Текст книги "Трупный яд покаяния . Зачем Кремль пресмыкается перед гитлеровцами?"

Автор книги: Юрий Нерсесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава 13
Арифметика предательства

Обсуждая советский коллаборационизм в годы Великой Отечественной войны, историки как «демократической», так и «патриотической» ориентации обычно выдвигают два тезиса. Во-первых они утверждают, что Европа того времени ничего подобного не знала, а во-вторых, объявляют массовую службу граждан СССР гитлеровским оккупантам исключительным явлением российской истории. Мол, пока страной правили не безбожные большевики, а православные цари-батюшки, случались разве что отдельные ренегаты типа князя Курбского, а так весь народ радостно умирал за Веру и Отечество.

Анализируя второе утверждение, сразу хочется вспомнить московских бояр, присягавших в Смутное время польскому королевичу Владиславу, но к ним придётся проявить снисходительность. Приглашение иноземцев на престол для Европы тех лет – явление вполне нормальное, а в условиях Смуты XVII века Владислава с некоторой натяжкой можно считать столь же «законным», а вернее, беззаконным царём, что и Василия Шуйского с Лжедмитриями. Поэтому перейдём в следующее столетие и рассмотрим несколько эпизодов отношений России с откровенно враждебными государствами в то время, когда её возглавлял легитимный монарх, чьи права на престол никем не оспаривались.

Итак, 1708 год – разгар Северной войны. Армия шведского короля Карла XII переходит Днепр у Головчина и вторгается на российскую территорию. А в это время в тылу у Петра I поднимаются сразу три лихих атамана. Бежавший с Дона Кондратий Булавин двинулся на столицу Войска Донского Черкасск. В самой Сечи запорожский вожак Константин Гордиенко открыто переходит на сторону шведов вместе с гетманом Левобережной Украины Иваном Мазепой.

В советской историографии Мазепу принято было считать предателем, Булавина – борцом за права трудового народа, а Гордиенко почти не упоминать, но на самом деле все они были равно готовы сотрудничать со злейшими врагами России. Потерпев поражение от лояльного Петру атамана Лукьяна Максимова, Булавин бежит в Запорожскую Сечь и предлагает местным казачкам присоединиться к нему, а заодно обратиться за помощью к крымскому хану. Кошевой атаман Тимофей Финенко отказывает Булавину, но запорожцы его скидывают, меняют на Гордиенко и дают донскому гостю тысячу отборных хлопцев. С их помощью Булавин громит и казнит Максимова, берёт Черкасск, а потом присоединившиеся к нему батьки Драный, Голый и Беспалый захватывают Царицын, осаждают Саратов и Азов, доходя порой до Тамбова и Пензы. Письмо булавинцев турецкому султану, в отличие от легендарного текста запорожцев, содержало не предложение раздавить ежа голым задом. Наоборот, казачки били челом, просили поддержать против клятых москалей и обещали помочь с возвратом Азова.

Столь же верноподданические цидульки строчил Мазепа марионетке Карла XII – польскому королю Станиславу Лещинскому. Позабыв об украинской самостийности, борцом за которую его почему-то считают поклонники, гетман называл себя смиренным рабом Лещинского, испрашивал у него должность польского наместника в Литве и Белоруссии. Таким образом, в лице пана Мазепы мы имеем редкое явление холуя в квадрате.

В руках мазепинцев оказывается гетманская столица Батурин, важная крепость Переволочна и другие стратегические пункты. Благодаря оперативности ближайшего царского сподвижника Александра Меншикова, Батурин с его запасами продовольствия и боеприпасов не достался шведам. Затем пали Запорожская Сечь и Переволочна.

Украинские самостийники и европейские правозащитники уже четвёртое столетие льют слёзы и сопли, обвиняя Меншикова в поголовном истреблении тысяч мирных батуринцев, включая грудных младенцев, но после восьмилетних раскопок обнаружили в городе лишь 65 могил стариков, женщин и детей, погибших во время штурма.

Не слишком надёжно выглядели и лояльные полки сменившего Мазепу гетмана Ивана Скоропадского. В них царили такие настроения, что в ходе Полтавской битвы к воинству Скоропадского пришлось приставить шесть драгунских полков, дабы казачки не перебежали к шведам. Но и при таких мерах предосторожности группа чубатых хлопцев сумела добраться до командующего Сконским драгунским полком принца Максимилиана Вюртембергского. Его высочеству было предложено присоединить к сконским драгунам 2 тысячи казачков, но принц по причине врождённой тупости отказался.

Сколько станичников воевало в отрядах Булавина, Гордиенко и Мазепы, точно неизвестно. Но в 1711 году, вторгшись вместе с крымскими татарами на Украину, запорожцы и булавинцы имели 10 тысяч сабель. Поскольку перед этим царские войска разгромили всех атаманов Булавина, изрядно потрепали Мазепу под Полтавой и уничтожили гарнизоны Батурина, Переволочны и Запорожской Сечи, изначально речь шла о силах, сопоставимых с главной армией самого Петра, который имел под Полтавой около 50 тысяч солдат.

Мазепинцы и запорожцы приняли участие в русско-турецкой войне 1711–1713 гг., разоряя вместе с крымскими татарами тылы петровской армии. В ходе боевых действий к ним присоединились казачьи гарнизоны украинских крепостей Богуслав, Брацлав, Немиров и Новогеоргиевск. Особо отличился, предавая огню и мечу земли бывших соотечественников, участник булавинского похода атаман Игнат Некрасов. Именно в его честь ушедшие на татарскую территорию казаки и были названы некрасовцами. Потомки булавинцев воевали на стороне Османской империи и Крымского ханства едва ли не во всех русско-турецких войнах XVIII–XIX веков, порой разоряя деревни не хуже самых свирепых крымцев. Не брезговали они и угоном «православных братьев» в рабство с последующей реализацией товара на невольничьих рынках.

Может быть, столь непотребное поведение характерно только для худшей части казачества? Тогда перенесёмся на берега Немана и поглядим, как вело себя местное население после переправы через эту тихую речку наполеоновской армии.

Западные губернии Российской Империи, с большой прослойкой католиков и униатов, встретили интервентов с распростёртыми объятиями. Мы уже знаем, что 1 июля 1812 года на территории Виленской, Гродненской и Минской губерний, а также Белостокского округа было провозглашено создание независимого Великого княжества Литовского. В считанные месяцы свежеиспечённая держава обзавелась армией во главе с князем Ромуальдом Гедройцем, в которой служило немало российских дезертиров. Армия состояла из 5 пехотных и 6 кавалерийских полков, 3 егерских батальонов и конно-артиллерийской роты. С учётом жандармерии, национальной гвардии, особого эскадрона из литовских татар-караимов, призывников, направленных в наполеоновские полки, под ружьё встало более 25 тысяч человек. Отдельные литовские части воевали под знамёнами императора до самого отречения Наполеона, оставив осаждённый Гамбург уже по приказу сменившего его Людовика XVIII.

В полном согласии с верховодящей в княжестве польско-белорусской католической шляхтой действовало и тамошнее православное духовенство. Повинуясь предписанию главы Могилёвской епархии Варлаама Шишацкого, местные батюшки принесли присягу на верность Наполеону, а потом исправно молились за его здравие. Вероятно, как и впоследствии молившиеся за Гитлера всечестные отцы зарубежной православной церкви, владыка Варлаам с компанией тоже пострадали от кремлёвского тоталитаризма и видели во французском императоре своего избавителя.

Нашлись сочувствующие Наполеону и в самой Москве с окрестностями. Группа мужичков во главе с Филиппом Никитиным отправила императору восторженное письмо, приветствуя его как освободителя от помещиков. Другие мужички резво присоединялись к французским мародёрам и тащили вместе с ними всё, что плохо лежит. Самые рыночно ориентированные ухитрились, добравшись до Москвы, вселиться в брошенные господские дома и, сочтя, что теперь запрет крепостным крестьянам приобретать городские дома не действует, выправить у новых властей справку на право собственности.

Ещё радостнее встретили захватчиков столичные и подмосковные купцы-старообрядцы. До нашего времени дошли имена Иллариона Смирнова, Фёдора Гучкова (прадеда известного октябриста и масона) и Петра Наседкина. Последний даже возглавил созданный оккупационной администрацией муниципальный совет, ставший на короткое время подлинным оплотом российской «демократии» в её нынешнем значении.

Под председательством Наседкина в особняке графа Румянцева на Маросейке собралось немало столь же видных купцов, а также чиновники, преподаватели московских учебных заведений и даже пара лакеев. Однако, в отличие от демократов времён перестройки, наладить сотрудничество с наводнившими Москву грабителями и мародёрами наседкинская компания не успела. Слишком уж недолго продержались в Москве её хозяева.

В Смоленске аналогичным муниципалитетом заведовал титулярный советник Владимир Ярославцев, получивший за труды на благо единой Европы 200 франков от самого Наполеона. Московские и смоленские муниципалы старательно помогали оккупантам производить реквизиции, за что часть из них после освобождения загремела в Сибирь. Мэр Ярославцев покончил самоубийством в тюрьме, а купцу Гучкову удалось отмазаться, и его посадили лишь сорок лет спустя за крупное хищение. Подозреваю, что в период демократизации Александра II нашлись свои Волкогоновы и Радзинские, воспевшие достойных депутатов как жертвы царского тоталитаризма.

С предателями попроще обращались строже. «К славе нашего народа, во всей той стороне известными изменниками были одни дворовые люди отставного майора Семёна Вишнёва и крестьяне Ефим Никифоров и Сергей Мартынов, – писал о боевых действиях в районе села Знаменское прославленный партизанский командир Денис Давыдов. – Первые, соединясь с французскими мародёрами, убили господина своего; Ефим Никифоров с ними же убил отставного поручика Данилу Иванова, а Сергей Мартынов наводил их на известных ему богатых поселян, убил управителя села Городища, разграбил церковь, вырыл из гробов прах помещицы села сего и стрелял по казакам. При появлении партии моей в ту сторону все первые разбежались и скрылись, но последнего мы захватили 14-го числа. Эта добыча была для меня важнее двухсот французов! Я немедленно рапортовал о том начальнику ополчения и приготовил примерное наказание… Взвод подвинулся и выстрелил разом». («Гусарская исповедь. Дневник партизанских действий 1812 года»).

У села Спасское история повторилась: «Один из пленных показался Бекетову, что имеет черты лица русского, а не француза. Мы остановили его и спросили, какой он нации? Он пал на колени и признался, что он бывший Фанагорийского гренадерского полка гренадер и что уже три года служит во французской службе унтер-офицером. «Как! – мы все с ужасом возразили ему. – Ты русский и проливаешь кровь своих братьев!» – «Виноват! – было ответом его. – Умилосердитесь, помилуйте!» Я послал несколько гусаров собрать всех жителей, старых и молодых, баб и детей, из окружных деревень и свести к Спасскому. Когда все собрались, я рассказал как всей партии моей, так и крестьянам о поступке сего изменника, потом спросил их: находят ли они виновным его? Все единогласно сказали, что он виноват. Тогда я спросил их: какое наказание они определяют ему? Несколько человек сказали – засечь до смерти, человек десять – повесить, некоторые – расстрелять, словом, все определили смертную казнь. Я велел подвинуться с ружьями и завязать глаза преступнику. Он успел сказать: «Господи! Прости моё согрешение!» Гусары выстрелили, и злодей пал мёртвым». (Там же).

В то же время в Иране из русских дезертиров был создан и, активно участвовал в боевых действиях, так называемый Багадеранский (Богатырский) батальон, вскоре разросшийся до полка из двух батальонов. Багадеранцы приняли участие в нескольких боях с бывшими сослуживцами и понесли большие потери в сражении при Асландузе 19–20 октября 1812 года, а 28 солдат, попавших в плен, повесили. После войны часть уцелевших дезертиров была выдана, но некоторые остались, их ряды пополнялись за счёт новых дезертиров и к 1826 году, когда началась новая война с Россией, иранская армия опять имела двухбатальонный полк численностью до полутора тысяч человек, снова принявших участие в боевых действиях.

Со времён создания «Великолитовской» армии и «Богатырского» полка прошло сто лет, началась Первая мировая война, и на территории оккупированных Германией западных губерний Российской Империи начало формироваться так называемое «Королевство Польское», во главе которого планировалось поставить кого-то из родственников германского кайзера Вильгельма или австрийского императора Франц-Иосифа. После этого местные поляки и ополяченные белорусы начали массово записываться в три польские национальные бригады австро-венгерской армии, польскую бригаду германской армии, которую курировал военный губернатор Варшавы Феликс фон Барт и также примерно равный бригаде контингент грядущей королевской армии.

Организовала этот процесс созданная осенью 1914 года «Польская военная организация» будущего лидера Польши Юзефа Пилсудского. Едва возникнув, «организация» тут же установила связь с немецким командованием и предоставила свои проверенные кадры в распоряжение кайзера. Десятью годами раньше, во время русско-японской войны, пан Юзеф уже ездил в Токио с аналогичной целью, но полного успеха не достиг. Щедрые самураи заплатили ему малую толику денег за предоставленную информацию, однако грандиозными планами создания легиона из военнопленных польской национальности не заинтересовались. Зато немцы после начала Первой Мировой войны выгодность предложения оценили сразу.

Польские бригады успешно воевали в составе австро-венгерских корпусов, но тут политическая ситуация стала круто меняться. На стороне Британской империи и Франции выступили США, а в Швейцарии начал формироваться Польский национальный комитет, который союзники обязались признать в качестве полномочного представителя польского народа. В России из поляков начали формировать корпус генерала Юзефа Довбор-Мусницкого, а во Франции – корпус сбежавшего от Пилсудского генерала Юзефа Галлера, и сталкиваться с ними после поражения Германии кайзеровским пособникам совсем не улыбалось. Поэтому Пилсудский с соратниками отказались приносить присягу Вильгельму и сменившему умершего Франца-Иосифа австро-венгерскому императору Карлу, отважно сели в Магдебургскую крепость, а после капитуляции Германии триумфально оттуда вышли с ореолом борцов против тевтонского империализма.

Другие национальные подразделения действовали столь же активно. Хотя австро-венгерские власти прямо запрещали вступать в галицийский добровольческий Легион Сичевых Стрельцов гражданам Российской Империи, тех это не останавливало. Многие пленные украинской национальности всеми правдами и неправдами пролезали как в легион, так и в другие полки дивизий Франца-Иосифа. Не отставали от украинцев и финны. В германской армии из уроженцев Финляндии был образован 27-й егерский батальон, и нет никаких сомнений, что при появлении кайзеровских частей на территории страны его бы пришлось разворачивать в полк, а то и в дивизию.

Как и поляки, финны пытались сотрудничать с японцами в лице военного атташе в Петербурге подполковника Мотодзиро Акаси. С его помощью лидер радикально-националистической Финляндской партии активного сопротивления Конни Циллиакус во время русско-японской войны приобрёл для своих боевиков и российских эсеров 2 тысячи винтовок с патронами, но операция провалилась. Зафрахтованный террористами пароход «Джон Графтон» сел на мель, и основная часть груза попала в руки властей.

От финнов не отставали и прибалты. Правда, в отличие от коллаборационизма Второй мировой войны, ведущую роль здесь играли местные немцы. В мае 1917 года было основано «Германо-Балтийское общество», выступавшее за присоединение к Рейху Латвии и Эстонии. Уже 18 сентября «Общество» организовало созыв «парламента», обратившегося к Вильгельму II с просьбой о защите. Чуть позже, 22 сентября, курс в том же направлении взял и Литовский национальный совет. Созданный организацией с характерным названием «Лига нерусских народов» и тесно связанный с литовской националистической эмиграцией, совет решительно взял курс на отделение от России, которое и последовало 11 декабря 1917 года. Сейчас задним числом это объясняют страхом перед большевиками, но «Лига нерусских народов» возникла ещё в апреле 1916 года, когда ленинскую гвардию было и под лупой не разглядеть.

Процесс шёл независимо от них, и 8 марта 1918 года на территории Латвии и Эстонии было создано так называемое Балтийское герцогство во главе с принцем Адольфом Мекленбург-Шверинским. Чуть позже – 11 июля 1918 года Литва стала королевством во главе с принцем Вильгельмом фон Урахом. Провозгласив свои свежеиспечённые государства монархиями во главе с немецкими принцами Германской империи, героические борцы за независимость Прибалтики окончательно созрели для вхождения в Европу. Сейчас ситуация переменилась, и горячие прибалтийские парни предпочитают звать на царство граждан других стран, правда уже не немцев. Президентом Литвы стал воевавший на стороне Гитлера и сбежавший в США Валдис Адамкус, президентом Латвии – вывезенная в малолетстве в Канаду Вайра Вике-Фрейберге, а принцип остаётся прежний: лечь под западного спонсора и сладостно ему отдаться.

Формировать соединения из украинских военнопленных Германия и Австро-Венгрия сподобились лишь в начале 1918 года, поскольку ранее не видели в этом нужды. (Австро-венгерское командование даже препятствовало пополнению за счёт военнопленных добровольческого легиона Украинских Сичевых Стрельцов, набранного из жителей Галиции). За считанные недели австрийцы создали одну, а германцы две дивизии (фактически бригады). Названные по цвету формы соответственно серо– и синежупанниками, они насчитывали около 20 тысяч человек.

Не остались в стороне и россияне мусульманского вероисповедания – из 12 тысяч пленных мусульман, помещённых немцами в специальный «Лагерь полумесяца», 1100 вступили в турецкую армию. Не приходится сомневаться: призывай царское правительство мусульман не в столь малом количестве, и распространи оно призыв на Казахстан и Среднюю Азию, к туркам перешло бы куда больше. Но, в отличие от советской власти, Николай II едва смог использовать среднеазиатов на рытье окопов. Царский указ о создании мусульманских стройбатов от 25 июня 1916 года привёл к восстанию, в котором участвовало свыше 50 тысяч человек во главе с будущим большевиком Амангельды Имановым. К январю 1917 года основные силы Иманова были разгромлены, но до конца подавить восстание российским войскам так и не удалось. А мы с чистой совестью можем учитывать повстанцев как фактически воюющих на стороне кайзера, подобно тому, как чеченские боевики четверть века спустя действовали на стороне Гитлера.

Крайне неустойчивая позиция сложилась на Кавказе. Влиятельная среди мусульманского населения партия «Мусават», дабы избежать репрессий, формально отказалась от проекта присоединения будущего Азербайджана к Османской империи. Однако не было сомнений, что это чисто тактический ход. Ничем не лучше оказались и сугубо православные грузины. В 1914 году в Берлине обосновался переехавший туда из Швейцарии «Комитет независимости Грузии». Для действий против России при участии «Комитета независимости» на территории Турции был сформирован Грузинский легион численностью более 1,5 тысяч человек, а с приближением турецких войск к Грузии на её территории планировалось организовать повстанческое движение. С этой целью посланец «Комитета» Георгий Мачабели встретился в 1915 году с лидером грузинских социал-демократов Ноем Жордания. Тот был не против восстания, но боялся, что немцы не успеют прийти на помощь, и либо Россия подавит мятеж, либо Грузию захватят турки. В итоге выступление отложили до лучших времён. Но когда ненавистная империя, наконец, развалилась, Жордания так ревностно вылизывал сапоги германским хозяевам, что те расчувствовались и представили его к ордену.

Разумеется, количество советских граждан, воевавших на стороне неприятеля во Вторую мировую войну, оказалось куда значительней, чем в эпоху Петра I, Александра I или Николая II. Так ведь и война была совсем других масштабов, и территорию противник захватил куда большую. Поэтому сравнивать масштабы советского коллаборационизма имеет смысл с аналогичным явлением в зарубежных странах, и обязательно с учётом размаха боевых действий.

По данным наиболее тщательного исследователя антисоветских коллаборационистских формирований Сергея Дробязко, в вермахте, СС и полицейских частях насчитывалось около 1,2 миллиона человек. С учётом лиц, служивших в армии и полиции Румынии и Финляндии, боевиков чечено-ингушской «Особой партии кавказских братьев» и прочих борцов за свободу подобного типа получается порядка 1,3 миллионов, причём примерно треть из них на момент начала Второй мировой войны гражданами СССР не являлась. Из надевших немецкую форму около 300 тысяч составляли украинцы, 70 тысяч – белорусы, почти 300 тысяч – прибалты, примерно 250 тысяч – кавказцы, среднеазиаты, крымские татары, калмыки и народы Поволжья. Русских, включая казаков и белоэмигрантов, в прогитлеровских формированиях служило менее 400 тысяч человек. (Украинские националисты Степана Бандеры тут не учитываются, поскольку, действуя в основном против Красной армии, советских партизан и польской Армии Крайовой, иногда воевали и с немцами).

Сравнивая эти данные с количеством европейцев в форме вермахта и СС, следует учесть, что те служили в первую очередь в боевых подразделениях и органах охраны порядка. Тогда как лица славянских национальностей составляли основную часть 670 тысяч так называемых «добровольных помощников», служивших на тыловых должностях (водители, ездовые, конюхи, повара, разнорабочие, подносчики боеприпасов и др.). Часто эти люди даже не имели оружия, и впоследствии, лишь некоторые из них получили его и были переведены в строевые части. Если мы их учитываем, тогда надо сосчитать и мужичков с телегами, которых привлекали для перевозки армейских обозов Наполеон, разбитый под Полтавой шведский король Карл XII и другие носители общечеловеческих ценностей, проторившие Гитлеру дорогу в Россию.

В то же время через советские вооружённые силы, а также уничтоженные в 1941 году и не успевшие переформироваться в регулярные части отряды народного ополчения, партизанские отряды и подпольные группы в 1939–1945 гг. прошло свыше 35 миллионов человек – то есть в 27 раз больше. Даже учитывая, что несколько сот тысяч успели повоевать по обе стороны фронта, доля предателей в общем числе участников войны окажется в СССР не столь значительной, а вклад, внесённый Красной Армией в разгром противника – решающим. Из 4,3 миллионов солдат Третьего Рейха, погибших во Вторую Мировую войну, не менее 3,2 миллионов уничтожено на Восточном фронте. Здесь же погибли почти все 300 тысяч румын и 200 тысяч венгров, а также около 200 тысяч итальянцев, финнов и солдат других национальных контингентов. На Восточном фронте было потеряно абсолютное большинство артиллерии и бронетехники гитлеровского Евросоюза и примерно треть его авиации.

Сравним СССР с его 190-миллионным населением с самой крупной континентальной европейской державой, официально входившей в антигитлеровскую коалицию. Население Третьей Французской республики вместе с колониями к началу войны превысило 110 миллионов человек. Через её вооружённые силы и военизированные формирования, а также части де Голля и партизан прошло свыше 6 миллионов человек, из которых примерно половина не участвовали в боевых действиях. В то же время в ряды германской армии попало не менее 200 тысяч граждан Франции, а с учётом личного состава воинских частей правительства Петэна, полицейских, гестаповцев и фашистских боевиков получается около 1 миллиона.

Общий вклад французов в победу над Германией оказался столь ничтожен, что фельдмаршал Вильгельм Кейтель, увидев, что наряду с представителями СССР, США и Великобритании акт о капитуляции подписывает деголлевский генерал Латр де Тассиньи, ошарашенно спросил: «Как? И эти нас победили?». В то же время доля коллаборационистов во Франции, где у населения не было поводов ненавидеть режим за ГУЛАГ и колхозы, оказалась куда выше советского. Аналогичная картина наблюдается и в других оккупированных странах Европы. Что же до государств типа Дании и Люксембурга, – там количество бившихся и павших за фюрера многократно превосходит число жертв борьбы против него. Реши союзники привлечь к подписанию бельгийцев с голландцами и датчан с норвежцами, герр Кейтель наверняка скончался бы от изумления, не дожив до своего повешения по приговору Нюрнбергского трибунала.

Та же картина наблюдалась и во времена Наполеона. Если в итальянских и германских государствах, а также в Бельгии с Нидерландами подавляющее большинство населения, за редкими исключениями, было полностью лояльно к оккупантам, то в России пособники захватчиков оставались в меньшинстве, а прочие либо убегали, либо дрались. Только в наиболее глухих местах Европы типа Пиренейского полуострова, Южной Италии и Тироля, наполеоновские войска столкнулись с сильным партизанским движением, однако подобные исключения лишь подтверждали правило.