Текст книги "КОТ и К°. Книга первая. На руинах нового мира (СИ)"

Автор книги: Юрий Артемьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Да, вот только в плече зловещей кляксой кровоточит пулевое ранение для завершения картины.

– Больно?

– Уже нет. Так… Слегка. Ноет и тянет…

Ватным тампоном с йодом я обработал края раны спереди и сзади на спине, то есть и входное и выходное отверстие. Она не пикнула, даже когда я слегка нажимал на края раны, только крепко сжала мою руку. По крайней мере, благодаря этому я смог почувствовать, где я ей делаю больно. А заодно так она дала мне понять, что передо мной не боевой киборг, а вполне живой человек, к тому же маленький и хрупкий…

– Здесь я тебя не забинтую. Повязка промокнет. Вылезай!.. Вот, вытрись полотенцем…

– Помоги! Мне одной рукой не обтереться даже…

Я взял полотенце. Да, что я, детей не вытирал никогда что ли… Вытирал. Но давно. Маленьких. Своих…

Большим махровым полотенцем я стирал с её кожи капельки воды. Мне показалось, что несмотря на худощавое угловатое подростковое телосложение, она по своему физическому развитию даже постарше, чем мне казалось раньше.

Треугольник шёлковых волос был слегка рыжеватым и казался отблеском утреннего солнца…

Завернув в полотенце, я отнёс её в комнату. Присыпал рану стрептоцидом и туго забинтовал. Чтобы лишний раз не тревожить рану, правую руку я плотно прибинтовал к груди. За всё время она не произнесла ни слова. Только молча покусывала губы.

– Вот и всё, – сказал я. – Не тянет?

– Нет. Спасибо!

Я принёс ей подушку и одеяло.

– Приляг, отдохни!

Она ничего не ответила и послушно легла. Я укрыл её одеялом и пошёл выключать воду в ванной. Когда я вернулся, она уже спала. Короткие светлые волосы на подушке вразброс…

Маленький киллер, чёрт побери… Что дальше-то делать? Ума не приложу. По городу уже, наверное, давно моя машина в перехват объявлена, а мои и её приметы в фотороботах лежат на столах оперов и участковых. Странно, что меня ещё с работы не вызвали. Соседняя территория всё-таки как-никак. Наверно общегородская тревога или что-нибудь уже объявлена…

Я подошёл и выдернул из розетки телефонный штекер. Нет меня дома. Никто мне не нужен сегодня. Дай Бог, чтобы и я сегодня никому очень-очень долго не понадобился…

И вообще я вдруг почувствовал себя таким усталым, что мне тоже захотелось спать. Но надо ещё всё привести в порядок. И дела, и мысли…

Будить её я не стал. Покурил на кухне, там же поклевал то, что смог найти в холодильнике… Без хлеба, конечно. Хлеба-то я так и не купил. А прошлый мой батон уже умер от переизбытка пенициллина. Я пошёл в ванну и постирал одежду в холодной воде, чтобы кровь отстирать. И свою ветровку, и её одежду.

Пистолеты, револьверы… Всё убрал под кучу вещей в бельевом шкафу.

Она спала, как маленький ребёнок, постанывая во сне. Похоже, что раза в два постарше моей дочери от первого брака. Лет пятнадцать, не больше. А может и больше… Или меньше… Кто их девчонок разберёт?

Время позднее, а мне завтра на работу к восьми. Других спальных мест у меня в квартире было не предусмотрено… Не на полу же мне спать?

Стараясь её не разбудить, я пристроился на диване с краю и укрылся пледом.

Чудны дела твои, Господи…

Ну, ладно… Утро вечера мудренее. Наверное… Особенно, если вечер не задался… Я уснул…

Глава 3

Глава третья.

Утро вечера не краше.

Просыпаюсь я как всегда, не от будильника, а от радио, которое ровно в шесть часов начинает квакать на разные голоса где-то в районе кухни. Правда, просыпаюсь я не сразу ровно в шесть утра, а чуть позже… Примерно часа через полтора, но точно знаю, что от звуков этого самого радио, бубнёж которого реально раздражает спящего человека. А может быть, я просыпаюсь просто по привычке, что именно в это время мне и надо вставать. Потому, что именно так я просыпался много-много лет подряд. Да, что об этом долго говорить… В общем я проснулся…

На моей щеке лежала маленькая влажная ладошка. Аккуратно, стараясь не разбудить спящую сном ребёнка кровожадную Золушку, я вылез из-под ладошки и встал с дивана. Её сон продолжался, а ведь ей тоже, наверное, уже пора в школу вставать.

Хотя, наверно, в школу-то она вряд ли ходит. Да и не стоит ей сегодня вообще никуда выходить в таком виде… Да. Надо бы ей что-то из одежды сообразить… И ещё неизвестно, что там с её раной. Не было бы воспаления. Из меня медик тот ещё… А тащить её к врачу с огнестрельным ранением… Нет… Я её сдавать властям не собираюсь. Да и разобраться бы не мешало в этом деле. Хотя, чего там разбираться… Вряд ли она наёмный киллер, замаскированный под маленькую девочку. Скорее всего это месть. А вот за что она ему мстила? Если расскажет, узнаю, а не расскажет… Ну так меня пока это всё не касается… Надеюсь, что не касается…

Я стал прокручивать события вчерашнего вечера. Вроде бы нигде особо не наследил… А то, что меня мог кто-то видеть… Не те нынче времена, чтобы становиться свидетелями. Жизнь свидетеля не менее коротка, чем жизнь богатого коммерсанта без надёжной «крыши».

Ладно. Проблемы будем решать после… По мере их возникновения. А сейчас…

А сейчас мне пора на работу собираться. Сделав себе на завтрак дежурное холостяцкое блюдо, омлет с колбасой, я позавтракал. Запил всё это сверху кружкой крепкого сладкого кофе.

Безрассудно конечно, но я оставил её одну в своей квартире. Ну, что поделать… Не будить же её, раз она так сладко спит…

На столе, так чтобы было видно сразу, я положил немного денег, запасные ключи от квартиры и записку: «Вернусь примерно в семь-восемь вечера. Если не трудно, сходи за хлебом… Жди!». Без подписи, без обращения.

Немного подумав, отправил записку в мусорное ведро. Так как смысла в ней не было. В чём она пойдёт за хлебом? В моей куртке? Не делайте мне смешно, я сейчас лопну… Видел я, как она выглядит в куртке моего размера. Как Гаврош в старом французском фильме… Смешно.

Взял другой листок. Написал просто:

«Вернусь примерно в семь-восемь вечера.»

И всё. А остальное? Жди, не жди… Захочет, уйдёт… Не захочет уходить, останется… Её воля, её право. И хотя говорил знаменитый французский лётчик, что мы в ответе за тех, кого приручили… Но вроде бы я никого и не приручал, и даже не планировал это делать. А оно мне надо? И так проблем хватает и на работе, и на личном фронте…

Ну, спас я девчонку? Ну, что в этом такого? Я ей не брат, не сват, и не хозяин. И я даже не пытался у неё вызвать чувство благодарности за мои «геройские» поступки… А зачем это делать? есть такое расхожее выражение: «Делай добро и бросай его в воду!»

Раньше я не понимал этого… Но потом понял, что добро надо действительно творить бескорыстно. И добро сделанное из каких либо корыстных побуждений добром и не считается вовсе. Это просто такой хитрый ход. Помог человеку. Чтобы сделать его должником по жизни. И неважно, деньгами человек тебе отдаст или ещё чем-нибудь…

Так что я не считаю, и не буду считать её должником ни в каком виде… Пусть идёт куда хочет, если ей есть куда идти… кстати, я реально не спросил даже, как её зовут…

Да… Тоже мне опер называется… Ведь даже не удосужился поинтересоваться данными фигуранта. Да и сам не представлялся. Ну так она меня и не спрашивала.

Так что… Я сам по себе… Она сама по себе…

Но оставлять её одну в своей квартире всё равно немного стрёмно… Но, с другой стороны, чем я рискую? Брать у меня особенно нечего, а…

Да, что о плохом-то заранее думать. Всё будет хорошо…

* * *

Работал я в этот день из серии «не бей лежачего». Ну, то есть… не трожь сидячего за своим рабочим столом…

Я занялся бумажной волокитой, скопившейся не то за месяц, не то со дня основания родной отечественной милиции. Так и прокопался до вечера. Начальник зашёл один раз ко мне в кабинет, но не рискнул оторвать меня от «очень важных дел». Они-то начальнички знают, как трудно нас оперов заставить работать с бумагами. Как там было у Филатова: «Мне бы шашку, да коня… Да на линию огня…». Во-во… Мы все такие… А бумаги за нас, кто будет делать? Пушкин? Его давно уже убили… Преступление раскрыто. Виновный, гражданин Дантес, уже наказан всеобщим осуждением на веки вечные…

Часов в шесть я уже запихивал в сейф все свои папки, и отказавшись «убить слизистую» водкой с коллегами по работе, сел в свою зелёную «копейку».

«Убьем слизистую!»… Под таким нехитрым лозунгом частенько проходят на нашей работе банальные пьянки по поводу и без повода… Снимаем напряжение и стрессы. Но сегодня это не для меня…

До дома на этот раз я доехал без приключений, купив по дороге батон хлеба. Странно, но так рано, в полседьмого, я домой почти никогда не возвращался. Когда до полуночи задерживался, а когда и на следующие сутки зависал. Ну, разве что в восемь-девять. Но чтобы так рано. Нет. Никогда…

Дверь была закрыта только на один оборот нижнего замка. В комнате громко орал телевизор. «Не ушла!» – подумал я и зажёг свет в коридоре. Разулся и вошёл…

В комнате, на столе, как вещдоки на обыске были выложены:

Три пистолета (ТТ, револьвер и мой газовик, что лежал под диваном).

Деньги (все, что были в доме. И остатки от зарплаты, и те, что на «чёрный день»).

Ключи от квартиры и мой паспорт.

Почётная грамота, подписанная генералом, вручённая мне на День милиции в прошлом году.

Мои фотографии, там, где я в милицейской форме. Я хоть форму и не ношу, но на личное дело заставили сняться при погонах…

* * *

Она сидела на диване в моей рубашке, завязанной узлом на талии.

– Почему? – грозно и сердито спросила она меня.

– Что, почему?

– Почему ты оставил меня здесь… с ключами, деньгами, с оружием? Пожалел, да?

– Нет. Я просто подумал, что ты оценишь моё доверие и ответишь мне тем же.

– Доверие… Доверие. Да врёшь ты всё. Чего тебе от меня надо?

– Ничего…

– Врёшь! Врёшь… Все вы врёте!

Она вскочила с дивана, сделала шаг на встречу мне… Слёзы, как большие алмазные бусины, брызнули у неё из глаз и покатились по щекам, оставляя блестящий влажный след. А она била меня своими маленькими кулачками в грудь и всё повторяла:

– Врёшь… Врёшь…

Не в силах остановить этот драгоценный дождь, я обнял её и прижал к себе. Она вздрогнула всем телом, но не отшатнулась от меня, а крепко обняла, и прижавшись к моей груди, заплакала ещё сильнее. Я молча гладил её по голове, а она продолжала плакать. Её маленькое тело доверчиво прижималось ко мне, и каждой клеточкой кожи я ощущал его дрожь…

* * *

Днём, на работе я получил ориентировку по вчерашнему убийству: «За совершение особо тяжкого преступления, заказного убийства, разыскивается… Мужчина. На вид – тридцать-тридцать пять лет, славянской национальности, рост 175–180, крепкого телосложения, волосы русые, короткая стрижка, одет: Тёмные джинсы, тёмная рубашка… Использовал автомашину ВАЗ–2101−06 тёмного цвета… Госномер не установлен… и т. д.»

По таким приметам меня обязательно найдут. Да. Если я сам, конечно, приду… с повинной.

Щас! Уже бежу. То есть бегу…

О ней, кстати, не было сказано ни слова. А сейчас эта маленькая убийца, плачет горькими слезами на груди оперуполномоченного уголовного розыска, который не спешит почему-то волочить её в тюрьму. Впрочем, плач, кажется, уже затихает. Она подняла голову, и глядя мне глаза в глаза снова спросила:

– Почему?

А хрен его знает. Если бы я сам себе хотя бы мог объяснить свои непредсказуемые поступки…

Потому что…

* * *

Слёзы давно уже высохли на её глазах, как скоротечная детская обида, а я постепенно постигал её короткую, но густо приправленную кровью и адреналином историю жизни.

Родилась она не здесь, а в теплом курортном городке на берегу Чёрного моря, неподалёку от всесоюзно известного города Сочи. Вообще-то это тоже Сочи, так как протяжённость Сочей по побережью – около ста сорока километров или что-то в этом роде.

Просто то, что мы называем – Сочи – состоит из нескольких маленьких курортных городов, друг за другом расположенных вдоль теплого морского курорта. Так вот в одном из них примерно четырнадцать лет назад и родилась маленькая Светлана.

Теперь-то я узнал наконец, как её зовут и сколько ей лет. Ну, что ж, значит уголовной ответственности она ещё пока не подлежит… Хм. А я?

Там в Сочи, она и прожила свои счастливые лет десять с отцом и матерью. Родители где-то работали там, пока не наступил демократический рай со всеобщей безработицей.

Отец, потеряв работу, оттягивался на полную катушку, заливая своё горе «огненной водой». А мать, забрав Светлану, уехала в Москву, попытать счастья и заработать на жизнь.

В Москве они снимали то одну, то другую квартиру, а иногда и комнату. Мать много работала, пока наконец не нашла себе более менее приличную работу. В американском ресторане она мыла посуду и занималась уборкой на кухне. Заработанных денег стало хватать и на квартиру, и на еду, и даже на Светкино обучение в хорошей московской школе.

Но это только сперва, а потом, волей случая или по стечению обстоятельств, после окончания каких-то хитрых курсов её мама стала сдавать карты в казино. Должность называлась по заграничному – дилер. Нет, не тот дилер, что на бирже акциями барыжит. В казино дилер – это работник, который ведёт игру за столом в покер, блэкджэк, рулетку. А заодно и поддерживает разговоры с клиентами. Типа правила объясняет и следит, чтобы игроки эти правила соблюдали…

Жизнь вроде бы выровнялась. Ну, а дальше… Дальше началась сказка…

* * *

Один из учредителей или владельцев казино, черт их знает, как они правильно называются на самом деле…

Если сказать короче, то один из очень богатых людей стал ухаживать за матерью Светланы. Именно ухаживать… Потому что он и не пытался её купить или просто использовать. Он дарил ей цветы, приглашал в театр…

Но её мать, Ольга, красивая в свои тридцать с небольшим, скромно отказывалась…

А его звали Олег. Он узнал про неё всё, или почти всё. И про маленькую Свету, и про брошенного мужа.

Смешно сказать… в наше время так и не говорят уже…

Он предложил ей… руку и сердце. Ну а в придачу всё, что имел и чем владел в свои небольшие для бизнесмена сорок лет. А имел он немало.

Обо всём этом мать подробно рассказывала, делилась этим и советовалась со Светланой. Кочевая жизнь полная лишений сблизила их очень сильно, и они стали друг другу просто хорошими подругами. Мать казалась намного моложе своих лет, а Светлана понимала всё намного старше своих.

Олег сказал, что хочет познакомиться со Светланой. И однажды настал день, когда это знакомство состоялось.

А что? Ей, Светлане, вполне понравился этот импозантный, уверенный в себе, но несмотря на это, не потерявший своих человеческих качеств интеллигентный человек. Он был тактичен, вежлив, и как оказалось очень порядочен в отношениях с людьми.

И просто ну о-о-очень умный. В своё время один из самых молодых кандидатов каких-то там наук.

Ну, умеет он считать деньги, очень хорошо умеет. Ну, разве же это грех? Вовремя вложил свои и чужие деньги в игорный бизнес… И вот вам новоиспечённый советский… (Тьфу!) то есть новый русский миллионер.

Правда, сначала он чуть было не сделал ошибку, когда они втроём поехали по Москве на его Мерседесе. Ну ладно ещё, что заехали в Пиццу-Хат покушать. Но потом…

Но потом-то он, решив понравиться «маленькой» Светлане, повёл её в Детский Мир, где как преданный щенок заглядывал ей в глаза, стараясь угадать, что ей понравилось…

Как было трудно объяснить ему, что она гораздо взрослее своих тринадцати лет и все эти плюшевые мишки размером с телёнка, и все эти «Барби» со своим розовым барахлом, не слишком трогают сердце ребёнка с умными глазами взрослой женщины. Светлана прекрасно понимала, что у её матери нет лишних денег, а то что есть, хватит лишь на оплату квартиры за следующий месяц. А в кукольном домике «Барби», стоимость которого ненамного выше стоимости комнаты в коммуналке на окраине Москвы, жить нельзя.

Похоже, что он понял это гораздо раньше, чем она стала ему на пальцах объяснять. И тогда он совершил чудо…

Это было почти настоящее чудо…

* * *

Заехав в большой супермаркет и набрав много пакетов с едой, все вместе, на большом чёрном «Мерседесе» они уехали в лес.

Может это и дача была, но уж точно не коттедж в стиле «NOVORUSS». Обычная почти заброшенная русская деревенька… Эдакая «глубинка». Да и к тому же довольно далековато от Москвы.

Но в этом то и была вся прелесть зимней сказки. Деревья в снегу. Печка. Запах сухих берёзовых поленьев. Ёлка росла прямо во дворе. Сказка.

Правда удобств было побольше, чем в ином городском доме, а уж тем более больше чем в обычном деревенском домишке, но… Разве же это плохо?

Ванна с джакузи. Электроподогрев для воды. Тёплые полы. Куча электробытовых прибамбасов. Мебель как во дворце. Всё было красиво. А уж праздничный стол был не хуже, чем в дорогом столичном ресторане.

Он не был снобом. Он не кичился своим богатством. Он просто хотел жить комфортно. И жил, не стесняя себя в средствах. Даже в лесу.

Три дня… Три новогодних дня проведённых в его доме. Это был незабываемый праздник. Он не играл со Светланкой как с маленьким ребёнком. Он общался с ней на равных. Не опускаясь до сюсюканья, но поднимая её до уровня взрослого разумного общения. Он научил её обращаться с компьютером. Это были не те игрушки, с которыми ей было скучно… Она впервые с далёких пор своего детства, играла от души и вдохновенно. Вся взрослость слетела с неё. Ей было хорошо. Она снова почувствовала себя ребёнком. Ей хотелось, ей снова хотелось быть маленькой девочкой, любимой дочкой… О таком она могла только мечтать.

Через несколько дней после Нового года, она вместе с матерью полетела домой, в Сочи. Три недели она была с дедушкой, а мать бегала по каким-то делам. Как потом поняла Света, её мать оформляла развод.

Светлана была не против. Она уже начала привыкать к другой, той жизни. Она уже скучала не по отцу, она скучала без Него…

Снова полёт в Москву. Он встречал их у трапа. Мерседес стоял прямо у самолёта. Другие пассажиры смотрели на них с нескрываемой чёрной завистью. Она почувствовала себя принцессой… А потом.

Прошло ещё несколько дней. Несколько дней наполненных счастливой размеренной жизнью…

Куда они ехали в тот день? Куда-то по магазинам…

* * *

Возле магазина все места для парковки были забиты машинами. Он свернул в переулок, и въехав слегка на тротуар затормозил. Светлана сидела на заднем сиденье. Она первой открыла свою дверь, а он… Он в это время поцеловал маму. В машине уже было много покупок. Зацепившись ногой за один из пакетов, Света споткнулась…

В этот момент раздались выстрелы. Много выстрелов. Светлана не сразу поняла, что это… А когда поняла, то хотела рвануться туда, обратно в машину, где по прежнему оставались он и мама. Но в это время раздался взрыв. Её отбросило от машины и она потеряла сознание…

Глава 4

Глава четвёртая.

Научите меня любить! Ненавидеть меня уже научили…

Светлану всю трясло, как будто в лихорадке. Мне даже стало её так жалко, что захотелось обнять, прижать к себе. согреть своим теплом и успокоить… Но боюсь, что она меня может не так понять… А мне совсем не хотелось, чтобы она даже на секунду восприняла меня неправильно.

А она всё никак не могла успокоиться… Видимо эти трагические моменты из недавней истории её жизни, всплывая в памяти, вызывали новый приступ истерики. Она же всё-таки не закалённый в боях воин, а всего лишь маленькая девочка, в одночасье потерявшая своих близких… И сейчас она делилась со мною своими переживаниями… Казалось, что я для неё стал кем-то, кому она наконец-то может довериться… И доверить свою история…

– Я, наверное, потеряла сознание, так как плохо помню, что было дальше. Очнулась от холода. Всё моё тело трясло мелкой дрожью. Перед моим лицом был грязный лёд. Я лежала на тротуаре возле какого-то дома, а за моей спиной горел «Мерседес». Это был его «Мерседес»… Больше в переулке никого не было. Пламя, огненными лепестками гигантского красного цветка, вырывалось из окон машины… А ещё мне было видно, что на передних сиденьях сидят люди… Сидели люди… Обгоревшие до черноты силуэты людей… Они ярко горели, и уже было не видно ни лиц, ни каких-то других деталей…

Но я-то знала, что это горят они. Он и моя мама. Самые близкие мне люди на всей этой земле… Вот, справа на пассажирском сиденье горит моя мама…

* * *

Я не перебивал её, но мне кажется, что я и не смог бы этого сделать. Похоже, что не для меня она всё это сейчас рассказывала. По крайней мере, не только для меня… Она же не просто так изливала мне душу. Просто, наверное, она хотела именно сейчас выговориться, чтобы хоть как-то утолить печаль прошлого. Ведь поделившись с кем-то своим горем, можно разделить это горе на двоих… А внутри неё горит такой пожар невысказанной горечи потерянной в одночасье жизни… И чтобы его потушить надо вылить в огонь много крови… Красной-красной крови врагов…

* * *

– Они уже сидели и не двигались. Мне не было слышно ничего, кроме треска пламени… Я поняла, что они уже мертвы, и я ничем не могу им помочь. Как только я попыталась приподняться с мёрзлого асфальта, то произошел ещё один взрыв. Меня опять отшвырнуло в сторону… Но я снова встала и пошла. Любопытные прохожие только ещё начали заглядывать в переулок, когда я уже вышла из него. Я снова попала на ту улицу, где минут ещё пять-десять назад он не смог припарковаться. На меня никто не обращал внимания, несмотря на то, что я была вся перемазанная грязью, в рваных джинсах и с ободранными коленками. В руках я сжимала мамину белую сумку. Мне всегда нравилось её таскать, и когда мы ходили по магазинам, она чаще всего была у меня в руках. Может быть, мне казалось, что я с этой сумкой выгляжу взрослее…

В глазах Светланы блестели слёзы… Она не плакала навзрыд, не всхлипывала… Просто слёзы появлялись в её глазах и стекали крупными жемчужинами по щекам… Как и тогда, когда на её глазах заживо горели её мама и тот, кто смог стать ей другом…

– Я не плакала тогда, но слёзы сами текли из глаз. На улице был мороз, но лицо моё как будто горело, и на горячих щеках слёзы не замерзали. Куда я тогда шла? Я и сама не знала. Никто из встреченных мною людей не обращал на меня никакого внимания. Я чувствовала себя чужой среди этих чужих мне людей… Чужой в этом чужом городе… Я была абсолютно чужой в этом чужом и чуждом мне мире… Как я тогда оказалась возле дома, в котором мы с мамой снимали квартиру? Я этого не помню. Наверное, ноги сами привели меня к единственному месту, которое я сейчас хоть как-то могла считать своим домом. Ключи были у меня с собой… Вот же они лежат в маминой сумке… В маминой сумочке…

Света тяжело вздохнула, видимо, собираясь с мыслями, а потом продолжила:

– Я вошла в квартиру и заперла за собой дверь… И в этот момент все силы меня просто оставили. В прихожей я села как была, прямо в одежде и не разуваясь прямо на грязный пол, и разревелась. Вот тут уже я плакала не стесняясь никого. Мне было так плохо, что я плакала и не могла остановиться… Снег таял на моей обуви и одежде, а я плакала. Подо мной уже была целая лужа… то ли слёз, то ли талой воды. Мне вдруг стало так холодно… Очень холодно. Меня трясло, как я не знаю… Так было зябко, что аж зубы стучали. Я разделась прямо в прихожей, бросая снятое как попало, босиком прошлёпала по коридору и залезла в ванну. В пустую ванну… И только потом, спустя несколько минут, опомнилась. И включила воду… Горячая вода поднималась всё выше. Вот уже и по горло, а я всё не могу согреться. Мне так холодно. Меня трясёт… Я плачу… Мысли бегают в голове, но никак не могут остановиться ни на секунду.

Девочка сделала паузу… Она сидела, закусив губу… Но ещё пару минут не могла продолжить…

– На мгновение мне показалось, что всё это сон… Страшный, страшный сон, который скоро пройдёт… Сейчас войдёт мама и разбудит меня… Мама… Мамочка… Я снова зарыдала… Время шло, и я понемногу согревалась. Не помню как, но я умудрилась заснуть прямо в ванной. И проснулась я только тогда, когда вода остыла, и снова стало холодно. Ни о чём не думая, чисто машинально, я вытерлась насухо полотенцем, пошла в комнату и залезла под одеяло. Я обняла подушку… Она пахла мамой… Мне снова захотелось плакать, но видимо слёз уже больше не было. Я опять заснула. А когда проснулась, то уже было утро. Даже не утро, а день. Следующий день… Вчерашние события уже не были чем-то нереальным. Это было уже вполне состоявшееся событие из прошлого. Из моего прошлого… Ведь это всё уже прошло и ничего нельзя вернуть назад, как бы я этого не хотела. Мама… Милая моя мама… Олег… недавно ещё совсем незнакомый мне человек, который постарался меня понять и смог стать мне другом… Я никогда их не забуду… И никогда я не прощу их смерть тем, кто это сделал… Я уже точно знала, что и как я буду делать. Я не знала только одного. Кого? Кого мне винить в смерти моей мамы и Олега? Кого я должна приговорить к смерти? Как осуществить приговор я уже знала.

Она замолчала. Глаза её блестели то ли от слёз, то ли от той ярости и ненависти, которую она испытывала к тем, кто лишил её близких и дорогих людей.

* * *

Я слушал эту маленькую девочку и ловил себя на мысли, что она взрослее многих взрослых. Даже то, как она говорит, какие слова и эмоции звучат в интонациях её голоса, говорило о том, что это уже взрослый человек. Человек, который знает цель своей жизни и никуда не свернёт с выбранного пути…

И вот теперь я не знаю, что мне делать дальше со всей этой историей. Да и вчера, всё, что я делал, было сделано чисто инстинктивно, но выглядело, как абсолютно бредовое и иррациональное поведение.

Есть у меня одна удивительная способность – влипать по самые уши во всякие неприятности. Вот поэтому я ещё не майор и не начальник ОУР ОВД, хотя мог бы им давно уже быть.

Я осмотрел её рану… Ну что же. Для такого ранения, рана была вполне сносной. Сегодня я посетил аптеку и теперь развернул у себя на столе целый военно-полевой госпиталь. Сняв бинты, я смочил рану перекисью, намазал мазью рекомендованной против гнойных и воспалительных процессов. В принципе рана-то была чистой, но так, на всякий случай. Сверху всё это я крест накрест залепил лейкопластырем.

Все мои манипуляции Света сносила безропотно и без всякого стона, хотя я понимал, что иногда я (неопытный медбрат) делал ей больно… очень больно. Правда, когда я достал одноразовый шприц, то возникло некоторое возражение, выразившееся в нечленораздельном мычании…

– Не бойся. Так надо. Это антибиотик…

– Я не боюсь. Просто… не люблю уколы.

– А кто их любит. Разве только нарики какие-нибудь…

Она послушно спустила трусы и легла на диван. Опыт внутримышечных уколов у меня был. Не одного своего знакомого я исколол в ранней молодости, набивая руку на лечении триппера.

Я смочил ватку одеколоном. Укол…

– Ну, вот и всё. До свадьбы заживёт.

Она натянула трусы.

– Спасибо. Было совсем не больно. Ни капельки…

И тут она улыбнулась мне. Улыбка была совсем не детской, а чисто по-женски загадочной и многообещающей.

«Ну, уж нет!» – подумал я. Дети, конечно, цветы жизни и помогать им надо, но… Я же не Гумберт, чтобы совращать несовершеннолетних Лолит. Да и она не…

Впрочем, она-то, как раз, вполне тянет на ту самую набоковскую Лолиту. И по возрасту и по своему поведению… Неужели её улыбка – это способ обольщения? Да ну на фиг…

Да… Лолита… с пистолетом. Мир сошёл с ума…

* * *

То ли мент во мне проснулся, то ли просто из любопытства, но я спросил её:

– А где ты взяла оружие? У нас вроде бы пока ТэТэшки на клумбах не растут после дождя…

* * *

Мне было видно, как ей тяжело вспоминать то, что связывает её с прошлым. Но, несмотря на это, она мне подробно объясняла: кто и какую роль играл в её жизни. Если и было раньше у неё какое-то недоверие ко мне, то теперь было заметно, что всё сказанное ею – чистая правда.

Снова возвращаясь к светлым воспоминаниям о праздновании Нового года с мамой, Света упомянула ещё одного человека, о котором раньше не говорила.

Павел Егорович, профессор. Научный руководитель Олега в институте во время подготовки к диссертации. Уважаемый человек в научном мире СССР…

Спустя лет пятнадцать всё уже было не так.

Павел Егорович, престарелый пенсионер… Никому не нужный больной одинокий человек. Дочь с зятем живут за границей, где-то в США. Не звонят, не пишут. Связи никакой нет.

Вот и решил тогда старик переехать жить в область. Туда, где поспокойнее. К земле поближе… Да и к тому же подумал, что денег, вырученных в ходе продажи профессорской трёхкомнатной квартиры в центре столицы, хватит не только на покупку небольшого домика в Подмосковье, но и на всю оставшуюся жизнь…

Продал квартиру. Получил крупную сумму в рублях и в валюте. Посредник, что сводил его с риэлтором и нотариусом, помогал ему с переездом и с перевозкой вещей… Дом в Подмосковье он пока видел только на фотографиях. Но там всё так красиво выглядело, а цена была приемлемая… Он всё ещё доверял людям…

* * *

Долгая дорога на машине. Укачало старика. Попросил остановить возле лесочка. Ноги размять, подышать, помочиться…

Удар сзади по голове был полной неожиданностью для старого профессора. Удар. Ещё удар… Удары сыпались по голове, по телу. Почти бездыханное его тело было брошено в лесу недалеко от дороги.

Очнулся старик не сразу. Да и пришёл в себя не сразу. Сутки, а может больше просто лежал на земле… Ни денег, ни документов… Кашель бьёт… Жар… Видимо температура…

Сколько времени прошло, прежде чем он добрался до Москвы, оборванный и грязный. Пошёл в милицию… Его там приняли за БОМЖа. Отмахнулись. Выгнали… Никто не стал с ним даже разговаривать…

На старой квартире живут новые люди… Всё официально. Всё оформлено по закону…

Посредник исчез. Человека с такими фамилией и именем. Как будто и не существовало вовсе… Павел Егорович попытался ещё что-то сделать, но все попытки не увенчались успехом. Бывшие коллеги сочувствовали, даже совали какие-то небольшие деньги… И всё…

У всех свои проблемы… А чужие проблемы в девяностые мало кого интересовали…

Ну а дальше было проще… Вокзалы и подъезды. Пустые бутылки и синяки от «коллег по бизнесу»…

Он остался один. Никому не нужный старик. Ещё один стареющий мужчина на обочине жизни, на полшага до смерти.

* * *

Как Олег попал в район Курского вокзала? Теперь это уже никто не узнает.

Как он узнал в грязном вонючем БОМЖе своего наставника, бывшего профессора?

Но так случилось, что Олег попал в этот район и узнал своего бывшего преподавателя.

И вот уже начинается совсем другая история. Он сажает грязного больного старика в свой сверкающий чёрный «Мерседес». Он везёт его в больницу. Старика моют, кладут в чистую палату. За ним ухаживают, лечат… А через некоторое время…

Олег не стал покупать дом в деревне. Он купил её всю. Всю деревню. Старую заброшенную деревню. Всего-то несколько домов… Оформил Олег всё на старого профессора. О том, что у него теперь есть домик в деревне так никто из тех, с кем он вёл бизнес, и не узнал. Хотя на все сто процентов в этом никогда нельзя быть уверенным в нашем мире, в наше время, где всё покупается и всё продаётся…