Текст книги "Полвека на флоте"

Автор книги: Юрий Пантелеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Можете через сутки прислать транспорты в Койвисто?

Судя по всему, они хотели сказать: сроки неприемлемы, но, поняв задачу, вздохнули и сказали, что сделают все возможное. И действительно, после мы узнали, что транспорты наспех подлатали и вовремя выпустили в море.

1 сентября рано утром мы вышли на катере-охотнике. В заливе гуляла ленивая, но еще крупная зыбь. Видимость – отличная, небо с небольшими облачками. Прогноз не обещал ухудшения погоды. Значит, надо позаботиться о прикрытии с воздуха. Связываюсь с Кронштадтом, договариваюсь с авиаторами, чтобы держали истребители наготове.

Катер развил 18-узловую скорость, то и дело носом зарывался в волну, и впередсмотрящего матроса с ног до головы окатывало водой. Наблюдать за минами командир назначал самых "глазастых" и расторопных матросов, расставив их по бортам и на носу.

В качестве начальника походного штаба со мной шел капитан 2 ранга Николай Георгиевич Богданов, бывший командир эсминца. Ему не занимать знаний и опыта. И это меня очень устраивало. Помню, раздался тревожный окрик впередсмотрящего матроса:

– По курсу мина!

Богданов вскинул к глазам свой большой "миноносный" бинокль. Катер, сильно накренившись, уже отворачивал в сторону. Николай Георгиевич сердито проворчал:

– Отставить! Это же бочонок...

И так было не раз... Но я неизменно подбадривал впередсмотрящих:

– Молодцы, ребята! В море все надо видеть, лучше обойти сто бочонков, чем прозевать одну мину...

Один из матросов бойко ответил:

– Товарищ контр-адмирал, мы за переход из Таллина на мины насмотрелись, их больше, чем бочонков, было...

В состав моего походного штаба входил и начальник связи флота полковник М.А. Зернов, небольшого роста, полноватый, как я уже говорил, всегда невозмутимый человек, что хорошо помогало в его беспокойной работе. Знающий специалист, он пользовался на флоте заслуженным авторитетом. Не реагируя ни на какие доклады о минах, полковник сразу же засел в радиорубке, еще и еще раз проверяя материальную часть и документацию радиосвязи.

– Все в порядке, – доложил он мне, с трудом выбравшись из тесной выгородки. – Знающие здесь ребята, по пятому году служат. Осенью должны были демобилизоваться... – Зернов любил своих связистов и говорил о них, как о родных сыновьях. Он был хороший воспитатель. Не случайно после войны М.А. Зернов стал начальником Военно-морского училища связи и оставил там о себе добрую память.

Еще одним офицером моего походного штаба был капитан 2 ранга Иван Николаевич Гонцов – начальник отдела военных сообщений флота. Ему в военных вопросах подчинялись все хозяева торгового и промыслового флота. И прежде всего – Балтийское государственное пароходство с его большим флотом.

– Ну, как, Иван Николаевич, вовремя придут ваши корабли? – спрашиваю его. Он сразу оживился. Начал объяснять, почему такой-то пароход не вызывает у него сомнений, а такой-то может и подвести, причем команду винить нельзя.

– Ведь они после тяжелого таллинского перехода. Сами понимаете...

Мы на траверзе маяка Стирсудден. Пост наблюдения быстро ответил на наши позывные. Это радует: значит, противник сюда еще не дошел. Прижимаемся к берегу. Он выглядит совершенно пустынным. Возле редких домиков – ни души. К северу от маяка также все необычно мертво.

Пролив Бьёркезунд необычайно живописный. Берег обступили высокие сосны, а у самой воды тянутся желтые песчаные пляжи. Деревня Койвисто (ныне Приморск) раскинулась на берегу подковообразной зеленой бухты. Маленькие и чистенькие строения утопали в зелени, над ними возвышалась кирха с тонким готическим шпилем. Она была видна с моря за десятки миль и служила нам всегда хорошим ориентиром.

Бухта Койвисто дорога мне еще по воспоминаниям детства. Я много здесь плавал на разных парусных судах. Летом в этой бухте собиралась целая флотилия яхт. Отсюда, из Койвисто, начинались все спортивные плавания по финским шхерам вплоть до Ботнического залива.

Но вспоминалось и другое – суровое время гражданской войны, интервенция. В проливе Бьёркезунд, как уже знает читатель, базировалась тогда английская эскадра и оказывала поддержку белому генералу Юденичу, наступавшему на Петроград. Отсюда ринулись в набег на Кронштадт английские торпедные катера. Однако интервентам вскоре пришлось с позором убираться восвояси. "Что ж, придет время, и фашистов погоним отсюда", – думал я, глядя на столь знакомые и любимые берега.

На рейде Койвисто стояли две наши канонерские лодки, бронекатера и десантные баржи шхерного отряда кораблей. Это была довольно внушительная артиллерийская сила: канлодки имели 130-миллиметровые орудия. От командира бригады шхерных кораблей капитана 3 ранга Лазо мы узнали, что личный состав Выборгского укрепленного сектора береговой обороны и специальный отряд моряков, прикрывающий отход двух дивизий от Выборга, уже доставлены на остров Бьёрке и там создана круговая оборона. Капитан 2 ранга Богданов связался с командиром артиллерийского дивизиона. Батареи были готовы прикрыть огнем наши перевозки. Но вот где же фашисты и где наши войска этого никто не знал. Из Кронштадта донесли, что дозорные корабли ничего подозрительного в море не обнаружили и что два транспорта уже вышли из Ленинградского порта. Гонцов оживился:

– Значит, ночью придут.

Ошвартовались мы у пирса. Берег пуст. Наверное, бойцы укрываются в лесу. Посылаем туда матросов. Вскоре на пирсе появились несколько армейских командиров. Где находятся их штабы, они не знали. Вид у них был мрачный, измученный, голоса хриплые. Спрашиваю:

– Раненых у вас много? Где они? Почти хором отвечают:

– Много, забиты все домики и еще в лесу лежат.

Я сообщил цель своего прихода и приказал срочно разыскать кого-либо из дивизионного командования. Дорога каждая минута.

Стало темнеть, за лесом пылало зарево пожарищ, слышалась стрельба.

Прибыл командир 115-й дивизии генерал В.Ф. Коньков с остатками штаба и политотдела. Комдив, кадровый офицер Красной Армии, невысокого роста, плотный, держался бодро, превозмогая усталость. Он был подтянут, распоряжения отдавал коротко и ясно. Мы быстро составили план действий. Прежде всего надо организовать прикрытие отхода, для чего выделить наиболее боеспособные подразделения. Сопровождавшие командира дивизии офицеры кинулись выполнять распоряжение.

– Но у меня нет ни орудий, ни танков, – сказал комдив.

– Ничего, у нас на кораблях пушки, поддержим.

Договорились в первую очередь погрузить раненых, затем остальных бойцов. Комдив заявляет, что он со штабом покинет пирс последним – вместе с нами.

Многое мы тогда оговорили, но кое-что и не учли. Через час пирс заполнили не только раненые, но и здоровые бойцы. В толкучке кое-кто свалился в воду. Капитан 2 ранга Богданов расставил матросов и с помощью армейских командиров быстро наладил комендантскую службу. В темноте подошел первый транспорт. Ошвартовался у пирса. В гулкой тишине стрельба за лесом казалась совсем близкой, нервировала. Бойцам комендантской службы нелегко было поддерживать порядок на причале. Началась погрузка. Объявляем, что после раненых очередь дойдет до всех, но на корабль будет допущен только тот, кто сохранил личное оружие. В темноте послышались "теплые" словечки, выкрики:

– А где его взять, оружие-то?

– А где его оставил, там и возьми, – невозмутимо отвечали матросы у трапа. На пароход успеешь, подождем...

Командир дивизии быстро формировал роты – многие бойцы отбились от своих подразделений. Командного состава было мало – одни ранены, другие погибли в боях. Часто роту возглавлял младший командир и вел ее на посадку. Погрузка шла быстро и организованно. Иногда даже слышались шутки и смешки. А в стороне от пирса сгрудились мрачно настроенные бойцы – те, кто оказался без оружия. Я подошел к ним.

– Товарищ адмирал, мы же не по добру потеряли оружие. Мы не виноваты, мы в бою были...

Жалко мне стало ребят. Я уже собирался разрешить им посадку, когда они по двое-трое кинулись в лес. Вскоре вернулись кто с автоматом, кто с винтовкой. Помню, бежит молоденький боец, догоняя роту, идущую на пирс, и кричит:

– Братцы, я достал билет на пароход!

И показывает автомат, хотя и без диска.

Транспорт уже полон. А где же второй? Гонцов нервничает... На берегу еще тысячи людей. И вдруг получаю донесение: при входе в пролив Бьёрке транспорт подорвался на мине и затонул. Мы совсем уже было приуныли. Ободрила радиограмма капитана 1 ранга Зозули: взамен погибшего послан другой транспорт. Ночью он ошвартовался у пирса. Быстро грузим и его.

Комдив доложил, что с темнотой фашисты ослабили нажим с фронта. Подозрительно: может быть, обходят бухту? Предлагаю закончить эвакуацию до рассвета, пока не прилетела вражеская разведка.

Но третий транспорт, самый большой, разворачиваясь на рейде, сел на мель. Капитан требует буксиры. Иван Николаевич Гонцов бушует на мостике злосчастного парохода, но капитан непреклонен: подавай ему буксир, и баста! Пришлось в помощь Гонцову послать Богданова. У того разговор короток. Он просто заявил капитану, что через три часа здесь будут фашисты и что корабль он им отдавать не намерен, а потому транспорт придется взорвать. Такого оборота капитан не ожидал и попросил хотя бы какой-нибудь катерок, чтобы можно было завести якорь. Катер нашелся, и к рассвету транспорт стоял у пирса, принимая очередной полк вместе с техникой. Капитан лично руководил погрузкой, поторапливал солдат и сам размещал их по трюмам и каютам.

Ночью подошли и другие транспорты, без задержек приняли бойцов. В темноте мы не решились выходить в море – опасались мин. Стали на рейде. Когда рассвело, в лесу усилилась пулеметная и ружейная стрельба. Захлопали зенитки кораблей: над нами кружил фашистский самолет-разведчик. Мы не стали дожидаться, когда он вызовет свои бомбардировщики. Запросили обещанную помощь у наших авиаторов. Вскоре появились два наших истребителя, прогнали разведчика и стали патрулировать над рейдом. Как все сразу обрадовались! Большое это дело – поддержка с воздуха. Транспорты спокойно снимались с якорей и выходили из бухты. К пирсу приткнулись канонерские лодки. Их задача – принять на борт подразделения прикрытия. Ждем. А пирс постепенно заполняется гражданскими людьми. Это крестьяне из окрестных деревень, уже занятых противником. Наш таллинский опыт подсказывал, что так всегда бывает: в последнюю минуту появляются новые пассажиры. И не оставить их тут. Надо брать.

Последний транспорт скрылся за мысом, вдогонку ему спешат бронекатера охранения. А из лесу все выходят женщины с детьми, старики. Принимаем их на борт, размещаем поудобнее. Наконец показались красноармейцы в мокрых от пота гимнастерках. Некоторые из них ранены. На свежих бинтах алеет кровь. Это бойцы прикрытия. Матросы помогают им взойти на палубу. Берег опустел. Переполненные пассажирами канлодки отдают швартовы.

– Ну что же, адмирал, будто все в порядке, – радостно говорит командир дивизии.

Оставив на всякий случай несколько катеров, мы вечером тоже отдаем швартовы. Только развернулись, видим, по берегу мчится большой пес. Подбежал к концу причала и отчаянно завыл. Молодой курносый матрос-сигнальщик взволнованно доложил командиру катера:

– Товарищ старший лейтенант! На пирсе пес, просит взять его на борт!

На палубе раздались голоса:

– Надо взять, это наша собака, с канлодки...

Пришлось вернуться к пирсу. С расстояния нескольких метров пес мигом прыгнул на бак катера. Он визжал от радости и ластился к каждому матросу.

– Не будешь, стервец, в самоволку бегать! – шутили бойцы.

Идем проливом, кругом тишина. Вот и Стирсудден. Поднимаем наши позывные, несем их уже пять минут. Никакого ответа. Зернов нервничает:

– Спят, что ли, разгильдяи?.. Не может быть, там опытный старшина-сверхсрочник...

Подходим чуть ближе. И вдруг неподалеку от нас вырастает белый столб, доносится резкий хлопок. Снаряд относительно небольшого калибра – либо полевой пушки, либо танка. Тут же затрещал пулемет. Все ясно: пост связи и маяк заняты фашистами. Катер рванулся от берега и лег на прежний курс.

Раздался сигнал: "Команде ужинать!" Старпом приглашает нас в кают-компанию. Гостей пропустили вперед, они с трудом освоили узенький вертикальный трап.

– Товарищ адмирал! – воскликнул командир дивизии, окинув взглядом тесную, но уютную каюту. – Да у вас тут, как в хорошем ресторане. А мы уж и не помним, когда нормально обедали, да и горячей пищи давно не видели...

Услышав это, вестовой матрос с особой, я бы сказал, сыновней лаской угощал поседевшего комдива и его спутников. Стол был сервирован обычно, по-корабельному: белая скатерть, приборы, рюмки и графин с положенной по пайку военного времени водкой. Как говорится, ужин прошел в дружеской, сердечной обстановке и, замечу, с неоднократной добавкой нашего флотского борща.

Обогнали все транспорты. На их палубах яблоку негде упасть. Бойцы много пережили за последние дни, и все же с судов долетал веселый перебор гармоник. Вот он, несгибаемый, неунывающий наш советский солдат!

Кронштадт с моря казался грандиозным идущим на нас кораблем. Он озарялся яркими вспышками. То стреляли тяжелые орудия северных фортов по Карельскому перешейку, а линкор и крейсер били по району южнее Ораниенбаума. Справа от нас тяжело ухали орудия Красной Горки. На обоих берегах в расположении противника полыхали пожары. Черный дым высоко поднимался стеною вверх. В воздухе стоял неумолчный гул. Флот громил фашистов, помогая своей армии. Мы с комдивом молча стояли на палубе.

– Здорово палит Кронштадт! – сказал он с восхищением.

И глубокая вера западала в наши души: все неудачи носят временный характер. Наступит срок, и враг будет разгромлен!

Из-под самого носа фашистов флот перебросил под Ленинград 27 тысяч бойцов. Это была немалая помощь фронту. Всего же эвакуировано было с Карельского перешейка вместе с ранеными и гражданским населением более 28 тысяч человек. В Койвисто никого не осталось. Последние катера пришли в Кронштадт без пассажиров.

Напряженным был для нас сентябрь 1941 года. Фашисты рвались к Ленинграду. Четыреста стволов морской артиллерии калибром от 152 до 406 миллиметров помогли нашей пехоте отбивать вражеские атаки. И не только огнем флотских пушек мы содействовали нашей доблестной армии. В сентябре еще около 30 тысяч матросов сошло на берег в формировавшиеся новые морские бригады. Всего на берегу сражалось уже 83 тысячи балтийских моряков.

4 сентября фашисты начали ежедневный обстрел, а с 8 сентября и воздушные бомбежки Ленинграда. 8 сентября считается и первым днем блокады, ибо немцы захватили Шлиссельбург и таким образом окружение города с суши завершилось. У нас остался один путь связи со страной – через бурное Ладожское озеро.

Тяжелым для Ленинграда был первый налет фашистской авиации. Враг сбросил 6327 зажигательных бомб, они вызвали 178 пожаров в разных частях города. Много разрушений было и от 48 фугасных бомб, каждая весом 250-500 килограммов. С тяжелым сердцем смотрели мы со штабной вышки на пламя, бушевавшее над Ленинградом. Один за другим доносились взрывы. Пылал наш родной город...

Фашисты перешли в наступление по всему фронту – с севера, с юга, с востока, где они пытались переправиться через Неву на участке Пороги Шереметьевка. С огромным трудом все эти атаки были отбиты.

Фашисты истерически орали, что Балтийского флота у русских больше не существует, а шведская печать со спокойствием стороннего наблюдателя сообщала о появлении советских подводных лодок под Таллином, у острова Соммерс. И это была сущая правда: в море вышли из Кронштадта в разведку "М-97" и "М-77".

К середине сентября фашисты прорвались на берег Финского залива в районе Петергоф – Стрельна. Теперь весь Морской канал – единственный путь, по которому поддерживалось сообщение между Кронштадтом и Ленинградом, просматривался и простреливался врагом. Создалось новое для нас осложнение.

Еще в августе наша авиация ставила минные заграждения на узких финских фарватерах, в шхерах по специально разработанному плану. По этому же плану мины ставили и торпедные катера. И вот в тяжелые дни сентября звонит мне по телефону командующий авиацией флота генерал Самохин:

– Что же вы не поздравляете авиацию, ведь на наших минах подорвался и утонул финский броненосец береговой обороны "Ильмаринен".

По такому же поводу ко мне обратились и катерники. Они были убеждены, что в районе острова Утэ броненосец "Ильмаринен" погиб именно на их минах. Долго спорили, хоть спор был беспредметным. Мина-то была прежде всего наша, балтийская, и сработала она хорошо!

Начальник политуправления флота дивизионный комиссар В.А. Лебедев – в прошлом учитель, высокообразованный политработник, интеллигент в самом высоком смысле этого слова, часто заходил к нам в штаб и всегда сообщал что-нибудь новое, ободряющее. Он рассказывал, как дерутся наши матросы, как настойчиво атакуют фашистов наши герои-летчики. Бывало, послушаешь его и невольно приходишь к мысли: ну все, завтра фашистам будет капут. Увы, капут им пришел не скоро. Но оптимизм начпубалта помогал нам в трудные дни, и я любил его слушать.

15 сентября фашисты были в 10 километрах от города. Жаркие бои не стихали ни на земле, ни в воздухе. От взрывов бомб и снарядов качалась земля. Но Ленинград и Кронштадт стоически держались.

Начиная с 16 сентября фашисты усиленно стали обстреливать и бомбить корабли в гаванях и на рейдах. Видимо, им здорово мешал не раз уже "уничтоженный" ими флот.

19 сентября фашисты начали бомбить Кронштадт. Первый налет не причинил нам существенного урона, зато последующие налеты, в которых участвовало до 250 самолетов, принесли много бед и городу, и флоту. Вскоре фашисты начали обстреливать Кронштадт из тяжелых орудий, установленных на южном берегу, за Ораниенбаумом. Штабу флота и Военному совету пришлось перебраться за город – в казармы частей береговой обороны в западной части Кронштадта. Сделали мы это вовремя, ибо на следующий день здание штаба флота было изрешечено осколками, оконные стекла вместе с рамами вылетели на мостовую.

С моря вернулась лодка "М-97". Капитан-лейтенант А.И. Мыльников подробно разведал район, а заодно и потопил на Таллинском рейде фашистский транспорт.

На основе анализа данных разведки, произведенной нашими "малютками", было решено готовить для действий на морских коммуникациях противника пятнадцать подводных лодок. Это вызвало большое воодушевление среди подводников. Они рвались в бой. Им хотелось скорее еще и еще раз ударить по врагу. На партийных собраниях коммунисты советовались, как лучше и надежнее подготовить к походу материальную часть. Начальник штаба бригады подводных лодок Л.А. Курников говорил:

– Ну наконец-то! А то стоим в гавани и ждем, когда фашисты влепят нам снаряд или бомбу... В море и безопаснее, и будет польза для дела...

Лев Андреевич был прав. Подводные лодки в гаванях или даже на Кронштадтских рейдах были действительно уязвимы.

Штаб наметил в первую очередь выход пяти подводных лодок. В числе их была подводная лодка "Щ-320" капитан-лейтенанта И.М. Вишневского. Она потопила в Южной Балтике транспорт. Добиться этой победы было нелегко, ибо конвой шел по мелкому месту. Узнали мы об этом еще до возвращения Вишневского, из печати нейтральных стран, которая, издеваясь над мнимым господством немцев на Балтике, уверяла читателей, что Южная Балтика "кишмя кишит" советскими подводными лодками.

Я не могу не вспомнить и о нашей первой на Балтике Краснознаменной подводной лодке "Щ-323". Она удостоилась высокой награды 17 января 1942 года. Командовал лодкой опытный подводник, участник войны с белофиннами капитан-лейтенант Ф.Н. Иванцов. Выйдя 10 октября из Кронштадта, "Щ-323" неоднократно форсировала минные поля. В Балтике Иванцов настойчиво искал врага. И нашел. 16 октября вечером он потопил фашистский танкер.

Вторая половина октября в Балтике была штормовая. Ветер иногда достигал 10 баллов, разводя осеннюю тяжелую волну. И вот на лодке вышел из строя вертикальный руль. Это означало, что корабль стал неуправляем. Надо было воспользоваться темнотой и срочно исправлять повреждение. Работая более часа в ледяной воде, коммунист главный старшина М.Н. Винюков и комсомолец краснофлотец К.В. Подгора справились с заданием, исправили вертикальный руль. Боевой поход продолжался, подводники отправили на дно еще два больших вражеских судна. До самого ледостава наши подводные лодки топили фашистские корабли.

В конце сентября гитлеровские войска, штурмовавшие Ленинград, были остановлены. Они начали окапываться, переходить к обороне.

Оставшись в тылу, героически держалась под ударами врага наша военно-морская база Ханко под командованием генерал-лейтенанта С.И. Кабанова и его верных боевых соратников – дивизионного комиссара А.Л. Раскина, начальника штаба капитана 2 ранга П.Г. Максимова, начальника политотдела полкового комиссара П.И. Власова, а также многих прославленных командиров частей – генерал-майора И.Н. Дмитриева, капитана Б.М. Гранина, капитана 2 ранга М.Д. Полегаева... Ханковцы держали врага в предельном напряжении, сумев не только выстоять, но еще занять 19 окрестных островов. Неоднократно фашисты пытались штурмовать базу, но все их попытки были напрасны. Ханко превратился в неприступную крепость.

Хуже были наши дела в Моонзунде. Начав в первых числах сентября наступление на острова со стороны материка, фашисты 13 октября высадились на острове Муху. Помочь нашим частям на Эзеле и Даго в те дни не представлялось возможным, и нам пришлось оставить эти острова.

27 сентября фашисты последний раз отбомбили Кронштадт. Не добившись своей цели, решив, наверное, что игра не стоит свеч, они оставили его в покое. Флот и крепость неколебимо стояли, и их огонь продолжал сокрушать вражеские полчища, рвавшиеся к Ленинграду.

...Бывший командующий флотом адмирал В.Ф. Трибуц и член Военного совета КБФ вице-адмирал Н.К. Смирнов в своих мемуарах, увидевших свет в последние годы, отзываются о штабе флота как о хорошо сколоченном, дружном коллективе. Вероятно, это соответствует действительности, но ведь такая организация сама по себе не приходит. Она была достигнута неутомимой деятельностью штабных командиров, при активном участии партийной организации и комиссара штаба флота Леонида Васильевича Серебрянникова. Он появился в самый напряженный период обороны Таллина. Всегда подтянутый, с твердым, уравновешенным характером, Леонид Васильевич начал не с критики и отрицания всего, что делалось до него, как это нередко бывает, а очень тактично и незаметно вошел в курс нашей жизни, и через несколько дней мне и штабным работникам казалось, что мы вместе с комиссаром служим давным-давно... У него был живой интерес к нашей работе. Он прочитывал все оперативные документы и телеграммы. Иногда Леонид Васильевич просмотрит подготовленную нами бумагу и скажет мне:

– Слушай, прочти, пожалуйста, вот это место, что-то здесь не все ладно... Я перечитывал документ, обнаруживал недоработку и с благодарностью принимал замечание комиссара.

Известно, что всякий вынужденный отход под натиском противника порождает неврозы во всех звеньях руководства, и особенно там, где встречаются люди неуравновешенные, вспыльчивые. Серебрянников в любой обстановке был тверд, хладнокровен и своими спокойными суждениями быстро гасил "вспышки на солнце".

Замечательными качествами обладал наш комиссар штаба. Не случайно через год он получил новое высокое назначение – стал начальником политотдела Ладожской военной флотилии.

Ладога

Много внимания нам пришлось уделять Ладоге – Ладожская военная флотилия подчинялась тогда командующему Балтийским флотом. Бои уже шли на берегах озера. Вражеское кольцо вокруг Ленинграда смыкалось, связь со страной поддерживалась в основном только по Ладоге.

Еще летом Балтийский флот послал на Ладогу 6 канонерских лодок, оборудованных из самоходных шаланд, на которых раньше перевозился грунт, поднятый землечерпалками. Эти суда водоизмещением до 1000 тонн и со скоростью хода не более семи узлов были вооружены тремя стомиллиметровыми или двумя стотридцатимиллиметровыми орудиями. Кроме канлодок флот передал на Ладогу сторожевой корабль "Пурга", тральщики, переоборудованные из небольших и не очень-то мореходных буксиров типа "Ижорец", и другие мелкие корабли. Сохранился на озере еще старейший балтийский эсминец "Сибирский стрелок", оставшийся от первой мировой войны, перевооруженный и переименованный теперь в "Конструктор". Своей авиации и зенитных частей флотилия поначалу не имела.

Дел было много. Заново создавалась тыловая база флотилии в Шлиссельбурге, однако она скоро оказалась под ударом. Из матросов в срочном порядке формировалась 4-я бригада морской пехоты, части которой вступили в бой на подступах к Шлиссельбургу.

Северный отряд кораблей флотилии – им командовал капитан 3 ранга Я.Т. Салагин – эвакуировал ленинградских женщин и детей, раненых бойцов, подвозил нашим сражающимся дивизиям боеприпасы и пополнение, поддерживал их своим огнем. Салагин – ныне капитан 1 ранга, доктор военно-морских наук как-то рассказывал мне:

– Вы представляете, нам приходилось водить корабли шхерами, между островов, уже занятых противником. Идешь узким проливом – тишина. И вдруг с обеих сторон – бешеный пулеметный и минометный огонь... Куда деваться? Один выход – вперед, полным ходом... Отстреливаемся с обоих бортов. А тут еще авиация. К счастью, немцы бомбили неважно... Наконец, проскочили пролив, спешим к берегу, а там – немецкие танки. Наши артиллеристы вступают с ними в поединок, загоняют в лес. А на мысу уже ждут нас пассажиры. Никаких причалов. Приткнемся к берегу, спускаем трапы и принимаем на борт женщин и детей. И все это на виду у противника. Дорого доставался нам каждый рейс. Но все-таки тысячи людей мы спасли.

В одном из рейсов Салагин и его штурман Попиней были ранены, но оставались на мостике, пока не привели корабли в базу.

Не раз в ту осень ладожцы высаживали десанты в тыл фашистам. Не все они удавались, но держали противника в постоянном напряжении и уже этим сыграли свою роль.

Разгорелись бои за Шлиссельбург. Город обороняли части 1-й стрелковой дивизии НКВД, один батальон 4-й бригады морской пехоты и мелкие подразделения флотилии. Флот поддерживал их огнем кораблей, стоявших на Неве.

6 сентября фашистские бомбы разрушили здание штаба флотилии. Управление кораблями и частями нарушилось. Штаб переправился на правый берег Невы в район маяка Осиновец.

8 сентября наши войска оставили Шлиссельбург. Фашистские войска пытались развить наступление. Остановил их огонь наших кораблей и береговых батарей. На пути врага оказалась и старинная русская крепость Орешек на небольшом острове. На ее башне продолжал развеваться алый флаг. Здесь сражались 350 пехотинцев и моряков. Основной огневой силой крепости была артиллерийская батарея во главе с лейтенантом П.Н. Кочаненковым и политруком А.Г. Морозовым – две 76-миллиметровые пушки и три сорокапятки. Орешек находился в двухстах метрах от врага. Десятки тысяч снарядов и мин обрушили гитлеровцы на героический гарнизон, разрушили все здания. Но крепость жила и сражалась, сдерживая натиск противника.

Из Смольного все время запрашивали, как дела с подвозом грузов через Ладогу. Запасов муки в городе оставалось на четырнадцать дней, горючего для танков и авиации – на семь дней...

Корабли, преодолев 115-километровый путь по Ладоге, вставали на рейде – причалов не было, груз на берег переправлялся на шлюпках под бомбежками и обстрелом.

Военный совет Ленинградского фронта принял решение о срочном строительстве причалов и железнодорожных веток к ним в бухтах Осиновец и Морье. Сюда срочно перебрасывались строительные части Ленфронта и флота. Наблюдал за ходом работ заместитель командующего Ладожской военной флотилией по перевозкам капитан 1 ранга Н.Ю. Авраамов.

Одновременно прокладывался новый судоходный фарватер от Осиновца на западном берегу до бухты Черная Сатама – на южном. В Черную Сатаму мелководную бухточку раньше никогда не заглядывали крупные суда. Флот прислал на озеро своих гидрографов во главе с капитаном 3 ранга Г.И. Зимой. В течение трех дней лейтенант Е.П. Чуров и его подчиненные сделали промеры, обвеховали фарватер, по которому в Черную Сатаму из Осиновца тральщик "ТЩ-37" привел первую баржу с эвакуированными рабочими Кировского завода. Новая трасса вступила в строй.

В те дни я побывал на озере. Оно гудело, черные тучи неслись низко над водой, весь берег был в пене. Но с рейда Осиновца доносился скрежет работала землечерпалка. Мне сказали, что командует ею старый речник Н.Н. Портнов. Багермейстером у него И.X. Гусев. Они прорывали подходный фарватер к строящимся причалам. Работали в шторм и ветер. В мирное время в такую погоду ни один земснаряд не выходил в озеро.

На берегу распоряжался Николай Юльевич Авраамов. Мы с ним старые знакомые – еще в двадцатых годах вместе служили на Черном море. У него была очень колоритная внешность: лицо обрамляли большие густые бакенбарды, точь-в-точь шкипер из старого морского романа. Николай Юльевич – бывалый моряк, еще в 1912 году окончил морской корпус, много плавал, участвовал в первой мировой войне, под Ригой водил в бой роту матросов-разведчиков, был ранен. Вылечился – снова на флот.

В первые же дни революции матросы миноносца "Лейтенант Ильин" избрали его командиром корабля. В советское время он стал преподавателем, на флоте все его знали как автора замечательных учебников по морскому делу. Но началась война, и ученый снова стал боевым командиром. Командовал военной флотилией на Чудском озере. Теперь вот воюет на Ладоге.

Спрашиваю, как дела. Авраамов с досадой махнул рукой.

– Не работа, а горе!

Больше всего он сетовал не на недостаток рабочих рук, не на вражеские бомбежки, а на погоду. Ладога бушует.

– Посмотрите, – он показал на берег.

Саперы и моряки сооружали причал. Волны порой покрывали их с головой, сбивали с ног, швыряли на камни. Люди поднимались, собирали разбросанные доски и бревна, и снова стучали топоры.

В Осиновце были построены два причала, в соседней бухте Морье – один небольшой пирс. К ним вели фарватеры глубиной от полутора до двух с половиной метров* Дноуглубительные работы продолжались, а пока глубокосидящим транспортам приходилось по-прежнему выгружаться на рейде.

12 сентября прибыл первый конвой с мукой. Это было крупное событие. Конвоем командовал капитан 3 ранга К.Н. Балакирев. В сопровождении боевых кораблей буксиры "Морской лев" и "Буй" вели баржи. Они доставили 800 тонн муки. Маловато, конечно, но радовал сам факт начала регулярных рейсов через озеро.