Текст книги "Земля наша велика и обильна..."

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

ГЛАВА 14

Простой народ стремится жить в Центре, что значит – в районе Садового кольца. Когда-то это считалось престижным, да и сейчас многие по инерции уверены, что жить в центральной части – шик. Но если в той же Америке, на которую все время оглядываемся, в центрах всех крупных городов самая что ни есть беднота и негры, а приличные люди только на окраинах, то и у нас с некоторого времени начали строить целые районы, ориентированные на «приличную публику».

Один из таких районов – Южное Бутово. Расположен по ту сторону МКАД, что для многих вообще уже не Москва, хотя сюда ходит метро. Многие магазины осуществляют доставку товаров «только в пределах МКАД», так что я удивился, когда позвонили Белович и Лукошин и попросили о срочной встрече.

– Ладно, – сказал я, – давайте, жду. Только я уже не на Малой Грузинской, тот адрес вычеркните к такой матери. Придется ехать, как вы говорите, на край света. Записывайте, как добраться.

Пока едут, зашел в Инет и порылся в гугле и яндексе, ужаснулся. Теперь, когда обратил наконец-то внимание на эту проблему, понял, насколько болезнь запущена. Это как с раковым больным, что радуется жизни, строит планы на далекое будущее, не подозревая, что метастазы уже по всему телу. И что, как бы ни дергался, не спасет даже операция. Только чуть отсрочит летальный исход. Как аннексия Китаем и Японией Сибири и Дальнего Востока не спасет Россию. Увы, я даже не думал, когда брякнул внезапно вроде бы пришедшую мысль, что на самом деле все куда запущеннее… А я, как и все население России, размышлял, какие туфли купить: остроносые или тупорылые, на шнурках или на липучке, а то и на «молнии», строил планы на несколько лет вперед…

Звонок в дверь раздался, когда я еще торчал в Инете. В прихожей взглянул в глазок, Белович и Лукошин переминаются с ноги на ногу на площадке. Ехали с разных концов города, но постеснялись тревожить порознь, один дождался другого.

– Привет, – сказал я, открывая дверь. – Как справились с входной?

– В подъезде? – фыркнул Белович. – Настежь, хоть коней воруй.

– А консьержки нет, – добавил Лукошин злорадно. – Самое время бомбу подкладывать.

Белович засмеялся горько, а что консьержка: дверь открывают всем, консьержка сидит в глубине каморки и смотрит телевизор или вяжет, бомбы можно подкладывать хоть прямо ей под кресло. А если не телевизор и не вяжет, то у нее толпа подруг, чешут языками. Если же не очень старая – там обязательно попойка.

Оба разулись, как в Японии или при входе в мечеть, я махнул в сторону кухни.

– Проходите. Там чай, кофе, печенье, орехи. Коньяка не обещаю.

– А мы с собой привезли! – ответил Лукошин бодро.

– С собой и увезете, – сообщил я. – У меня и вечер будет непростой. Эх, если бы князь Владимир принял христианство с мусульманским уклоном… Глеб, ты что, опять пил?

Лукошин в унынии развел руками.

– А что делать? Построил дом, посадил дерево, воспитал сына… теперь вот пью от отсутствия определенных целей в дальнейшей жизни. Штаты пошел бы мочить, да не достанешь проклятых.

Белович принюхался к нему, поинтересовался:

– Ты же за рулем. Чо делаешь?

– Я за рулем не пью, – ответил Лукошин солидно. – Останавливаюсь и выхожу из машины. И пока все не допью, за руль не сяду.

– А-а-а, ну тогда другое дело. Я тоже так делаю. Пьяным вообще за руль никогда не сажусь… ну разве только погонять.

На кухне чинно уселись рядышком, я засыпал зерна в кофейный агрегат, включил. Под мерное жужжание Лукошин поглядывал на экран крохотного кухонного телевизора, проворчал:

– Что делают, гады, что делают!

Белович сказал раздраженно:

– Да что хотят, то и делают, сволочи.

Лукошин добавил с горечью:

– И никакого укорота им. Как там сказано про злую тещу?.. не помню, но про тещу, что везде сует нос…

Белович сказал с тоской:

– Да что ты ворчишь на свою тещу! Она у тебя золото, я же видел, как она тебе блины пекла!.. Эх, мне бы твои проблемы… Тут вообще зверею от ее поучений, наставлений, все учит жизни, вмешивается во все наши дела. Замочить ее на фиг, так без нее будет еще хуже… Что делать, Борис Борисович?

Я отмахнулся:

– Поменяйся с Глебом. Может быть, твоя теща его устроит.

Белович опешил:

– При чем здесь теща? Я говорю про эту гребаную Америку! Это она везде лезет, сует свой нос. Порнухой да бивисами все у нас развратила. Сами у себя вкалывают, а нас приучают к халяве!

Посмеялись вместе, я наполнил чашки, Белович помог высыпать из пакета печенье на тарелочку, придерживая края пакета, сказал, впрочем, без всякой убежденности:

– Америка Америкой, но это коммунистический режим развратил людей. Отучил работать. Никто не хотел работать на неизвестно кого, вот и возвели в культ увиливание от работы.

Лукошин покачал головой.

– Увы, это началось намного раньше. Я даже не смогу сказать, когда.

– Но ведь при царе работали?

– И при царе самые популярные герои были те, кто не работал, кто умел увильнуть от труда. Так что Борис Борисович во многом прав, мы всегда отлынивали от работы. Наверное, еще до Рюрика отлынивали, это он со своими немцами приучал нас к работе. Как мог, конечно.

Белович с задумчивым видом насыпал в чашку сахар, задумывался, потом снова сыпал, то ли потерял счет, то ли пытается сорвать железку. Сказал нерешительно:

– Если уж в самом деле сдаваться… то я предпочел бы… предпочел, уж простите за откровенность, сдаться Израилю.

Лукошин отшатнулся:

– Эт почему же такая дикая идея? То-то смотрю, у тебя и нос крючком…

Белович ахнул:

– У меня?

– Был, – поправился Лукошин, – пока не расплющили. Или это пластическая операция?

Я кисло усмехнулся.

– Идея неплохая, только израильтяне не примут. Не захотят плодить евреев вот так… гм, массово.

Белович сказал кисло:

– Сам знаю, что не примут. Да и мы не сможем. Думаю, что и немцами вот так сразу не сможем, как и французами. А евреями быть еще труднее.

– Ну да, – поддакнул Лукошин, – каждый день теракты, автобусы взрывают…

Белович отмахнулся:

– Для нас это фигня на постном масле. Когда Белый дом штурмовали, тысячи зевак вышли. Под пулями и осколками стояли, чтобы не пропустить зрелища. Жен и детей привели! Такое… дурь это или беспечность, отвага или что-то еще – разбирайтесь сами, евреям и не снилось! Трудно потому, что у евреев требования больно велики к самим себе. А нам как раз надо такое, чтобы требований поменьше…

Лукошин хохотнул:

– Тогда зачем вообще присоединяться? Меньше всего требований к себе у русского народа.

– Требования должны быть, – возразил Белович, – но не чрезмерные. Чтобы израильтянам стать тем, чем они стали, не только Моисею пришлось сорок лет водить свой народ по пустыне! Их еще и в других пустынях и царствах жгли и мяли, чтобы слизь выжечь и рабский дух выдавить!.. Нет, такое нам не по силам, надо что-нибудь полегче.

Лукошин спросил подозрительно:

– Что-то мне твой вид не ндравится. Фамилия у тебя, говоришь, в самом деле белорусская?.. Гм… надо еще разок будет проверить. И нос у тебя до операции был все-таки длинноват…

Белович пожал плечами.

– Какой есть.

– Не ндравится, – повторил Лукошин с нажимом. – На что намекиваешь? Евреев, ладно, побоку, мне самому евреем становиться не хочется, я жук старой закалки, но почему не рассматриваешь возможность онемечивания? Все-таки арийский дух, голубая кровь, тысячелетний Рейх…

– Немцы слишком любят работать, – вздохнул я. – Слишком! У нашего народа даже особые анекдоты про немецкую работоспособность. Нет, не пройдет. Ты прав, чутье у тебя просто сверхчеловеческое. Я в самом деле все варианты уже отбросил, кроме заокеанской империи. Только Штаты!

По кухне словно пропустили электрический ток. Оба вздрогнули, потом застыли, друг на друга посматривали осторожно, одними глазами, потом уставились на меня.

– А что? – сказал я. – Американцы тоже не любят работать. Наверное, потому, что среди них много русских изначально, а потом добавлялись с каждой волной эмиграции.

– Не так уж и много, – заметил Белович. – С количеством немцев, к примеру, не сравнить. Или даже ирландцев.

– Паршивая овца все стадо портит, – возразил я. – Но дело не в этом. Я сказал, что американцы тоже не любят, и тут вы с присущим вам нахальством перебили. Я, кстати, сразу вспомнил старую пословицу: перебила свинья «Отче наш», так пусть же сама Богу молится, но я не стану заставлять вас развивать мою мысль, все одно не потянете, скажу сразу: да, американцы не любят работать, как и русские, но… работают! Они понимают необходимость работы, в этом их отличие от русских. Русские упорно твердят, что не в деньгах счастье, и загадочно намекают на какие-то свои особые духовные ценности. Простите, что это за ценности? Покажите мне их! Хотя бы укажите!.. Ткните меня носом, даже не носом, а шнобелем…

Лукошин критически посмотрел на мой нос.

– Это у вас шнобель? У вас нечто рязано-монгольское. С примесью папуасскости. Ваш предок не приехал в Россию с Миклухо-Маклаем?

Я отмахнулся:

– За мои слова не только шнобель отыщут, но и по маме знаете кем определят! Так вот, если все-таки что-то отыщете, я вам сразу же укажу на точно такие же у любого народа, только там их будет больше. И сияет ярче. Заслуженно. Так вот сдаться Америке и влиться в ее империю – проще, понятнее. Да мы и так хоть и ругаем Америку постоянно, но все-таки пользуемся как Интернетом, так и компьютерами, где гоняем штатовские баймы, смотрим штатовские фильмы, читаем штатовские книги…

Белович проговорил медленно, с великим сомнением:

– Не получится. Больно народ наш против Америки. Что и понятно, кто же любит победителей! Да и сама Америка не больно щадит наши чувства. Придвигает военные базы к нашим границам, а это раздражает не только политиков. Уже и грузчики, им все вроде бы до фени, сразу матерятся, как только речь заходит про Америку.

Они посматривали на меня выжидающе, я развел руками.

– А что мы можем? Против эмоций доводы разума бессильны. Разве что попытаться противопоставить такие же эмоции. Постоянно задавать вопрос: под чьей властью захотели бы оказаться – под Америкой, Китаем, Японией или исламом? Задавать и задавать, пусть представят себе, пусть представят все варианты!.. Вот тогда уже, когда вообразят себе как следует…

Белович перебил:

– Не вообразят. Неизвестно, что ждет! А в случае со Штатами – да, ясно. Мы просто станем американцами. Да и то очень постепенно. Но повысится и уровень жизни, и вообще во всех наших бедах будут виноваты американцы, а не мы сами, что так удобно. Ведь мы дали им, гадам, самую богатую страну в мире… пусть уже не страну, но самую богатую и щедрую на ископаемые территорию! А они…

Он замолчал, Лукошин молча прихлебывал кофе. Белович встал и налил себе еще, Лукошин мерно хрустел печеньем. Я видел по их лицам, что думают все об одном и том же: в старое доброе время самыми богатыми были те страны, где земля давала самые большие урожаи. Где отыскивались запасы золота и железной руды. В этом Россия преуспела: самые плодородные земли – у нее, самые большие запасы золота, железа, меди, алмазов, а теперь еще и нефти с газом – тоже у нее. Однако эта заслуга пассионарных предков, что неутомимо расширяли пределы России, не спасла спившихся ленивых потомков. Да, наступили иные времена, сейчас богатые страны те, где люди неутомимо трудятся!

К слову сказать, в Японии вообще нет ископаемых, средняя продолжительность жизни мужчин там восемьдесят семь лет, а у нас – пятьдесят семь. Разница ошеломляет, что-то нам не помогают богатства недр, если лень даже наклониться и достать их из земли.

– Прогорим с такой программой, – вздохнул Белович, а я с облегчением отметил, что он не сказал «прогорите, Борис Борисович». – Помню, в советское время говорили, что все мы – белорусы, россияне, украинцы – хотим жить в одной большой богатой стране… в Канаде! А вы вот взяли еще круче… Затопчут!

– Один мудрец сказал, – добавил Лукошин, – что легче всего уничтожить ту партию, в основе которой лежат доводы благоразумия. Политик разве может быть честен?

– Честность в политике, – ответил я, – результат силы. Лицемерие – результат слабости. Случается, конечно, что демагогическая политика приносит успех, мы это видели, но что потом? Рано или поздно лживые обещания порождают то, что породили в России. В конечном итоге только честные политики одерживают долговечные победы. Это я не к тому, что я вот такой белый и пушистый, я излагаю арифметику политики, без приложения к личностям.

– Политика имеет целью не избранных, – возразил Белович, – а массу, то есть стадо идиотов, для которых чем глупее, тем доходчивее и лучше…

Он умолк на полуслове, поднял палец, призывая к тишине, указал глазами на экран телевизора. По экрану проплыла заставка новостей, я взял пультик, прижал кнопку с надписью «Звук». Диктор скороговоркой объявил о начале кампании по выборам в Думу, тут же повернулся, камера показала сидящего в сторонке вальяжного господина с одухотворенным лицом композитора и длинными ухоженными волосами.

– К нам в студию, – сказал диктор с подъемом, – согласился заглянуть дизайнер номер один в самом необходимом для жизни цивилизованного человека оборудовании…

Лукошин спросил с недоумением:

– Это и есть Билл Гейтс? Я думал, он моложе…

– Это Лайнес, – поправил Белович. – Создатель механического сердца…

– …господин Бертолуччини, – продолжал диктор восторженно, – создатель дивных писсуаров и унитазов, рассчитанных для открытого пространства! Это подлинная революция, господин Бертолуччини любезно согласился дать короткое интервью нашему телевидению…

Лукошин ругнулся, Белович хихикнул, а диктор повернулся к звезде мировой величины, спросил:

– Господин Бертолуччини, верно ли, что для улиц России вы предложили далеко не самые простые, даже упрощенные модели, а весьма и весьма…

Он сделал паузу, Бертолуччини понял, кивнул.

– Может показаться странным, а то и неверным, – начал он, – что для уличных унитазов в Москве выбраны так называемые модели элит-класса. Особенно в нынешнее время, когда вандализм достиг просто чудовищных размеров. Однако же специалисты по СССР, они еще живы и дают рекомендации, полагают, что русский вандализм бывает только от безнаказанности, что сейчас, к сожалению, процветает в российском обществе. Но, во-первых, унитазы, писсуары, а потом будут и биде, располагаются на людных улицах, в вечернее и ночное время будут хорошо освещены, во-вторых, над каждым будет помещена телекамера с автоматической записью. Специалисты уверяют, что можно ограничиться имитацией: в России все настолько напуганы якобы наблюдающим за ними КГБ, что при виде нацеленной в их сторону телекамеры сразу начинают вести себя смирно.

– Но в России уже новое поколение, – напомнил диктор.

– Да? – переспросил Бертолуччини. – Тогда почему в России никто не называется по телефону? Почему такое страстное желание, достойное психопата, сохранить анонимность любой ценой, даже ценой откровенного хамства?.. Нет, в России унитазы могут пойти громить только те, кто готов за эти деяния сесть в тюрьму или пойти на каторгу, но никак не хулиганящие подростки. Потому мы привезли в Россию два типа уличных унитазов: напольный, выполненный в виде кресла, и второй – с подвесной чашей, бачок скрыт в стене, а на улице только сама чаша унитаза и клавиша для спуска воды. Уборщики ратуют за такие унитазы, под ними легко убирать, да и места занимают намного меньше.

– А получится? – спросил диктор с сомнением. – Как-то торчащий из стены выглядит неубедительно…

– Почему?

– Обломится, – сказал диктор откровенно.

Бертолуччини улыбнулся во все тридцать два светокомпозитных зуба.

– Конструкторы, – сказал он доверительно, – учитывают тенденцию населения развитых стран к… некоторому прогрессу в тучности. К тому же нас правозащитники затаскают по судам, если мы не учтем требования налогоплательщиков… гм… со значительным весом. Словом, испытания проводились с весом в полтонны. Да-да, в Штатах таких уже несколько человек, приходится учитывать, вдруг да решат приехать в Москву?

Лукошин заворчал, оглянулся на меня, я сделал вид, что не замечаю его молчаливую просьбу выключить это глумление. А на экране диктор крупным планом наморщил лоб, сказал с сомнением:

– Но ведь жопы, простите, ass’ы, этих граждан слишком широки…

– Да, – признал Бертолуччини, – это в самом деле проблема, мы над нею работаем. Есть варианты откидывающихся в стороны крыльев или своеобразных ушей, мы их называем слоновьими, поддерживают ниспадающие с боков половинки, есть специально расширенные унитазы… Но мы отвлеклись, я хочу заверить, что фирмы «Geberit» из Швейцарии и «Grohe» из Германии, обе я представляю уже много лет, на сегодняшний день являются ведущими производителями унитазов в мире! Более того, недавно «Geberit» освоила выпуск унитазов-биде уникальной конструкции и совершенного дизайна. Над проектом работали ведущие специалисты, создавшие легендарный автомобиль бентли-агуди и новый Всемирный Костел, так что можете поверить в его совершенство и законченность! Конечно же, он оснащен дистанционным управлением, системами подачи воды и массажа ануса, сушки теплым ароматизированным воздухом, подогревом сиденья, освежителем воздуха и встроенным плеером с негромкой, но ритмичной музыкой, чтобы… ну, сами понимаете, некоторые звуки надо заглушать или маскировать.

Лукошин ухмыльнулся, толкнул в бок Беловича, явно на что-то намекая. Тот нахмурился и негромко заворчал. Бертолуччини раскинул руки и сказал громко:

– Сейчас на рынке унитазов и писсуаров величайшее разнообразие, но что выбрать для России?.. Дело ведь не в техническом исполнении, как, скажем, когда выбираете телевизор или холодильник, унитазы всех стран и фирм примерно стоят одинаково, и характеристики у них одни и те же. Вот тут все обращают внимание прежде всего… да что там «прежде всего», только на дизайн!.. Сейчас унитазы конструируют величайшие дизайнеры планеты, их работы выставляются в лучших музеях мира, за них получают Оскаров, Нобелевские премии и золотые медали Всемирного научного общества.

– Неужели золотые медали? – сказал Лукошин саркастически. Он снова оглянулся на меня и вскинул брови в немом вопросе: на фиг нам слушать эту лабуду? Я снова кивнул на экран, слушай, разговор очень показателен.

– За модель, – сказал дизайнер, – получившую Большой Гран-При на Всемирной выставке в Брюсселе, Жан-Жак Пагагрюль получил Большую Золотую медаль, а вслед за этим еще и приз в пять миллионов долларов за первое место!

– Да, – пробормотал диктор, – простите, продолжайте.

– Каков стиль России? – спросил Бертолуччини. – Мы уже знаем, что стиль английских унитазов и писсуаров – это сдержанный аристократизм, изящная лаконичность. У англичан все подчинено функции, то есть вы понимаете, что я имею в виду, однако же они намеренно делают унитазы в стиле ретро, всем нам дорого детство, антиквариат, старые добрые вещи, овсянкосэрство… в смысле, «Овсянка, сэр!», знакомые даже нам с детства. Германские унитазы на мировом рынке легко узнать по чисто немецкой строгости форм, ничего лишнего, одна геометрия, они тяжеловеснее, выдерживают большую нагрузку, чувствуется немецкая основательность и добротность. Иногда бывают украшены железными крестами и символикой древних тевтонских вождей, покорителей Рима. Унитазы Скандинавских стран отличаются особой чистотой и выверенностью линий, а также абсолютно белым цветом, в то время как, скажем, Италия не может без позолоты, росписи, инкрустации. Итальянские унитазы узнаете по сочетанию белого с золотым – королевская гамма, как говорят специалисты, имперская традиция!.. Но каков стиль России?

Он сделал эффектную паузу, оглядел слушателей. Я наконец вырубил телевизор, Белович сказал громко:

– Вместо железных крестов – нарисовать щук! Только и всего.

– Щук? – переспросил Лукошин растерянно. – Почему щук?

– А чтоб не утруждаться хождением к проруби, – ответил Белович злобно. – Будут прямо в унитазе ловить. Господи, что творится?.. Вчера в шахте сорок восемь человек завалило, спасательные работы только-только начались, никто не знает, жив ли кто, спасут ли! Штатовцы пытаются военную базу на территории Украины устроить, у нас военная реформа со вчерашнего дня объявлена… да много чего происходит в мире, а что нам показывают?

Лукошин вздохнул, уронил голову. Я покачал головой, что-то у нас слишком стараются создать впечатление безмятежности и благополучия. Но на политическом горизонте, так же как и на небосклоне, самые сильные грозы образуются в самые ясные дни. И сейчас я чувствую, как в воздухе накапливаются какие-то статические разряды, что вот-вот вызовут… что – политический кризис? Смену власти? Всеобщую войну? Приход нового учения, что перевернет мир?

Белович проговорил невесело:

– А Штаты не понимают, не понимают… Снова строят в Китае заводы по производству компьютеров! Уже этими компьютерами весь мир заполонили. В Китае в каждой семье – компьютер.

– Подумаешь, – сказал я. – Это компьютеры прошлых поколений. Самые наукоемкие производства штатовцы со своей территории не выносят. Вон суперкомпьютер «Джина» строит у себя Хьюлит-Пакард, АМБ заканчивает свой гигант «Геркулес», а IBM обещает через два года закончить знаменитый «Blue Gene-2», что даст целых 10 тысяч терафлопс в секунду! На нем можно будет строить любые человеческие молекулы, предсказывать поведение хоть будущих тайфунов, хоть политических режимов…

Белович сказал живо:

– А знаете, уже состоялся пробный запуск этого «Голубого Джина»! Юсовский президент спросил: когда будет мировая война? Комп ответил: в две тысячи двадцатом году. А сколько, спрашивает президент, будет стоить после войны банка колы? Шесть юаней, ответил компьютер.

Лукошин поморщился, достало это молодое поколение с дурацкими анекдотами, я тоже привычно поморщился, мы-де люди умные, серьезные, анекдотами не балуемся, даже в туалете со спущенными штанами на унитазе у всех у нас серьезные государственные лица, однако что-то зацепило, но не всплыло сразу, напротив – ушло в глубины и там схоронилось. Осталось только ощущение, что и Белович рассказывает эти анекдоты неспроста.

Более того, уж начинаю догадываться почему. Высокий интеллект и дьявольская проницательность Беловича ни при чем, просто он чувствует ту же самую приближающуюся грозу. Воздух начинает наэлектризовываться, мы еще не поняли, что за гроза грянет, а наше подсознание уже выдает решение в виде участившихся анекдотов про китайцев.

А Россия, как сказал Тютчев, как раз сильна подсознанием, это если по Фрейду, а если проще, то сильна задним умом.