Текст книги "Сюжет с вариантами"

Автор книги: Юрий Левитанский

Левитанский Юрий
Сюжет с вариантами

Предисловие автора

Прежде всего автор хотел бы признаться в том, что книга эта, в известной степени, для него самого неожиданна. Неожиданна в том смысле, что он, автор, не будучи по своей натуре человеком честолюбивым и самонадеянным, обладая к тому же природной склонностью не поддаваться самооболыщенью и мыслить здраво, никогда и никаким образом не стремился быть причисленным к тому редкому разряду людей, коим покровительствует суровая муза юмора и сатиры, и потому на лавры пародиста тоже не претендовал, а, наоборот, готов был вполне и впредь довольствоваться скромной своей известностью одного из многих, посвятивших себя служенью музе Эвтерпе, давней покровительнице поэзии лирической.

...Итак, пародии, вошедшие в эту книгу, появились на свет, можно сказать, случайно, писались, как говорится, для внутреннего употребления, и публиковать их поначалу автор никак не собирался. Сделал он это позже, под напором, как это на первый взгляд ни странно, своих же коллег, и, что еще более, казалось бы, странно, именно тех, которых он пародировал – под давленьем их, как говорится, общественного мненья.

В этой связи с большой приятностью, хотя и с понятной грустью, вспоминает сегодня автор, сколь дружески заинтересованно и тепло относились к этим его странным твореньям дорогие его сердцу люди Луконин и Яшин. Не может не вспомнить сегодня автор и дружеских тех вечеров и застолий, где так часто к нему обращалось мягко требовательное приказанье Светлова прочитать, как он называл это, «злобный пасквиль против меня». И совсем уж в связи с этим нельзя не вспомнить, сколь серьезно и увлеченно относился к сим скромным твореньям незабвенный наш критик и великий знаток поэзии нашей Александр Николаевич Макаров...

Здесь, в этом самом месте, автор благоразумно останавливается, чтобы попросить благосклонного читателя – да не подумает он, читатель, будто все это сказано автором из чистого хвастовства или бахвальства, ибо этого автор и сам себе не простил бы. Просто все это кажется автору весьма важным для проясненья истории нашего вопроса. Ибо, может быть, именно тогда автор и сам впервые задумался, осмотрелся, пригляделся и обнаружил, что пародия – это как раз не юмор и не сатира, а дело совсем серьезное.

Первая небольшая подборка этих пародий была опубликована в ежегоднике «День поэзии» за год 1963-й. Вот отрывок из тогдашнего авторского предисловия к ним: «Я написал пародии на стихи моих товарищей-поэтов. Нет нужды говорить, что они дружеские. В словаре Даля слово »пародия« определяется так: „забавная переделка важного сочиненья“. В меру своих сил стараясь переделать важные сочиненья своих товарищей забавно, я стремился схватить особенности их интонации, лексики, творческой манеры, стиля. Все пародии написаны на тему широко известной печальной истории о зайчике, который вышел погулять. Полагаю, что в этом нет ничего обидного. Впрочем, я знал, на что иду».

С той давней поры миновало пятнадцать лет, и автор с глубоким удовлетвореньем замечает, что годы не сделали его ни сатириком, ни юмористом. И автор не ждет, что читающий эту книгу читатель будет при том то и дело хихикать, хохотать и покатываться от смеха. Более того, автор этого даже и не хотел бы, ибо это вовсе и не входило в его задачу. Но если, листая эту книгу, благосклонный читатель изредка, в отдельных случаях, все же нет-нет улыбнется – в этом, по мненью автора, не будет большой беды. Более того, автор даже готов за это сказать ему, читателю, спасибо, или, как принято выражаться ныне – благодарю за вниманье

СЮЖЕТ, или
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ,
САМАЯ КОРОТКАЯ, HО ВАЖНАЯ, ИБО СОДЕРЖИТ В СЕБЕ ПОЛНЫЙ, НАУЧНО ВЫВЕРЕННЫЙ КАНОНИЧЕСКИЙ ТЕКСТ «СКАЗАНИЯ О ЗАЙЦЕ», КОТОРОЕ И ПОЛОЖЕНО АВТОРОМ В ОСНОВУ ЭТОЙ КНИГИ

 

СКАЗАНИЕ О ЗАЙЦЕ

Раз, два, три, четыре, пять,
Вышел зайчик погулять.
Вдруг охотник выбегает,
Прямо в зайчика стреляет.
Пиф-паф, ой-ей-ей,
Умирает зайчик мой.[2]2
   Примечание автора. В некоторых редакциях «Сказания», явно относящихся к более позднему времени, после слов «Умирает зайчик мой» следовали еще две строки:
И везут его домой,Потому что он живой.  Развитие этой гуманной идеи получило свое отражение и в ряде сочинений, составляющих вторую часть настоящей книги.


[Закрыть]
 

ВАРИАНТЫ, или
ЧАСТЬ ВТОРАЯ,
ГЛАВНАЯ И САМАЯ СУЩЕСТВЕННАЯ, ИБО ИМЕНHО ИЗ НЕЕ-ТО МЫ УЗНАЕМ, КАК, ПО ПРЕДСТАВЛЕНИЮ АВТОРА, ПОЭТЫ ХОРОШИЕ И РАЗНЫЕ НАПИСАЛИ БЫ ВСЕ ЭТО ПО-СВОЕМУ, ПО-ХОРОШЕМУ И ПО-РАЗНОМУ

Царевич
(Б. Ахмадулина)

 
О ряд от единицы до пяти!
Во мне ты вновь сомнения заронишь.
Мой мальчик, мой царевич, мой звереныш,
не доверяйся этому пути!
 
 
Душа твоя звериная чиста.
Она наивна и несовременна.
Длина твоих ушей несоразмерна
внезапной лаконичности хвоста.
 
 
О заюшка, ужасен жребий твой!
Меня твоя доверчивость пугает.
Зачем высокий лучник выбегает
из будки с газированной водой?
 
 
Груба его неправая ладонь,
несущая надменно сковородку.
С усмешкою, присущей скомороху,
он говорит: – В огонь его, в огонь!
 
 
О, не ступай за грань сковороды,
чтоб шкурка твоя добрая шипела,
в печальных очертаниях Шопена
приобретая видимость еды!
 
 
Скорей на дачу, к долгому труду!
Там, отвергая праздность и забаву,
из хлопьев снега вылепим мы бабу,
мы нарисуем домик и трубу.
 
 
Ты побежишь раздетым по двору,
но я не упрекну тебя ни словом.
Я стану говорить старинным слогом,
иди ко мне, играй со мной в игру!
 

Глубина
(Е.Винокуров)

 
Не раз-два-три. Не три-четыре-пять.
Не шесть-семь-восемь. И не девять-десять.
А просто вышел зайчик погулять.
Боржому выпить. Что ж его – повесить,
как некогда Вийона? Бытия
пузырчатую знает он природу.
Всей трепетною плотью вопия,
он пьет боржом. Он любит эту воду.
Охотник – вот загадка для меня!
Он пиво пьет! Он толст и неопрятен.
Его живот – как шар. День ото дня
тучнеет. О безумец, непонятен
ему боржом! У каждого ларька
пьет пиво и ругается прескверно.
Когда б он воспитал ученика,
тот был бы матерщинником, наверно.
Он водку пил бы! Бегал бы с ножом!
Нагим ходил бы! Умер бы от пьянства!
О это неуменье пить боржом –
извечная предтеча вольтерьянства!..
Люблю пиры. Обеденных меню
размах понятен мне, но, по большому
считая счету, выше я ценю
священную приверженность к боржому.
О пузырьки! Ликуя и трубя,
свободный углерод во мне играет.
В раздумье наполняю им себя,
пока моя любимая стирает.
 

Плач охотника по двум неубитым зайцам
(А.Вознесенский)

Заяц я аз…

(Из неопубликованного)

Пятый день бегу по следам.

Шагадам, кричу, магадам!

Окликаю своим позывным:

Скрымтымным!

Hу и лажа! У, кобели!

Увели…

Было -

четыре пары пушистых лап, четыре пары тонких и элегантных, восемь изящных спринтерских ног, как у Брумеля или Плисецкой;

Было -

две лебединых шеи, два брюха виолончельных, две мощных спины – два висячих цепных моста – зеркальное отраженье знаменитого Бруклинского моста, так свободно парящего между башней Эйфеля и туманными скалами Эльсинора;

Было -

две пары ажурных ушей, серебристых и чутких, как радиолокаторы, установленные на крыше Эмпайр билдинг;

Было -

два смежных мини-хвоста, опалово-перламутрово-белых, грустных, но стремительных, как проходная пешка Бобби Фишера в королевском гамбите;

Было…

 
Hо свистел, как уркач, аркан.
А ханурик плясал канкан.
 
 
Заманили силком в капкан,
как Букашкина – в хор цыган.
 
 
Заманили? А ходит слух
увели, как последних шлюх.
Как уводят публичных дам,
чтобы там
шагадам магадам.
 
 
Был приварочек – первый сорт,
Умыкнули, ханурик, черт!
 
 
Где приварочек? Нету. Сперт.
А еще говорили – спорт!
 

А было -

два любящих сердца, два нежных предсердья, хотя и не лишенных некоторой сентиментальности, одна пара левых и одна пара правых желудочков, две пары легчайших легких, приближавшихся к среднему весу, два пупочка, сладких и нежных, как руки Лолобриджиды, и это не считая всего остального, а если считать, то получится свежей парной зайчатины 2 раза по 8 кг, или всего 16 кг по 1 р. 29 к. за 1 кг в среднем – итого 2811 г, если перевести в голландские гульдены…

 
Шагадам, кричу, магадам.
Hе отдам!
Пятый день по следу лечу,
чу -
чую мочу.
 
 
Ничего – все равно доскачу.
 
 
Ничего – что не по годам.
Шагадам, кричу, магадам.
Нервы, что ли, отключены?
Ветчины хочу, ветчины!
 
 
Hе морковное е-мое.
Hе капустные кочаны.
А хочу получить свое.
Ветчины хочу, ветчины!
 
 
Что скрываемся, что темним!
Никакой там ни скрымтымным.
 
 
Ветчины хочу, ветчины
небывалой величины!
 

Баллада о зайчике Роуфе, охотничьем сыне Баграте, Чуреке и Чебуреке
(Ф. Искандер)

 
У злобы – свои законы,
                у чести свои права.
Есть заяц, и есть охотник.
                Инжир, курага, айва.
За рынком у старой хашной
                сошлись они, аккурат,
заяц по имени Роуф
                и охотничий сын Баграт.
Лил на ущелье месяц
                свой черный венозный свет.
И сказал Баграт: – Нэнавижу!
                и вскинул свой пистолет.
И в хашной умолкли споры,
                когда он привстал в седле.
Hо пуля в стволе молчала.
                Молчала пуля в стволе.
Она молчала, как рыба,
                навага, судак, филе…
Все так же в ущелье месяц
                лил свой венозный свет,
когда Роуф сказал Баграту:
                – Hу-ка, дай сюда пистолет!
Когда торжествует дружба,
                с дороги уходит злость.
И бросил Баграт ему пистолет,
                как бросают собаке кость.
Уже текла по горам заря,
                как течет виноградный сок,
когда Роуф своею рукой всадил
                пулю себе в висок…
Да здравствует сила сильных!
                Пусть слабый не будет слаб!
Да здравствует дух броженья,
                шашлык и люля-кебаб!
Да здравствуют ритмы Киплинга,
                папаха, аллюр, абрек,
фазаны и козлотуры,
                мангал, чебурек, чурек!
 

Другое дерево
Киноречитатив
(Г. Поженян)

 
Зайцы бежали к морю.
Зайцы бежали быстро.
Сосны бежали рядом,
истекая янтарным соком.
Hо зайцам янтарь не нужен,
они его есть не станут.
Зайцу нужна морковка.
Зайцу нужна капуста,
хотя бы даже цветная.
В крайнем случае, брюква.
Или зеленый горошек.
Зайцу жить невозможно
без чего-нибудь овощного…
Hо сосна не такое дерево.
Совершенно другое дерево.
Hа сосне не растет морковка.
Hа сосне не растет капуста.
Никакой калорийной пищи
от нее получить невозможно.
Даже клубня простой картошки
и то на ней не увидишь…
Hо зайцы об этом не знали.
Зайцы бежали к морю.
Ибо если не днем и не ночью,
а в воскресное, скажем,
утро заяц принял решенье -
он уже от него не отступит…
А до моря бежать – не просто.
А до моря бежать – не близко.
Hо зайцы бежали так быстро,
что в конце концов добежали.
И они увидели море…
 
 
Море очень сильно смеялось.
 

Hе про того парня
(Р.Рождественский)

 
Айсберг – льдина.
                Будут вьюги кружить.
Мат в четыре хода.
                Три-четыре-пять.
Льдина – все едино,
                можно прожить.
Заячья охота.
                Есть где погулять.
А он и не старался,
                был парень жох.
Ему это дело
                что конфета драже.
За двумя погнался
                убил четырех.
Стал их пересчитывать
                восемь уже.
Стал их пересчитывать,
                кровных
                                своих,
Сереньких
                глаза отведешь
                                едва,
А их уже не восемь
                шестнадцать их.
Какое там шестнадцать,
                когда тридцать два!
Шестьдесят четыре.
                Пять, шесть, семь…
Спать ложусь в испарине.
                Думаю вот.
Видно, это парень
                другой совсем.
Другой, видно, парень.
                Совсем не тот.
 

Морковью дорожить умейте…
(С. Щипачев)

 
Я помню, за окошком дождик лил,
когда я в зыбке слушал горестную повесть
о том, как зайца в поле застрелил
один охотник, потерявший совесть.
 
 
И я тогда подумал: зайца бить
хотя бы где – а все равно негоже.
Ведь он еще, возможно, мог любить!
А может быть, его любили тоже!
 
 
И, может быть, как яблонька бела,
в косыночке, надвинутой на брови,
его на лавочке любимая ждала
с букетиком шпината и моркови.
 
 
Hо верю, верю, через толщу лет,
свершив круговращение в природе,
он явится к любимой на обед
укропинкой, возросшей в огороде.
 
 
И в этот день, что будет радостно трубить
над скромною семейною пирушкой,
хотел бы я на том обеде быть
горошинкой, морковинкой, петрушкой.
 
 
А может, я в моркови стал бы жить,
опять волнуя души и тревожа…
Умейте же морковью дорожить:
морковь – она с хорошей тыквой схожа.
 

Alter Zayac
Поэма
(Александр Межиров)

Я сплю, положив под голову

    Блока и Мандельштама,

А ноги мои упираются

в Гослит и Воениздат.

Из набросков

1

 
Среди гула и гама,
В сорок давнем году,
Собирала мне мама
На дорогу еду.
 
 
Не кефир и не яйца,
Не варенье с халвой,
Положила мне зайца
В мешок вещевой…
 
 
Три блистательных года
У меня впереди.
Говорит мне комвзвода:
– Ну, не ешь, погоди!
 
 
Старшина и комроты
Мне с НП своего
Повторяют: – Ну, что ты,
Да не тронь ты его!
 
 
Два комбрига с комкором
Третьи сутки подряд
С молчаливым укором
– Потерпи! – говорят.
 
 
Но, шатаясь как пьяный,
Но почти как шальной,
Запах чувствую пряный
У себя за спиной.
 
 
Головою качаю.
Папироску курю.
– Не могу! – отвечаю.
– Я начну! – говорю…
 
 
Так кончается детство,
И сейчас же зато
Открывается действо
В цирковом шапито.
 
 
Наступает минута
Долгожданного дня.
Острый запах батута
Обжигает меня.
 
 
Не игра, не забава.
Крутизна виража.
Этот вертит удава,
Тот глотает ежа.
 
 
А я зайца глотаю
С акробаткой одной,
А с другою листаю
Календарь отрывной.
 
 
Проношусь в мотоцикле,
Пробуждаясь порой,
Как в лирическом цикле
Посторонний герой.
 
 
Обнимаю девчонку
На привале крутом.
Открываю сгущенку
Окровавленным ртом.
 
 
И, за мною вставая,
Обступает меня
Вся моя боевая
Цирковая родня.
 
 
Обступает, рыдает,
И под крики ее
Альтерзайца съедает
Альтерэго мое.
 

2

 
Снова отхожу и оживаю.
Где-то в двух шагах от Беговой
В коммунальном доме проживаю
С популярной труппой цирковой.
 
 
По соседству с нами, не без риска,
Проживают, господи прости,
Две жонглерки, иллюзионистка,
Знаменитый комик-травести.
 
 
С комиком ужасная морока,
Хоть репертуар его расхож.
Говорят, что был похож на Блока.
Стал, скорей, на Брюсова похож.
 
 
Занят этой темою локальной,
Сплю, к недоуменью своему,
Под стеной, почти не вертикальной
И горизонтальной потому.
 
 
Душу в тело перевоплощаю.
Ничего от ближних не таю.
Акробатку чаем угощаю,
Куплетисту пиво отдаю.
 
 
Ежедневно в непогодь сырую,
Возвратясь с прогулки верховой,
Жареного зайца дрессирую
В полуохлажденной духовой.
 
 
Приручаю, переобучаю,
А когда стемнеет на дворе,
Полуконспективно отмечаю
В неперекидном календаре:
 
 
«Нет причин печалиться и плакать.
Думаю, поспею к январю».
Недопережевываю мякоть.
Понемногу допереварю.
 

Арфа, Марфа и заяц
(Давид Самойлов)

 
В Опалихе, возле Плаццо де Пеццо,
в котельной жил одинокий заяц,
который,
                как это умеют зайцы,
долгими зимними вечерами
очень любил поиграть на арфе.
Правда, казалось несколько странным,
что заяц в котельной играл вечерами
не на органе иль клавесине,
на окарине иль клавикорде,
не на волторне или тромбоне
и даже не на виоле де гамбо,
как это любят другие зайцы,
а на обычной концертной арфе.
Впрочем, стоит ли удивляться,
что заяц в котельной играл на арфе?
Просто мы с тобой не имеем арфы,
и потому мы на ней не играем…
Однажды зашел я к нему под вечер
(люблю провести вечерок в котельной,
в бойлерной, в камергерском блеске
черных венецианских кресел!),
и мы разговорились о Бахе,
о Брамсе, о Шуберте и Сен-Сансе,
о Скарлатти и Доницетти,
о кантилене и о бельканто
италианской оперной школы.
Потом он стал в концертную позу,
как это умеют одни лишь зайцы,
и положил холеную руку
на струны, натянутые вертикально,
настроенные в до-бемоль мажоре,
синие, как гусарский ментик,
красные, как бутылка кьянти.
А на чердаке распевала Марфа,
в манере, присущей одной лишь Марфе,
и я задохнувшись тогда подумал:
ах, арфа,
                ах, Марфа,
                                ах, боже мой!
 

Рифмовник для Каина
(Арсений Тарковский)

 
Шелест пуха, дух вязанья
Теплой кофты шерстяной.
Мамка щучья и фазанья,
Кто там ходит за стеной?
 
 
Кто там ходит в синей феске,
Лапу серую жуя,
Как на той старинной фреске
В грозной книге Бытия?
 
 
Это Авель, бедный мальчик,
Как пред скинией Давид, –
Авель, Авель, бедный зайчик,
Тихо в дудочку дудит.
 
 
То сбивается со счета,
То на счет четыре-пять
Вдруг выходит за ворота,
Чтоб немного погулять…
 
 
В темных зернах хлорофилла
Спит минога и омар.
Дремлет муха дрозофила,
Насекомое комар.
 
 
В лавке грека Ламбринади,
Там, где раки Бордолез,
Спит селедка в маринаде,
Погружаясь в майонез.
 
 
Но, угрюм и неприкаян,
Проявляя волчью прыть,
По дорогам ходит Каин,
Хочет Авеля убить.
 
 
У него одна забота –
Все живое отравлять.
Он не любит, если кто-то
Ночью вышел погулять…
 
 
Спит животное кузнечик.
Остро пахнет бузиной.
С желтым ядом черный глечик
Носит Каин за спиной.
 
 
Он шагает то и дело,
Все готов перетерпеть –
Лишь бы Авелево тело
Желтым ядом натереть…
 
 
Я взываю к Артемиде –
Чтобы не было того,
Отымите, отымите
Глечик с ядом у него!
 
 
Дайте Каину письмовник,
Пусть забудет о грехе.
Дайте Каину рифмовник
На шатучем лопухе.
 
 
Дайте Каину подстрочник,
Подберите словари,
Пусть сидит и переводит
От зари и до зари.
 
 
Посидит, попереводит
Года три-четыре-пять –
Будет знать, как братьев меньших
Желтым ядом отравлять!
 

Яр-пар
из книги «Сыр-бор»
(Виктор Боков)

 
Лето – рута,
лето – ель,
нетто-брутто,
карамель.
 
 
Клюква, брюква,
благодать,
есть где зайцу
погулять.
 
 
И охотник
тоже рад –
он для зайца
друг и брат.
 
 
Пиво, раки
и блины,
все друг в друга
влюблены.
 
 
Речка, гречка,
берега,
гуси-гуси,
га-га-га.
 
 
Лето – чудо,
лето – рай,
все, что хочешь,
выбирай!
 

Как съесть зайца
(Владимир Солоухин)

 
Чтоб зайца съесть –
идите на охоту.
Возьмите дальнобойное ружье
и, выждав миг,
когда пойдет он погулять
(о маленький комочек вещества,
которое сто миллионов лет
природа создавала кропотливо!),
в него стреляйте.
Я понимаю, этот способ груб
(ни Исаак Ньютон, ни Бабель Исаак
не пользовались им),
но способ есть
куда гуманней:
в гастроном идите
и в том отделе, где торгуют дичью,
скажите:
– Ну-ка, свесьте мне того,
да, этого, вот именно его!.. –
Придя домой, включите радиолу
(тут хорошо поставить фугу Баха!)
и зайца на конфорке опалите.
Потом ножом разрежьте аккуратно,
чтоб ткань его не сильно повредить
(ведь мозг в его красивой голове
четырнадцать имеет миллиардов
тончайших клеток,
фосфор и другие элементы
таблицы Менделеева,
что очень ценно!),
и начинайте жарить.
А потом,
зубами прокусивши мякоть
и запрокинув голову
(не заячью, конечно, а свою),
вы чутким человечьим ртом
глотайте, жуйте, чмокайте губами
и переваривайте, наслаждаясь
процессом перевариванья.
О эти звуки в зыбкой тишине,
ха-ха, их перекрыть уж невозможно,
их усмирить не в силах даже пушки –
такие это звуки! (Я в виду –
вы поняли –
имею фугу Баха!)
Вот так!
 

Вологодская драма
(Александр Яшин)

 
В Вологде у нас
вместо Ц бают Ч…
Заяч возле черкви
танчевал на крыльче.
 
 
А по чентральной уличе,
по чепкой траве
проходил охотник
без чаря в голове.
 
 
Он блюда порчионные
шибко любил.
Он в зайча не причелился,
а просто убил.
 
 
Побелело зайча
чветущее личо.
Повалился заяч
личом на крыльчо.
 
 
Ах, сам-то я виновен
в этом грустном конче:
зачем я вместо Ц
выговаривал Ч?
 
 
А то бы шкурка зайча
чела бы была!..
 
 
Торопитесь делать
добрые дела!
 

Заячье отступление
из поэмы «Треугольные уши»
(Андрей Вознесенский)

 
Фиеста феерий!
Фатальная зависть!
Долой Рафаэля!
Да здравствует заяц!
 
 
Жил огненно-рыжий охотник Мишель.
Из зайца он сделал, мошенник, мишень.
 
 
Дабы добывать ежедневный пирог,
он в зайца стрелял через задний порог.
 
 
А зайка, а зайка бежал по параболе.
Его не убили, его не поранили.
 
 
Не делали пиф и не делали паф –
он сам испугался, случайно упав.
 
 
А зайка, а зайка
уже – боже мой!
Он белый, как сайка.
Он антиживой.
 
 
Распалась семья,
в которой семь я,
а восьмой,
мерцающий, как неон,
говорит, что и он – не он.
 

По угорью, по заречью…
(Александр Прокофьев)

 
По угорью, по заречью,
где течет река Оять,
вышел дроля, вышел милый,
вышел серый погулять.
 
 
Ой, как шел по луговине
мой залетка дорогой,
увидал его охотник –
трах по пузу кочергой.
 
 
Ох и круто, ох и люто,
поначалу да сперва
покатилась разудала,
буйна сера голова.
 
 
Ой калина, ой малина,
краснотал да чернотал.
У плетня лежит залетка,
ручки-ножки раскидал.
 
 
Ох и круто, ох и люто,
елки-палки, лес густой,
не гуляет мой гулена,
пропадает милый мой.
 
 
В нерасстеганном кафтане
уж на печь ему не влезть,
по Ояти не гуляти,
каши масляной не есть.
 
 
Ой поминки, ой веселье –
как тут было не сплясать.
В три огня сварили зелье,
стали дролю поминать.
 
 
Апосля того первого,
ох и пятого того,
я сказал слова-находки
про залетку моего.
 
 
Ничего, мол, мне не надо,
был бы дролечка со мной,-
был бы дролечка в сметане,
мой залетка заливной!
 

Сухопутная баллада
(Григорий Поженян)

 
Если был бы я богатым,
я б коня купил Тимурке.
Я б козу купил Игнату
и купил бы зайца Юрке.
Пусть Тимур проскачет лихо
за картошкою на рынок.
Пусть Игнат козу подоит
и сильней ее полюбит.
Пусть полней постигнет Юрка
зайца сложную природу,
раз уж взяться он решился
за большую эту тему.
Пусть постигнет, пусть изучит
досконально и научно,
а потом сидит и строчит
столько, сколько он захочет.
Только лучше не про Гришу,
а про Сашу и Мишу,
про Андрея и про Женю,
про Булата и про Беллу,
про Ивана, про Степана,
про Петра и Митрофана –
это было бы нужнее
и, по-моему, смешнее.