Текст книги "Земля наша велика и обильна..."

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Что для Китая пустячок, – сказал из второго ряда высокий блондин арийского типа, красивый и голубоглазый.

Я посмотрел в его сторону с неодобрением старшего товарища.

– Это ни для кого не пустячок. Прежде всего – это оскорбление. А китайцы, несмотря на их поклоны и льстивые улыбки, к оскорблениям весьма чувствительны. Кроме того, помнят, сколько миллионов японцы погубили между двумя мировыми войнами… Нет, сколько погубили, никто не знает точно, в те времена подсчеты не велись, но известно, что японцы, как высшая раса, третировали китайцев, унижали, обращались как с недочеловеками… Думаете, китайцы им это простят?

– Старая мудрая нация, – ответил за блондина Троеградский. – Простят.

– Спишут на прошлое, – поддержал и Чуев. – Мол, за давностью лет…

Я возразил с нажимом:

– Знаете, мне нет дела, погрызутся над моим трупом или нет. Я хочу, чтобы Дальний Восток остался российским. Сейчас это очень трудно сделать без поддержки… будь она проклята!.. Америки.

Троеградский сказал резко:

– Ее поддержку можно получить и не прибегая к таким экстренным мерам, как присоединение к Америке в качестве ее пятьдесят первого штата!..

Я вздрогнул, Троеградский сказал это очень резко, с апломбом, после этого я должен тут же упасть, как раздавленный катком: такое на меня подумали! – однако ужас в том, что именно такая мысль и зреет в моей голове. И кто-то из наших, Белович или Лукошин, уже проговорились о моей идее.

Они умолкли и обратили на меня взоры. Я прокашлялся, тоже докладчик, потерял контроль над аудиторией, а так сразу же начинается базар, сказал горько:

– Товарищ Троеградский, как ни скверно это признавать, прав. Позвольте обратить ваше внимание на тревожное сообщение аналитиков, которое те, кому надо обращать внимание, стараются вовсе не замечать: страшно. И неуютно. И непонятно, что делать, а делать надо. Тревожность в том, что пришли цифры ежегодного пересчета военного потенциала стран. Мы привыкли, что впереди всегда два сверхгиганта: США и СССР, так через годы и шли США и Россия, хотя разрыв между ними увеличивался, но все равно было далеко до третьего номера Франции, а затем – Англии, Германии, Израиля и других.

– А сейчас? – спросил с интересом Троеградский.

– Сейчас на втором месте Китай, на третьем – Россия, на четвертом – Индия, на пятом – Пакистан и только тогда Франция, Англия, Германия… Хуже всего то, что все аналитики, не сговариваясь, да и не могли сговориться: представляют разные страны и блоки, каждый делает для своей страны, так вот эти аналитики отметили, что Китай как бы поневоле вышел на второе место, обогнав Россию, хоть и ненамного обогнав. На самом же деле он даже США может догнать в два-три года, но сознательно этого не делает!

На лице Троеградского откровенное недоверие, губы выпятил, слегка откинулся назад, отчего взгляд получается как бы свысока, хотя это он сидит, а я стою.

– Да, – сказал я с нажимом, – китайцы умеют учиться на чужих ошибках. Перед глазами пример СССР, что не смог отказаться от соблазна стать сверхдержавой, принял вызов и… подорвался под такой тяжестью! Китай мог бы, но… предпочитает догнать и перегнать Штаты спокойно, без рывков. Полтора миллиарда человек, стабильный рост экономики, по всей стране строятся заводы, оснащенные самой новейшей технологией, – где-то через пять-семь лет военный потенциал Китая сравняется со штатовским, а потом начнется стремительный обгон. И опять же – без надрыва, без задержки дыхания и выкатывания глаз на лоб, как случилось в России. Все-таки полтора миллиарда человек – это не четверть миллиарда, как сейчас в США. Да и выкладываться китайцы умеют лучше, чем штатовцы. Каждый штатовец гребет прежде всего для себя, любимого, а китаец – для своего муравейника!.. Словом, предстоит самая великая битва в истории человечества: битва цивилизаций. Битва христианского мира с миром Востока, где в стремлении свалить Запад объединяются сейчас ислам, конфуцианство, буддизм и прочие восточные мировоззрения…

Чуев сказал громко:

– Борис Борисович, не перегибайте! Восточные мировоззрения не играют существенной роли в тех странах.

– Играют, – возразил я. – По своему духу восточные мировоззрения несовместимы с наукой и научной мыслью. Не случайно и доныне никакие фундаментальные исследования в странах Востока не ведутся. Там лишь функционируют заводы, построенные по технологиям Запада, да вносятся мелкие усовершенствования в дизайн и технологию. Но абсолютно все открытия как совершались, так и совершаются на Западе. И если Восток в своем противостоянии победит, то прогресс остановится! Я уже не раз говорил, что и через сто тысяч лет ничего не изменится. Разве что говорить наши потомки будут по-китайски… А теперь я наконец перехожу к главной теме, к которой все никак не решался перейти… Да и сейчас, честно говоря, меня просто трясет от осознания того, что я собираюсь произнести…

Они замерли, перестали переговариваться, многие даже подались вперед, ибо мой голос упал почти до шепота. Всем видно, что я мнусь, краснею, вспотел, сейчас бы выглядеть орлом, сильным и уверенным в себе, но я чувствую себя вытащенной из пруда курицей.

– При нынешней расстановке сил, – сказал я, – в интересах России мы должны поменять курс в отношении Соединенных Штатов Америки. При всем своем хамстве, дурости и даже с учетом того неисчислимого вреда, который принесла Америка России, сейчас она сражается на восточном фронте и за нас тоже. Мы должны ее поддержать так же, как в свое время Россия поддержала борьбу американского народа за свободу и независимость, послав к ее берегам свой военный флот.

В напряженном молчании Чуев нервно хохотнул:

– Что вы конкретно предлагаете? Послать наш флот, чтобы совместно со штатовским бомбардировал арабские страны? Но это не в нашей компетенции!

Я покачал головой.

– Нет. Не это. Я уже указывал, что Восток набирает военную и экономическую мощь очень быстро. Это ощутила не только Америка, но и мы, на чьи границы с Востока оказывается мощное давление. Америка нуждается в нас, мы нуждаемся в Америке, но вместо того, чтобы объединить усилия, мы деремся, на радость Востоку. Я предлагаю, если уж совсем конкретно, начать кампанию за присоединение России к Америке! К Штатам. В качестве ли пятьдесят первого штата или на другой основе, но, чтобы навсегда покончить с этой борьбой в одной, по сути, семье, заявить, что в России отныне не будет самостоятельного правительства, не будет собственной внешней политики, а будет один народ, одна семья, одна промышленность, одна армия!

Все застыли, у многих вскинуты брови и отвисли челюсти, а у Троеградского и Чуева глаза полезли на лоб. Меня знают как яростного патриота и националиста, я им есть и остаюсь, но в массовом сознании эти понятия почему-то идентичны антиамериканизму. Вообще антиамериканизму, хотя я ненавижу только юсовское хамство, дурь, тупость, которые у них всегда прут впереди настоящей культуры, науки, искусства. То же самое ненавижу и в своем народе, как и в любом другом, только у юсовцев это намного заметнее, потому что они претендуют на роль гегемонов, а к таким, ессно, куда более строгие требования.

– Давайте сразу скажем, – добавил я торопливо, надо ковать железо, пока горячо, – что это даст нам, партии РНИ. Первое – это прибавка на порядок голосов избирателей! Понятно, к нам тут же примкнут все любители халявы, им жизнь в Америке кажется одной бесконечной халявой. Эти люди, конечно, дрянь, но при нашей дурацкой избирательной системе голос умного трудолюбивого человека и голос лодыря абсолютно одинаковы… В этом мы ничего не придумали нового, все демократы всегда делают ставку на мелкого и подленького человечка, которого в любом обществе большинство, так что все в рамках общей игры… но этот ход вполне позволяет стремительно набрать столько голосов, что мы превратимся в действительно мощную силу!

Я перевел дыхание, все еще слушают, не разобрались, что в моем выступлении больше: подлого политиканства, предательства национальных интересов или же в самом деле какой-то хитрый и очень тонкий ход. В груди сжалось, до чего же мы ополитиканились, что уже вслед за демократами не верим в искренность, в отсутствие личных корыстных помыслов!

– Любая идея в современном обществе обречена на провал, – продолжал я, – если не опирается на интересы массового человечка, который одинаков что в России, что в Штатах, что в Европе. А от халявы не откажется, стоит признаться, даже никто из нас. Уточняю, мы не будем за нею гоняться, но и не откажемся. Теперь самое главное: что это даст России?

Я перевел дыхание, в зале зреет напряжение и враждебность, к вопросу о месту России нужно бы перейти на две минуты раньше, не рассчитал, надо наверстывать в кавалерийском темпе:

– Первое, я уже сказал: не попадем между молотом и наковальней, как хотели бы евразийцы, и тем более не окажемся на стороне чуждого нам Востока, все-таки Россия глубоко европейская страна: с религией, культурой, бытом, языком, устремлениями в будущее… Кстати, взгляните на карту еще раз и спросите себя честно: возможен ли для России какой-то особый путь?.. Да, в Средние века или даже в двадцатом веке он еще был возможен, но возможен ли сейчас, когда… смотрите-смотрите!.. вот здесь полуторамиллиардный Китай за тончайшей пленкой государственной границы, что отделяет его от необозримых и – давайте скажем честно! – незаселенных просторов Сибири с ее несметными богатствами. Увидели? Почувствовали?.. А вот Япония, взгляните. Ее территория равна незначительному Лаулинскому району в Приморье, где проживает две с половиной тысячи человек. В Японии, позвольте напомнить, сто миллионов! К тому же ее постоянно трясет. Все население Японии располагается на узкой прибрежной полоске… И вы всерьез верите, что Япония не мечтает захватить земли побогаче и постабильнее? Скажите себе честно, если вот прямо сегодня Япония высадит войска во Владивостоке, как уже проделала в Гражданскую, и заявит, что Дальний Восток отныне принадлежит ей, как вы думаете, мы что-то сможем сделать? Я имею в виду не эрэнистов, мы-то все запишемся добровольцами и ляжем костьми, а пошевелится ли Россия?

Во втором ряду вскинул голову высокий блондин арийского типа, прямо взглянул мне в глаза, достаточно враждебно, поморщился, словно увидел перед собой раздавленную гусеницу размером с собаку, сказал с неприязнью:

– Вы мне не нравитесь, товарищ Зброяр. Но, к сожалению, мы в самом деле можем рассчитывать только на то, что Штаты не позволят Японии усилиться еще больше… и потому не позволят ей захватить наш Дальний Восток.

Я ощутил себя так, словно глотнул горячего крепкого кофе, взглянул с благодарностью, вот уж не ожидал такой неожиданной поддержки, однако рядом с ним тут же громко сказал председатель томского отделения, не помню его фамилии:

– Когда два империалистических хищника дерутся, надо использовать их противоречия в своих интересах! Это азбука политики.

– Как? – спросил я. – Военная и экономическая мощь растет как у США, так и у Китая с Японией. Долго ли сможем балансировать, если у нас постоянный демографический спад?.. Я не вижу других возможностей спасти Россию.

Троеградский уточнил саркастически:

– Спасти? Или погубить?

В зале зашумели, явно поддерживая его, а не меня, я сказал торопливо:

– Я все понимаю, но скажите, если вместо США придет Китай… а он придет, уже видите, вам станет легче? И Россия, полагаете, останется Россией?

– Но под властью США она Россией не останется!

Я перевел дыхание, заговорил убеждающе:

– Она останется Европой. Процесс глобализации не остановить, при всех минусах глобализации – это прогресс. Незачем изобретать в каждом селе свой велосипед. Наши автомобилисты будут только рады, если вместо анекдотичных жигулей у нас начнут выпускать опели, фольксвагены, мерсы, бентли и прочие-прочие. Лишь бы цены устраивали, а они устроят, если автомобили будем везти не из-за рубежа, выплачивая неимоверные пошлины. Но я хочу обратить ваше внимание на то, что мы, националисты, раньше других партий понимаем глобальные интересы России… в то время как остальные партии грызутся за депутатские места! Мы будем выглядеть гораздо предпочтительнее в глазах избирателей.

Власов взглянул на часы, стукнул молотком по столу и сказал громко:

– Предлагаю сделать небольшой перерыв на ленч. За это время можно подготовиться и после обеда приступить к прениям. Я думаю, у членов партбюро найдется что сказать лидеру партии…

Слова его прозвучали очень зловеще. Он оглядел зал орлиным взором, нет ли возражений, стукнул еще раз по столу, на мой взгляд – совершенно без надобности, просто нравится чувствовать себя у руля, и поднялся, подавая сигнал всем мчаться, обгоняя друг друга, в буфет. Именно в буфете приходят в голову разные умные мысли, в бане такое обсуждают и обтесывают дальше, а на собраниях чаще всего лишь ритуальные движения, как у шаманов, что уже приняли решение.

ГЛАВА 17

Вокруг меня образовывалось пустое пространство, куда бы я ни шел, я чувствовал себя прокаженным. Но возле специально выставленных и накрытых для делегатов съезда столов, где множество бутербродов с колбасой, ветчиной, даже с икрой и красной рыбой, толпятся делегаты, принимают из рук девушек чашки с кофе, чаем, соком или минеральной водой, там уж мне дорогу не освободили.

Приветливо, но несколько отчужденно улыбнулся Щукин, председатель находкинского отделения РНИ. Эдакий классический профессор, какими их изображают в фильмах. Я тоже профессор, и вся наша партия, как верно подметили оппоненты, «профессорская», то есть процент профессуры на порядок выше, чем в любой другой партии, но эта особенность вообще присуща всем националистическим партиям в любой стране, будь это Америка, Россия, Аргентина или Австралия. Так вот Щукин, в отличие от меня, именно классический профессор: седые растрепанные волосы, большие очки в роговой оправе, хорошо и вместе с тем небрежно одет, рассеян. Предельно вежлив даже с дворниками и младшими школьниками. Никогда никому не скажет резкость, а объяснит очень доброжелательно и как можно доступнее.

Ему около семидесяти, сухощав и подтянут, но без всяких диет и упражнений, в таких энергичных людях все и так сгорает быстро, чем и как их ни корми, счастливцы.

Он и здесь в настолько светлом пиджаке, что заменяет ему лабораторный халат, нагрудный карман раздут десятком авторучек, однако в другом кармане на защепке закреплен патрончик флэш-памяти.

– Не дело говорите, Борис Борисович, – сказал он неодобрительно. – Надо искать способы, как спасти Россию! А не стараться продаться подороже.

Я спросил вежливо:

– Семен Семенович, а вы уверены, что русские хотят быть спасаемыми?

Он вскинул брови.

– Что вы хотите сказать?

– А то, что русские, как вы прекрасно знаете, единственный народ в мире, который стыдится своей национальности. Масса русских при первой же возможности стараются выехать из России, забыть родной язык, отказываются от родных имен, детей учат в иностранных школах, а если встретят за рубежом соотечественника, шарахаются в сторону, чтобы тот не дай бог не узнал такого же русского! Разве не так?

Он фыркнул:

– Толпа! Халявщики!

– Правильно, – согласился я. – Но в Китае живут еще беднее, однако китайцы нигде не забывают, что они китайцы, за рубежом устраивают чайнатауны, с родиной связи не рвут, поддерживают экономику родной страны капиталами. А студенты, что уезжают учиться в США и в Европу, возвращаются в свой бедный, нищий Китай! Вы можете такое представить в России?

Он сказал недовольно:

– Кто уехал – туда им и дорога! Но лучшие – возвращаются.

– А китайцы возвращаются практически все, – подчеркнул я. – Значит, они лучше? В глазах русских все иностранное окружено почетом, пиететом, а все вещи заведомо «лучше наших». От вещей перебрасывается мостик и на все остальное: государственный строй, религию, полицию и самих людей. То есть сменить русский паспорт на паспорт немецкого гражданина – уже стать лучше, можно свысока смотреть на своих бывших соотечественников. Уже как гражданин любой другой европейской страны. В глазах русских даже поляком или прибалтом, не говоря уже о чехах, быть лучше, чем русским, хоть и хуже, чем настоящим немцем, потому что поляков, прибалтов и чехов немцы все-таки завоевали, а вот нас не позволил им еще Александр Невский, гад такой. Так что не надо ссылаться на простой народ, он вовсе не хочет быть спасаемым от Америки! Другое дело – мы, интеллектуалы, профессура…

Получив чашки кофе и бутерброды, мы отошли в сторонку, хотя справа и слева тоже пьют и едят стоя, разговаривают с набитыми ртами, ругаются, голоса у всех взвинченные, глаза горят угрозой. Я поежился, быть мне со спущенной шкурой, Щукин тоже ощутил общую атмосферу, сказал почти сочувствующе:

– Распнут вас, Борис Борисович, распнут… вы, кстати, не еврей?

– Нет, конечно… А почему вдруг?

– Теперь у вас отыщут еврейские корни, – пояснил он знающе. – Да и вообще начнется… Шубы не крали?

– Вроде бы нет…

– Скажут, крали, – сообщил он. – Если меня спросят, я, скорее всего, скажу, что да, крал. Ничего личного, это же политика! Вы ведете какую-то странную линию, в наших интересах вас слегка опорочить. То есть по-черному.

– Злорадствуете?

Он вздохнул.

– Поверьте, нет.

К нам подошел со стаканом минеральной воды Власов, вытер масленые губы. Маленькие глазки зыркнули на меня с интенсивностью генератора космических лучей.

– Что за хитрый ход, Борис Борисович?

– Разве хитрый? – переспросил я. – Вынужденный!.. Как в шахматном этюде, когда неизбежен мат в семь ходов. Единственная возможность испортить противнику победу – сдаться раньше. А у нас есть вообще уникальнейший ход, которого в шахматах нет: перейти на сторону белых и вместе с ними лупить… преферанс или покер!

– Но-но, – сказал Власов предостерегающе, – покер не трожьте! Преферанс – можно, слишком тягомотная игра. Так, значит, это не ход, а что-то иное?

Я посмотрел на замолчавшего Щукина, на Троеградского и Уховертова, что прислушиваются, хотя делают вид, что заняты беседой, ответил тоскливо:

– Неужели рыночность и в наши ряды заползла так глубоко, что трудно уже поверить, будто нельзя руководствоваться именно интересами России?..

Оглядел их непроницаемые лица и подумал, что да, кому-то в самом деле поверить трудно. Ведь я сам сказал, что у такой идеи за счет халявщиков появится множество восторженных сторонников. Почему-то многие уверены, что в Америке достаточно вот так просто находиться, чтобы жить богато, беспечно и не работая вовсе. На Америку, дескать, вся Азия пашет, нефть из арабских стран привозят, компьютеры и телевизоры из Японии и Китая, а она только жрет, в казино мильёны проигрывает, крылатыми ракетами всех пугает…

– А как насчет патриотизма, Борис Борисович, – поинтересовался Троеградский ядовито. – Как насчет потребности оставаться истинно русским?

– Да, – согласился я, – хоть в отличие от, скажем, французов или японцев русские не патриотичны, зато о патриотизме поговорить любим еще как!.. Когда в разоренную войной Японию рекой хлынули дешевые и качественные штатовские товары, японские производители призвали покупать местное, чтобы поддержать разрушенную экономику. И что же? Японцы голодали, но упрямо покупали дорогие и некачественные товары соотечественников! Именно так вытащили свою экономику из дыры гораздо худшей, чем сейчас у нас, ведь нашу американцы не разбомбили, как японскую или германскую! И сейчас диплом японца или американца, полученный хоть в Гарварде, хоть в Массачусетском, – ни гроша не стоит при приеме на работу в Японии! Да, там нужен только диплом японского учреждения. А как у нас? И можете представить себе, чтобы наши даже самые записные патриоты вдруг отказались покупать импортное и начали покупать отечественное?

К моему удивлению и несказанному облегчению, Власов сказал ехидно:

– Мы все, русские патриоты и националисты, носим и одежду, и обувь западных фирм, хотя есть аналогичная отечественная. И часики у вас, простите, на запястье какие?.. А ведь есть наши «Командирские» или «Зорька».

Уховертов хихикнул невесело:

– На стоянке я заприметил не только жигуленки да москвичи, а всякий, кто смог наскрести на иномарку, прибыл на зарубежном чуде.

А Чуев, щеголяя эрудицией, сказал:

– В Штатах считается дурным тоном ездить на автомобиле иностранного происхождения. Во Франции косо смотрят на тех, кто покупает американские автомобили, стараются с ними не знаться, не приглашают в гости. Сегодня, мол, покупает американское, а завтра Францию продаст… Но если у нас все так и прошло по графе анекдотов, то у них все на полнейшем серьезе. А штрафы за использование в рекламе иностранных слов? Вот это и есть патриотизм! А у нас только ля-ля, пустое сотрясение воздуха. И везде надписи на английском. Так что наши патриоты охотно перейдут в американскость, они и там устроятся неплохо.

Это был камешек в мой огород, но я притворился, что не заметил, не стоит отпугивать неожиданного союзника. Сказал ему примирительным тоном:

– Русские бы не сдались Западу, тем более не сдались бы советские. Но того народа уже нет, сломали, растоптали. Осталось одно охвостье, именуемое россиянами. А эти все продадут! Покочевряжутся, поговорят красиво о собственной национальной гордости, а потом побегут наперегонки сдаваться.

Прозвенел звонок, призывающий всех в зал. Неожиданно меня догнал высокий красавец ариец, грудные мускулы непомерно топорщат пиджак, сказал очень серьезно:

– Вообще-то вы правы, Борис Борисович. В соревновании двух систем победили Штаты. Их модель развития оказалась намного эффективнее, как бы нас ни раздражали их крикливые клоуны, неумеренный либерализм, засилье шоуменов. Мы можем либо продолжать сопротивляться, не признавая поражение, хотя это совсем по-детски, либо честно признать их правоту, принести вассальную присягу, как делали все побежденные рыцари, и встать под знамя победителя. То есть влиться в его войско и вместе с ним идти к прогрессу.

Я пробормотал:

– Вы уж слишком…

Он горько засмеялся:

– Не верите, что я всерьез? Провокацию ищете? Увы, не шучу. Кстати, моя фамилия Шторм. Владимир Шторм из Хабаровска.

В зале быстро рассаживались. Власов постучал молотком по столу, устрашающе налитые кровью глаза обвели всех тяжелым взглядом.

– Заканчивайте, заканчивайте… Начинаем прения по докладу уважаемого Бориса Борисовича, руководителя партии «Российская Национальная Идея». Записалось восемнадцать человек, последним подал заявку на выступление товарищ Шулимов. Будем продолжать запись?

Как и водится, из зала дружно прокричали:

– Нет!

– Довольно!

– Хватит!

– До ночи не выберемся!

Он снова спросил громко ритуальное:

– Кто «за»? Кто «против»?.. Кто воздержался?.. Принято: выступающих в прениях восемнадцать человек, последний – Шулимов. Сейчас прошу на трибуну товарища Карельского, приготовиться Черкашину.

В дальних рядах поднялся и пошел к трибуне крепкий мужчина в мундире казачьего офицера. Я впервые рассмотрел Карельского, он в партийное бюро выдвинулся недавно, очень быстро, будучи одним из главных героев терского казачества: вопреки властям начал тайно вооружать казаков, организовал охрану сперва своей станицы, а потом и соседних, полностью вытеснил чеченских боевиков на ту сторону Терека, а потом и сам с казаками начал совершать дерзкие рейды на другой берег.

Он сумел сделать то, что не сумели власти с многочисленными федеральными войсками: спецназ или не спецназ, но все они оказывались совершенно беспомощными в чужой обстановке, постепенно спивались и превращались в обыкновенных мародеров. А отряды Карельского точно так же, как и чеченцы, прекрасно знают местность, умеют скрадывать часовых не хуже боевиков, а когда кого-то из родни захватывали в заложники, тут же брали втрое больше чеченцев и начинали присылать террористам отрезанные пальцы, уши. Так что их панически боялись, с ними не проходило то, что проходило с федералами, их снова зауважали за жестокость и решимость применять силу, как за то же самое уважали казаков во времена Льва Толстого.

Карельский опустил кулаки на трибуну, чуточку приподнялся над нею, так мне показалось, окинул всех прицельным запоминающим взглядом.

– Я внимательно выслушал аргументацию товарища Зброяра. И нашел в ней только один недостаток – она ложна от начала и до конца! Против нас, против России все, даже география? Что ж, это повод, чтобы любая другая страна сдалась. Но еще великий Тютчев сказал: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать – в Россию можно только верить!»

В зале раздались аплодисменты, переросли в овацию. Карельский переждал, заговорил с еще большим нажимом:

– А Тютчев был не только поэтом, но и канцлером Великой Российской империи, он знал, что говорил!.. В Россию можно только верить. Ибо не раз оказывалась на краю гибели, любая другая нация уже сдалась бы, но не мы, русские!.. Более того, после тяжелейших испытаний Россия, как Феникс из пепла, выходила помолодевшая, обновленная, сильная. Наполеон всю Европу покорил с легкостью, но, когда к нам вторгся и даже Москву захватил, чем кончилось? Наши казаки погуляли по Парижу и по всей Франции. Когда Гитлер вторгся, тоже с легкостью захватив всю Европу и заставив работать на себя, мы вышли из этой страшной войны, несмотря на потери, могучей сверхдержавой, более сильными, чем были до войны!..

Снова похлопали, я поглядывал в зал, люди воодушевились, на лицах румянец, глаза горят, а плечи сами распрямляются. Когда вот такая реакция на вообще-то простые слова, рассчитанные на эмоции, а не логику, то поневоле чувствуешь себя предателем. Есть свой клан, племя, нация – и любое движение за рамки уже выглядит предательством. Когда живешь в концентрационном лагере, окруженном колючей проволокой, то бегство из него считается подвигом. Когда живешь в таком же точно лагере, где колючей проволокой служат «культурные обычаи», язык, одежда, место проживания, то бегство из такой вот замкнутой культуры называется предательством. Предательством Родины, что есть тягчайший грех. Вот и не решается талантливейший поэт Дагестана Бадрутдин Магомедов писать на русском языке, ибо длиннобородые аксакалы сочтут предательством.

– …мы выйдем из всех бед обновленными, – ворвался в уши громкий уверенный голос отважного казачьего атамана. – Я не знаю, как это произойдет и когда, но Господь нас не оставит!

Он широко перекрестился, поискал глазами иконы, куда поклониться, не нашел, сердито сверкнул очами.

– Господь не оставит многострадальную Россию! – повторил он с нажимом. – Мы всегда шли по пути, указанному Господом, потому мы, его верные рабы, будем спасены, даже если весь мир погрузится в геенну огненную!.. Потому я призываю отвергнуть всякие мысли о союзе с нашим злейшим врагом, а председателя ЦК нашей партии Бориса Борисовича лишить всех полномочий и подвергнуть партийному суду!

Он поклонился, соступил с трибуны. Зал взорвался аплодисментами. Я вздрогнул, уже не аплодисменты, а подлинная овация, настоящий шквал, стены сотрясаются, люстра дрожит. Кто-то из самых воодушевленных встал, за ним начали подниматься и другие, и вот уже весь зал стоя рукоплещет отважному казачьему атаману, что гордо и с достоинством идет на свое место.

Председательствующий Власов выждал, но аплодисменты то стихают, то снова разгораются, как пламя в костре, куда подбрасывают сухие поленья, постучал по столу, сказал громко, перекрывая шум:

– Слово имеет товарищ Черкашин!.. Приготовиться Онищенко.

В зале поднялся и пошел к трибуне Черкашин, а я все еще смотрел на Карельского. Отважный человек, пламенный патриот, но еще Карамзин сказал, что патриотизм не должен ослеплять нас; любовь к Отечеству есть действие ясного рассудка, а не слепая страсть. Здесь же, увы, слепая любовь и чисто русская… нет, хуже, чисто расейская надежда на авось, на кривую, что вывезет, на говорящую щуку или золотую рыбку. Еще хуже – не надежда, а слепая уверенность. Это важное чувство, чтобы подняться в атаку под шквальным огнем врага, но ни к черту не годится в отношениях между государствами.

Более того, враги всегда поддерживали у нас это чванство и слепую уверенность, что у нас и так получится, без учебы и упорной работы: мы такие, счастливые, нас Бог любит и даст все на халяву, а что запрягаем долго, дык зато потом, когда запрягем, если запрягем…

Черкашин поднялся степенно, грузно, заговорил с крестьянской основательностью:

– Дорогие друзья, давайте посмотрим на проблему шире. Трудно нам, русским, приходится в своей же России? Трудно. Иноверцы да инородцы заполонили наши города и села, а в самых черноземных да благодатных районах отхватывают для себя земли, вытесняют оттуда коренных жителей… Да что там коренных! Как будто коренные или не коренные – что-то значит, в России все русские – коренные, а все, кто не русский или татарин, – пошли вон!.. И не надо все эти грязные увертки насчет лимита иностранной рабочей силы, на одно такое лимитное место приезжает сто черно… простите, азиатов или кавказцев, да еще три сотни нелегально! А если запретить им въезд – то сразу будет видно, что всякий азиат – нелегальщик!

Слушают с великим одобрением, дважды похлопали в середине речи, что за бред, умные же люди, если вдруг выгнать всех кавказцев и азиатов, то остановятся все стройки, замрут рынки, прекратится строительство метро, ни один москвич не спустится под землю копаться там на глубине, как не выходит в дождь асфальтировать дороги…

Третьим выступал Онищенко, этот попросту отмахнулся от моей идеи, как от полного идиотизма, походя предложил меня снять и отправить в отдаленный санаторий на лечение, чтобы не позорил партию, а затем распространялся о русской духовности, которая проснется и всех спасет. Надо только ее пробудить, она у всех у нас в душах, но спит, как спал или сидел на печи тридцать три года Илья Муромец, а потом как слез, как пошел махать!

Как именно пробудить эту нашу духовность, не сказал, такие мелкие детали оставил людям попроще, но для меня это то же самое, что предложил бы всем жить лучше, богаче, счастливее. Дескать, идиоты, не понимают, а я вот пришел и всем открыл глаза, что надо вот всем стать лучше, и тогда всем будет хорошо. Умник! И еще вон кто-то хлопает… И не один! А на лицах большинства полное одобрение.

Рядом со мной за столом президиума Ротмистров, поглядывает искоса, в темных глазах насмешка и сочувствие. Он мой противник, но все-таки стыдится таких ура-союзников, как вот этот оратор, что снова и снова о духовности. Хотя, конечно, и Ротмистров в интересах дела не откажется вместе даже с такими соратниками вбить меня в землю по ноздри.