Текст книги "Русские поэты второй половины XIX века"

Автор книги: Юрий Орлицкий

 
Стихнул говор карнавала,
На поля роса упала,
Месяц землю серебрит,
Все спокойно, море спит.
Волны нянчают гондолу…
«Спой, синьора, баркаролу!
Маску черную долой,
Обойми меня и пой!..»
«Нет, синьор, не скину маски,
Не до песен, не до ласки:
Мне зловещий снился сон,
Тяготит мне сердце он».
«Сон приснился, что ж такое?
Снам не верь ты, все пустое;
Вот гитара, не тоскуй,
Спой, сыграй и поцелуй!..»
«Нет, синьор, не до гитары:
Снилось мне, что муж мой старый
Ночью тихо с ложа встал,
Тихо вышел на канал,
Завернул стилет свой в полу
И в закрытую гондолу —
Вон, как эта, там вдали —
Шесть немых гребцов вошли…»
 

<1850>

 
Как у всех-то людей праздничек,
День великий – помин по родителям,
Только я, сиротинка безродная,
На погосте поминок не правила.
Я у мужа вечор отпросилася:
«Отпусти, осударь, – похристосуюсь
На могиле со свекором-батюшкой».
Идучи, я с дороженьки сбилася,
Во темном лесу заплуталася,
У оврага в лесу опозналася.
В том овраге могила бескрестная:
Всю размыло ее ливнем-дождиком,
Размело-разнесло непогодушкой…
Подошла я к могиле – шатнулася,
Белой грудью о землю ударилась:
«Ты скажи мне, сырая могилушка!
Таково ли легко было молодцу
Загубить свою душеньку грешную,
Каково-то легко было девице
Под невольный венец снаряжатися?»
 

<1855>

 
Ох, пора тебе на волю, песня русская,
Благовестная, победная, раздольная,
Погородная, посельная, попольная,
Непогодою-невзгодою повитая,
Во крови, в слезах крещенная-омытая!
Ох, пора тебе на волю, песня русская!
Не сама собой ты спелася-сложилася:
С пустырей тебя намыло снегом-дождиком,
Нанесло тебя с пожарищ дымом-копотью,
Намело тебя с сырых могил метелицей…
 

1856

2

 
Хороша я и смугла,
Дочери Шалима!
Не корите, что была
Солнцем я палима,
Не найдете вы стройней
Пальмы на Энгадде:
Дети матери моей
За меня в разладе.
Я за братьев ветроград
Ночью сторожила,
Да девичий виноград
Свой не сохранила…
Добрый мой, душевный мой,
Что ты не бываешь?
Где пасешь в полдневный зной?
Где опочиваешь?
Я найду, я сослежу
Друга в полдень жгучий
И на перси положу
Смирною пахучей.
 
 
По опушке леса гнал
Он козлят, я – тоже,
И тенистый лес постлал
Нам двойное ложе —
Кровлей лиственной навис,
Темный, скромный, щедрый;
Наши звенья – кипарис,
А стропила – кедры.
 

1856

5

 
Сплю, но сердце чуткое не спит…
За дверями голос милого звучит:
«Отвори, моя невеста, отвори!
Догорело пламя алое зари;
Над лугами над шелковыми
Бродит белая роса
И слезинками перловыми
Мне смочила волоса;
Сходит с неба ночь прохладная —
Отвори мне, ненаглядная!»
 
 
«Я одежды легкотканые сняла,
Я омыла мои ноги и легла,
Я на ложе цепенею и горю —
Как я встану, как я двери отворю?»
Милый в дверь мою кедровую
Стукнул смелою рукой:
Всколыхнуло грудь пуховую
Перекатною волной,
И, полна желанья знойного,
Встала с ложа я покойного.
 
 
С смуглых плеч моих покров ночной
скользит;
Жжет нога моя холодный мрамор плит;
С черных кос моих струится аромат;
На руках запястья ценные бренчат.
Отперла я дверь докучную:
Статный юноша вошел
И со мною сладкозвучную
Потихоньку речь повел —
И слилась я с речью нежною
Всей душой моей мятежною.
 

<1849>

10

 
«Отчего же ты не спишь?
Знать, ценна утрата,
Что в полуночную тишь
Всюду ищешь брата?»
 
 
«Оттого, что он мне брат,
Дочери Шалима,
Что утрата из утрат
Тот, кем я любима.
 
 
Оттого, что здесь, у нас,
Резвых коз-лукавиц
По горам еще не пас
Ввек такой красавец;
 
 
Нет кудрей черней нигде;
Очи так и блещут,
Голубицами в воде
Синей влагой плещут.
 
 
Как заря, мой брат румян
И стройней кумира…
На венце его слиян
С искрами сапфира
Солнца луч, и подарён
Тот венец невесте…»
«Где же брат твой? Где же он?
Мы поищем вместе».
 

<1859>

* * *

 
Не верю, Господи, чтоб ты меня забыл,
Не верю, Господи, чтоб ты меня отринул:
Я твой талант в душе лукаво не зарыл,
И хищный тать его из недр моих не вынул.
 
 
Нет! в лоне у тебя, художника-творца,
Почиет Красота и ныне и от века,
И ты простишь грехи раба и человека
За песни Красоте свободного певца.
 

<1857>

* * *

 
Убей меня, Боже всесильный,
Предвечною правдой своей,
Всей грозною тайной могильной
И всем нерекомым убей —
 
 
Любви ты во мне не погубишь,
Не сдержишь к бессмертью порыв:
Люблю я – затем, что ты любишь,
Бессмертен – затем, что ты жив!
 

19 октября 1857

Посвящается всем барышням

 
Расточительно-щедра,
Сыплет вас, за грудой груду,
Наземь вешняя пора,
Сыплет вас она повсюду:
Где хоть горсточка земли —
Вы уж, верно, расцвели.
Ваши листья так росисты,
И цветки так золотисты!
Надломи вас, хоть легко, —
Так и брызнет молоко…
Вы всегда в рою веселом
Перелетных мотыльков,
Вы в расцвет – под ореолом
Серебристых лепестков.
Хороши вы в день венчальный;
Но… подует ветерок,
И останется печальный,
Обнаженный стебелек…
Он цветка, конечно, спорей:
Можно выделать цикорий!
 

30 мая 1858

 
Оттепель… Поле чернеет;
Кровля на церкви обмокла;
Так вот и веет и веет —
Пахнет весною сквозь стекла.
С каждою новой ложбинкой
Водополь все прибывает,
И ограненною льдинкой
Вешняя звездочка тает.
Тени в углах шевельнулись,
Темные, сонные тени,
Вдоль по стенам потянулись,
На пол ложатся от лени…
Сон и меня так и клонит…
Тени за тенями – грезы…
Дума в неведомом тонет…
На сердце – крупные слезы.
Ох, если б крылья да крылья,
Если бы доля да доля,
Не было б мысли «бессилья»,
Не было б слова – «неволя».
 

1858

* * *

 
Хотел бы в единое слово
Я слить мою грусть и печаль
И бросить то слово на ветер,
Чтоб ветер унес его вдаль.
 
 
И пусть бы то слово печали
По ветру к тебе донеслось,
И пусть бы всегда и повсюду
Оно тебе в сердце лилось!
 
 
И если б усталые очи
Сомкнулись под грезой ночной,
О, пусть бы то слово печали
Звучало во сне над тобой.
 

<1859>

* * *

 
Он весел, он поет, и песня так вольна,
Так брызжет звуками, как вешняя волна,
И всё в ней радостью восторженною дышит,
И всякий верит ей, кто песню сердцем слышит;
 
 
Но только женщина и будущая мать
Душою чудною способна угадать,
В священные часы своей великой муки,
Как тяжки иногда певцу веселья звуки.
 

<1859>

 
Мне гроза дана в наследство:
Гром и молнию стеречь
Научило рано детство,
И понятна мне их речь.
 
 
Только молния-первинка
В сердце врежется стрелой —
Оживал я, как былинка,
Освеженная грозой,
Только в серой тучке грянет
Громозвучная краса,
За собою так и манит
Душу прямо в небеса!
 
 
А пройдет гроза, бывало,
В нашем садике цветы
Все поднимут покрывало:
Запоешь тогда и ты.
 
 
И тогда, смеясь над няней,
Убегал я в мокрый сад,
Под малинник, где зараней
Мне готов был водопад.
 
 
И бумажный я кораблик
В лужу мутную спускал.
Но тогда, мой милый зяблик,
Я тебя не понимал.
 
 
Не слыхал твоей я песни,
Хоть звучала мне она:
«Божье деревцо, воскресни,
Где гроза, там и весна!»
 

Начало 1859

Из альбома

 
Светло, цветно, легко, нарядно,
Дивяся собственной красе,
Любовно-близко и отрадно
По небу вы плывете все.
Взглянуть на вас – тоска и мука:
Вы рядом, жизнь вам весела…
Но вот, не менее светла,
Разоблачила вас наука
И вашу долю поняла:
Одни – вы плаваете низко,
Другие – ох как высоко,
И то, что кажется так близко,
Быть может, очень далеко…
 

<1860>

 
Когда она на миг вся вспыхнет предо мною,
И сонный взор сверкнет падучею звездою,
И губы бледные окрасит ярко кровь —
Тогда я, как дитя, в вампиров верю вновь,
Тогда понятно мне, что темная есть сила
И что в себе таит и жизнь и смерть могила.
 

22 мая 1860

 
Ау-ау! Ты, молодость моя!
Куда ты спряталась, гремучая змея?
Скажи, как мне напасть, нечаянно, нежданно,
На след лукавый твой, затертый окаянно?
 
 
Где мне найти тебя, где задушить тебя
В моих объятиях, ревнуя и любя,
И обратить всю жизнь в предсмертные страданья
От ядовитого и жгучего лобзанья?..
 

<1861>

* * *

 
Я не обманывал тебя,
Когда, как бешеный любя,
Я рвал себе на части душу
И не сказал, что пытки трушу.
 
 
Я и теперь не обману,
Когда скажу, что клонит к сну
Меня борьба, что за борьбою
Мне шаг до вечного покою.
 
 
Но ты полюбишь ли меня,
Хотя в гробу, и, не кляня
Мой тленный труп, любовно взглянешь
На крышу гроба?.. Да?.. Обманешь!
 

<1861>

 
По Неве встают барашки;
Ялик ходит ходенём…
Что вы, белые бедняжки,
Из чего вы и о чем?
 
 
Вас теперь насильно гонит
Ветер с запада… чужой…
Но он вам голов не склонит,
Как родимый, озерной.
 
 
Не согреет вас он летом,
Алой зорькой не блеснет,
Да и липовым-то цветом
С моря вас не уберет.
 
 
Что ж вы, глупенькое стадо,
Испугалися-то зря?
Там и запада не надо,
Где восточная заря.
 
 
Где невзгода – уж не горе,
Где восстал от сна народ,
Где и озеро, что море,
Гонит вас: «Вперед, вперед!»
 

<1861>

* * *

 
Милый друг мой! румянцем заката
Облилось мое небо, и ты,
Как заря, покраснела за брата
Прежней силы и юной мечты.
 
 
Не красней ты и сердцем воскресни:
Я ничем, кроме ласки и песни,
И любви без границ, без конца,
За тебя не прогневал Отца…
 
 
Преклонись же с молитвой дочерней
И попомни, что были всегда
И зарей и звездою вечерней
Утром – те же заря и звезда.
 

<1861>

 
Боже мой, Боже! Ответствуй: зачем
Ты на призывы душевные нем,
И отчего ты, Господь Саваоф,
Словно не слышишь молитвенных слов?
 
 
Нет, услыхал ты, узнал – отчего
Я помолилась?.. Узнал – за кого.
Я за него помолилась затем,
Что на любовь мою глух был и нем
Он, как и ты же…
Помилуй, Господь!
Ведаешь: женщина кровь есть и плоть;
Ведая, женской любви не суди,
Яко сын твой вскормлен на женской груди.
 

29 сентября 1861

Застольная песня

 
Собрались мы всей семьей —
И они, кого не стало,
Вместе с нами, как бывало,
Неотлучною душой!
 
 
Тени милые! Вы с нами!..
Вы, небесными лучами
Увенчав себе чело,
Здесь присущи всем собором
И поете братским хором
Нам про Царское Село, —
 
 
Где, маститой тайны святы,
Встали древние палаты,
Как немой завет веков;
Где весь Божий мир – в картинах;
Где, «при кликах лебединых»,
В темной зелени садов,
 
 
Словно птички голосисты,
Распевали лицеисты…
Каждый был тогда поэт,
Твердо знал, что май не долог
И что лучше царскоселок
Никого на свете нет!
Помянем же мы, живые,
За бокалами дружней
И могилы, нам святые,
И бессмертный наш лицей!..
 

19 октября 1861

 
Ясный месяц, ночной чародей!..
Вслед за зорькой вечерней пурпурною
Поднимись ты стезею лазурною,
Посвети мне опять поскорей…
Сердце молотом в грудь мне колотится,
Сердце чует: к нему не воротится
Всё, с чего обмирало оно…
Всё далеко теперь… Но далекую
Пережил бы я ночь звездоокую —
При надежде… А то – всё темно.
 

1861(?)

Посвящено кому-то

 
Голубушка моя, склони ты долу взоры,
Взгляни ты на окно: какие там узоры
На стеклах расписал наш дедушка-мороз
Из лилий, ландышей и белоснежных роз.
Взгляни, как расписал он тайно иль не тайно,
Случайно говоря, а может, не случайно,
Хотя бы, например, вот это бы стекло?
Взгляни ж: перед тобой знакомое село,
Стоит себе оно, пожалуй, на пригорке…
.
 

Май 1862

Иван Никитин

 
Под большим шатром
Голубых небес —
Вижу – даль степей
Зеленеется.
 
 
И на гранях их,
Выше темных туч,
Цепи гор стоят
Великанами.
 
 
По степям в моря
Реки катятся,
И лежат пути
Во все стороны.
 
 
Посмотрю на юг —
Нивы зрелые,
Что камыш густой,
Тихо движутся;
 
 
Мурава лугов
Ковром стелется,
Виноград в садах
Наливается.
 
 
Гляну к северу —
Там, в глуши пустынь,
Снег, что белый пух,
Быстро кружится;
 
 
Подымает грудь
Море синее,
И горами лед
Ходит по морю;
И пожар небес
Ярким заревом
Освещает мглу
Непроглядную…
 
 
Это ты, моя
Русь державная,
Моя родина
Православная!
 
 
Широко ты, Русь,
По лицу земли
В красе царственной
Развернулася!
 
 
У тебя ли нет
Поля чистого,
Где б разгул нашла
Воля смелая?
 
 
У тебя ли нет
Про запас казны,
Для друзей стола,
Меча недругу?
 
 
У тебя ли нет
Богатырских сил,
Старины святой,
Громких подвигов?
 
 
Перед кем себя
Ты унизила?
Кому в черный день
Низко кланялась?
 
 
На полях своих,
Под курганами,
Положила ты
Татар полчища.
 
 
Ты на жизнь и смерть
Вела спор с Литвой
И дала урок
Ляху гордому.
И давно ль было,
Когда с Запада
Облегла тебя
Туча темная?
 
 
Под грозой ее
Леса падали,
Мать сыра-земля
Колебалася,
 
 
И зловещий дым
От горевших сел
Высоко вставал
Черным облаком!
 
 
Но лишь кликнул царь
Свой народ на брань —
Вдруг со всех концов
Поднялася Русь.
 
 
Собрала детей,
Стариков и жен,
Приняла гостей
На кровавый пир.
 
 
И в глухих степях,
Под сугробами,
Улеглися спать
Гости навеки.
 
 
Хоронили их
Вьюги снежные,
Бури севера
О них плакали!..
 
 
И теперь среди
Городов твоих
Муравьем кишит
Православный люд.
 
 
По седым морям
Из далеких стран
На поклон к тебе
Корабли идут.
И поля цветут,
И леса шумят,
И лежат в земле
Груды золота.
 
 
И во всех концах
Света белого
Про тебя идет
Слава громкая.
 
 
Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью,
 
 
Стать за честь твою
Против недруга,
За тебя в нужде
Сложить голову!
 

1851

 
Весело сияет
Месяц над селом;
Белый снег сверкает
Синим огоньком.
 
 
Месяца лучами
Божий храм облит;
Крест под облаками,
Как свеча, горит.
 
 
Пусто, одиноко
Сонное село;
Вьюгами глубоко
Избы занесло.
 
 
Тишина немая
В улицах пустых,
И не слышно лая
Псов сторожевых.
Помоляся Богу,
Спит крестьянский люд,
Позабыв тревогу
И тяжелый труд.
 
 
Лишь в одной избушке
Огонек горит;
Бедная старушка
Там больна лежит.
 
 
Думает-гадает
Про своих сирот:
Кто их приласкает,
Как она умрет?
 
 
Горемыки-детки,
Долго ли до бед!
Оба малолетки,
Разуму в них нет;
 
 
Как начнут шататься
По дворам чужим —
Мудрено ль связаться
С человеком злым!..
 
 
А уж тут дорога
Не к добру лежит:
Позабудут Бога,
Потеряют стыд.
 
 
Господи, помилуй
Горемык-сирот!
Дай им разум-силу,
Будь ты им в оплот!..
 
 
И в лампадке медной
Теплится огонь,
Освещая бледно
Лик святых икон,
 
 
И черты старушки,
Полные забот,
И в углу избушки
Дремлющих сирот.
Вот петух бессонный
Где-то закричал;
Полночи спокойной
Долгий час настал.
 
 
И Бог весть отколе
Песенник лихой
Вдруг промчался в поле
С тройкой удалой,
 
 
И в морозной дали
Тихо потонул
И напев печали,
И тоски разгул.
 

1853

 
Эх, приятель, и ты, видно, горе видал,
Коли плачешь от песни веселой!
Нет, послушай-ка ты, что вот я испытал,
Так узнаешь о жизни тяжелой!
 
 
Девятнадцати лет, после смерти отца,
Я остался один сиротою;
Дочь соседа любила меня, молодца,
Я женился и зажил с женою!
Словно счастье на двор мне она принесла, —
Дай Бог царство небесное бедной! —
Уж такая-то, братец, хозяйка была,
Дорожила полушкою медной!
В зимний вечер, бывало, лучину зажжет
И прядет себе, глаз не смыкает;
Петухи пропоют – ну, тогда отдохнет
И приляжет; а чуть рассветает —
Уж она на ногах, поглядишь – побежит
И овцам и коровам даст корму,
Печь истопит и снова за прялкой сидит
Или что прибирает по дому.
Летом рожь станет жать иль снопы подавать
С земи на воз, – и горя ей мало.
Я, бывало, скажу: «Не пора ль отдыхать?»
«Ничего, говорит, не устала».
Иногда ей случится обновку купить
Для утехи, так скажет: «Напрасно:
Мы без этого будем друг друга любить,
Что ты тратишься, сокол мой ясный!»
Как в раю с нею жил!.. Да не нам, верно, знать,
Где и как нас кручина застанет!
Улеглася жена в землю навеки спать…
Вспомнишь – жизнь немила тебе станет!
Вся надежа была – словно вылитый в мать,
Темно-русый красавец сынишка.
По складам уж Псалтырь было начал читать…
Думал: «Выйдет мой в люди мальчишка!»
Да не то ему Бог на роду написал:
Заболел от чего-то весною, —
Я и бабок к нему, знахарей призывал,
Я поил наговорной водою,
Обещался рублевую свечку купить,
Пред иконою в церкви поставить, —
Не услышал Господь… И пришлось положить
Сына в гроб, на кладбище отправить…
Было горько мне, друг, в эти черные дни!
Опустились совсем мои руки!
Стали хлеб убирать, – в поле песни, огни,
А я сохну от горя и скуки!
Снега первого ждал: я продам, мол, вот рожь,
Справлю сани, извозничать буду, —
Вдруг, беда за бедой, – на скотину падеж…
Чай, по гроб этот год не забуду!
Кой-как зиму провел; вижу – честь мне не та:
То на сходке иной посмеется:
«Дескать, всякая вот что ни есть мелкота
Тоже в дело мирское суется!»
То бранят за глаза: «Не с его-де умом
Жить в нужде: видишь, как он ленится;
Нет, по-нашему так: коли быть молодцом,
Не тужи, хоть и горе случится!»
Образумил меня людской смех, разговор:
Видно, Бог свою помочь мне подал!
Запросилась душа на широкий простор…
Взял я паспорт; подушное отдал…
И пошел в бурлаки. Разгуляли тоску
Волги-матушки синие волны!..
Коли отдых придет – на крутом бережку
Разведешь огонек в вечер темный,
Из товарищей песню один заведет,
Те подхватят – и вмиг встрепенешься,
С головы и до ног жар и холод пойдет,
Слезы сдержишь – и сам тут зальешься!
Непогода ль случится и вдруг посетит
Мою душу забытое горе —
Есть разгул молодцу: Волга с шумом бежит
И про волю поет на просторе;
Ретивое забьется, и вспыхнешь огнем!
Осень, холод – не надобна шуба!
Сядешь в лодку – гуляй! Размахнешься веслом,
Силой с бурей помериться любо!
И летишь по волнам, только брызги кругом…
Крикнешь: «Ну, теперь Божия воля!
Коли жить – будем жить, умереть – так умрем!»
И в душе словно не было горя!
 

1854

 
Звезды меркнут и гаснут. В огне облака.
Белый пар по лугам расстилается.
По зеркальной воде, по кудрям лозняка
От зари алый свет разливается.
Дремлет чуткий камыш. Тишь – безлюдье вокруг.
Чуть приметна тропинка росистая.
Куст заденешь плечом – на лицо тебе вдруг
С листьев брызнет роса серебристая.
Потянул ветерок, воду морщит-рябит.
Пронеслись утки с шумом и скрылися.
Далеко-далеко колокольчик звенит.
Рыбаки в шалаше пробудилися,
Сняли сети с шестов, весла к лодкам несут…
А восток все горит-разгорается.
Птички солнышка ждут, птички песни поют,
И стоит себе лес, улыбается.
Вот и солнце встает, из-за пашен блестит,
За морями ночлег свой покинуло,
На поля, на луга, на макушки ракит
Золотыми потоками хлынуло.
Едет пахарь с сохой, едет – песню поет;
По плечу молодцу все тяжелое…
Не боли ты, душа! отдохни от забот!
Здравствуй, солнце да утро веселое!
 

1854, 1855

 
Вот и осень пришла. Убран хлеб золотой,
Все гумно у соседа завалено…
У меня только смотрит оно сиротой, —
Ничего-то на нем не поставлено!
 
 
А уж я ль свою силу для пашни жалел,
Был ленив за любимой работою,
Иль, как надо, удобрить ее не умел,
Или начал посев не с охотою?
 
 
А уж я ли кормилице – теплой весне —
Не был рад и обычая старого
Не держался – для гостьи с людьми наравне
Не затеплил свечу воску ярого!..
 
 
День и ночь всё я думал: авось, мол, дождусь!
Стану осенью рожь обмолачивать, —
Все, глядишь, на одежду детишкам собьюсь
И оброк буду в пору уплачивать.
 
 
Не дозрела моя колосистая рожь,
Крупным градом до корня побитая!..
Уж когда же ты, радость, на двор мой войдешь?
Ох, беда ты моя непокрытая!
 
 
Посидят, верно, детки без хлеба зимой,
Без одежды натерпятся холоду…
Привыкайте, родимые, к доле худой!
Закаляйтесь в кручинушке смолоду!
 
 
Всем не стать пировать… К горьким горе идет,
С ними всюду, как друг, уживается,
С ними сеет и жнет, с ними песни поет,
Когда грудь по частям разрывается!..
 

1854

 
Кипит вода, ревет ручьем,
На мельнице и стук и гром,
Колеса-то в воде шумят,
А брызги вверх огнем летят,
От пены-то бугор стоит,
Что мост живой, весь пол дрожит.
Шумит вода, рукав трясет,
На камни рожь дождем течет,
Под жерновом муку родит,
Идет мука, в глаза пылит.
Об мельнике и речи нет.
В пыли, в муке, и лыс, и сед,
Кричит весь день про бедный люд:
Вот тот-то мот, вот тот-то плут…
Сам, старый черт, как зверь глядит,
Чужим добром и пьян и сыт;
Детей забыл, жену извел;
Барбос с ним жил, барбос ушел…
 
 
Одна певунья-ласточка
Под крышей обжилась,
Свила-слепила гнездышко,
Детьми обзавелась.
 
 
Поет, пока не выгнали.
Чужой-то кров – не свой;
Хоть не любо, не весело,
Да свыкнешься с нуждой.
 
 
В ночь темную под крылышко
Головку подогнет
И спит себе под гром и стук,
Носком не шевельнет.
 

1856

 
И вечерней и ранней порою
Много старцев, и вдов, и сирот
Под окошками ходит с сумою,
Христа ради на помощь зовет.
 
 
Надевает ли сумку неволя,
Неохота ли взяться за труд, —
Тяжела и горька твоя доля,
Бесприютный, оборванный люд!
Не откажут тебе в подаянье,
Не умрешь ты без крова зимой, —
Жаль разумное божье созданье,
Человека в грязи и с сумой!
 
 
Но беднее и хуже есть нищий:
Не пойдет он просить под окном,
Целый век, из одежды да пищи,
Он работает ночью и днем.
 
 
Спит в лачужке, на грязной соломе,
Богатырь в безысходной беде,
Крепче камня в несносной истоме,
Крепче меди в кровавой нужде.
 
 
По смерть зерна он в землю бросает,
По смерть жнет, а нужда продает;
О нем облако слезы роняет,
Про тоску его буря поет.
 

1857

 
Душный воздух, дым лучины,
Под ногами сор,
Сор на лавках, паутины,
По углам узор;
Закоптелые полати,
Черствый хлеб, вода,
Кашель пряхи, плач дитяти…
О, нужда, нужда!
Мыкать горе, век трудиться,
Нищим умереть…
Вот где нужно бы учиться
Верить и терпеть!
 

<1857 или 1858>

 
Лысый, с белой бородою,
Дедушка сидит.
Чашка с хлебом и водою
Перед ним стоит.
Бел как лунь, на лбу морщины,
С испитым лицом.
Много видел он кручины
На веку своем.
 
 
Все прошло; пропала сила,
Притупился взгляд;
Смерть в могилу уложила
Деток и внучат.
 
 
С ним в избушке закоптелой
Кто один живет.
Стар и он, и спит день целый,
С печки не спрыгнет.
 
 
Старику немного надо:
Лапти сплесть да сбыть —
Вот и сыт. Его отрада —
В Божий храм ходить.
 
 
К стенке, около порога,
Станет там, кряхтя,
И за скорби славит Бога,
Божее дитя.
 
 
Рад он жить, не прочь в могилу —
В темный уголок…
Где ты черпал эту силу,
Бедный мужичок?
 

<1857 или 1858>

* * *

 
Ярко звезд мерцанье
В синеве небес;
Месяца сиянье
Падает на лес.
 
 
В зеркало залива
Сонный лес глядит;
В чаще молчаливой
Темнота лежит.
Слышен меж кустами
Смех и разговор;
Жарко косарями
Разведен костер.
 
 
По траве высокой,
С цепью на ногах,
Бродит одиноко
Белый конь впотьмах.
 
 
Вот уж песнь заводит
Песенник лихой,
Из кружка выходит
Парень молодой.
 
 
Шапку вверх кидает,
Ловит – не глядит,
Пляшет-приседает,
Соловьем свистит.
 
 
Песне отвечает
Коростель в лугах,
Песня замирает
Далеко в полях…
 
 
Золотые нивы,
Гладь да блеск озер,
Светлые заливы,
Без конца простор,
 
 
Звезды над полями,
Глушь да камыши…
Так и льются сами
Звуки из души!
 

1858

* * *

 
Ехал из ярмарки ухарь-купец,
Ухарь-купец, удалой молодец.
Стал он на двор лошадей покормить,
Вздумал деревню гульбой удивить.
В красной рубашке, кудряв и румян,
Вышел на улицу, весел и пьян.
Собрал он девок-красавиц в кружок,
Выхватил с звонкой казной кошелек.
Потчует старых и малых вином:
«Пей-пропивай! Поживем – наживем!..»
Морщатся девки, до донышка пьют,
Шутят, и пляшут, и песни поют.
Ухарь-купец подпевает-свистит,
Оземь ногой молодецки стучит.
 
 
Синее небо, и сумрак, и тишь.
Смотрится в воду зеленый камыш.
Полосы света по речке лежат.
В золоте тучки над лесом горят.
Девичья пляска при зорьке видна,
Девичья песня за речкой слышна,
По лугу льется, по чаще лесной…
Там услыхал ее сторож седой;
Белый как лунь, он под дубом стоит,
Дуб не шелохнется, сторож молчит.
 
 
К девке стыдливой купец пристает,
Обнял, целует и руки ей жмет.
Рвется красотка за девичий круг:
Совестно ей от родных и подруг,
Смотрят подруги – их зависть берет.
Вот, мол, упрямице счастье идет.
Девкин отец свое дело смекнул,
Локтем жену торопливо толкнул.
Сед он, и рваная шапка на нем,
Глазом мигнул – и пропал за углом.
Девкина мать расторопна-смела
С вкрадчивой речью к купцу подошла:
«Полно, касатик, отстань – не балуй!
Девки моей не позорь – не целуй!»
Ухарь-купец позвенел серебром:
«Нет, так не надо… другую найдем!..»
Вырвалась девка, хотела бежать.
Мать ей велела на месте стоять.
 
 
Звездная ночь и ясна и тепла.
Девичья песня давно замерла.
Шепчет нахмуренный лес над водой,
Ветром шатает камыш молодой.
Синяя туча над лесом плывет,
Темную зелень огнем обдает.
В крайней избушке не гаснет ночник,
Спит на печи подгулявший старик,
Спит в зипунишке и в старых лаптях,
Рваная шапка комком в головах.
Молится Богу старуха жена,
Плакать бы надо – не плачет она.
Дочь их красавица поздно пришла,
Девичью совесть вином залила.
Что тут за диво! и замуж пойдет…
То-то, чай, деток на путь наведет!
Кем ты, люд бедный, на свет порожден?
Кем ты на гибель и срам осужден?
 

1858