Текст книги "Песни"

Автор книги: Юрий Кукин

Юрий Кукин
ПЕСНИ

Об авторе

Юрий Алексеевич Кукин родился 17 июля 1932 года в посёлке Сясьстрой Ленинградской области, до 1973 года жил в Петергофе, затем в Ленинграде. Окончил с отличием Ленинградский институт физкультуры им. П. Ф. Лесгафта в 1954 году. Работал тренером по фигурному катанию в детских спортивных школах Петродворца, Ломоносова, Ленинграда.

Песни начал писать с 1948 года сначала для джаза, где играл на барабане, потом для институтских капустников. С 1963 года появились песни, написанные в геологических экспедициях в Горную Шорию, на Камчатку, Дальний Восток, Памир.

Лауреат конкурса туристской песни II Всесоюзного похода молодёжи в Москве в 1966 году. С 1968 года выступал от Ленконцерта, с 1971 года работал в Ленинградской областной филармонии, с 1979 года – в Ленконцерте, с 1988 года – в ленинградском театре-студии «Бенефис».

Вышли два диска-гиганта на фирме «Мелодия» (1988, 1990), аудиокассеты, компакт-диск и две книги песен.

Умер 7 июля 2011 года у себя дома в Санкт-Петербурге. Похоронен на Южном кладбище Санкт-Петербурга.

SOS

 
Почему-то вдруг мне стало неспокойно.
Не спалось. Тревогой переполнен.
Вижу: горы подступили ближе
И тоска собакой ноги лижет.
Закурил. Нет, неуютно в мире.
Не могу понять, чем мой покой нарушен.
И вдруг сердцем слышу – носится в эфире:
«SOS! Спасите наши души!
SOS! Спасите наши души!»
 
 
Или это город исчезает в море,
Или это мать кричит от горя,
Или где-то люди потеряли веру,
Или вяжут лилипуты Гулливера,
Или где-то полдень превратился в полночь,
Или где-то зло надежду рушит
И зовут, зовут, зовут на помощь:
«SOS! Спасите наши души!
SOS! Спасите наши души!»
 
 
Кто-то гибнет, тонет, и зовет, и стонет —
Чей корабль в море погибает?
Или это крик затравленных погоней,
И людей пытают или убивают?
И никак не изменить круговорота,
И нельзя узнать, помочь и сделать лучше…
А во мне все рвется к свету кто-то:
«SOS! Спасите наши души!
SOS! Спасите наши души!
 
 
SOS! Спасите наши души!»
 

Июнь-июль 1966

Каз

А все-таки жаль, что кончилось лето…

 
И холодно, и ветер, и сумерки в глазах.
Разорванным конвертом закончился азарт.
И новые заботы, и трудно, и легко —
От дома до работы совсем не далеко…
 
 
      А все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето!
      Время летит – не удержать, дело не в этом.
      Среди взволнованных людей
      И в блеске мокрых площадей
      Все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето.
 
 
Проснулся я от радости – ложился спать с печалью,
Сто восемьдесят градусов, помноженных ночами.
Вчера так хмуро было – сегодня день каков!
И снег – всемирной гибелью всех белых мотыльков…
 
 
      А все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето!
      И – не хотят – листья летят, сорваны ветром.
      Среди осенней кутерьмы
      И жизнерадостной зимы
      Все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето.
 
 
Однажды было лето – оно внезапно началось.
Однажды было лето – оно так много значило.
Однажды было лето, что в памяти меняется,
Однажды было лето, оно не повторяется.
 
 
      А все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето…
      Время летит – не удержать, дело не в этом.
      Когда в душе осенний дождь
      И ничего уже не ждешь —
      Все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето.
 

Сентябрь 1968

Альпинистская песня

 
Черт возьми, я ужасно завидую
Тем, кто счастье находит в горах.
Не подам, раньше думал, и вида я,
А сейчас признаю: я не прав.
Этой страшно таинственной сложности
Ваших трудных небесных дорог
И внезапно возникшей серьезности,
От которой в груди холодок.
 
 
Вашим триконям – грохот божественный! —
И веревкам, очкам, рюкзакам,
И девицам, не очень-то женственным,
И хохочущим мужикам.
И законченности облегчения —
Я ведь тоже стоял наверху, —
Наслаждению после мучения,
Ведь вершина подобна стиху.
 
 
Беспредельно счастливой усталости,
Когда в лагерь спускаетесь вниз,
И тому, что у вас нету старости, —
Горы вечно зовут вас: «Вернись!»
И носам, облупившимся начисто,
И запекшейся темени губ.
Извините меня за чудачество.
Дайте, я понесу ледоруб.
 

1967

Арику Круппу

 
А мне порою так бывает тошно,
Что хоть беги, куда глаза глядят.
И что живу все так же суматошно
И столько лет ищу, не находя.
 
 
      И что покоя нет, да нет и песен.
      Зато как много запертых дверей.
      Чудес не будет. Мир ужасно тесен.
      И ночи тянутся, и дни бегут быстрей.
 
 
Ушел мой друг, его не забываю.
Но гаснут, как писал он, миражи.
И мне порою тошно так бывает,
Что трудно жить, но очень надо жить.
 
 
      А мне порою так бывает тошно,
      Что хоть беги, куда глаза глядят.
      И что живу все так же суматошно
      И столько лет ищу, не находя.
 

7 июля 1971

Арктический вальс

 
«Ну что, Борода, надоело наверно,
И ночь без конца и всё те же друзья?»
«Да нет, – ты ответишь, – обыкновенно.
А как же иначе, иначе нельзя».
 
 
      Давай же споём под гитарные струны
      Про то, что у нас тоже всё-таки есть.
      И грусть о подругах не так уж и юных,
      О солнечных днях экзотических мест.
 
 
Сегодня твоё отмечаем рожденье,
А ты для чего появился на свет?
Да, чтобы усталость ночного хожденья
В палатке тушить огоньком сигарет.
 
 
      Давай же споём под гитарные струны
      Про то, что у нас под ногами не льды.
      А грусть о подругах по прежнему юных
      И наши следы, да медвежьи следы.
 

Батилиман

 
Забавляешься водой,
Как женою молодой.
 
 
То обнимешь, то от скуки
Вдруг пошлепаешь слегка
И лежишь, раскинув руки,
Созерцая облака.
 
 
      То, забыв про всё на свете,
      Окунешься с головой
      И ни зной тебе, ни ветер.
      Море Черное, я твой.
 
 
У тебя на дне, наверно
Есть большие города
И вчера сюда, примерно
С неба падала звезда.
 
 
      Разыщите эти звезды
      В полутемной глубине,
      Подарите эти звёзды
      Всем, а в том числе и мне.
 
 
Я возьму и увезу
И развешу их в лесу,
И к себе возьму домой —
Море Черное, я твой.
 

Беда
_{(Юрий Тейх, Юрий Кукин)}

 
С одним человеком случилась беда —
Друзья от него отказались,
Не стали его приглашать никуда,
Исчезли и не появлялись.
 
 
Знакомые просто забыли его,
В семье уважать перестали.
Он очень тоскует и нет никого,
Кто спас бы его от печали.
 
 
Он книжки читает, он грустно живёт,
О помощи даже не просит.
И я вам скажу – это каждого ждёт,
Кто пить неожиданно бросит!
 

Билет

 
Вы простите, я дам вам совет,
Хотя может быть нет в нем резона,
Никогда не берите билет,
Если в нем не указана зона.
 
 
Мне однажды достался такой,
Вот и еду, и еду по свету.
И мне прошлое машет рукой,
И конца этим странствиям нету.
 
 
В поездах я встречаю рассвет,
Без грозы в мир бросаюсь озона.
Никогда не берите билет,
Если в нем не указана зона.
 

Билет

 
Первый пояс – девяностый пояс,
Сколько раз мне этот выбор нужен.
Вот стою, держу билет на поезд,
Знаю: пояс больше – пояс туже.
 
 
      Знаю то, что в рай не попаду я,
      Лишь в одном я не совсем уверен:
      Неужели сам себя найду я
      Там, где я когда-то был потерян.
 
 
Там, где гор кольцо за горло держит,
Там, где память женскими руками
Гладит и баюкает надежду,
Дразнит и ласкает облаками.
 
 
      Путь пока мой был не очень труден,
      Я ведь не заглядывал в учебник.
      Город, город, как ты изумруден!
      Был бы я твой собственный волшебник.
 
 
Я б дома построил из общенья,
Мысли сделал бы из пихт таежных
И велел считать бы нарушеньем,
Если кто-то ходит осторожно.
 
 
      И блюстителям дал б тоже дело —
      Всех беречь, а также, если мало,
      Наблюдать, удачно ль солнце село
      И, опять же, вовремя ли встало.
 
 
Взрослых научил бы детским песням,
Ну а взрослым песням – пионеров.
И меня бы слопали туземцы —
Они любят есть миссионеров.
 
 
      Первый пояс – девяностый пояс,
      Ничего, я как-нибудь устроюсь.
      Вот стою, держу билет на поезд.
      Загудит – уеду, успокоюсь.
 

Июнь 1966

Каз

В конце концов, плевать на это…

 
В конце концов, плевать на это,
Не так уж, в общем, тяжело.
Пока тепла твоя планета,
Смириться время не пришло.
Ты от судьбы не жди подарков,
Жить и творить – не пустяки.
И вечно кто-то сердце Данко
Стремится вырвать из руки.
 
 
А кто-то вдруг протянет руку
И скажет нужные слова.
Один все время ищет друга,
Другой стремится убивать.
Не верят и дают советы,
Внушают: «Истина во мне!»
Тебе ж дано идти по свету,
Искать и видеть львов во сне.
 
 
Любить покой не так уж глупо —
Покой земли, покой квартир.
Всего два метра нужно трупу,
Живому нужен целый мир.
Люби покой, люби движенье,
Люби других, люби себя.
Еще не кончены сраженья,
И трубы все еще трубят!
 
 
А разнесет нас встречным ветром —
У всех две точки, если по прямой.
В конце концов, плевать на это,
Тебе – в легенду, мне – домой.
 

7 августа 1966

Вам

 
Я не верю в знахарок, в пришельцев не верю,
Сам с собою справляюсь и значит живу.
Я могу оправдать и исправить потерю,
Если раньше в мечтах, то теперь наяву.
 
 
Верю в дружбу, хотя это тоже не способ
Сохранить хоть немного других и себя.
Ах как много, как много, ответов, вопросов,
Тех, что вместе с тобою и против тебя.
 
 
В океане судьбы моё судно бросает.
Выше звёзд вал девятый, а нету семьи.
Но в конечном итоге, в конечном итоге спасает
Только ваша любовь, дорогие мои.
 

Весенняя песня

 
Я уверен: не лгут мне цветы на снегу,
Солнце ночью, шедевр в кладовой.
Только я убегу, больше я не могу —
Дайте мне подышать синевой.
 
 
      Вечной шпагой Дюма я проткну все дома
      И подброшу их над головой,
      И сумею поймать – ничего не сломать —
      Дайте лишь подышать синевой.
 
 
Я увидел Летучий Голландец в ночи —
Пса бродячего тягостен вой.
Птица в комнате крыльями в стекла стучит:
Дайте мне подышать синевой.
 
 
      Гойтисоло и Белль, и сомненья и боль
      Недосказанной лягут главой.
      Пусть они подождут,
      Я вернусь, я приду —
      Дайте мне подышать синевой.
 
 
Лягушонка на мокрой ладони держать
И беседовать с мудрой совой,
Слышать каждый свой шаг – и не надо мешать.
Дайте мне подышать синевой.
 

18–19 августа 1966

Ветер

 
Что-то ветер сегодня на редкость печальный, как лес
Тот в который уже не пойдёшь за грибами.
И по-прежнему так далеко до небес,
И по-прежнему только земля под ногами…
 
 
Осень поздняя мне сединою покрыла окно.
Я ещё суечусь и встречаюсь с друзьями,
Но вот кажется мне, что я умер давно —
Маме, детям, жене жизнь оставив на память…
 
 
Видно дело к зиме, той где холод – пустяк,
На который внимание тратить не стоит.
Где уже не винят и уже не простят,
Где грехи твои, да и заслуги – пустое…
 
 
Разреши мне обнять тебя, радость моя и весна,
Пусть тепло в нашем доме, и также как раньше —
Ты одна понимаешь, ты только одна —
Ни волшебник, ни сказочник я, ни обманщик…
 

Ветреная девочка

 
Ветреная девочка, давняя любовь,
Смугленькая белочка, ленточка зубов.
Как случайно встретились, так всё и пошло,
Никогда не думали, что будет тяжело.
 
 
Забывал я про дела, залезал в долги,
А любила, будто шла в штурм на Безенги.
Мы с тобой не ссорились, просто стали врозь.
Что же, что же говорил мне не удалось.
 
 
Мы с тобой не ссорились, просто стали врозь.
Что-то я же говорил мне не удалось.
 
 
Но тебя всегда я ждал, да и ты ждала,
Но не то, совсем не то почта принесла.
Как же так неловко ты, и на скалах кровь.
Ветреная девочка, давняя любовь.
 

Возвращение

 
Как все-таки прекрасно возвращаться,
Идти и видеть, что всё так же и не так.
Деревья стали иначе качаться
И важным каждый кажется пустяк.
 
 
На всех глядишь добрее и прямее,
И все друзья – отличные друзья.
Да, приходить я всё-таки умею
И путь мой весь дорога, не стезя.
 
 
И радоваться, что и в самом деле,
И не разбился, и не утонул,
И что могу, валяясь на постели,
На чьих-то родинках наигрывать весну.
 

Володе Бедареву

 
Ты в тайге от тоски задыхался,
Океаном прошел много миль.
Ты с мечтой о покое расстался
И глотал ты дорожную пыль.
 
 
      Я же знаю, в дороге несладко,
      За тобой на край света пошел.
      Хорошо мне с тобою в палатке
      И вообще мне с тобой хорошо.
 
 
Не люблю я друзей часто видеть,
Я боюсь так скорей их забыть.
Ты умеешь и зло ненавидеть,
И умеешь, поверь мне, любить.
 
 
      Я таким быть как ты не мечтаю,
      Каждый раз ты отмечен судьбой.
      Но уж если в мечтах я летаю,
      То летаю я вместе с тобой.
 
 
Ты же знаешь, я сам неспокойный
И во мне очень мало тепла.
Хоть в душе я наверно разбойник,
Моя совесть в чем мать родила.
 
 
      Но её ты ни нежно, ни строго
      Не коснулся холодной рукой.
      Ты же знаешь, что я недотрога,
      Только ты знаешь, вот ты какой.
 

Волшебник

 
Где ж ты, мой добрый волшебник?
Я до сих пор не летаю.
И невидимкой не стать мне,
И неразменных нет денег.
 
 
Лампу ты дал Алладину,
Хитрость – Ходже Насреддину.
Пусть не шагреневой кожи,
Но дай мне что-нибудь тоже.
 
 
Радости дай дай и печали,
Чтобы встречал и встречали,
Чтобы меня понимали
И чтобы всех понимал я.
 
 
Чем опечалена туча?
Радость какая у листьев?
Горд чем цветок? Что все значит?
И отчего люди плачут?
 
 
Где ж ты, мой добрый волшебник?
Я до сих пор не летаю.
Видишь – стою на коленях,
Хоть сам придумал тебя я.
 

Воспоминание

 
Где же мы виделись? Вспомнить так хочется!
Нет у вас имени, нет у вас отчества,
Губы, глаза есть и мягкие волосы…
Только не помню я вашего голоса.
 
 
Иль то во сне было, или вас не было:
Как в сказке-небыли – были и не были…
Нет, мне не вспомнить вас. Нет не получится.
Что же меня заставляет так мучиться?
 
 
Горы и небо закатом расцвечены,
В комнате – я и красивая женщина.
Помню, что вы на меня не обиделись…
Где же мы виделись? Где же мы виделись?
 

Восточная композиция

 
Я безнадежно счастлив, как влюбленный евнух.
Страна Шехерезады хороша.
Но я всего лишь твой слуга смиренный,
О мой светлейший Солнце-падишах!
 
 
Багдадским вором городскую стену
Я ночью перелез и убежал.
Но я всего лишь твой слуга смиренный,
О мой светлейший Солнце-падишах.
 
 
А горы-стражники стоят, грозны и немы,
Сурово сдвинув брови-облака.
Я заберусь на каменные шлемы,
Чтоб взять луну, как апельсин с лотка.
 
 
Тоска-палач топор напрасно точит.
Ах, визирь-ночь, мне не страшна тюрьма.
Я убегу, друзья помогут. В общем,
Я не умру и не сойду с ума.
 
 
Сомнений и забот разрушу стены,
С друзьями сяду, грусть с вином смешав,
Мы выпьем за любовь и за измены,
Но я всего лишь твой слуга смиренный,
И за тебя, о Солнце-падишах!
 

21–22 августа 1966

Каз

Вот вы поверили в меня, а жаль мне…

 
Вот вы поверили в меня, а жаль мне.
Я драгоценности менял на камни,
Я забирался в небеса,
Я верил только в чудеса,
А вы поверили в меня, а жаль мне.
 
 
Вот вы не верили в меня, а жаль мне.
Вся жизнь моя у вас перед глазами.
А жизнь – лишь сигареты след
На полированом столе,
Исчезнет мир – и стол в золе, а жаль мне.
 
 
Вот вы поверили в меня, а жаль мне.
Я море часто путал с небесами,
Искал я звезды в глубине,
Хотя не там бы надо мне, —
А вы поверили в меня, а жаль мне.
 

1967 – 11 ноября 1982

Вот якорь поднят…

 
Вот якорь поднят, птиц звенящий караван
В который раз меня зовет и манит,
И ухожу я в беспредельный океан,
Растаяв тенью в утреннем тумане.
 
 
Здесь моя память – мой единственный матрос,
Здесь волны скроют горести земные,
И не подам я ни сигнала «SOS»,
Координаты или позывные.
 
 
И пусть меня никто не провожал,
Но кто-то ждет, да и сейчас, быть может,
Там кто-то пальцы тонкие прижал
К вискам, чтоб боль унять и память не тревожить.
 
 
Вот якорь поднят, птиц звенящий караван
В который раз меня зовет и манит,
И ухожу я в беспредельный океан,
Растаяв тенью в утреннем тумане…
 

1981

Встреча

 
Сегодня прилетел, едва нашел тебя.
Ну здравствуй, извини что не писал.
Курю, смотри, все пальцы желтые.
Что видел? Горы, реки и леса.
 
 
      Пред глазами всё вершины снежные,
      Крик чаек и медвежьи следы.
      А знаешь, я пишу стихи по-прежнему —
      А сколько утекло уже воды.
 
 
Там лес как в сказке про цветочек аленький —
Стволы кривые, чудищами пни,
И соболь словно мишка нашей маленькой —
Глаза как бусинки и удивленье в них.
 
 
      А знаешь, я мосты такие выстроил,
      Дороги протянул через тайгу.
      Нет-нет, конечно это только мысленно,
      Я лишь ищу, я строить не могу.
 
 
Пойдём послушаем дыханье города,
Будить его не станем, пусть он спит.
Как лето было? Очень холодно.
Устала, ты ведь не привыкла, потерпи.
 
 
      Посмотрим, как суда такие прочные
      Стоят у берега и караулят ночь.
      А город наш молчит сосредоточенно,
      Как наша дочь, рисующая дождь.
 
 
Мы так с тобой бродили мало смолоду,
Смотри, уж приближается заря.
Замерзла, ты ведь не привыкла к холоду
И поздно, откровенно говоря.
 
 
      Погода переменная по-старому,
      Нева течет по-прежнему в залив.
      А слезы ни к чему, я знаю, ждать устала ты —
      Возьми платок, ну перестань, пошли…
 

Галочке

 
Я конечно стану старым и наверно оттого
Кроме старенькой гитары мне не нужно ничего.
 
 
      Чтобы быстро сделать песню приспособив под стихи
      Мне нужны дурные вести или старые грехи.
 
 
Или просто день погожий, или дождик, или снег,
Или чтобы мне хороший повстречался человек.
 
 
      Чтоб вагон гремел на стыках, чтоб болтало самолёт
      И чтоб кто-то очень тихо что-то шепотом изрек.
 
 
И, конечно, всем известно, чтобы ты меня ждала,
А иначе б эта песня появится не смогла.
 

Где-то

 
Где-то огнями поздними город глядит в ночи,
Где-то красивой осенью в душу печаль стучит,
Где-то друзья вполголоса песни мои поют,
И у костра, как водится, спирт под консервы пьют.
 
 
Кто-то ночами смутными лечит себя стихом,
Кто-то летит над утренним сонным материком,
Кто-то неразделённою делится с потолком,
Кто-то звезду зеленую прячет под каблуком.
 
 
Где вы, мои счастливые молодости года,
Где вы, мои красивые песенные поезда,
Где твой чудак рассеяный, спросят мою жену,
Ты же Мурманск, на севере, я у тебя в плену.
 

Гек Финн

 
Я бездомным марктвеновским Геком
Убегу, уплыву на плоту,
Понесусь по таинственным рекам
И, как птица, замру на лету.
 
 
      Буду пальцами листьев касаться,
      Буду гладить бока валунов,
      И мне пляску исполнит, Сен-Санса,
      Ветер гор под холодной луной.
 
 
Снегом дрогнувшим грянет лавина,
И туман поплывет над рекой,
Вечный плут весельчак Чипполино
С книжной полки махнет мне рукой.
 
 
      Быть незлобным простым человеком
      И острей ощущать красоту…
      Я бездомным марктвеновским Геком
      Убегу, уплыву на плоту.
 

12 февраля 1971

Говоришь, чтоб остался я…

 
Говоришь, чтоб остался я,
Чтоб опять не скитался я,
Чтоб восходы с закатами
Наблюдал из окна,
А мне б дороги далёкие
И маршруты нелёгкие,
Да и песня в дороге мне,
Словно воздух, нужна.
 
 
Чтобы жить километрами,
А не квадратными метрами,
Холод, дождь, мошкара, жара —
Не такой уж пустяк!
И чтоб устать от усталости,
А не от собственной старости,
И грустить об оставшихся,
О себе не грустя.
 
 
Пусть лесною Венерою
Пихта лапкой по нервам бьёт,
Не на выставках – на небе
Изучать колера.
И чтоб таёжные запахи,
А не комнаты затхлые…
И не жизнь в кабаках – рукав
Прожигать у костра.
 
 
А ты твердишь, чтоб остался я,
Чтоб опять не скитался я,
Чтоб восходы с закатами
Наблюдал из окна,
А мне б дороги далёкие
И маршруты нелёгкие,
Да и песня в дороге мне,
Словно воздух, нужна!
 

1964 – начало 1965

Гонимые ветром

 
Не надо, не надо, не думай об этом!
Всё, что тебя мучит, осталось вдали.
Уходим, уходим, гонимые ветром,
По гребням Памира, по крыше земли.
 
 
      Усталость спасёт от ненужных сомнений,
      И холод поможет заботы забыть,
      И склонятся, сдвинув морщинами тени,
      Серебряных гор утомленные лбы.
 
 
Фантазия ветра уродует камень,
Капризной судьбы ненадежна рука.
Струна километров звенит под ногами,
И горные реки взрезают века.
 
 
      А утром, при первом же всплеске рассвета,
      Когда открывает глаза красота,
      Уходим, уходим, гонимые ветром,
      По пыльным дорогам, по снежным хребтам…
 

8 августа 1967

Город

 
Горы далёкие, горы туманные, горы,
И улетающий, и умирающий снег.
Если вы знаете – где-то есть город, город,
Если вы помните – он не для всех, не для всех.
 
 
      Странные люди заполнили весь этот город:
      Мысли у них поперёк и слова поперёк,
      И в разговорах они признают только споры,
      И никуда не выходит оттуда дорог.
 
 
Вместо домов у людей в этом городе небо,
Руки любимых у них вместо квартир.
Я никогда в этом городе не был, не был,
Я всё ищу, и никак мне его не найти.
 
 
      Если им больно – не плачут они, а смеются,
      Если им весело – грустные песни поют.
      Женские волосы, женские волосы вьются,
      И неустроенность им заменяет уют.
 
 
Я иногда проходил через этот город —
Мне бы увидеть, а я его не замечал.
И за молчанием или за разговором
Шёл я по городу, выйдя и не повстречав…
 
 
      Поездом – нет! Поездом мне не доехать.
      И самолётом, тем более, не долететь.
      Он задрожит миражом, он откликнется эхом.
      И я найду, я хочу, и мне надо хотеть.
 

Конец октября 1964,

Шерегеш-Новокузнецк-Ленинград

Гости

 
Наговорили мне:
Мол, нелюбим.
Нагородили мне:
Живет с другим.
 
 
      К стенке поставили,
      Льда нанесли…
      Льдинки растаяли,
      А сами ушли.
 
 
Плакать заставили,
Только зачем?
Все мне оставили,
А сами ни с чем.
 
 
      Крутится-вертится
      Шар голубой…
      А мне все верится:
      Буду с тобой.
 
 
Наговорили вы:
Мол, нелюбим…
Что натворили вы —
Живу один…
 

1966