Текст книги "И был вечер, и было утро (СИ)"

Автор книги: Юрий Безрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

  Люська с радостью откликнулась на просьбу Марты.

  – Новенькое? Есть новенькое, если можно,– смущенно произнесла она.

  – Давай, давай, не робей, тут тебя никто не тронет. Позабавь-ка нас, а то мы уснем скоро.

  – Тогда слушайте,– вдруг озорным огоньком вспыхнули карие глаза Люськи, и она незамедлительно начала.– Встречаются как-то два мужика, один у другого спрашивает: «Ну, Вась, как дела, что нового?» – «Жена мне изменяет»,– отвечает ему грустно тот. «Нет, Вася, ты чего-то не понял. Я ж спрашивал, что нового?»

  – А-ха-ха!– демонстративно залилась Марта, и её смех заразительно подействовал и на другую женщину. Однако Рогову с Ритой не до смеха.

  – Усладила, усладила,– вдруг резко оборвала свой смех Марта и тут же серьезно сказала: – Теперь я расскажу,– заранее не принимая никаких возражений.

  – Приходит, значит, как-то приятельница к приятелю, а у него в гостях другая: вроде как не туда попала. Вроде как в сберкассу шла, а очутилась в его квартире.

  Рогов тут же уловил подвох и попытался остановить Марту.

  – Марта,– сказал он,– не начинай, пожалуйста, снова. Это уже не смешно.

  Марта мигом остыла.

  – Ты прав, Рогов, в этом ничего смешного нет. Тут в пору разрыдаться. Но мы не доставим тебе удовольствия видеть наши невинные женские слезы. Мы лучше уйдем. Правда, девочки?

  Она поднялась с места и громко произнесла:

  – Всё, уходим! Я обещала вас покормить – покормила. Обещала обогреть – обогрела. Больше нам здесь делать нечего. Тут становится слишком скучно. Скучно и душно. Скорее на воздух. На воздух, подружки! Я задыхаюсь!

  Они вышли в прихожую. Там Марта стала одеваться, но Рогов не двинулся с места. Ему отчего-то всё стало безразлично.

  Одевшись, Марта возвратилась на секунду в гостиную, посмотрела опустошенно сначала на Рогова, потом на Риту и сказала:

  – Что ж, голубки, счастливо оставаться. Чем черт не шутит, может, у вас что-нибудь и получится.

  – Марта!– как крик отчаяния вырвалось вдруг из уст Рогова, но Марта отмахнулась от него, как от наваждения:

  – Ах, Рогов, молчи и оставайся с Богом.

  Она быстро скрылась в прихожей, и вскоре оттуда донесся характерный щелчок захлопнувшейся входной двери. Всё моментально погрузилось в тишину.

  6

  – Вот и ушли,– нарушил тишину спустя какое-то время Рогов,– Как будто и не было ничего. Одна тишина. Вы заметили, какая сразу наступила тишина? Даже в ушах зазвенело.

  Он умолк, будто обдумывая что-то. Рита спросила его:

  – Почему вы не остановили её, Роман?

  – Не знаю,– ответил он ей с каким-то безразличием.– Теперь я ничего не знаю. Наверное, сильно устал. Мне показалось бессмысленным удерживать её. Тем более сейчас, когда она вряд ли что воспринимает. Да я и сам, откровенно говоря, совсем ничего не понимаю. Вы, может, наоборот, своим появлением заставили меня по-иному взглянуть на всё. Мне, может быть, давно нужна была подобная встряска.

  – А мне кажется, это совсем не та встряска, которая вам была нужна,– возразила ему Рита.

  – Может, ты и права. Хотя по большому счету, нужна ли вообще человеку встряска, ведь он сам прекрасно понимает, к чему стремится и чего хочет в жизни. А всякая встряска, как ни крути, это какое-то внешнее, чужеродное действие, которое заставляет тебя измениться, подстроиться под кого-нибудь или под какие-нибудь обстоятельства, а я этого так не хочу. Хочу по-прежнему оставаться самим собой и не доказывать каждодневно миру, что я не косой, не хромой и не горбатый.

  – Но если вы знаете, какой вы на самом деле, нужно ли вообще доказывать что-нибудь?

  – Иногда приходится,– с сожалением сказал Рогов,– потому что в наше время мир стал так тесен, что по-иному просто нельзя. Надо каждый день что-то делать, чего-то добиваться, куда-то стремиться, лететь сломя голову.

  – А я не человек действия и, как вы и говорили, действительно плыву по течению, но всё равно верю, что у меня будет замечательная жизнь. Мне даже снилось это в детстве,– не разделяла пессимизма Рогова Рита.

  – Тебе снилась твоя замечательная жизнь?

  – Ну, не совсем. Мне просто приснилось однажды, как с высоких небес ко мне тихо спустился светлый ангел в ослепительно-белых одеждах, с вьющимися волосами. Он наклонился надо мной, спящей, легонько коснулся нежной рукой, и я почувствовала, как мое дремлющее тело постепенно наполняется теплом. Тогда я проснулась с ощущением неземного блаженства, поднялась и устремилась за ангелом, который не выпускал моей ладони из своей руки. И он увлек меня за собой в небесную высь, и я поняла, что ради этого мгновения только и страдала, ради этого часа только и жила.

  Рита замолчала, задумавшись. Легкая тень печали набежала на ее лицо.

  – Да, это прекрасно,– произнес Рогов, представив себе всю описанную Ритой картину.– Однако всего лишь сон, и вряд ли следует на него полагаться и опускать в жизни руки. Он мог оказаться и обманчивым.

  – Но иногда этот сон помогает мне находить в себе силы, когда мне особенно туго или одиноко.

  – И всё же это иллюзия. Ты просто обманываешь себя,– пытался переубедить её Рогов.– Желать надо каких-то реальных вещей, земных, исполнимых, а ты только витаешь в облаках, поэтому и попадаешь в такие нелепые и неприятные ситуации. В тебе слишком много непосредственности.

  – Ну а у вас, у вас, неужели все желания реальные? Ведь у каждого человека есть большое и, может быть, недостижимое желание. Заветное. Вот у вас, если откровенно, есть какое-нибудь заветное желание?

  – Заветное?– переспросил Рогов, словно не понимая, о чем его спрашивает Рита.

  – Ну да. Только по большому счету: чего вы хотите?

  Рогов стал мысленно перебирать свои желания, но ни одно из них не показалось ему заветным, разве что это:

  – По большому счету, говоришь?– еще раз спросил он.– Если откровенно, то мне иногда хочется, чтобы ко мне пришли все мои друзья. Нагрянули неожиданно. И старые, которые давно живут в других краях, и здешние, которых у меня, кстати сказать, не так уж и много; хватит и десяти пальцев на руках, чтобы пересчитать. Я, естественно, наготовлю всякой снеди, поставлю напитков разных, вин, чтобы всем хватило и все были веселы и довольны, но праздник был бы мой. Даже если б кто и кучковался или убегал, чтобы втихую выкурить сигарету, я всё равно бы знал, что они здесь, рядом со мной. И была бы музыка, мы бы вместе пели, как в прежние времена, болтали ни о чем, и я бы слушал их, смотрел на них и радовался, что все они рады мне, что все они пришли ко мне, несмотря ни на что. Это было бы здорово. Это был бы настоящий праздник моей души и сердца...

  Рогов замолчал. Ему трудно было говорить. Да и то, что он сказал, так сильно отличалось от того, что чувствовал. А разве можно словами до конца выразить чувство? Мастерам слова и то это удается с трудом. Что говорить о нас, простых людях?

  Его размышления прервала Рита, сказав:

  – Вы меня простите, Роман, что я вызвала вас на такую откровенность, но мне кажется, что на самом деле вы очень одиноки и вам так сильно не хватает тепла.

  Рогов поначалу не нашелся, что ответить. В сущности, он не считал себя одиноким, обедненным в чем-либо. Ему всего хватало в жизни: еды, одежды, дела и женской ласки. Да и время его существования текло так быстро, что просто некогда было остановиться и задуматься о чем-то таком, о чем она, наверное, эта девчонка, уже давно успела подумать и из чего сделать какие-то выводы. Но то, что еще вчера где-то скрывалось от Рогова, с появлением Риты стало вдруг очевидным, выкристаллизовалось.

  – В наш век, Рита,– взял этот кристалл в руки Рогов,– нам всем не хватает любви, внимания, ласки и тепла. Да и вообще, мне кажется, что тоска по нежности и ласке – самая глухая тоска нашего века. Но я не хочу даже говорить об этом. Давай не будем?

  – Давайте,– поддержала его Рита.

  Рогов почувствовал, что ему надо хоть как-то расслабиться, хоть как-то разрядиться. Обычно ему помогали в этом душевные мелодии. Он подумал, что Рита не будет возражать против такой музыки. Ей тоже надо было хоть на мгновение забыться.

  Рогов спросил её, не будет ли она против, если он включит магнитофон. Она не возражала. Рогов поставил кассету, которая успокаивала его лучше всего, потом удобно устроился в кресле и заслушался.

  Прислушалась и Рита. Видно, постепенно мелодия овладевала и ею. Она глубже погрузилась в кресло и раскинула на подлокотниках руки.

  Рогов неожиданно предложил ей потанцевать. Она и здесь не воспротивилась. Ему показалось, что все ей стало безразличным.

  Они поднялись. Рогов осторожно взял одной рукой ее ладонь, другую завел ей за спину, едва прикасаясь к тонкой ажурной кофточке.

  Они танцевали, почти не сходя с места, слушая музыку и каждый думая о своем. Но Рогов был уверен, что у нее, как и у него, мысли сменяются так быстро, как меняются кадры диапроектора, когда на место одной картинки зычным щелчком подставляется другая.

  Рогов думал о запоздалой весне, свежем весеннем воздухе, бегущих ручьях, журчаньем своим распахивающих душу. О чем бы он ни думал, все ассоциировалось у него с простором, вольностью, открытостью. И стало казаться ему, что он снова молод, что скинул лет эдак десять и что девушка, которую он нежно обнимает сейчас, его девушка, а сам он здоров, жизнерадостен и безумно счастлив. И этим счастьем, переполняющим его, ему захотелось вдруг поделиться с нею, его девушкой, его подругой. Ему захотелось вдруг соединиться с ней в одно целое, слиться в единое, раз и навсегда. И в этом невольном порыве Рогов стал сильнее прижимать ее к себе, но не грубо,– мягко, осторожно. И она, будто и сама войдя в такое же душевное состояние, легко подалась к нему, крепче обхватила и положила голову на его грудь. У Рогова будто мурашки пробежали по телу. Он окунулся в волосы Риты, вдохнул тонкий душистый аромат их и почувствовал, как отрывается от земли. Ему хотелось говорить и хотелось молчать, хотелось сильно сжимать ее и отпускать. И больше всего он сейчас боялся, что это крохотное эфемерное создание исчезнет навсегда, лишь только он разомкнет объятья.

  Но Рита не стремилась от него убежать. Её так же, как и его, захватила волна сладкого желания. Рогов почувствовал, что и она затрепетала мелкой неудержной дрожью, и вскоре их обоих охватило такое сильное желание, что не было сил противиться ему. В этой теплой волне было что-то стремительное, властное и головокружительное, в чем им хотелось забыться и забыть всё: ей – ее страдания, несуразную жизнь, и то бегство, и тех людей, что, может, и не ждали больше, но все равно от своего не отступятся; ему – свое бестолковое существование, мытарства, лавинообразно нарастающую неудовлетворенность сущим, и этот нелепый вечер, и даже самого себя.

  Они стали неистово целоваться, стискивая друг друга до боли и задыхаясь. Рита гладила его щеки, запускала в волосы тонкие трепетные пальцы, то отрываясь, то снова пылко прижимаясь к нему, шепча какие-то бессвязные, не относящиеся к нему совершенно слова, и до крови кусая его губы.

  Всё завертелось, как в хмельном угаре: ночь, одинокий фонарь за окном, их, ставшее на миг совместным отчаяние и бурное желание погасить его страстью.

  7

  Ночью Роман спал плохо, то и дело просыпался, долго смотрел то в темноту, то на Риту, тревожно ворочающуюся во сне. Кошмары прошедшего дня настигали ее даже там, но тут уж Рогов был бессилен что-либо сделать. Все, что он мог, так только прикрыть девушку одеялом или погладить тихо по плечу.

  В темноте время будто остановилось, тишина словно породнилась с ней. Рогов в который раз прокручивал, как в кино, кадры своей жизни. Бесспорно, он находился сейчас на перепутье, замер у какой-то значимой черты, за которой должно начаться что-то другое. Он надеялся – лучшее. Что его теперешнее существование: серость будней, предсказуемость событий, однообразие бытия, постность чувств. Ровно жил, ровно и помер. Рогов так не хотел, но и смелости изменить что-то в своей жизни радикально, как оказалось, тоже не имел. Где растерял ее? На каком этапе? Почему сдался? Стал стареть? Роман не мог найти однозначного ответа. Может быть, неожиданно ворвавшаяся в его устоявшуюся жизнь Рита станет ответом на все вопросы? Может быть, ему хватит играть с жизнью в прятки? Вернуться к прежней ясности чувств и желаний? Из тени в свет перебегая...

  Что его сдерживает? Разве он окончательно окостенел? Превратился в питекантропа? Его же творчество не иссякает, в нем он по-прежнему чувствует силу и радость. Что тогда? Жизнь перестала быть для него реальностью? Как будто нет. Рогов терялся. Проснувшись, смотрел на спящую возле него Риту и думал, зачем Судьба преподнесла ему такой сюрприз? Давала понять, что надо что-то менять в жизни? Он ведь ничего толкового еще не совершил, даже сам с собой не всегда был честен. И вот в его квартиру ворвалась Рита, заставила его задуматься, переоценить прошлое,– для чего? Ответов Рогов не находил. И снова засыпал, и снова просыпался и долго мучительно смотрел во тьму, все еще не веря, что рядом с ним, может быть, тихо посапывает его Судьба.

  Рассвет наступил непередаваемо быстро. С ним в окна, казалось, просочилась и старая тревога. Ночь не дала им освобождения. Это понимал и Рогов, и Рита. Она и не сблизила их. Даже одевались они молча и порознь. Рогов наскоро натянул брюки и рубашку и торопливо выскочил в кухню. Рита собиралась не спеша, долго не показываясь из спальни.

  Рогов поставил на газовую плиту чайник, потом прошел в гостиную. Вскоре там появилась и Рита.

  – Кошмарная ночь,– сказал ей Рогов.– Сколько всего за один день. Как ты себя чувствуешь?

  – Как разбитая ваза.– Рита села на диван и плотнее укуталась в полушубок. Её немного знобило.

  – Еще накануне вечером верила, что всё позади, сегодня уже так не думаю. Вчерашнее будто вернулось вновь, и я только и думаю о том, как мне от вас выйти. Как вы думаете, они ушли?

  – Не знаю.– Рогов подошел к окну, выглянул во двор. Со второго этажа виднелся только козырек подъезда, но ее преследователи могли ждать и внутри.

  – Может, спуститься, посмотреть?– предложил Рогов.

  – Слишком подозрительно.

  – Захвачу с собой ведро с мусором.

  – В пять утра?

  – А что: у меня, может, бессонница. Кому какое дело, когда я выношу мусор!

  – У вас еще хватает сил шутить. По-моему, это глупо, на вас же всё написано.

  – Что на мне написано? – подошел Роман к зеркалу и посмотрел на себя. Оттуда на него глянуло измученное щетинистое лицо. Ну и видок.

  – Ты, я смотрю, окончательно решила уйти,– повернулся он снова к Рите.– Может, всё-таки останешься? Если хочешь, оставайся.

  – Это невозможно.– Рита была категорична.– Я уйду,– сказала она.– Мне не по себе, я чувствую себя здесь неуютно. Пусть только сильнее рассветет, днем мне не так страшно.

  – Мы еще увидимся?– посмотрел на нее Рогов, хотя прекрасно знал ответ.

  – Нет. Зачем?

  Это «зачем» как-то сразу обессилило его. Раньше, будучи моложе, он только и мечтал о таких вот отношениях между мужчиной и женщиной, когда никто ни от кого ничего не требует. Теперь же, с годами, все реже и реже ему хотелось быть безответственным в душевных симпатиях. Но что он мог сделать в данном случае? Оставить ее у себя или ходить к ней на свидания и кормить, как школьник, мороженым, потом провожать в общежитие (или куда там еще)? Нет, это уже, к сожалению, не для его возраста. Какой он, однако, стал инертный!

  Рогов рассеянно перевел взгляд на окно и неожиданно поймал себя на мысли, что думает о чем-то другом, постороннем, не касающемся их отношений с Ритой. Он думал о чем угодно: о погоде, о прошедшей командировке и затянувшихся испытаниях нового агрегата, но только не о них с Ритой. Но ведь так у него часто и бывает: когда он подчиняется чувствам, его разум спит. Стоит вступить в действие рассудку, как его эмоции скрываются где-то в глубине души и на поверхность выходит холодная бездушная логика. А нынешняя логика говорила только о тщетности всякой надежды на продолжение их отношений и об абсурдности всего, что с ними произошло, происходит и может произойти.

  Нужно ли идти на поводу у Судьбы, подумал Рогов. Не лучше ли оставить все как прежде. Зачем ему все это? Подумал и снова посмотрел на Риту. И вот перед ним сидит просто девчонка, каких сотни, тысячи проходят мимо, и по которым скользнешь на секунду оценивающе и через мгновение навсегда забудешь, будто их и не было вовсе.

  От этого представления Рогову сразу стало легче.

  – Может, ты и права,– сказал он.– За этими стенами всё будет по-другому. Там иной мир.

  – И он, к сожалению, не ваш,– сказала Рита.

  – К сожалению,– неслышно произнес Рогов и отвернулся от неё. Какое-то ужасное предчувствие больно сжало его сердце, но он побоялся даже предположить, ибо почувствовал за всем что-то такое, до чего не только не хотелось опускаться, но о чем не хотелось даже думать. К счастью, в прихожей раздался звонок. Рита встрепенулась и встревожено посмотрела на Рогова.

  – Вы слышите, слышите, звонят!

  – Слышу,– сказал Рогов.– Странно. В такую рань... Пойду посмотрю.

  – Может, не надо?– Как не хотела она возвращаться назад в своё прошлое.

  – Ты всё еще думаешь, что это за тобой? Вряд ли. Но делать вид, что меня нет дома, тоже глупо. Сиди здесь, не бойся, оттуда не увидят.

  Рогов приблизился к входной двери и открыл её. У дверей стояла Марта. Казалось, она не уходила совсем.

  – Доброе утро, Рогов. Как видишь, это снова я,– сказала язвительно.– Вернулась, чтобы выразить тебе мое искреннее презрение.

  – Ты очень кстати,– без доли иронии произнес Рогов.– Это как раз то, что мне сейчас больше всего необходимо.

  – Не юродствуй, Рогов, тебе это не идет,– переступила Марта через порог.– Как закончился вчерашний вечер? Эта фифочка еще здесь?

  – Ты стоишь на ее сапогах.

  – Очень мило. Выходит, она провела в твоей квартире всю ночь?

  Рогов безразлично пожал плечами.

  – Я в восторге! Но может, ты все-таки пригласишь меня по старой памяти в комнату или мы так и будем разговаривать в прихожей?

  – Пожалуйста, проходи. Я тебя не гоню.

  – Очень рада.

  Рогов пропустил её вперед. Марта прошла в гостиную и, бросив на Риту полный презрения взгляд, все же поздоровалась с ней:

  – Доброе утро, милочка.

  – Здравствуйте,– тихо ответила Рита.

  – Странно, что вы еще живы. Вас же, насколько помнится, преследовали вчера и хотели убить? Выходит, не убили? Забавно.

  Рогов почувствовал, что Марта не мириться сюда пришла. Настроена она была агрессивно, но ему вовсе не хотелось начинать все сначала.

  – Марта, давай не будем заводиться по-новому.

  – Я и не завожусь,– сказала Марта.– С чего ты взял, что я завожусь?

  Марта снова переключилась на Риту:

  – Знаете, милочка, я всю ночь не могла уснуть, все думала, что вам понадобилось от Рогова. Он ведь по сути закрытый человек, малообщительный, одинокий. К тому же ему давно перевалило за тридцать. А вы такая молодая, видная. Как говорится, вся в соку,– и вдруг Рогов. Не понимаю. Убей меня Бог, не понимаю. Придумать эту банальную историйку про погоню, каких-то там преследователей-убийц,– для чего? Вам негде было переночевать? Мама из дому выгнала? Или вы давно знакомы?

  – Марта!– попытался осадить ее Рогов: ему до чертиков надоели эти пустые выяснения отношений.– Я тебе, кажется, еще вчера говорил, что мы совсем незнакомы, и то, что Рита оказалась здесь, чистая случайность.

  – Ах, да, да, да, совсем забыла, вы же еще вчера рассказывали мне и про погоню, и про случайность. Память у меня совсем плохой стала. Но сейчас ты назвал её по имени так, как будто вы знакомы целую вечность.

  – Не преувеличивай, Марта, тебе показалось. Ты, наверное, просто устала.

  – Ничуть. Я чувствую себя раз в десять лучше, чем вчера.

  – Тогда почему заводишься снова? Успокойся.

  – Вот только успокаивать меня не надо. Я спокойна. Я совершенно спокойна. Зачем ты меня успокаиваешь? Образумить хочешь? Только давай на вещи смотреть трезво: меня ли надо уму-разуму учить? Меня, которая тебе все отдала, которая тебя ублажала на твоей постели и в которую ты затащил какую-то шлюху!

  – Марта, выбирай выражения!– взорвался в конце концов Рогов.

  – Я вас прошу...– отозвалась и Рита.

  – Ох, ох, ох!– закачала головой Марта.– Она меня просит. Она меня просит! Да ты, милочка, не просить меня должна, а умолять на коленях, чтобы я вас простила, ведь не я вторглась незваной гостьей в чужую жизнь, а ты, голубушка. Не я одним махом порвала связующую нас с Роговым нить, а ты. Ради чего? Зачем?

  – Марта, не забывайся!

  – Не забывайся, не забывайся... Что же ты себе такого не сказал, Рогов, когда прогонял меня вчера вечером?

  – Я не гнал тебя, Марта, ты прекрасно знаешь.

  – Ах да, память прямо девичьей стала,– я ж сама ушла! Развернулась и ушла. Но, по-вашему, я должна была остаться? Чтобы смотреть на ваши оргии?

  – Марта, это уже слишком!– вспыхнул Рогов.

  – Вы не смеете, Марта, не смеете! Вы же не знаете ничего!– вскочила со своего места и Рита.

  – А вы смеете? Смеете?!– Марта достала из кармана сигареты и закурила. Руки ее дрожали.

  – Впрочем, не о вас речь. Вы что: пришли, ушли, а Рогов остался. Нет, и какая штучка, какая штучка, этот Рогов, а!

  – Марта!

  – Ах, Рогов, оставь, я же не с тобой сейчас говорю, я вот с нею говорю, с этой дурочкой, с этой заблудшей овечкой, которая ничего еще в жизни не понимает и считает, что одна она способна трезво оценить ситуацию. Но ведь мы тоже не лыком шиты. Я ведь тоже когда-то такою была. На улице росла, мальчиков любила, пока один из них не повел на вечеринку, не напоил допьяна, а сам с другой сбежал, бросив меня на краю города, у черта на куличках, в компании совершенно незнакомых мне людей, двое из которых потом гнали меня, как собаку, через весь город, думая надругаться.

  – Но ведь Роман не такой!– вырвалось невольно у Риты.

  – Бросьте, девочка, бросьте. Все они такие. Все. И ваши преследователи, и мои, и Рогов. Вот только есть, правда, одна разница у них и у него (она показала на Рогова дымящей сигаретой). Ваш Рогов – сочинитель. Или хочет им быть. В тайне от всех он строчит свои жалкие серые сентиментальные рассказики, сохнет над ними, страдает. Вот, к слову, когда он действительно живет...

  – Я прошу тебя, Марта, прекрати! Ты не в себе, тебе нужно отдохнуть.– Рогов подошел к ней и тронул за плечо.

  – Ай, Рогов, уйди!– отбросила его руку Марта.– Не тронь меня! Ты думал, если спал со мною, то имеешь на меня все права? Какие же вы, писатели, идеалисты! А для нас-то переспать с кем-либо – раз плюнуть! Верно, милочка? Вот какие мы – такие! Такими, по крайней мере, вы нас, писатели, изображаете.

  – Но это же не так, Марта, не так.

  – Ах да, я совсем забыла: вы нам иногда, а то и часто, сочувствуете, жалеете нас. Но только не в жизни, а там, на бумаге. В жизни же мы для вас лишь прототипы, следствие неустройства общества или дисгармонии мира. Мы, реальные, сущие, для вас лишь материал, глина, из которой вы лепите все, что вам угодно, все, что вам в голову взбредет. Не так ли?

  – Марта!

  – Что «Марта»? Что? Не нравится? Правда глаза колет? Но ведь так оно и есть: в большинстве своем вы нас используете. Вы вообще всех используете. Вы даже не можете оставить в покое лежащий на земле лист, валяющиеся под ногами камни. Деревья и облака, черви и пчелы по вашему желанию вдруг начинают говорить и думать. Всё, всё, к чему вы прикасаетесь, умирает. Умирает, потому что становится нереальным, ирреальным, потусторонним. Во всё, во всё вы вторгаетесь: в чужую жизнь, в круговорот веществ в природе и даже – даже! – в течение времени! Вы разрушители, колдуны, вы даже хуже Пифии, ибо заставляете человека своими прорицаниями ожидать, надеяться, верить во что-то, в то, что даже вам часто видится неясным и расплывчатым. Я на все сто уверена, девочка, что и вам Рогов внушил нечто подобное. Утешил вас, как утешал три года меня, а до меня еще кого-то. Но тем-то и отличаются от всех остальных сочинители, что им ни верить, ни доверять нельзя. Будьте уверены, убьют вас или сами умрете, он сразу же бесподобный рассказик настрочит. И всё там будет чинно и гладко. Он в нем и любить вас будет безумно, и ласкать страстно, и переживать, если что с вами случится так, как никто из нормальных людей никогда не переживал: «И мал и мерзок – не так, как вы – иначе!». И цветочки положит на вашу могилку не какие-нибудь обыденные, а самые что ни на есть экзотические, какие у нас и не встретишь, а если нет, то всё равно свежие и непременно дорогие, да еще с приписочкой: мол, она их сильно обожала...

  – Марта, Марта, я прошу тебя прекратить!– не смог больше терпеть её издевательств Рогов.

  – А, зацепило? Все-таки не окаменело-то у нас еще сердечко. А я думала, Рогов, на тебе можно смело ставить крест. Выходит, рано я тебя списала?

  – Марта, ты давно знаешь меня, мои привычки, мой характер. Знаешь, как я к тебе отношусь,– как можно сдержаннее произнес Рогов.– Но если ты вернулась, чтобы перевернуть здесь всё вверх дном, сразу прошу тебя: лучше уйди. Сейчас. Пожалуйста. Я тебя очень прошу.

  – Вот. Что и требовалось доказать. Выходит, я тебе только мешаю. Замечательно. Вот плата за долгие годы моей любви. За годы наших светлых дней и жарких ночей. Я тебе очень благодарна.

  Марта демонстративно поклонилась Рогову.

  – Марта, ты опять всё ставишь с ног на голову. Я же совсем не это имел в виду. Ты меня просто не поняла.

  – Я правильно тебя поняла, Рогов. У тебя появился выбор, и ты его сделал. Не смею дольше задерживаться. Милуйся тут со своей новой подружкой, больше вам мешать не буду.

  Марта подошла к столу, взяла недопитый бокал вина, залпом осушила его и, бросив напоследок: «Счастливо оставаться», вышла, громко хлопнув входной дверью.

  8

  Наступила гнетущая тишина, и Рогов сразу почувствовал на душе какой-то смутный осадок. Ему вдруг сильно захотелось выпить чего-нибудь покрепче, бьющего в голову. Он достал из бара початую бутылку водки.

  – Будешь?– предложил Рите.

  – Нет.

  – А я выпью.

  Рогов налил себе немного в рюмку.

  – Господи, что ж так нелепо всё происходит?– невольно вырвалось у него.

  Рита тут же поспешила извиниться за всё, но он совсем не винил её.

  – Не всё ли равно,– сказал,– когда произошел этот разрыв, рано или поздно мы с Мартой, наверное, разбежались бы. Вы, может, только ускорили его.

  Роман говорил, стараясь избегать ее взгляда. Но Рите достаточно было и одного выражения лица Рогова, чтобы понять, какая внутренняя борьба идет в этом человеке. И во всем, что произошло сегодня с ним, Рита обвиняла исключительно себя. И это обвинение было острым, потому что практически она ничем не могла ему помочь. Могла только извиниться перед ним, и она извинилась, потому что это было необходимо прежде всего ей самой. Рита сказала:

  – Но я совсем не хотела этого.

  – Может быть, никто этого не хотел,– сказал Рогов,– но сожалеть слишком поздно.

  Рита посмотрела на Рогова. Он избегал её взгляда, как будто хотел остаться один, и ей ничего более не оставалось, как уйти.

  – Я, наверное, тоже пойду,– сказала тогда она.– На улице совсем рассвело.

  – Да, да, иди,– отрешенно произнес Рогов.– Провожать тебя, прости, не буду: в голове такой сумбур, что хочется просто застрелиться.

  – Тогда прощайте,– сказала Рита.

  – Прощай,– ответил ей Рогов.

  Он даже не повернулся к ней. Говорил, продолжая смотреть в окно. Он даже не знал, что можно еще сказать. Да и нужны ли сейчас какие-нибудь слова? Они в таких ситуациях банальны до тошноты.

  Что их с Ритой, в сущности, связывает: постель, опасность, душевные волнения? Ничего. Их ничего не связывает. Да и могло ли связать? У них разные взгляды на жизнь, разный опыт, разные желания и потребности. Ей будет с ним скучно, ему – томительно. Он во многом разочаровался в жизни, она еще полна молодости. Ему вечером хочется обязательно прилечь, ей, может быть, размять ноги на танцах. Ему посмотреть телевизор, ей – встретить рассвет. Они разные, поэтому даже изначально не могли соединиться, а если и прикоснулись друг к другу, то только по ужасной нелепости, бессмысленно, пытаясь, скорее всего, заглушить в себе эту бессмысленность, пустоту, чем обнаружить её.

  Она уйдет. Уйдет так же, как и пришла, без его мысли о ней. Он не встречал её и не провожает. Так, словно её и не было. Нет. Не существует. Есть март, он, Марта, их четверг, его уютные вечера и ничего больше. Ничего больше нет и не надо...

  9

  За окном поднялся рассвет, привычно прогудела фабричная сирена, и соседские часы отбили шесть. Скоро на работу. Рогов подумал о том, что после такой безумной ночи ему вряд ли будет легко над чем-нибудь сосредоточиться. Скорее всего, он выпросит у начальника отдела отгул, тем более недавно из командировки, отлежится дома, а вечером наведается к Марте. Она, в сущности, не такая уж и обидчивая, отойдет, простит. И снова будут спокойные, безмятежные вечера, снова будет четверг, вино, корейские салаты и неудержимая в своем увядании, жадная до всякой ласки Марта.

  Какая все-таки замечательная жизнь, когда в ней ничего не нужно предугадывать, все течет медленно и нерушимо, без волнений и переживаний, без сердечной боли и неврозов. Всё заранее известно, всё однообразно и постоянно, шаг за шагом, день за днем – тихое счастье...

  И тут неожиданно в его голове вспыхнули слова Риты:

  «И тогда я проснулась с ощущением неземного блаженства, поднялась и устремилась за ангелом, который не выпускал моей ладони из своей руки. И он увлек меня за собою в небесную высь, и я поняла, что только ради этого мгновенья и страдала, только ради этого часа и жила»...

  От зазвучавших по-новому слов Риты Рогову стало не по себе. Что-то острое кольнуло его в сердце. Покой, блаженство, умиротворение,– какими приторными вдруг показались ему эти слова. Неужели он, человек страсти, человек жизни мог поменять на них свою суть? И разве не Рите он обязан этой встряской, этой хирургической операцией, сделавшей его вновь зрячим? Быть может, сама судьба послала Риту ему в проводники. Открыть, наконец, глаза, скинуть шоры, промыть мозги и очистить сердце от шелухи. И он окажется последним болваном, если не вернет ее, не остановит, не воспользуется шансом начать всё заново, с чистого листа. Судьба редко подмигивает дважды.

  И Рогов словно стряхнул с себя остатки прежних сомнений. Он стремительно выбежал из квартиры, выскочил из подъезда, метнулся в один соседний двор, потом в другой в надежде отыскать Риту, но девушка как в воду канула. Неужели он ее упустил? Прошло каких-то десять-пятнадцать минут, она не могла далеко уйти. Разве что взяла такси...