосланным! Зря я тебя не придушил там, наверху!

Крежень злорадно расхохотался, теперь он хохотал, не стесняясь, в полный голос.

– Научись проигрывать, Буйный, – наконец сквозь смех прохрипел он. – Ты готовил мне ловушку, а попал в ловушку сам. Не рой яму ближнему своему, ибо в нее и угодишь! Это ты, ты, Гуг, и этот русский, который везде сует свой нос, вы рыли мне яму. А теперь сами в ней. И я не протяну вам руки.

– Не протянешь?

– Нет! Ты больше не нужен никому, Буйный. Ни Бумбе Щелкоперу, ни мне, ни Толстяку Бону – погляди, как он тебя глазенками сверлит, так бы и прожег насквозь! Даже Сигурду ты не нужен…

– И Сигурд здесь? – прохрипел Гуг.

– Да, я здесь! – крутоплечий и беловолосый парень лет тридцати трех вышел из полумрака. – Ты нас держал в черном теле, Буйный, а он нам дал все. Новый Свет побогаче старухи Европы!

– Продались?! – Гуг был явно расстроен.

Иван тоже неуютно чувствовал себя под дулами лучеметов. Но ему было плевать на этих ребятишек, Гугова слезливость могла все испортить, сейчас время работает против них.