Текст книги "Четвертый вектор триады"

Автор книги: Юрий Белов

Слог 12
НЕДЕЯНИЕ

Лэйм

Охотничий замок короля Диабемского

Ночь

Ксана уснула не сразу. Она долго лежала с открытыми глазами и слушала радостный стук сердца, не желающего успокоиться. Попытки вспомнить прошедший день приводили лишь к новой волне сладостной эйфории, приносящей с собой непередаваемый букет лесных запахов, вкусов, ощущений, звуков и образов.

Колыхались ветви деревьев, сказочным пологом нависали над мягкой душистой травой и, сплетаясь с ласковыми лучами дневного светила, гладили лицо теплой заячьей кисточкой. Звенящий тончайшими звуками невесомый лесной воздух вливался в тело тихими живительными струями, принося с собой тысячи оттенков и отголосков, мириады нюансов и тем. Он был пронизан незнакомой лучистой энергией, орошающей внутренний мир волнами умиротворения и ощущения единства со всем сущим.

А еще были горсти удивительных лесных ягод, будто сшитых невидимой иглой из тончайшего красного бархата, усеянного золотыми пуговками семечек и бриллиантовыми капельками росы…

Они лопались на языке крошечными взрывами пьянящего сока, кислого и сладкого одновременно, разливающегося по небу ароматом чего-то близкого, запретного и оттого щемяще сладостного.

Ягоды росли на тихой солнечной поляне, обрамленной тонкими белыми стволами редких в этих лесах деревьев с удивительной корой, которая снималась ровными слоями и, как бумага, хранила написанные буквы. Волшебных красных бусин было так много, что поляна казалась садом, заботливо возделанным некими маленькими человечками, лелеявшими каждый стебелек с терпением и упорством истинных гномов.

Когда Олег ступил на поляну, Ксане на мгновение показалось, что его ноги не касаются земли. Он как будто стоял на верхушках ягодных деревьев, спокойно выдерживающих его исчезнувший вес и покачивающих упругими стеблями. Он протянул ей руку, и, когда ладони слились в нежном объятии, принцесса почувствовала легкое головокружение уходящей тяжести и удивительно приятное состояние невесомости, невмешательства и недеяния.

Ягоды как-то сами собой появлялись в ладонях, и губы ласково принимали их едва заметным трепетным вдохом. А потом Олег и Ксана потянулись к одной и той же ягоде, и непередаваемо огромные глаза, занимающие половину мира, встретились восторженными лучами.

И тепло его лица сливалось с горячими волнами ее румянца, и кожа губ посылала зовущие импульсы своему визави.

Чувство священной жажды, охватившее Ксану, было таким острым, что каждая клеточка тела задрожала особенной, сладостной дрожью, и первый в жизни поцелуй был подобен обжигающему глотку, долгому, как водопад, и короткому, как жизнь. Когда они оторвались друг от друга, затихшие птицы радостно защебетали, и сильные руки юноши помогли ослабевшим девичьим коленям удержать оглушенное тело от падения в зовущую и опасную бездну. А потом он гладил ее волосы и целовал глаза, лоб, щеки, старательно избегая каких-то хорошо ему известных мест, откуда жаждала вырваться скрытая до сего дня сила.

Ксану переполняла сумасшедшая безоглядная радость. Одна за одной сбывались самые заветные мечты. Эльфийский принц, прекрасный, как Эола, со светящимися нежностью глазами, шептал ей восхищенные слова. Его руки и губы были такими ласковыми и родными, что тело само льнуло к ним, ища все новых и новых прикосновений. Ей казалось, что она знает его уже очень и очень давно, и все это время у нее не было человека роднее и ближе.

Постепенно первый восторг отступил, и на смену огромному и немного жуткому чувству свершающегося чуда пришло ощущение всеобъемлющего, непередаваемого словами счастья. И тогда из тумана переживаний стали проступать слова и мысли.

Олег говорил, и Ксана понимала, что все в его словах правда, что да, действительно Путь Любви узок, как лезвие меча. И лезвие это проходит над пропастью. Внизу, под босыми ногами, беснуется могучий поток темной энергии, рожденный давным-давно, когда падший демиург силой овладел телом планеты и Мать-Природа, изнасилованная и оскорбленная, понесла в своем лоне семя дьявола, семя греха.

Ксана увидела многочисленных обитателей Подземных Пустот, алчущих и жадных, питающихся мыслями и чувствами людей и гномов, уркусов и саккий. Принцесса видела струи похоти, белесым туманом тянущиеся к вожделеющим, сосущим ртам. Она узнала, что истечение крови всегда сопровождается выделением особой энергии, и энергия эта – желанное блюдо в меню Темных Иерархий. И как-то вдруг стали понятны причины войн и междоусобиц, дуэлей и драк. И вспомнился рассказ конюха о том, что в деревнях дерутся до первой крови, иначе потасовка превращается в дикую резню, после которой самые активные участники трясут головами и не понимают, как же они такое содеяли?

А еще понятны стали причины менструаций, и четче проступили размытые контуры проклятия Евы.

Как-то само собой получилось, что они перешли на мысленную речь. И оба не удивились способностям другого, ибо так и должно было быть.

Олег говорил о сатвийском учении, выводящем людей из-под власти Подземных Паразитов, и о неприемлемости ортодоксального пути для большинства людей. Следуя Канонам Сатвы, человек уходил из мира форм. Уходил в пространство мыслей, не оформленных в слова, и чувств, не рождающих желания. Логика Учения была проста. Чтобы избавиться от страданий, необходимо отказаться от привязанностей. Чтобы не терять, нужно не иметь. Чтобы не бояться смерти, нужно обесценить жизнь…

Но в монастыре Утренней Зари, где воспитывался Олег, учили другому, трудному, но более важному для судеб мира Пути – Пути Активного Действия. Имелось в виду действие в мире форм, действие творческое, созидающее, преобразующее.

Осознав прочность кармической сети, почувствовав глубинные течения Вселенной, ученик выходил в мир, неся в себе гармонию монастырских стен, искушенность воина и мудрость философа-диалектика. Ограничения и запреты, налагаемые канонами Сатвы, в монастыре Утренней Зари трактовались шире и помогали активной борьбе со Злом.

Например, ставшее притчей во языцех нежелание зла, якобы приводящее к всепрощенству и непротивлению, не мешало послушникам в шафрановых накидках применять воинское искусство для обуздания ослепленного подземным огнем человека, несущего людям хаос и насилие, боль и страх.

Нужно было только не желать ему зла.

С хрустом выворачивая кисть, посмевшую поднять оружие на человека, заламывая промахнувшуюся руку к затылку владельца, впечатывая кулак в солнечное сплетение, необходимо было жалеть его, недополучившего в детстве тепла и ласки, нелюбимого и несчастного, озлобившегося и оскотинившегося под напором чуждых мыслей и потустороннего шепота.

Одно из монастырских правил гласило: «В крайних обстоятельствах приходится делать человеку больно, чтобы потом ему было хорошо». Молодым послушникам приводились примеры с извлечением заноз и вскрытием нарывов. Принимал решение целитель не спеша, но, решив, действовал мгновенно и неотвратимо, без страха и сомнений.

Оказывая первую помощь поверженному противнику, сатвист свято верил в то, что тот исправится. Не в этой жизни, так в следующей. Настоятель монастыря, Двенадцатый из Великих Патриархов, любил повторять: «Делай что должно, а там будь что будет!»

Жить и действовать в согласии с этим принципом было не только правильно, но и приятно. В самых сложных и запутанных ситуациях, когда страх и алчность, гордыня и гнев подсказывали свои решения проблемы, Олег вспоминал мудрую, умиротворенную улыбку Настоятеля. И делал то, что должно. Меч и лютня – вечные спутники странствующего менестреля – сменяли друг друга, очищая мир от сорняков и сея семена любви, красоты и гармонии…

Ксана никак не могла объяснить ту легкость, с которой они понимали друг друга. Понимали до самых глубин души, до самых сокровенных желаний, до края, за которым клубился первозданный хаос и маячили космические часы, пересыпающие крупицы жизней. Сердца, слитые в тесном объятии, гулко бились одним двуединым ударом, и гейзер пропитанной радостью крови раз за разом омывал ликующие тела.

Она рассказывала ему о своей жизни, насыщенной мелочами и обделенной общением, о матери, ласковой и несчастной, ушедшей из жизни с кривым метательным ножом, застрявшим в гордо выпрямленной спине.

Олег с поразительной ясностью увидел дымный зал, тускло освещенный чадящими факелами, и пьяную толпу гостей, разодетых в меха и парчу, уже заляпанные жиром и вином. Он увидел невысокого мужчину с бегающими глазами нечистой совести и золотой короной на низком челе. На дальних столах уже били посуду и задирали подолы мордатым девкам, подливающим вино. Король с вожделением поглядывал на пышную брюнетку, сидящую по левую руку от него. Захмелевшая дама, сжигаемая неутолимым огнем желания, откровенно демонстрировала почти обнаженную грудь и, томно закатывая глаза, с вызовом облизывала полные влажные губы. Король явно не мог дождаться, когда королева покинет зал, но она, бледная, с пронзительными глазами раненой птицы, почему-то медлила. Она не хотела верить очевидному. Она еще надеялась на чудо… Может быть, муж вспомнит о супружеском долге, и наглой баронессе придется выбирать другого партнера…

Дальнейшие события потеряли четкость. Видимо, Эола, рассказывая о трагедии уже выросшей Ксане, постаралась забыть гнусные подробности.

Присутствие королевы, обычно рано покидавшей пиршества, некоторое время сдерживало гостей, но потом вино и привычка сделали свое дело. Слуги потушили почти все факелы, и в жарком полумраке погасли последние остатки разума и приличий.

Как в дурном кошмаре, из багровой полутьмы возникали то пьяная рожа с отвисшей сальной губой, то дергающийся в скаковом ритме зад, украшенный бантом, то тусклая тонзура священника, упавшего лицом в салат и выдувающего майонезные пузыри.

А потом была звонкая пощечина, от которой полуобнаженная баронесса со свежим багровым поцелуем на пунцовой шее покатилась с королевских колен, и взгляд, ударивший короля, полыхнул среди вакханалии разврата голубой молнией.

Королева упала на самом пороге зала. Ее супруг предпочел не выяснять, кто бросил нож, но Эола и не ждала королевского правосудия. В день похорон с баронессой случился удар. Стоя над гробом, она вдруг закричала диким голосом и упала на пол, пытаясь дотянуться Руками до спины.

С тех пор боли в позвоночнике, не прекращаясь ни на минуту, сделали из чувственной любовницы высохшую мумию. Промучившись шесть лет, баронесса постриглась в монахини. Настоятельница монастыря постаралась распространить слух, что в стенах обители боли прекратились. Услышав об этом от Ксаны, Эола только пожала плечами и покачала головой.

Но когда на прогулке в руке четырнадцатилетней принцессы сверкнул кинжал и полные мрачного огня глаза впились в проходящих монахинь, эльфийка остановила ее решительно и строго.

Беседа, последовавшая за этим случаем, открыла Ксане всю сложность причин и следствий, действий и событий, поступков и воздаяний. Олега поразил необычайно яркий образ тысяч людей, ползающих по тонким нитям кармической паутины, напоминающей огромную трехмерную сеть. Эта сеть удерживала своих жертв равнодушными клейкими путами, давила убийственными узлами, разрывала на части предательскими развилками выбора.

И только отдельные лучи солнца пробивались сквозь скользкие, липкие переплетения слов и взглядов, падений и взлетов, рождений и смертей.

После того случая Эола последовательно и осторожно вела девушку к вершинам понимания, стараясь не остудить богатства чувств космическим холодом Истины.

Олег был счастлив услышать от Ксаны строки древнего поэта, предостерегающего молодых философов:

 
Тот, кто с детства уверовал в собственный ум,
Стал в погоне за истиной сух и угрюм.
Притязающий с детства на знание жизни,
Виноградом не став, превратился в изюм.
 

Эти слова, уложенные в особый ритмический рисунок, удивительно перекликались со стихами, найденными Олегом в тетради отца. Ксана попросила прочитать их голосом, и музыка слов слилась с магией мыслей:

 
Нищим дервишем ставши, достигнешь высот.
Сердце в кровь изорвавши, достигнешь высот.
Прочь пустые мечты о великих свершеньях!
Лишь с собой совладавши, достигнешь высот[2]2
  Омар Хайям.


[Закрыть].
 

Ксана не знала, что такое «дервиш», но за непривычным сочетанием звуков проступало что-то прямо противоположное сытой отрыжке дворца, заполненного роскошными снаружи и отталкивающими внутри придворными, прозябающего в пустоте повседневной скуки и потрясаемого поразительно однообразными и гнусными скандалами пьяных драк и супружеских измен.

А потом Олег пел свои песни, и лес наполнился отзвуками и отголосками. Ксане казалось, что вокруг поляны собрались неведомые существа, которые с любовью и бесконечным талантом вливают в музыку лютни свою собственную музыку. Когда Олег вдруг замолчал, прекрасная песня осталась. Еще несколько долгих мгновений звенели ликующим весельем искристые, звонкие голоса, венчающие шепот травы и шелест листьев, тихий плеск воды и органные вздохи ветра.

– Это феи, – с улыбкой сказал Олег и после минуты теплой солнечной тишины заиграл быструю мелодию, проникнутую радостью полета и полетом радости.

Ручеек, бегущий через поляну, шептал Ксане о море, в которое он стремился. Он звал ее за собой в бесконечный сверкающий простор. И принцессе мучительно захотелось стать белой стремительной птицей, несущейся над бушующими в кармической ярости мутными волнами Нижнего Мира. Птицей, летящей вверх. Когда уставший от переживаний воздух перестал светиться и солнце отправилось согревать влюбленных в Западном Пределе, на поляне бесшумно возник волк. Он был не крупным, но уже седым той благородной ровной сединой, которая украшает некоторых полководцев и пожилых, умудренных опытом ремесленников.

Сдержанно кивнув изумленной Ксане, он устало улегся на теплом пригорке и стал деловито вылизывать передние лапы. Всем своим видом он давал понять, что, пока они здесь развлекались, он пробежал не один десяток миль, да еще по лесу, да еще придавливая по пути не в меру быстрых собак. Его пепельная шкура потемнела от пота и в нескольких местах слиплась подозрительными бурыми сгустками.

Ксана мгновенно ощутила родившуюся в груди Олега волну благодарности и любви, смешанную с чувством вины и угрызениями совести. И только через несколько секунд она поняла, что именно сделал для них мохнатый собаконенавистник.

Осторожно приблизившись, она присела над волком, не решаясь погладить его влажную густую шерсть. Олег отложил лютню и вдруг оказался рядом. Не прыгнул, не подбежал, а именно оказался. Чувствуя, что чудесам сегодня не будет конца, Ксана вопросительно вскинула брови, и юноша, ласково взяв ее руку, положил дрогнувшие пальцы на спину волка.

– Ему нравится, когда его гладят прекрасные девушки, – с улыбкой сказал Олег.

«Конечно, – возник в голове принцессы чужой, странный, но милый ментальный голос, – должен же я хотя бы частично ощутить, что чувствовал ты, пока я метался по оврагам и буеракам?»

Голос Bay отдалился и погас. Ксана наконец прикрыла сияющие счастьем глаза и медленно заскользила в Страну Грез, ведомая звучным, наполненным обертонами голосом:

 
И много будет странствий и скитаний:
Страна Любви – Великая Страна!
И с рыцарей своих – для Испытаний —
Все строже станет спрашивать она:
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна…
Но вспять безумцев не поворотить —
Они уже согласны заплатить:
Любой ценой, и жизнью бы рискнули, —
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную, невиданную нить,
Которую меж ними протянули…[3]3
  В. Высоцкий.


[Закрыть]
 

Слог 13
ПОЛЕТ ДРАКОНА

Лэйм

Великие Древние Горы

Поздний вечер

Когда Летта вынырнула из мутного водоворота боли, опасности рядом не было.

Тело почти не болело, лишь левая сторона шеи пульсировала прокушенной кожей. Неподалеку находился кто-то очень большой, добрый, но какой-то холодный и древний. Летта открыла глаза. Небо над ущельем подернулось закатным пеплом, недолгие сумерки сгущались над Великими Древними Горами.

Слева что-то светилось слабым радужным светом. Девушка осторожно повернула голову и увидела дракона. Огромная голова на гибкой сильной шее была повернута в ее сторону, и глаза под низкими крутыми надбровьями переливались всеми цветами радуги. Гигантский ящер лежал на теплых камнях, спокойно вытянув хвост.

– Откуда у тебя этот меч? – раздался справа негромкий голос.

Резкий поворот головы отозвался болью и головокружением. Сквозь внезапно выступившие слезы Летта увидела сидящего рядом юношу с красивым открытым лицом и длинными, светлыми волосами. На долю секунды ей показалось, что это снова колдовской морок. Уж очень похож был незнакомец на стоившего ей стольких страданий золотоглазого поэта!

Поза юноши была непринужденна и так легка, будто он совсем не давил на землю.

– Почему я не почувствовала тебя, когда очнулась? – с трудом выговорила девушка, с отвращением услышав свой тихий дрожащий голос.

– Мы, Эльдар[4]4
  Эльдар – самоназвание эльфов (дословно «звездные»).


[Закрыть], многое умеем, – улыбнулся юноша. – Например, двигаться без шума и дышать без пыхтения, слышать через три стены и видеть за двенадцать лиг.

Было видно, что эльф говорит почти не думая. Глаза его с тревогой и заботой смотрели на Летту. И он был чем-то занят, как будто слушал через три стены.

На долю секунды девушке показалось, что из его груди вытекает неясное голубое сияние. Закрыв глаза, она увидела тонкий спиральный луч, вливающийся ей в солнечное сплетение.

– Спасибо, ты спас меня. – Она благодарно улыбнулась. – А где этот? – Ее лицо исказилось гримасой отвращения.

– Его нет, – твердо сказал эльф, стараясь удержать дрогнувший от негодования луч.

– Мне уже лучше. – Летта попыталась приподняться.

– Нет, полежи еще немного. – Юноша придержал ее рукой, и зеленый камень над его лбом блеснул мягким искристым светом. – Так откуда у тебя эльфийский клинок? – Он снова попытался отвлечь ее от сладкой воронки энергии, танцующей в глубине солнечного сплетения.

– Если ты пытаешься скрыть от меня свою Работу, то это тебе не удалось, – снова не отвечая на его вопрос, улыбнулась девушка. – Мы, Девви, тоже кое-что умеем. И при дыхании, кстати, не пыхтим.

Эльф тихо засмеялся.

– Я не хотел тебя обидеть, – сказал он, прикладывая ладони к ее животу. Питающий луч постепенно погас. – Вижу, что тебе многое известно. Как случилось, что ты не смогла победить суггеста? – Он легко поднялся и протянул ей руку.

– Понимаешь, он был необычайно силен, – соврала Летта. Перед ее мысленным взором снова возникло неподвижное лицо Олега, и по спине опять пробежала противная, ледяная волна.

Видимо, враг сорвал все защитные знаки. Так или иначе, но Летта почувствовала, что ее спаситель, как, впрочем, и его дракон, могут читать ее мысли, как открытую книгу. Слабая волна протеста возникла в ней, но сразу же погасла, растворенная благодарностью и доверием. Тени защитных знаков, возникшие было перед ее глазами, снова уступили место ровному и яркому знаку Солнца. И сразу же пришло знание.

Юношу звали Делон, его дракона – Эйб. Они патрулировали северную оконечность Великих Древних Гор. Сначала все шло как обычно. Затем в Урочище Нетопырей возник бой. Кто и с кем сражался, Делон узнать не успел. Он только услышал волну агрессии и несколько всплесков боли. Эйб, правда, утешил, что крови пролилось совсем мало, но не преминул заметить, что скоро будет гораздо больше. Они уже собирались полететь туда, но тут снизу показалось разгорающееся сияние эльфийского клинка.

– Возможно, ты знаешь, – сказал Делон вслух, – что наши мечи самые лучшие часовые. Стоит прислужникам Мрака хотя бы приблизиться к ним, как клинок загорается тревожным светом. Именно поэтому мы не носим сплошных ножен.

Он показал Летте свой меч, притянутый к седлу на драконьей шее. Ножны были сплетены из серебряной проволоки и представляли собой узорчатую сетку, украшенную самоцветами. Действительно, такие ножны не скрыли бы сияние клинка, окажись рядом враг.

– Прежний хозяин твоего меча, – продолжал эльф, – видимо, долго жил среди людей и поэтому вынужден был носить обычные ножны. Падая, ты успела вытащить клинок, и мы увидели свет тревоги. Суггест – хитрый враг. Он прикрыл тебя и себя непроницаемым ментальным колпаком, и, если бы не меч, мы улетели бы к Урочищу Нетопырей, не почувствовав ни твоей беды, ни его торжества.

При этих словах Летта содрогнулась от невольного ужаса. Нет! В следующий раз она не попадется в подобную ловушку!

Сейчас, около мудрого, могучего дракона и спокойного эльфа с лучистыми глазами, собственное поведение показалось ей жалким и глупым. Броситься в объятия к первому встречному проходимцу, владеющему гипнозом! И как ловко он выбрал приманку! Видимо, образ светловолосого менестреля все время плавал у нее на самой поверхности подсознания, и суггесту было несложно извлечь его. Пора с этим кончать!

Старая обида снова вспыхнула в душе Летты. Он, уходя, не позвал ее с собой и вот уже два года бродит где-то в северных краях, поет свои песни, дарит свою любовь восторженным кухаркам или припадочным тепличным принцессам, не умеющим самостоятельно шагу ступить!

– Этот меч достался мне от матери. – Непривычное слово далось с трудом, но Летта сделала над собой усилие. – А ей – от моего отца.

Делон подсадил помрачневшую Летту на шею Эйба и легко вспрыгнул в седло позади нее. Кожа дракона оказалась неожиданно горячей. Летта почувствовала, как упруго напряглись бугры чудовищных мышц и огромные крылья раскрылись за ее спиной, как гигантский кожаный веер. Эйб оторвался от земли могучим прыжком. Сгустившаяся тьма уважительно попятилась, овевая лицо льстивым шепотом вечернего воздуха.

В полете дракона, стремительно набирающего высоту, было столько мощи, а в руках Делона, бережно обнявших ее, было столько нежности, что Летту охватило раскаяние. Ведь, если разобраться, не пошла бы она с Олегом тогда, два года назад, ни за что не пошла бы.

Летта вспомнила, каким страхом дохнуло на нее при одной мысли окликнуть его, уходящего вслед за своим диковинным волком. Это было невозможно представить! Из-за чужака, да еще мужчины, лишиться покровительства Матери Амазонок, покинуть мудрую и странно добрую Врану, явно отличавшую ее среди других ровесниц, оставить племя, уйти от всего, во что верила шестнадцать лет, единственные шестнадцать лет жизни!

В то время внешний мир представлялся Летте заповедником грязных и жестоких самцов, истязающих слабых, забывших Мать женщин. Ей виделся мрачный лес, наполненный безумцами, алкающими унизить, подчинить, растоптать достоинство, заставить страдать девять долгих месяцев, когда тело перестает слушаться и оружие валится из ослабевших рук.

Это представление было настолько сильным и устоявшимся, что добрый и ласковый Олег, терпеливый и нежный, до боли красивый и странно печальный, ничуть не поколебал его. Просто обнаружилось, что в этом мрачном, остервенелом мире есть один, только один, мужчина, достойный остаться в живых.

В этом у Летты не было сомнений, когда на восходе солнца в соседних шатрах пресытившиеся насилием самцы вдруг проснулись от острой боли в горле и горячих толчков крови, орошающих волосатую искусанную грудь. Услышав их хрипы, Олег вдруг извлек из тайника ритуальный кинжал и подал его Летте рукояткой вперед. Он улыбался печально и ласково, и ей почудилась в его взгляде жалость, и, вспыхнув, впервые почувствовала она стыд за свое племя.

Волк появился неожиданно, но очень кстати. Иначе ей пришлось бы самой распороть полог и указать мужчине дорогу к реке. Она знала, что в этом случае не смогла бы соврать Старшим Сестрам, требующим ответа: почему один самец сумел скрыться?

Правда, ей пришлось удариться головой о столб шатра и притвориться оглушенной, но в главном она не солгала: волк действительно схватил ее зубами за руку, и мужчина действительно проскользнул вслед за ним в прорезанную ритуальным кинжалом щель.

Вот только про его прощальный поцелуй Летта не рассказала никому, даже Лике. Эта ночь отдалила ее от лучшей подруги, от Враны, от Старших Сестер, да и от самой Матери Амазонок. Трещина, образовавшаяся в то утро, постепенно расширялась, пока не кончилась Изгнанием три месяца назад…

– Это здесь, – сказал Делон, и Летта вдруг ощутила атмосферу нечеловеческой ярости, бурлящей под ними. Наклонившись вправо, она попыталась увидеть происходящее в ущелье.

В прыгающем свете десятка факелов метались черные мохнатые силуэты, а навстречу им поблескивали холодными молниями мечи и копья.

Музыка схватки подхватила Летту, заставив руку сжать рукоять меча. И все же она невольно вздрогнула, когда Эйб, издав боевой рев, ринулся вниз, в гущу свалки.

Подмирье

Спецсектор Промежутка

– Вот об етом я тебе, балбесу, и долдонил! Обрадовался, возбудился, как сосунок прыщавый! А тебе мечом серебряным поперек хребта – вжик, и будьте здоровы! Что, натерпелся страху-то?

– У-у-у, болит-то как! Прямо будто меня самого напополамки разделали! У-у-у, гад остроухий! Как это он блок преодолел, а? Ну скажи, Струмчик, ну че я такой невезучий? Чуть порезвиться вскинешься, так сразу серпом поперек промежности. И ведь так все всегда зычно начинается! А потом хрясь! – и хвост на шесть узлов. Ну чего скалишься, как телка продажная? Нет бы посочувствовать корефану?! «Я говорил, я предупреждал…» Вечно ты, Ушан поганый, прав оказываешься. Западло, знаешь ли! Я вот терплю, терплю, а потом все Шефу и выложу! Если ты все заранее знал, так че ж не удержал меня глупого?

– Ага, тебя удержишь! Ты в вожделении ничего не слышишь и не хапаешь. Только коленками сучишь и задом вертишь. Да и ничего с тобой не случилось. Подумаешь, поболит малость. Скажи спасибо, не дракон суггеста схарчил. Вот бы тебе переживаниев добавилось!

– Так там еще и дракон был? Ну мы впрямь попали! Не лямбда, а тромбец шестимильный. Надо к Шефу идти. Дракон – это совсем фигово!

– Ладно, полежи малость, оклемайся. Я пока догляжу, как они крыланов долбать будут. Потом вместе мозговать станем. Надо как-то из этого дерьма выход искать…