Текст книги "Трое из Леса"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

За Таргитаем зашлепали босые ноги. Догнал Олег – бледный, худой, с вытаращенными глазами. Он сутулился, острые ключицы выпирали, грозя прорвать тонкую кожу. Одежда висела как на пугале.

– Тарх, – сказал он со страхом, – что теперь делать?.. Меня тоже… Тебя хоть за дело, а меня за что?.. Я старался, трудился… Пусть невпопад, но старался!

Крупные капли пота усеивали лицо, на носу висела капля. Глаза блестели, на худой жилистой шее нелепо болтался мешочек с засушенными жабьими лапками.

– Не знаю, – ответил Таргитай хрипло.

В животе было тяжело и холодно, словно проглотил огромную мороженую рыбу. Он сел, прислонившись к могучему дубу. Над головой пробежала, цокая крохотными коготками, шустрая белка. Из-за Реки доносился шум, ликующие крики.

Олег переступил с ноги на ногу, торопливо сел. Длинный балахон укрыл его ноги, молодой волхв стал еще больше похож на молодую девку.

– Неужели… изгонят? – переспросил он. – Были гоями, стали изгоями… Да лучше сразу головой в болото! В Лесу не выжить.

– Изгонят, – повторил Таргитай глухим голосом.

– Почему? Почему?

– А ты видел их глаза?.. Ликуют! Оказывается, нас ненавидят.

– Скорее завидуют, – ответил Олег поникшим голосом.

Лес обступал их со всех сторон, оставался лишь узкий просвет, где журчала вода, прыгая по камням, издали доносились крики. От земли, скрытой толстой шкурой мха, тянуло сыростью, могилой. Мох вспучивался, кое-где лопался под напором белесых, как руки упырей, подземных корней. Те высовывались, освобожденно шевелились, пытаясь схватить неосторожного человека или зверя. Пахло гнилью.

Олег нервно оглядывался. В деревне ничто не скроешь, особенно трусость. Ни одна девка, даже рябая Дашка, не решалась выйти за Олега. Он был на три года старше Таргитая, но ни разу не подрался, бледнел, завидев кровь. Когда однажды при нем резали козу, сомлел под насмешки парней и девок.

– Как пойдем в этот Лес? – спросил Олег. Он трясся всем телом.

– Кто сказал, что пойдем вместе? – ответил Таргитай грубо. – Я с тобой рядом… не сяду.

ГЛАВА 2

Вечером в дверь, она же и крыша, громко постучали. Грубый голос заорал, велел отворять, а то от двери останутся щепки, а землянку завалит землей и бревнами. Тарас, громко шаркая подошвами, заспешил к двери. Таргитай остался на прогретых костром камнях, уткнувшись в шкуры.

Сверху спустился, пригибая голову, огромный человек. Мохнатая душегрейка мехом наружу распахнулась, обнажив такую же густую длинную шерсть. Тугие мышцы обнаженных рук блестели в свете лучины, как отполированные корни старого дуба. Огромная тень метнулась по всему помещению, резко изламываясь при переходе со стен на потолок.

Человек выпрямился, задев потолочную балку. Тарас засуетился, вытер лавку чистым полотенцем.

– Садись, Мрак! Будь гостем. У нас беда, но тебе рады завсегда.

Мрак молча опустился на лавку. Дерево жалобно застонало, прогнулось. Черная тень замерла, погрузив половину комнаты в темноту.

Росланиха суетилась у очага, повернула к Мраку заплаканное лицо:

– Отужинаешь?

– Квасу, – гулко обронил Мрак.

Темные глаза изучающе пробежали по стенам, остановились на неподвижной фигуре Таргитая. Тот лежал как утопленник, вниз лицом и раскинув руки.

– Один пойдешь? – спросил Мрак лениво. – Аль с волхвом?

Таргитай вздрогнул, словно пинками вырвали из сна. Непонимающе взглянул на Мрака, губы виновато поползли в стороны.

– Прости, замечтался…

– Дурень, – бросил Мрак досадливо. – У тебя не мечты, а грезы. Понял? Мечты – это когда сможешь, если сильно напряжешь пуп, а грезы… Иди с волхвом. Правда, трус редкостный. Такого куры лапами загребут, бурундуки забьют до смерти. Зато хитрый! Иной раз в ступе не влупишь, в ложке не поймаешь. Из-под стоячего подошвы выпорет… Гм, хотя в другой раз хоть кол ему на башке теши, хоть орехи коли…

– Не люблю Олега, – сказал Таргитай тоскливо.

– Почему?

– Трясется от всего. Противно.

– А ты прячешься от работы, как пес от мух. Тоже не яблочко! Два сапога пара.

Таргитай уныло промолчал. Старый Тарас проследил за невесткой, та с поклоном подала гостю расписной ковш, спросив с надеждой:

– Думаешь, могут добраться до… других?

Мрак запрокинул ковш, мощно, жадно пил, разливая квас по подбородку и волосатой груди. Росланиха перехватила ковш, опасаясь, что Мрак небрежно швырнет в угол, неслышно отбежала к очагу.

– Доберутся или нет, а идти надо. Живем как медведи, дальше Болота не ходим. Ты же знаешь, где-то есть люди еще. Я знаю, Боромир знает… только не говорим про них.

– А где они?

Мрак пожал плечами. Помолчали, потом Мрак бросил:

– Откуда-то зайды берутся?

Тарас вздохнул, покосился на внука. Таргитай крутил в пальцах глиняную свистульку.

– Убьют, как смекаешь? Или в Болоте утонут?

Мрак шевельнулся, скамья под ним взвизгнула.

– Здесь убьют точно. Кто не работает… Собери им еду на два-три дня. Больше не надо.

Он бросил косой взгляд на Таргитая. Вряд ли проживут больше дня что Тарх, что Олег. Неча зря еду переводить.

– Дай пару кресал, огниво. Я кое-что подкину от себя.

Не поднимаясь, он вытащил из петли на поясе небольшую секиру. Зайчик заплясал на блестящем каменном лезвии. Таргитай мигнул, глядя с тоской. Острое лезвие блестело недобро, зло. Мрак отсекал с тридцати шагов крыло у присевшей на дерево бабочки. Но секира слушалась только Мрака. Однажды Таргитай попробовал метнуть, до сих пор вспоминать стыдно.

– Дал бы свой лук, – проговорил Мрак в раздумье, – но ни ты, ни трусливый волхв не знаете, с какого конца браться. А жаль… Ладно, увидимся.

Коротким взмахом он послал секиру через всю землянку. Крутнувшись в воздухе, секира с хрустом врезалась в дверной косяк, задрав ручку вверх. Росланиха подала Мраку запотевший ковшик. В огромной ладони Мрака ковш выглядел детской чашкой. Кадык заходил вверх-вниз, две струйки потекли по краям подбородка. Мрак крякнул, не глядя, отбросил ковшик. Росланиха тихонько ахнула, отвернулась, но не услышала треска.

Ковшик висел на ручке секиры, а Мрак уже поднимался по земляным ступеням к двери. Он повернулся боком, ибо его плечи оказались шире дверного проема.

– Я не научусь по дороге? – спросил Таргитай вдогонку.

Мрак хмыкнул, молча вылез наверх. Тарас запер дверь на засов, удивленно покрутил головой:

– Лучший охотник!.. Стрелок, каких не помню. За что жалует, не пойму!

Таргитай ответил жалобно:

– Потому что я не соперник. Никому не заступаю дорогу! Все знают, что я не заступлю. Так за что меня так?

Он опасливо покосился на дверной косяк. Каменное лезвие секиры погрузилось в твердое дерево почти до половины. Мрак ушел, черная тень его секиры перечеркивала землянку пополам. Мать подняла крышку скрыни, а дед повесил на ручку секиры кожаный мешок, бросил в него трут и огниво. Мать вытащила из скрыни хорошо выделанную шкуру, сшитую в плотный спальный мешок.

– Ни к чему не приучен, – проговорил Тарас печально. Он грустно посмотрел на краснощекого внука. – Одно слово – никчема…

Мать до полуночи собирала мешок, Тарас покрикивал, что-то выбрасывал. Раза три ссорились, Росланиха всплакнула, наконец лучина догорела, и они легли спать. Таргитай перебрался на лавку, где мать уже заботливо постелила для него самые мягкие шкуры.

Долго ворочался в темноте, заснуть не мог. В тишине что-то шуршало, скреблось. Таргитай поднялся, на ощупь подложил в мисочку печенки. Таргитай помнил только деда Иваша по матери, но тот был силач, богатырь, лютый в драке. Такой не останется домовым – с боевой секирой дерется в вирии, а если попал в подземный мир, то рубится со Змеем! С Таргитаем домовой не ладил. Дед Тарас загадочно поговаривал, что домовик чего-то требует, добивается, но Таргитай не догадывался… и не хотел догадываться.

В ставни поскреблось. Таргитай замер, руки похолодели. Донесся сдавленный шепот:

– Тарх… Тарх, ты спишь?

Таргитай подбежал к двери, с трудом отодвинул тяжелый засов.

– Тарх, это я…

В лунном свете появилась долговязая фигура. Олег был в своем белом балахоне, в слабом свете луны было видно, что шел сюда по лужам, собрал все репяхи и колючки.

– К тебе можно?

– Если только тихо.

– Я как мышь!

Олег проскользнул к нему на цыпочках. Таргитай неумело высек огонь, раздул трут. При свете лучины Олег осторожно пробрался к лавке, где лежали согретые Таргитаем шкуры, присел. Его трясло, он часто и сильно чесался. Застонал во сне дед, а мать забормотала несвязное, прикрыла ладонью глаза. Таргитай подтащил вторую лавку, лег рядом с Олегом и поспешно задул лучину.

В тишине пробежали маленькие ножки. Заскреблось, из Леса донесся протяжный волчий вой. Лежали долго, прислушиваясь, наконец Олег проговорил дрожащим голосом:

– Боязно, Тарх… Ох как боязно!

– А мне нет? – ответил Таргитай сердитым шепотом. Он нырнул было в сладкие грезы, вообразил себя маленьким, когда все ласкают, дают ломтики истекающих сладким медом сот, когда любим всеми, даже грозным Громобоем, а тут этот трус…

– Ты – боишься? А говорят, ты по дурости даже страха не ведаешь.

– Ну… просто уходить не жаждется.

– Уйти – это умереть, понимаешь?

– Изгонят? Упросить не удастся? Вдруг только пугают?

– Изгонят, слабых и больных вон, таков искон.

– Горюта родился с больными ногами! Всей деревней кормят.

– То послано богами. Если бы тебя, скажем, деревом пришибло, миром бы выхаживали. Твоя лень и моя… нерешительность сидят в нас самих. В деревне боятся, что зараза перекинется на них. Если не уйдем завтра, забьют кольями.

Олег тихо всхлипнул, Таргитай застыл. Даже не стрелой или секирой, как лесного зверя, а кольями, словно осатаневшего пса, у которого глаза остекленели, а изо рта падает желтая пена!

– Я упрашивал Боромира, – прошептал в темноте Олег. – Клялся, что буду послушным… что выполню все-все… Уперся, старый пень!

– При чем тут Боромир? – возразил Таргитай. – Это закон.

– Законы составляют люди.

– Не богохульствуй! Законы дают боги.

Олег ответил погасшим голосом:

– Да-да, боги… Но боги не считают беличьи хвосты. Детям говорим, что без воли богов даже муравей не чихнет, но мы не дети. Боги намечают, кому сколько жить, когда умереть, но в наши дела не мешаются… Тарх, возьми оружие, ладно? Хотя бы секиру.

– Возьму, – ответил Таргитай неохотно. – Только вот что… Я почти не отходил от деревни, это ты шлялся по Лесу. Если идти, то куда?

Олег молчал, Таргитай подумал даже, что волхв заснул. Нет, потихоньку плачет. Всхлипывая, сказал дрожащим, как осиновый лист на ветру, голоском:

– Если на север, то через три дня упрешься в Реку. Не такую, как наша, – большую. Ее не перейти, а плавать не умеем. Если на юг, то за нашим Лесом начинается Темный Лес. Там полулюди, убивают всех. На западе – Светлолесье, потом сразу Черный Лес. Там сгинешь с первых же шагов. На востоке за нашим Лесом лежит бескрайнее Болото. Упыри, водяницы, болотные кикиморы. Берегинь нет, там нет берега.

– Как это нет берега?

– Болотная вода переходит в жидкую грязь, та тоже тянется на версты. Из грязи торчит острая, как лезвия ножей, осока. Болото наполовину затянуто мхом. Кочки с кабана! Вроде бы лося выдержат, но мышь прыгнет – тут же с головой навеки. У того болота нет дна, опускаешься до подземного мира.

– Ну-ну, дальше!

Из темноты пришло плачуще-раздраженное:

– Я назвал четыре стороны света! Пятого угла еще не придумали, хотя нам нужен до зарезу!

Таргитай повздыхал, спросил безнадежным голосом:

– Придется идти через Светлолесье?

– Всего Светлолесья – узенькая полоска. Туда забегают лютые звери из Черного Леса. Я долго думал, Тарх… Придется идти через Болото.

Таргитай ахнул:

– Это же верная погибель!

Олег промолчал, в темноте Таргитай услышал хруст пальцев, тяжелое дыхание, словно волхва засасывала топь, а он хватался за острые стебли.

– От волхва к волхву передается, что на болотах живут какие-то люди. Их так и кличут: дрягва, дряговичи, болотники. Больше о них ничего не знаю.

– Думаешь, примут? Чужаков положено убивать сразу.

– Здесь мы уже мертвые, – ответил Олег едва слышно.

Долго лежали молча. Таргитай прислушивался к скребущимся звукам, доносящимся снаружи. Что-то засипело, донесся тяжелый вздох.

– Почему не допустили до Обряда? – спросил он. – А если бы я прошел?

В темноте Олег шлепал по мокрому от слез лицу, вытирал щеки. Ответил прерывающимся голосом, как после долгого плача:

– Даже из отобранных проходят не все. Булгак вон третий раз идет. Терзают жутко, поверь! Только человек с каменным сердцем может оборачиваться волком, затем снова принимать человечью личину. Сколько потеряли, не счесть! Большой соблазн остаться волком навеки…

Таргитай не поверил:

– Что ты мелешь?

– Тарх, волком жить спокойнее. Наша жизнь невыносима. Злые силы прижимают человека к стене, а податься некуда! Иной сдается слабости… Да-да, перекидывается волком.

– Пройдя Обряд?

– Даже камень со временем трескается, рассыпается в песок.

– Вот куда делся мой любимый вуй Ждан!

– Падать легко, подниматься трудно. Для того и придуман Обряд, чтобы удержать…

Прошел кто-то огромный, тяжелый, охнуло, зашуршало. Тьма сгустилась, стало тяжелее дышать. С нагретых валунов несся храп Тараса, тихонько постанывала Росланиха.

– Олег, разве мы были с берами одним народом?

Олег ответил сразу, даже всхлипывать перестал:

– Беры жили могучим племенем. Обитали в пещерах, не в логах. Никакой зверь не знал, встречаясь в Лесу с бером, разорвет или угостит ягодами. Беры могли сбрасывать шкуру, ходили на задних лапах, разговаривали… Я не дознался, почему разделились на беров-зверей и беров-людей. Теперь нам запрещено даже упоминать о них, чтобы отрезать дорогу назад.

– А они знают?

– Смутно помнят. И мы помним. Охотимся, как на зверей, но поминаем, просим прощенья у убитых, устраиваем комоедины, медвежьи праздники. Но беры звереют все больше, а нам завещано раздувать священный огонь, что заронил в наши души великий Род… Ты спишь?

Таргитай задвигался на жесткой лавке, устраивая кости, ответил несчастным голосом:

– Светает…

Между плотно закрытыми ставнями медленно светлела узкая полоска.

Мягкие заботливые руки укрывали его толстыми шкурами. Таргитай сладко засопел, перевернулся на другой бок, собираясь проспать до обеда, как вдруг выплыло беспощадное: сегодня изгнание! Он поплотнее зажмурил глаза, стараясь снова погрузиться в сладкий мир грез, где он был самым сильным, самым смелым, умелым, легко побивал упырей, даже вытаскивал из подземного мира за хвост Ящера…

Руки тормошили, голос матери сказал печально:

– Вставай, чадушко…

Донеслось сиплое, бурчащее:

– Чадушко… Исчадие, а не чадо! До какого позора довел мою седую голову! Вставай, Тарх. Хуже, если поднимут другие.

Не поднимаясь, Таргитай приоткрыл один глаз. Соседняя лавка была пуста. В дверном косяке торчала секира Мрака, на рукояти висела раздутая торба. Свисали кожаные лямки, которых вчера еще не было. Дед пришил, чтобы внук мог нести на спине, высвободив руки.

Таргитай обреченно опустил босые ноги на пол. Свет падал в окно, наискось деля землянку. Мать хлопотала у огня, дед Тарас сидел на лавке, свесив ноги.

– Сегодня? – спросил Таргитай убито. – Хотя бы завтра…

Дед встал, натужно покряхтывая, поманил Таргитая. Они вылезли наверх, Таргитай зажмурился от яркого света. Плечи передернулись от утренней свежести. Дед Тарас остался в дверном проеме, закрываясь ладонью от слепящего солнца. Таргитай не сразу разглядел перед их землянкой странные серые хлопья.

– Зришь? – сипло спросили сзади.

Таргитай подпрыгнул от испуга. Покрасневшие глаза деда неотрывно смотрели на пепел. Там четко выделялись следы чудовищных трехпалых лап.

– Что это? – прошептал Таргитай.

– Помысли сам, – ответил дед мертвым голосом.

Он зашел сбоку, стараясь не наступить на отпечатки. Седые космы бровей сдвинулись на переносице, старческие слезящиеся глаза болезненно щурились. Он украдкой посмотрел по сторонам, но деревня была пуста.

– Следопыт из тебя как из моей задницы молот, – проговорил дед, – но такие следы поймешь даже ты, недотепа.

Колени Таргитая начали трястись, зубы застучали. Следы чересчур велики. Даже у глухаря, самой крупной птицы на свете, лапа впятеро мельче. Прилетели птицы из неведомых краев?

Он украдкой взглянул на потемневшее лицо деда. Нет, их деревня в суровом мире, где чудес не бывает.

– Навьи, – сказал дед дрогнувшим голосом. – Вчера не зря посыпал пеплом! Было у меня предчувствие, было! Видать, вот-вот уйду, раз уже начинаю… Прилетели, клятые, заглядывали в окна. Хорошо, ставни сам делал, тебе не доверил. Да и заклятия Боромир наложил.

– Дед, что мне теперь? – прошептал Таргитай в смертельном страхе, пугливо огляделся.

Поляну заливал яркий свет. Свежеотесанные бревна с резными ликами богов блестят, как сосульки, дупла закрыты щитами из дубовых досок. С них строго смотрят выпученными глазами древние птицы Сирин и Алконост, охраняя жилища от злых чар. Вдали бежит ватага мальчишек, расплескивая лужи. Прошла от Реки одинокая баба, жмурясь от солнца, а ведра раскачиваются так, что половину расплещет по дороге, дуреха.

– Сейчас у них власти еще нет, – буркнул дед. – А вот с заходом солнца чары Боромира ослабнут! Навьи чуют изгоев, прилетели за поживой.

– За мной?

– За всяким, кто слаб.

Таргитай уронил голову, вернулся. Мать запихивала в торбу ломти мяса, сала, сушеную рыбину, причитала, что мал мешок, лучше бы ей самой пойти в дальнюю путь-дорогу со своим непутевым старшеньким…

Добро, подумал Таргитай, что ключи от вирия хранит кукушка. Ворота после долгой зимы распахиваются лишь на девятый день весны, когда кукушка выпускает жаворонка – сказочную птаху, что первой вылетает из вирия. До этого времени властвуют навьи. Никакие запреты, заклятия, просьбы не останавливают. Добро, зимой боятся морозов, не прилетают, но сейчас уже сороковой день весны!

– Навьи сильнее? – спросил он тоскливо. – Кривда сильнее Правды? Почему же нам велят быть добрыми? Ведь побеждает тот, кто бьет в спину, ниже пояса, дает подножку… Как Правда уцелевает в таком неравном бою?

Тарас вошел следом, тяжело передвигая непослушные ноги, опустился на лавку.

– Не всякий волхв тебе ответит, внучек… Знаю лишь, что век от веку Правды становится больше. Великая загадка! Но ты думай о делах попроще. Одевайся, бери мешок. Чую, Громобой с охотниками не ушли в Лес. Если они в деревне, это не к добру! Не к добру.

Таргитай набросил на плечи душегрейку из волчьей шкуры. Руки от плеч остались голыми, но шкура толстая, плотная, а мех густой и длинный. Не простой волк расстался со шкурой, но, чтобы навеки уйти от волчьего мира, надо убивать все волчье, даже если в волчьей личине узнаешь родного брата. Так велели волхвы, которые знают прошлое и умеют заглядывать в будущее.

Дед сказал тоскливо:

– Удался ты и ростом, и силой… Почему лень родилась раньше тебя? Ты был еще в пеленках, она – с лосенка. Надевай пояс, бери секиру. Надо выйти пораньше. Авось успеете дотемна приблудиться куда-нибудь…

Сверху скрипнуло, хлынул яркий свет. Спустился высокий парень с кудрявой бородкой. Таргитай не сразу узнал Олега: молодой волхв сменил выделанный из тонких шкур балахон на короткую душегрейку и штаны из лосиной кожи. На широком поясе висели ножи, баклажка, из-за плеч выглядывал туго набитый мешок. Он и в балахоне казался худым, а сейчас длинные тонкие руки вовсе торчали жалобно, ребра выпирали, а ноги были худые, как жерди.

– Ой ты гой еси, – сказал он блеклым голосом. – Нет, уже не гой, а изгой. Здравствуйте, дедушка Тарас! Здравствуйте, тетя Росланиха. Исполать вам. Тарх, ты готов? Надо уходить, иначе… иначе я не смогу!

Губы его прыгали, глаза были красные, воспаленные, под ними висели, как сети с рыбой, темные мешки.

Таргитай обнялся с дедом, поцеловал мать, низко поклонился красному углу. Олег уже подхватил его торбу и секиру Мрака, шагнул к двери. Таргитай в последний миг метнулся к схованке, выхватил любимую свирель. Дед бросил сердито:

– Брось, дурень! Она-то и довела тебя до беды.

Таргитай заколебался, прижал свирель к груди. Олег сказал резко:

– В дальней дороге и свое ухо будет тяжелым! Выбрось.

Мать сказала сквозь слезы:

– Оставь ее, сыночек… Не до песен. И девок не встретишь.

Таргитай съежился, положил свирель на лавку. В крышу громко и бесцеремонно постучали. Заслоняя солнце, грозно мелькнуло темное лицо с ощеренным ртом.

– Торопят, – напомнил дед.

Перед их землянкой стояли мужики, женщины, дети. В их глазах светилось жадное любопытство. Раздвигая люд, как могучий тур раздвигает телят, вперед тяжело шагнул Мрак. Коротко оглядев изгоев, хмыкнул. Олега хлопнул по плечу, едва не вогнав в землю. Таргитая обнял, прогудел сочувствующе:

– Не держи зла. Для них это час праведного возмездия.

Обнимая за плечи, повел прочь с поляны. Навстречу несло холодным дыханием Реки. Олег топал сзади, суетливо подбрасывая на плечах мешок, что сползал набок. Мрак покосился на людей, те шли следом, напомнил:

– Не злись. Не злись, понял?

Сзади судорожно вздохнул Олег. Таргитай прошептал потрясенно, едва сдерживаясь, чтобы не зареветь:

– За что? За что так ненавидят?

– Они месили грязь в болотах, лазили за медом, падали, рвали штаны в буреломах, бегали за лосями, турами… А ты сладко ел, мягко спал, играл да пел. Теперь всякий чувствует себя отомщенным. Племя должно жить, Тарх… Они правы.

Он оглянулся на бредущего по пятам Олега:

– Я сегодня пытался уговорить Боромира и Громобоя.

– Что они ответили?

– Обычаи писаны для всех. Другим неповадно будет! А Громобой добавил, что мои дни тают быстрее, чем снег весной.

Большая Поляна осталась позади, они остановились на пригорке. Впереди за Рекой поднималась плотная стена Леса. Над верхушками деревьев пронеслась стая ворон, зловеще каркая, роняя перья. Мрак прижал Таргитая к широкой, как дверь, груди, отстранил, глядя с хмурым сочувствием.

Олег суетился, бил ладонями по нашитым карманам, щупал пояс, выворачивал шею, пытаясь увидеть свой мешок, а Таргитай замер, внезапно забыв о себе.

Мрак! Охотники перекидывались волками в полнолуние, к утру обретали прежнюю личину. Иным удавалось в любую ночь, если луна – солнце мертвяков и оборотней – светила ярко. Рыскали в Лесу, не зная страха, сильные и вольные. Возвращались под утро, но тяжела жизнь человека, и все охотнее оборачивались волками, все труднее возвращались в нелегкую жизнь людей…

Прибежит, бывало, огромный зверь к родному месту, грянется о промерзлую землю, но вздымается тем же зверем… Снова и снова бьется оземь. Так и уходит в Лес. Не раз жена находила утром замерзшего волка с жутко оскаленной пастью.

Мрак еще с той зимы оборачивался волком в любую лунную ночь. В эту зиму оборачивался даже вечерами. На той неделе перекинулся даже среди бела дня, по Лесу рыскал трое суток. Вернулся с окровавленной пастью, налитыми кровью глазами. Долго бился оземь, лишь чудом вернул себе прежнюю личину.

– Пусть боги хранят тебя, – пророкотал над головой Таргитая голос Мрака. – Не свидимся больше, а жаль… За что-то я любил тебя, Тарх!

Он снова обнял Таргитая, едва не задушив, похлопал волхва по спине. Олег закашлялся от могучего хлопка, и Мрак, заржав, с готовностью бухнул огромным кулаком между худых лопаток, похожих на прорастающие крылья.

Послышались голоса. На них шла целая толпа мужиков. За поясами блестели острые секиры из кремня, в руках угрожающе покачивались рогатины, короткие копья. Впереди шагал, разбрызгивая лужи, огромный Громобой. Палица торчала за поясом, но угрожающе разведенные в стороны руки, толстые, как бревна, выглядели еще страшнее.

Громобой зычно взревел издали:

– Эй, лизуны! Довольно!

От громового голоса, больше похожего на рев разъяренного бера, за Рекой в испуге взлетели, шумно хлопая крыльями, вороны. Охотники шли за Громобоем угрюмые, насупленные. Толпа, сопровождавшая изгоев, поспешно расступилась.

– Мрак, – гаркнул Громобой еще громче, наслаждаясь могучим рыком, – ты охотник, а пачкаешься с этими… тьфу! А вы, двое, прочь! Да побыстрее. Если поможем, не обрадуетесь! Рогатины у нас острые, а ваши задницы от сидения мягче лебяжьего пуха.

Таргитай в испуге дернулся к Реке, но сильная рука Мрака придержала за шиворот. Олег торопливо сбежал к воде, остановился, глядя затравленными, как у зайца, глазами.

– День только начался, – обронил Мрак низким голосом. – Куда спешишь, Громобой?

В его темных глазах вспыхнули кроваво-красные искры. Верхняя губа чуть поднялась, обнажая острые волчьи клыки.

Громобой остановился, его глаза быстро скользнули с Мрака на охотников, на баб с детишками.

– Мрак, надо проследить, чтобы не вернулись… Не первый раз изгоняем, знаем! Уйдут, а вечером пробираются обратно с другой стороны… Искон строг, Мрак. Должны остаться настоящие мужчины. Как ты, как я. Уроды не нужны.

Он стоял, тоже напрягши плечи, зло глядя Мраку в лицо. Мужики за его спиной покрепче сжали рогатины, сгрудились плотнее. Долгими вечерами, когда делать нечего, а спать рано, перебирали случаи, вспоминали драки, и всякий раз вспыхивал спор: побьет Громобой Мрака аль нет? Силу Громобоя знали, тот часто пускал в ход кулаки, а мощь Мрака мерили косвенно: в одиночку поднял большую валежину, в одночасье выворотил пень, заломал большущего бера, палицей убил вепря…

Таргитай, не желая ссоры для Мрака, выдрался из его рук, торопливо перешел по ледяной воде на другой берег. Мрак помахал рукой, что-то крикнул. Ладонь у него была широкая, как лопата. За редкой цепочкой мужиков-охотников металась, пытаясь прорваться к изгоняемым детям, мать Таргитая.

– Прощайте! – крикнул Таргитай. – Я не держу зла. Пусть боги благословляют Народ!

Деревья сразу сомкнулись за их спинами. Воздух здесь был сырой, холодный и влажный, как в погребе. Вместо утоптанной земли – пестрая шкура перепрелых прошлогодних листьев, кое-где под ногами мягко прогибалась подстилка темно-коричневого мха. Приходилось протискиваться между деревьями, на бока Таргитая налипла слизь и чешуйки шишек.

Кроны сомкнулись над головой, закрыв небо.