355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Лигун » Илья Муромец и Сила небесная » Текст книги (страница 7)
Илья Муромец и Сила небесная
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 17:51

Текст книги "Илья Муромец и Сила небесная"


Автор книги: Юрий Лигун



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ

Получив родительское благословение, Илья первым делом направился в церковь. Днём народу в храме не было, поэтому не пришлось никому ничего объяснять и выслушивать сердобольные «охи» да «ахи»…

Затеплив свечу перед иконой Спасителя и встав на колени (как это было здорово после сидячих годков!), Илья прочёл «Отче наш», а потом ещё долго шептал слова, которые если б кто и услышал, то вряд ли понял, да и не предназначались они для чужих ушей…

Уже выходя из церковных дверей, Чоботок столкнулся с Карачаровским священником – отцом Андреем, ревностным человеком со строгим взглядом, который однако смягчала добрая улыбка. Батюшка стал настоятелем сельской церкви лет десять тому, и все эти годы после воскресной службы непременно заходил к Чоботкам исповедовать и причащать горемычного сидня, или так – поговорить по душам. Эти разговоры не просто отвлекали Илью от горестных мыслей, но давали силу и надежду.

– Тот, кто здесь смиренно страдает, во Царствии Небесном награду получит, – любил повторять отец Андрей, неизменно добавляя: – «Блаженны плачущие, ибо они утешатся»…

– Да когда оно придёт, это Царствие Небесное! Нам бы с Ефросиньей сейчас утешиться, – горько вздыхал батя Иван Тимофеевич, пропитывая кручёную нитку-дратву варёной смолой. – Все его дружки давно оженились и детишек растят. А наш торчит, как пень посреди сада. Там сочных яблочек много, да с печки не достать…

– У тех, кто много яблок ест, лицо кислым становится… Может, и не надо Илье жениться, может, у него иная планида. Но нам того знать не дано, значит надо терпеть и молиться…

Вот Илья и молился. И молитва его была проста:

– Господи, помилуй!

* * *

Увидев своё духовное чадо в полном здравии, батюшка несказанно обрадовался. А когда услышал чудесный рассказ, возрадовался сугубо и тут же благословил молодца следовать наказу старцев.

– Об отце-матери не бойся: поможем чем сможем всей громадой… Землю защищай, но силой не кичись – ты её с небес получил. И помни, что на крепкий меч всегда крепче найдётся… – напутствовал богатыря отец Андрей.

При этом взгляд батюшки был строг, но по губам то и дело пробегала улыбка.

* * *

Больше всего Илье хотелось повидать друзей! Сперва он решил навестить Брыку, который после смерти бати, стал единственным кузнецом на всё село, если не считать его помощника глухонемого Молчана. Но Молчан, ходивший в подмастерьях ещё у Брыкиного деда, настоящим кузнецом считаться не мог, потому что объяснить ему, какие нужны шиковины для подвески дверей, дужки для ушатов или кресала для высечения огня, не было никакой возможности. Зато по причине немоты, а более по смирению, Молчан не роптал на судьбу: он молча помогал Брыке, который ему во внуки годился…

Когда Илья подошёл к Брыкиной избе, то к пущей радости увидел в открытой калитке Улыбу и Неждана.

– Гляди! – таким густым басом воскликнул востроглазый Брыка, что коза Дереза с перепугу заблеяла дурным голосом. – Гляди! Никак Чоботок своими ногами к нам идёт! Или это мне привиделось?

– Не может того быть, – пробурчал Улыба, даже не оборачиваясь.

– Так ведь и впрямь идёт! – обрадовался Неждан.

– Лёд по реке тоже идёт, а толку никакого.

– Почему?

– Потому как ног у него не наблюдается. А ежели ног нету, то и сапоги не требуются… – мрачно объяснил Улыба. – Без ног торговли никакой, одни убытки…

– Да хватит тебе бурчать! Лучше сам погляди! – перебил друга Неждан, силой поворачивая голову упрямца. – Вона идёт, и кажись, в твоих сапогах.

– Верно, мои сапоги! С выставки… Как же он их достал, когда жердина склизкая?

– А вот так! – весело рассмеялся подошедший Илья, выхватывая меч из ножен. – Вжик – и нету!

Завидев меч, друзья как по команде шагнули назад: уж больно грозно сверкнул клинок в богатырской руке.

– Чего оробели? – спросил Илья, загоняя меч в ножны. – Не пужайтесь, я его сам боюсь: не обвыкся ещё… Ну, здоров, други ситные! Так по вам стосковался, что сам пришёл… своими ногами.

После этих слов началась такая кутерьма, что и передать нельзя. Друзья что-то выкрикивали, радостно гоготали, обнимались и так лупили друг дружку по могучим спинам, что от холщовых рубах чуть клочья не летели. Даже мрачную физиономию Улыбы озарила счастливая улыбка, от чего он превратился в такого красавца – прям картину пиши!

Когда первый восторг малость поутих, Илье пришлось в седьмой раз за этот день рассказать свою историю.

– А я знал, что так оно и будет! – неожиданно проговорил Брыка.

– Откуда? – удивился Улыба.

Ответа он не дождался, потому что Брыка с детства был молчуном. Да к тому же молот и наковальня быстро отбивают охоту к пустопорожним разговорам.

– А ему, видать, сорока весточку на хвосте принесла… – хмыкнул разговорчивый Неждан, – …или баба Рыкина на помеле!

Все дружно рассмеялись, представив сварливую бабу Рыкину верхом на помеле, хотя тут же вспомнили, что старуха не раз говорила: «Лучше хромать, чем сиднем сидеть», но при этом добавляла: «Посмотрим, сказал слепой, как будет плясать хромой». Эти слова, раньше похожие на издёвку, теперь казались вещими: сидень встал и даже слепому было видно, что сплясать Илья сможет куда лучше хромого!

СКАЧКИ В ЧЕТВЕРТЬ СКОКА

– А ну, покажи! – вдруг сказал Брыка.

И хотя он не сказал что́ именно, Илья сразу догадался и, вынув меч, протянул его кузнецу. Бережно, как дитятю, тот взял его в руки и поднёс к глазам, любуясь блеском стали. Потом потрогал загрубелым ногтем остриё и восхищённо зацокал языком. Друзья, затаив дыхание, ждали. Но Брыка молча ухватил меч пошире и, багровея от натуги, начал сгибать клинок в дугу.

– Сломаешь! – вскрикнул Илья.

Кузнец отпустил левую руку и, сверкнув на солнце, клинок легко выпрямился.

– Булат! Мне про него батя сказывал… – наконец проговорил Брыка и снова умолк, утомлённый таким долгим объяснением.

– Про булат я тоже слыхивал в стольном Киеве, – пользуясь случаем показать себя, молвил Неждан. – Его куют из железа и стали, потому он крепче дуба и гибче лозины.

– Небось, стоит немало? – мрачно поинтересовался Улыба.

– А ты думал? За добрый дамасский меч коня дают, а то и двух.

– О-го-го? – донеслось с улицы удивлённое ржание, и в проёме калитки показалась лошадиная морда.

– А это что за зверь? – присвистнул Неждан. – Брыка, отворяй ворота, пока он их не снёс!

– О-го-го! – согласился Бурушка, неслышно прилетевший вслед за хозяином.

– Бурушка, погуляй пока, – наказал Илья, – а то нам тут впятером не развернуться.

Лошадиная морда исчезла, а Брыка, Улыба и Неждан гурьбой высыпали на улицу, чтоб как следует рассмотреть чудо-зверя, голова которого не пролазила в калитку.

* * *

– Твой, что ли? – мрачно поинтересовался Улыба.

– Мой! Буруном звать… Бурушкой.

– О-го-го! – подтвердил скакун, трогая землю копытом.

– Ты чё, брёвна на нём будешь тягать? – спросил Улыба, с видом знатока оглядывая коня со всех сторон. – Тогда на кой седло, коли на телеге сподручнее?

– Зачем брёвна? Это ж боевой конь!

– Не смеши народ, – встрял Неждан. – Да с такими ножищами он пока развёрнётся, война кончится! За версту видать – мирная скотина…

– Травяной мешок! – буркнул Улыба.

Брыка в привычку промолчал, но было видно, что он разделяет мнение приятелей.

– Травяной мешок, говоришь? – улыбнувшись, переспросил Илья. – Тогда распори!

С этими словами он выхватил меч из ножен и воткнул его в землю.

– И распорю! – не сдавался Улыба. – Только меча жалко: больно дорог! Лучше я твою конягу дармовой дубиной огрею.

Сапожник подскочил к поленнице и выдернул оттуда двухаршинный кол, толщиной в ногу. Поднатужившись он вскинул жердину над головой и что есть дури обрушил её на лошадиный круп. Но не попал, потому что Бурушка, стоявший до этого неподвижно, сделал какое-то неуловимое движение и жердина, сказав «хряп!», обрушилась на Брыку.

– Целиться не умеешь, криворукий, – пробормотал кузнец, потирая плечо. – Смотри, как надо.

Сжав пудовый кулак, который валил с копыт любого карачаровского тяжеловоза, он занёс его над Бурушкиным лбом и прищурил глаз для лучшего прицела. На это раз конь уворачиваться не стал. Он принял страшный удар спокойно, словно не кузнецкий кулак, а невесомый комарик сел ему на морду.

– Ать! – заревел Брыка, тряся кулаком. – Ать!

– Молотом надо было, – угрюмо посоветовал Улыба.

– Ага! А чем тогда подковы ковать? Эта ж башка потуже наковальни будет!

* * *

– А скакать он тоже могёт? – спросил Улыба, не отказавшийся от попытки найти в Бурушке какой-нибудь изъян.

– А ты испробуй! – усмехнулся Илья. – Или боязно?

– На тяжеловозе? Да пока он за околицу выедет, я всхрапнуть успею!

Этого Илья стерпеть не мог. Могучей дланью он ухватил Улыбу за ворот и водрузил на коня.

– А теперь спи себе на здоровье, коль дома не доспал… Давай, Бурушка, однако полегоньку, в четверть скока!

– Держись, Улыба! – только и успел крикнуть Неждан…

* * *

Когда пыль, взбитая крепкими копытами, начала оседать, в конце улицы вновь показался Бурушка. Стремительно подлетев к оторопевшим Брыке и Неждану, он растопырил передние ноги и резко затормозил. В воздухе запахло горелым железом, а на дороге остались глубокие борозды от Бурушкиных подков. Не удержавшись, Улыба кувыркнулся вперёд и шмякнулся наземь. Было видно, что он не только не всхрапнул, но даже глаз не сомкнул, ибо глаза были полны неподдельного ужаса и даже слегка выкатились из орбит.

– Улыба, а чего ты такой зелёный? – спросил Неждан.

– Иди ты! – буркнул тот и вдруг опрометью бросился в густые заросли у забора, откуда тут же раздались звуки, похожие на рёв водопада.

Когда Улыба выбрался из кустов, он был уже не зелёным, а пунцовым от стыда.

– Стошнило малость, – конфузливо объяснил он друзьям. – Мы ж сапожники… У нас же работа сидячая… Не привыкшие мы к тряске…

– Бурушка, я же просил: полегоньку, в четверть скока, – укоризненно произнёс Илья, теребя бархатную гриву.

– О-го-го! – не моргнув глазом, ответил конь, и всем стало ясно, что приказа он не нарушил.

В ГОРН ДУТЬ НАДО, ИЛИ СУТЯЖНАЯ РАБОТА

– А хотите шлем испробовать? – спросил Илья, чтобы разрядить обстановку. – На меня давеча дуб упал, так я даже не почувствовал.

– Не хотим! – быстро ответил Неждан. – Мне голова ещё сгодится. Нам, торговому люду, без головы – никак. Разве что Улыба примерит? Сапоги тачать много ума не надо: тесные разносятся, широкие ссядутся. Ну, сапожник, надевай шлем, а уж дуб, по старой дружбе, я тебе сыщу…

От такого предложения Улыба побледнел, словно показывая, как ловко он умеет менять краски, а Брыка сказал:

– Дай!

Илья достал из заплечного мешка шлем и протянул кузнецу. Тот взвесил его на руке, заглянул внутрь и одобрительно крякнул. Разговорчивый Неждан тут же перевёл, что хотел сказать неразговорчивый Брыка, заодно показывая свою недюжинную осведомлённость в оружейных делах:

– Добрый шелом! Пластины крепкие, клёпка гожая, бармица справная, яловец ладный…

Илья впервые услышал, что у его шлема есть какие-то бармица и яловец, но тут же догадался, что бармица – это железная сетка, защищающая шею, а яловец – ярко-красный флажок, прикреплённый к спице на верхушке.

– Слышь, Илюха, а что у тебя опричь шлема и меча имеется? – спросил Неждан.

– Щит!

– Мало! Ежели сзади наскочат, туго придётся. Надобно тебе доспехи раздобыть.

– Кольчуга… – подал голос Брыка и снова замолчал.

– Вот человек! Слово скажет, а два себе оставит, – буркнул Улыба, физиономия которого снова приобрела привычный цвет, то бишь стала коричнево-чёрной от въевшейся кожевенной краски. – Да говори ты толком: что за кольчуга и откудова?

– А чего тут говорить? Кольчуга она кольчуга и есть! Кабы не дырка на брюхе, ей бы цены не было…

– Небось, с покойника снял?

– Да не, с живого… И не снял, а на пять подков сменял.

– Это чё, для пятиногой лошади? – засмеялся Неждан.

– Зачем для пятиногой! Нормальная лошадь – четыре копыта и запаска в придачу. Была б проволока, я б её вмиг залатал.

– Кого, лошадь?

– Броню кольчатую!

– Так выкуй, – сказал Илья, – кто тебе мешает?

– Какой выкуй? Проволоку волочить надо. Я раз взялся, так все жилы потянул…

– Брыка, а давай я попробую.

Брыка хотел сказать «нет», потому что не любил пускать посторонних в кузню, но глянув на тяжёлые, налитые силой руки Ильи, коротко бросил:

– Пошли!

* * *

Дом Брыки стоял на краю села, только кузня стояла ещё дальше. Это было умно́, потому что Брыка работал с огнём: чуть не доглядишь – и пол-Карачарова как не бывало. А если кузня за околицей, то сгорит она единолично и никого с собой не прихватит…

Когда Брыка отворил двери, Илья из-за густой тьмы ничего не увидел, кроме выложенного кирпичом приямка, в котором тлели угли. Это был кузнечный горн для разогрева металла.

– Кажись, огонь погас, – разочарованно протянул Улыба.

– Эх ты, голова два уха, – улыбнулся Брыка, – в горн дунуть надо!

Подойдя к лавке у стены, кузнец потормошил кучу тряпья, оказавшуюся спящим помощником Молчаном. Тот сначала недовольно замычал, но потом вскочил и бросился к меху – специальному приспособлению с растягивающимися складчатыми стенками. Молчан наступил на верхнюю планку и резко качнул. Воздух с шипением пошёл в горн, и над ним взвилось жаркое пламя, залившее кузню красноватым светом. Молчан подбросил лопаткой угля, и не, переставая качать мех, пошевелил кочергой. Когда огненные языки начали подбираться к бревенчатому потолку с дырой для дыма, расторопный помощник выхватил из бадьи с водой прыскалку – швабру с липовым мочалом вместо поломойной тряпки – и помахал мокрыми лубяными полосками над горном. Угли сердито зашкварчали, наполняя кузню паром, зато огонь сразу понял, кто в доме хозяин, и стал вести себя потише.

Тем временем Брыка взял в руки изымало – длиннющие клещи – и, прихватив железный пруток, положил его в самый жар. Постепенно пруток начал краснеть и становиться как бы прозрачным. Вскоре на него стало больно смотреть, однако кузнец не спешил вынимать пруток из огня. Вместо этого он прикрепил к двум врытым в земляной пол столбам волочило – железную доску, продырявленную сужающимися отверстиями. Затем кузнец достал распиленное вдоль полено с толстыми верёвками по краям и подвесил его к железным крюкам на потолке.

Друзья молча следили за его действиями, ничего не понимая, но немногословный Брыка не торопился с объяснениями. Первым догадался Неждан, которому по торговым делам приходилось сталкиваться с разными диковинами:

– Это он качели повесил, чтоб ногами от доски толкаться и пруток через дырки тащить, пока нужная толстота не получится!

– Соображаешь! – похвалил его Брыка, а Илье бросил: – Садись в гойдалку!

Засим он ухватил изымалом размякший от жара белый пруток и приставил его к самой широкой дыре. Не дожидаясь команды, Молчан ударом молота заставил пруток высунуться с другой, более узкой стороны отверстия, где пруток стал заметно тоньше.

– Ну! – только и сказал Брыка, а Илья уже всё понял.

Ухватив клещами кончик прутка и оттолкнувшись ногами от железной доски, он взмыл на кузнечных качелях под самый потолок. За ним потянулась светящаяся металлическая нить. Даже не верилось, что короткий пруток вмиг сумел вытянуться на два аршина.

– Хорош! А я едва на палец сутягу вытянул, ну, проволоку, значит… Потому как огромадной силы эта сутяжная работа требует. Но коли так дело пойдёт, я до утра дыру залатаю.

– А большая дыра? – поинтересовался Улыба.

– Большая, – загрустил кузнец. – С репейный лист…

ГОСТИ И ГОСТИНЦЫ

Вечер Илья провёл дома. Матушка соорудила праздничную трапезу, а батя по такому случаю достал из подполья бутылку вина, которую закупорил тридцать лет назад. Эту бутылку Иван Тимофеевич пообещал открыть на свадьбе сына, но сегодняшнее событие показалось ему сто крат важнее.

– И правильно! – поддержала мужа Ефросинья Ивановна. – Свадьба дело шаткое.

– Это почему? – удивился Иван Тимофеевич. – Да за нашего красавца теперь любая девка пойдёт!

– Вот то-то и оно, что любая. Тебе со мной, вестимо, повезло, а вдруг Илье недотёпа какая попадётся. Чего на неё даром вино тратить?

– И то правда, – немного подумав, согласился батя, выколупывая пробку. – Сынок, ты где? Всё готово, тебя одного ждём.

Но Илья его не слышал. Ему не хотелось сидеть за столом, пускай и праздничным, поэтому он то ходил по двору, то забегал в избу, рассматривая и ощупывая всё, что ещё вчера ему было недоступно. Он дёргал ворота повети, толкал плечом забор, срывал с веток яблоки, примерял к руке отцовский нож-косарь, открывал дверцы посудника, щёлкал ногтем по глиняным чашкам и даже, встав на карачки, осмотрел изнутри конуру Загрызая. Еле его родители усадили. Но и сидеть, оказалось, не так плохо, если упираться ногами в пол…

И пошёл пир на весь мир! Пригубив вина, батя нежно обнял матушку за плечико и затянул густым басом молодецкую песню:

 
И женился князь во двенадцать лет,
И померк в очах буйна князя свет…
 

Ефросинья Ивановна всхлипывала и подхватывала тоненьким голосочком:

 
Молода жена в терему сидит,
«Не гуляй ты, князь!» – цельный день твердит…
 

На пятом куплете к ним присоединился волкодав Загрызай, тоже любивший жалостные песни. Его протяжный вой плыл над спящим Карачарово и поднимался в небо, туда, где надкушенной баранкой висел молодой месяц…

* * *

Ночью Илье приснился сон. Будто он сидит в телеге рядом с каким-то незнакомым парнем. Телега поскрипывала и покачивалась на колдобинах, отчего парень начал клевать носом. По его потному лбу ползала муха.

Вдруг кучерявый возница громко объявил:

– Карачарово!

– А! – вскинулся парень. – Чего сказали?

– Карачарово, – объяснил Илья, – моя деревня.

– Что значит твоя, когда моя? И зачем деревня, когда оно – село?

– А какая разница?

– Как какая? Очень даже такая! В деревне, во-первых, церкви нет! А у нас… Вон, гляди!

Илья поглядел вперёд и увидел, что в конце дороги показались избы. Над их крышами покачивались деревья. А ещё выше, над зелёными верхушками, вставали три купола – один большой и два поменьше. Казалось, что они парят в небе, хотя сама церковь прочно стояла на земле. Чоботок зажмурился, помотал головой и вдруг понял, что это вовсе не купола, а тяжёлые шлемы трёх богатырей, защищающих народ от супостатов…

* * *

– Просыпайся, сынок! – раздался над ухом матушкин голос.

Илья открыл глаза и увидел, что лежит на полатях, а сквозь оконную брюшину вовсю бьёт солнце. Так поздно вставать ему ещё не доводилось. Илья взъерошил рукой вихры и заморгал глазами. Наверно, вид у него был немного ошалевший, потому что матушка спросила:

– Никак сон дурной приснился?

– Да, нет… Просто чудной какой-то.

Илья хотел было кликнуть батю, чтоб тот вынес его во двор, но вдруг вспомнив всё, с радостным криком вскочил с полатей, подхватил матушку на руки и отчебучил ногами такой пляс, что изба ходуном заходила.

– Пусти, шалопайка! – ойкала Ефросинья Ивановна. – Не ровён час уронишь!

– Матушка, да пущай сыра земля надвое расколется, а я вас не оброню! – горланил в ответ Илья.

На шум с улицы прибежал Иван Тимофеевич. В одной руке он держал топор, а в другой полено.

– Добрый праздник не без драки, – миролюбиво проговорил он, любуясь сыном. – Только ты того… пляши да не заплясывайся. Закрутишь матери голову, а ей ещё огурцы малосолить да бельё стирать.

– Батя! – ещё громче вскрикнул Илья и, аккуратно поставив матушку на пол, схватил Ивана Тимофеевича в охапку.

Тот пытался вырваться, но хоть и обладал недюжинной силой, против сына не устоял и, не успев ахнуть, взлетел к потолку, а потом снова упал вниз на заботливо подставленные богатырские руки.

– Силён! – только и смог выдохнуть Иван Тимофеевич, и в этом слове было столько любви, что хватило бы на пятерых…

* * *

К столу Ефросинья Ивановна подала румяный яблочный пирог с хрустящей корочкой и горячий сбитень – напиток из подожжённого мёда с корицей и тмином. Вкуснотища! Пальчики оближешь, язык проглотишь. А сбитень, говорят, не только согревает, но и ума прибавляет. Недаром же первый в мире рекламный слоган придумали торговцы медовым лакомством. Звучало это так: сбитень сбитенёк пьёт щеголёк!

После утренней трапезы закипела работа! Вспомнив, что на делянку сегодня можно не идти, ежели сынок на месяц вперёд с дубами управился, Иван Тимофеевич решил подправить домашнее хозяйство. И тут Илюша, истосковавшийся по настоящему делу, не подкачал! Он быстро нарубил дров; натаскал колодезной воды для варки, стирки, бани и попить; натянул железный обод на рассохшееся колесо; продул печную трубу, причём не мехами, а щеками; выровнял косой забор; смазал скрипучую дверь в голбец; случайно снёс крышу курятника и тут же соорудил новую; вытряс из ошалевшего волкодава блох и намазал его густым дёгтем…

Ну, и всякое такое, по мелочи. А батя тем временем отдыхал на большом пне у забора и чтобы не лопнуть от нежданной радости, тихонько посмеивался в усы.

Времени на всё про всё ушло немного, но проголодаться успели. И правильно сделали, ибо весть о том, что сидень Илья собрался басурманов бить, уже облетела село, и к Чоботкам потянулись люди. И не просто потянулись, а с гостинцами!

Первой прискакала баба Рыкина с чёрствым пряником. И не потому, что мягкий пожалела, а потому что цельный год его берегла про чёрный день. А тут такое дело…

– Скушай пряничек, Илюша! – прошамкала старуха, разматывая платок. – И прости, ежели невзначай зазря обидела. Я ж не со зла, а от норова, чтоб ему скиснуть! Кушай, дитятко, кушай, только размочи сперва, а то все зубья поломаешь…

– Ничего, они у меня крепкие, – успокоил бабушку Илья, не без труда раскусывая пряник, который и впрямь оказался твёрже подковы.

А потом пошло-поехало! Каждый что-то да принёс!

Глеб – хлеб!

Ермолай – с изюмом каравай!

Варвара – медового вара!

Вышата – два пивных ушата!

Курьян – семечек карман!

Иван Сухой – котел с ухой!

Иван Большой – чугун с лапшой!

Иван Маленький – туесок малины аленькой!

А Дарья и Людмила – всё, что под рукой было!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю