Текст книги "Изгой"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 17

Управитель поклонился, за ним ушли двое слуг. Один взял широкую лопату, другой – веник и совок. Распахнули печь, сухой жар заставил отпрянуть. В широком зеве дрожало красное марево, каменные стенки оплавились, со свода свисают красные сосульки расплавленно-го и застывающего камня. На глазах сорвались оранжевые капли, упали и тут же начали застывать лепешками красного, потом вишневого цвета, и, наконец, превратились в коричневые.

Скифу почудилось, что из печи доносятся звуки чарующей музыки. А затем в мареве показались человеческие фигуры. Певцы повылезали один за другим, глаза у всех как блюда, лица бледные.

Один сказал дрожащим голосом:

– Ну и шуточки у вас! А второй проблеял:

– Мы уж думали, вы нас хотите живьем сжечь!

А третий, самый толстый и наглый, заявил со смехом:

– А я над ними смеялся. Сжечь нас, лучших певцов страны? Это было бы непоправимой потерей для всего белого света! Как бы здесь без нас жили?

В зале стояла мертвая тишина. На них смотрели как на выходцев с того света. У слуг из рук выпали лопаты и совки, загремели на каменном полу.

Управитель беспомощно оглянулся на Овида. Тот нахмурился, властным движением велел певцам подойти ближе. Скиф затаил дыхание, только Олег продолжал есть, хотя уже и не с такой охоткой.

– Ответствуйте, – сказал Овид властно, – что там было?

Певцы приосанились, самый толстый выступил вперед, оглядел замерших гостей, они его интересовали даже больше, чем сам грозный правитель, ведь представление для них, а правитель явно же знал, что в печи их ждало, заговорил сильным и звучным, хоть и слегка пропитым голосом:

– Когда за нами как неотвратимая дверь потусторон-него мира загремело это железо... мы содрогнулись, а мои друзья пали ниц... усомнившись!.. Мы задыхались от жара, что был равен жару преисподней, где в расплавленном металле купаются боги огня и где живут их огненные жены и многие-многие наложницы. И вот когда и моя душа готова была усомниться и дрогнуть, раздались чарующие звуки свирели...

Овид переспросил:

– Чего-чего?

– Свирели, – ответил певец, а его друзья подтвердили судорожными кивками. – Ну да ты ж сам знаешь!. Но если хочешь, чтобы рассказали именно мы, ты прав, никто лучше нас не споет и не расскажет! Так слушайте же, вы! Это была свирель, простая свирель. Но я сразу узнал и руку мастера, что ее резала, и голос мастера!.. Мы оглянулись в дивном удивлении, а рядом с нами в тесноте сидит, не замеченный нами, дивный юноша! Как он вошел в печь, ведомо только тебе, славный правитель, но в раскаленной печи сразу повеяло прохладой, а мы жадно и дивно внимали сладостно божественным звукам, сразу позабыв, где находимся!

А второй судорожно вздохнул, сказал прерывающимся голосом:

– А как он пел! Как он пел...

В зале по-прежнему стояла мертвая тишина. Все страшились пропустить хоть слово. Певцы все приосанивались, поправляли складки пестрой одежды, смотрели горделиво.

Овид прорычал:

–~ Ах, был и четвертый? И каков же он был с виду?

Певец задумался, взгляд его обежал сидящих за столом Овида, остановился на Олеге, пошел дальше, затем певец обернулся и снова посмотрел на Олега:

– Если бы этот не был таким рыжим... то чем-то они похожи! У того золотые волосы до плеч, синие-синие глаза, настолько яркие, словно у него в черепе осколок неба... но что-то есть общее... Как он играл, как играл!

Второй подтвердил с тоской:

– Я больше не возьму лютню в руки. Так играть не смогу, а хуже – не хочу.

Овид, который едва сдерживался от крика, от наказа взять их снова и затолкать опять в ту же печь, но теперь не выпускать лет сто, поперхнулся, проглотил рык, глаза выпучились от усилий удержаться, не лопнуть.

Третий певец сказал потерянно:

– И я... Если мне подыщут работу с конями... Я коней люблю.

Овид выдохнул, эти дурни так ничего и не поняли, ну и черт с ними, да и ему уже не надо вступать в драку с неведомым богом, что почему-то защищает этих придурков, словно сам...

Он зыркнул на безмятежного Олега.

– Ишь, на тебя похож, – прорычал он зло. – Знал бы, дурак, что ты их всех раньше меня засунул бы в печь...

Олег вяло запротестовал:

– Ну зачем же так...

– А что? Я их за то, что не то поют, а ты всех певцов перебил бы лишь за то, что поют вообще. Что поют, а не растекашатся мыслию по древу!

– Ну, ты не совсем прав... – возразил Олег равнодушно. – Я, конечно, полагаю, что надо растекашется мыслию, а не этими протяжными звуками, именуемыми песнями, которые чем глупее, чем сильнее находят отклик... но я не считаю, что всех певцов так уж обязательно перебить или... в печь. Вон в каменоломнях, как я убедился, народу всегда не хватает! А камни ломать – дело нужное, в то время как песни...

Овид махнул рукой, певцов увели; усадили за столы среди гостей, где начали жадно выспрашивать подробности.

Сын Молнии извелся, ныл, но Прайдер неумолимо ждал весь день до самого вечера. И только когда солнце начало клониться к закату, сказал хмуро:

– Вот теперь пойдем.

– Наконец-то, – пробормотал Сын Молнии. – Ты ж сам сказал, что те двое – герои! А раз герои, то они уже на другом конце света...

– Герои одинаково быстро скачут туда и обратно, – оборвал Прайдер. – Мне нужно было, чтобы к ним вести не дошли!

На этот раз Прайдер сразу взял мешок и веревку, а Сын Молнии захватил даже чистых тряпок, которыми заткнет жертве рот. Быстро добравшись до ее дома, успели увидеть, как она выбежала вприпрыжку, ветерок тут же налетел и принялся трепать ее волосы, она засмеялась и поскакала в глубину сада. Прайдер помнил, что там пруд, десятка три деревьев, а дальше отвесная скала, настолько ровная, что по ней не взберется даже ящерица. Он первым перемахнул через заборчик. Сын Молнии торопливо прыгнул следом.

Уже не скрываясь, ведь домик настолько на отшибе, что никто их не видел и не увидит, они пошли по ее следам.

Прайдер остановился на развилке дорожки. Руки нервно теребили свернутый мешок. Голосок девушки доносился совсем близко, но из-за этой горы эхо бродит по саду, и кажется, что она напевает беззаботную песенку сразу в трех местах.

– Туда, – сказал он. – Она у пруда.

– В саду, – возразил Сын Молния.

Ты же слышишь, рвет цветы...

– Такие не рвут цветы, – возразил Прайдер. – Поливают, ухаживают, пересаживают, но никогда не рвут!

Он осторожно двинулся по дорожке. Деревья расступились, показался маленький пруд. Девушка сидела на той стороне пруда, ноги свесила в воду, болтала ими беспечно. Вода настолько прозрачная, что Прайдер рассмотрел, как подплывают крупные большеголовые рыбы и щипают ее мягкими губами за розовые пальчики.

Она звонко хохотала, дрыгала ногой, брызгала на этих нахальных рыб. В солнечных лучах капли взлетали как драгоценности, как целая россыпь дорогих жемчужин. Прайдер даже постоял несколько мгновений, любуясь. Сын Молнии видел, как тень набежала на его суровое лицо, в глазах мелькнуло колебание, затем из груди Прайдера вырвался тяжелый вздох.

– Кому в жертву ее принесут, – сказал он с нажимом, словно борясь с собой, – это не наше дело. Нам надо ее похитить и...

– Надо, – ответил Сын Молнии и осекся. Твердая утоптанная земля под ногами Прайдера внезапно превратилась в песок. Нет, даже в грязь, очень жидкую грязь, потому что он как стоял, выпрямившись, так и ушел стремительно вниз, будто его схватили за щиколотки и утащили гигантские лапы. Он не успел вскрикнуть, или не хотел, Сын Молнии успел увидеть вытаращенные глаза, раскрытый рот, наверное, все-таки для крика, и тут же грязь сомкнулась над головой.

В середине взметнулся фонтанчик, рассыпался сухими комочками. Волны разошлись от середины, быстро опадая, и снова там земля, простая земля, твердая, привычная. Сын Молнии, трепеща от ужаса, отступил на шаг. Нога нащупала валун, он инстинктивно встал на камень, такой твердый, надежный...

Огромная болотная кочка мха прорвалась, как паутина. Ноги провалились, он успел ощутить ледяную воду, настоящую мертвую воду подземного мира, и тут над головой затянулось окошко, так затягивается болотная тина после брошенного в воду камня.

А Ляна, наигравшись у пруда с рыбами и приятелем-олененком, весело понеслась обратно к дому. Ее босые ступни бодро простучали по тому месту, где утонул один чужак, она вспрыгнула на валун, сквозь который провалился второй нехороший человек, задумавший плохое, за ней несся олененок, все стараясь боднуть ее безрогой лобастой головкой, для них земля оставалась горячей и твердой, а валун – крупным обломком гранита.

Солнце жгло спину и голову, перед ними протянулись две длинные уродливые тени, где смешивались в чудовищные формы фигуры людей и коней. Олег сразу начал размышлять, не так ли образовались кентавры, а Скиф свистел, улюлюкал и швырял высоко в воздух топор, все выше и выше, всякий раз ухитряясь поймать за рукоять.

Кони на ходу срывали зубами верхушки травы, здесь она почему-то островками, но зато по грудь, что-то нечистое в такой высокой и сочной траве, когда рядом пустая голая земля, но Олег решил хоть об этом не беспокоиться, на все загадки головы не хватит.

Все же Скиф первым заметил далеко на дороге всадника, тот ехал навстречу на спокойно вышагивающем коне. Когда они сблизились, Олег тоже рассмотрел, что всадник уже немолод, в потрепанных кожаных доспехах, волосы наполовину седые, лицо темное, обветренное, в глубоких морщинах. Всадник клевал носом, явно спит в седле, а опытный конь идет ровно, стараясь не разбудить седока, а то, проснувшись, вдруг да погонит вскачь.

Когда они сблизились, конь незнакомца предостерегающе фыркнул. Седок, мгновенно очнувшись, разом ухватил боевой топор, в другой руке моментально оказался щит. Еще затуманенные сном глаза быстро скользнули по Олегу и остановились на Скифе.

Олег видел, с каким радостным изумлением всадник выдохнул:

– Колоксай!.. Колоксай, наконец-то!..

Топор вернулся обратно, как и щит, всадник простер руки к Скифу. Внезапно тень прошла по его лицу. Он сразу постарел, счастливые глаза погасли, взамен блеснул злой огонь. Рука снова метнулась к топору, а голос зло грянул:

– Оборотни?

Олег вскричал поспешно:

– Погоди! Какие, к Ящеру, мы оборотни?

– Ты, – прорычал воин люто, – может быть, и нет. А вот он!

– Да не оборотень он, не оборотень! – закричал Олег, ибо Скиф не двигался, лицо его дергалось. – Не оборотни мы оба. Люди! Просто люди.

Всадник высвободил топор и теперь ненавидяще присматривался к Скифу.

– Кто бы ты ни был... ты не имеешь права быть настолько похожим на лучшего из людей!

Олег поспешно вклинился между незнакомцем и Скифом:

– Погоди, погоди!.. Не видишь, это же Скиф, младший сын Колоксая!

Всадник смотрел все еще с ненавистью.

– Если это Скиф, то что делает здесь? Его место во дворце возле убийцы-мамочки...

– Где тебя носило? – спросил Олег сердито. – В каких краях? Все знают, что Скиф давно ушел от матери.

Они оба обернулись к Скифу. Скиф сидел с бледным как полотно лицом. Губы тряслись, из покрасневших глаз непрерывно бежали слезы. На щеках блестели дорожки. Капли повисали на подбородке, срывались на широкую грудь.

Ненависть медленно испарялась с сурового лица воина. В глазах сперва появилось замешательство, удивление, потом проступило глубокое сочувствие. Он тронул ногой коня, тот медленно приблизился к Скифу.

Скиф всхлипнул, всадник раздвинул объятия. Скиф припал к его груди и зарыдал горько, как ребенок, шумно, трясясь всем телом. На лице всадника были боль и глубокое сочувствие. Олег с неловкостью отвернулся, в душе тревожно ныло, а во рту чувствовалась едкая горечь.

– Ну-ну, – сказал воин с неловкостью. – Вижу, душа твоя скорбит... Да оно и понятно, твоего отца убили... Убили гадко, подло!.. Любой воин стремится закончить жизнь с мечом в руке, а не в постели... А твой отец, герой из героев, умер от подлейшего яда, корчась от боли, что выжигал внутренности!.. Он не погиб, его убили!..

Голос воина окреп, стал громче, дрожал от сдерживаемого гнева, что все-таки выплескивался наружу. Скиф всхлипывал, горькие рыдания выплескивались сами, он не мог их удержать, да и не пытался, грудь болела, словно ее разламывали изнутри.

– Я этого... – вырвалось у него из груди, – ей никогда не прощу! Я поклялся... поклялся...

– В чем поклялся?

Что отомщу! – выкрикнул Скиф, Слезы бежали из глаз, но во взгляде было бешенство. – Я убью всех виновных!.. Я убью эту... эту женщину, что убила моего доблестного отца!

Олег вздохнул, сердце сжималось от боли. Все еще не удалось Семерым Тайным установить правду на этой земле.

– Меня зовут Турч, – сказал воин. – Теперь я простой наемник. А когда-то я командовал всеми пешими ратниками твоего отца. И оборона крепостей была на мне... Ты – сын Колоксая, и потому я принимаю присягу верности тебе, как наследнику. Агафирс и Гелон – предатели памяти отца, они не мстят. Ты – мстишь. Значит, все, кем командовал Колоксай, признают наследником именно тебя.

Он слез с коня. Олег и Скиф непонимающе смотрели на ветерана, а он, бросив поводья, опустился на одно колено, склонил голову.

– Даю присягу, – сказал Турч сурово, – что отныне моя жизнь и честь принадлежат тебе, сын и наследник Колоксая!

Скиф растерянно оглянулся на Олега. Олег кивнул, Скиф торопливо соскочил с коня, подошел, стараясь держаться с достоинством, коснулся кончиками пальцев плеча старого воина и сказал сильным прерывающимся от волнения голосом:

– Я принимаю тебя на службу. В твоем подчинении будут все пешие ратники, оборона крепостей... а также на тебе будет взятие крепостей врага! А теперь встань, доблестный Турч, самая первая опора моей будущей державы!

Турч вскочил как юноша. Глаза его сияли молодо, скорбные морщины разгладились, спина прямая, он сказал зычным голосом, привыкшим перекрывать шум битвы и лязг оружия:

– Клянусь служить верно и честно, не щадя жизни!

Олег сказал сухо:

– Так тому и быть, я – свидетель обоюдной клятвы. Вернись на коня, доблестный Турч, у нас впереди еще долгий путь. Мы едем к Гелону.

Турч встрепенулся, в глазах блеснула злость.

– Зачем?

– Скиф надеется убедить его помочь... Пойти с ним или дать войско.

Турч покачал головой:

– Плохо, значит, знает брата.

– Возможно, – согласился Олег. – Но там мы сможем перевести дух. За нами, увы, идет погоня. Нам уже осточертело устилать дорогу трупами. Это радует только воронье, но мы все-таки люди...

Турч ощетинился, ладонь звучно хлопнула по рукояти топора.

– Это Миш!.. Она мечтает убить Скифа... да и червяка Гелона заодно, чтобы ее Агафирс правил без соперников!

Олег кивнул, но смолчал. Для мышей страшнее кошки зверя нет, а какую-то бабу-волшебницу они за противника не сочтут. Так что не будет никакого обмана, если он ничего о ней не скажет.

Пока что.

Глава 18

По дороге Турч коротко и красочно рассказывал о своих странствиях. После того как Колоксай оставил власть Миротверду, Турч продолжал служить верно и честно, но когда трон перешел к сыну Миротверда, а тот заявил, что отныне Колоксай здесь не хозяин, Турч покинул службу и ушел за пределы земель.

Он обошел всю Куявию, нанимался служить в Вантит, участвовал во всех войнах с горцами. Трижды находил гнезда диких драконов с малыми драконами и успевать всех перебить до того, как возвращалась мать. В четвертый раз не повезло, но с ним было семеро крепких воинов, и когда он остался один, дракониху все же зарубил, а гнездо сжег. Отыскивали и очищали перевалы от горных великанов, торговали с горным народцем, ловили контрабандистов, сражались с конными варварами, а потом на службе конных варваров воевали с куявами...

Вдруг он умолк на полуслове. Скиф и Олег проследили за его взглядом. В двух десятках шагов в стороне от дороги на серо-зеленом камне, похожем на спину древней старой ящерицы, стоит на коленях, изящно изогнув спину, юная нежнотелая женщина. Кожа её светится чистотой и негой. На красиво приподнятой руке женщина держит шар, Олег рассмотрел тонкий вздернутый нос, дивно очерченные скулы. Она всматривалась в шар пристально, не видя, что Скиф уже неосторожно выдвинулся, Олег напряг зрение и рассмотрел в шаре такую же точно женщину, только крохотную, что с удивлением и любопытством смотрит на большую женщину.

За спиной женщины, что держала шар, едва заметно двигаются тонкие слюдяные крылышки. Настолько прозрачные, что Олег не заметил бы, если бы не более темные прожилки, укрепляющие крылья. От них по камня разбегались едва заметные тени, словно там скользили призраки.

В самом шаре клубился красный туман, но обнаженное тельце Олег видел теперь отчетливо. Однако есть ли крылышки и у существа в шаре, рассмотреть не мог, красный туман двигается, собирается в крохотные тучи, вот даже мелькнула беззвучная молния...

Турч судорожно вздохнул. Женщина быстро взглянула в их сторону. Олегу показалось, что она улыбнулась, видя их изумленные лица, тут же вспыхнуло слепящее пламя, уменьшилось до размеров ореха, исчезло.

– Нас ждет удача,. – заявил Турч.

– Кто это был? – спросил Скиф.

– Не знаю, – признался Турч. – Но у меня сразу так на душе стало... Не верю, что такая встреча может предвещать беду!

– А что ты думаешь, Олег? – спросил Скиф. Олег пожал плечами. Ему казалось, что такие встречи могут происходить и сами по себе, не обязательно что-то предвещать. Очень ей нужно что-то предвещать им троим. У нее, может быть, свои дела. Это ж каким важным надо быть, чтобы и драконы, и призраки, и подземники только и думали, как бы еще предостеречь, подсказать, напредвещать!

– Мне она тоже понравилась, – ответил он. А Скиф сказал:

– Она чем-то похожа на Ляну. Чуть-чуть. Турч поинтересовался:

– А кто такая Ляна?

Скиф обрадованно пустился в жаркий рассказ, а Олег пустил коня вперед. В черепе все настойчивее стучала мысль, что в мире без магии хорошо бы все же найти дополнительную мощь. Хоть слабенькую, но замену магии. Кто прожил столько лет, хоть и не пользуясь, но зная, какой огромной мощью владеет, уже не успокоится, не смирится со своей беззащитностью...

Устроили небольшой привал, перекусили, дали коням перевести дух, но, когда вскочили в седла, ощутили, что не отдохнули ни кони, ни они сами. Горы ушли в стороны навсегда, но из зеленой травы то и дело торчат желтые, как конские зубы, камни, похожие на столбы.

Турч сказал подбадривающе:

– Скоро река!.. Напоим коней, отдохнем.

– Ты бывал в этих краях? – поинтересовался Олег.

– Нет.

– Так откуда знаешь?

Турч удивился:

– Так слышно же!..

И Скиф посмотрел на Олега с удивлением:

– Не слышишь? Какой же ты мудрец!

– Да вот такой, – ответил Олег раздраженно. – У меня была собака, тоже чуяла воду издали... Умная-а-а-а... Как вот вы оба.

Но вскоре и сам ощутил, что в воздухе повеяло прохладой. Измученные кони вяло оживились, но почти не прибавили шага. Рваные клочья желтой пены медленно ползли по удилам, бока и круп блестят в мыле. Впереди снова небольшие скалы, нагромождение блестящих камней. Валуны отодвигаются мучительно медленно, блеснула вода. Олег увидел облачко мелкой водяной пыли, горная речка прыгает с уступа на уступ, разбивается о камни, устраивает водовороты.

– Наконец-то, – выдохнул Скиф.

– Из такого зноя да в ледяную воду, – хмыкнул Турч, – это ж как раскаленный клинок на холод!..

– Мы покрепче клинков! – крикнул Скиф задорно. – Верно, Олег?

– Олега не спрашивай, – поспешно предостерег Турч.

– Почему?

– Брякнет что-нибудь мудрое... А тебе надо, чтоб голова болела?

Скиф беспечно хохотнул. Турч пришпоривал коня, торопил. Конь делал вид, что вот-вот пустится галопом, а сам двигался вихляюще, растопыривая ноги, чтобы не упасть. Олег ехал следом, что-то не нравилось, всматривался настороженно, первым заметил, как из-за уплывшей в сторону скалы выдвинулся плоский уступ над самой водой, волны забрасывают туда пену, а там, мокрые и блестящие...

На плоском уступе, что почти не выступает из воды, сидят четыре молодые девушки!

Несмотря на жгучее солнце, их нежные тела оставались по-зимнему девственно белыми, не тронутыми солнечными лучами, чистыми. Олег сразу ощутил прохладу их кожи, а когда представил, как божественно холодные руки обнимут его за шею, смоют пыль и пот, в голове помутилось от жажды поскорее добежать, успеть, пока они не испугались и не нырнули обратно в воду.

Он уже рассмотрел, что от бедер и ниже нежная кожа поблескивает иначе, чем те же плечи или обнаженная грудь в капельках воды, волосы все еще влажные, не просохли. Да, верно, кожа от бедер выглядит так, словно там прилипли кусочки слюды. Ноги девушки держат в воде, но Олег в силу своей трусости и подозрительности тут же представил, что дальше чешуя становится крупнее, а потом великолепные длинные ноги вовсе переходят в раздвоенный хвост.

Все четверо повернули головы в сторону приближающихся всадников. При всей одинаковости тел, все же у одной волосы богатого пшеничного цвета, у другой темные, у третьей – пышная львиная грива, а у четвертой, что лежит на животе, высоко выставив белые круглые ягодицы, волосы цвета меди, закручены в мелкие кудряшки.

Олег поспешно натянул повод. Конь захрапел, нехотя остановился. Олег с мукой оглянулся. Скиф и Турч тащились совсем близко, лицами едва не падают в конские гривы.

А передняя сирена улыбнулась издали Олегу, что-то запела. Ветер относил слова, поет негромко, он видел только, как двигается ее маленький изящный ротик.

Холодный нерассуждающий страх стегнул по всему телу. Он резко натянул поводья, конь попятился.

– Стойте! – прокричал он. – Впереди – сирены!

Конь Скифа сделал еще несколько шагов, прежде чем хозяин сообразил, чего кричит волхв, а Турч продолжал ехать, пока не остановился возле Олега. По серому от грязи и пота лицу катились крупные капли пота, лицо было исполосовано мокрыми дорожками. Олег ухватил за повод его коня.

– Сирены! – прокричал он. Турч спросил глухо:

– Разве ты не волхв?

– Да, но...

– Так изгони их колдовством!

– Не могу, – ответил Олег, он отвел глаза. Даже друзьям не мог признаться, что чувствует себя абсолютно беспомощным. – У меня нет... против них заклятий.

Уже все четыре сирены пели. Олег слышал их чарующие голоса, но пока не разбирал слов. Медленно приблизился Скиф. Черные волосы слиплись, словно он побывал под дождем, лицо блестело, даже волосы на груди блестели в крапинах пота.

– Русалки, – произнес он без удивления. – Заразы... Но отступать нельзя. За нами скачут... Там по меньшей мере полста человек! А мы сейчас не отобьемся и от зайцев.

Олег сказал нервно:

– Мы не пройдем!

– Почему?

– Сирены, – сказал Олег, как глухому. – Против их песен не устоять!.. Даже колдуны... Да что там колдуны, маги и чародеи поддаются, волшебники идут к ним, зачарованные, как лягушки к ужам...

Турч оглянулся. Показалось или в самом деле на горизонте поднимается оранжевое облачко пыли?

Но и отступать нельзя, – ответил он. – Эх, чародей... Не знаешь, что когда не помогают знания, то... Скиф, какой по ним врежем?

Давай про битву в Долине Волхвов, – предложил Скиф.

– Давай, – согласился Турч.

Они тронули коней вперед, Скиф запел сильным мужественным голосом, настолько красивым и суровым, что у Олега почему-то побежали по спине мурашки. Турч подхватил, его хриплый голос, больше пригодный для рева на поле битвы, поддерживал надежно, в то время как голос Скифа поднимался до звенящих высот, парил, падал с высоты, как подстреленный сокол, снова находил силы и взмывал сильно и победно...

А Олег, покрывшись пупырышками, слушал красивую воинскую песню про троих героев, что вступили в битву с самим богом войны, а потом еще и в жуткой долине дрались за мир людей против страшного мира нечисти...

Кони из последних сил вошли в воду, стояли, дрожа, не в силах даже опустить головы и напиться. Олег поспешно понукал своего коня, всего в двух шагах на краю уступа сидит обнаженная сирена, выгибается, показывая то крупную грудь, то мягкий живот, то ягодицы. Чарующий голос проникал сквозь все заслоны, влезал в душу.

– Приди, о путник!.. Приди в мои объятия, охлади во мне полыхающий в твоих чреслах жар... со мной покойно... на свете нет ничего дороже жизни... а ты все в дороге, в бедах, тревоге и опасностях... Я буду тебя ласкать, гладить, чесать, нежить, выполню все твои желания, только назови...

Он ощутил, что руки сами повернули коня в ее сторону. Сирена запела громче, в ее широко распахнутых глазах были любовь и нежность. Он вдруг понял с потрясающей ясностью, что это никакие не людоедки, а просто женщины, которые хотят покоя и от мужчин жаждут всего лишь покойной мирной жизни, чтоб без всякого надрыва, без безумной скачки на взмыленном коне над краем пропасти, без свиста стрел и стука мечей по щитам...

С другой стороны по ушам хлестнул сильный злой голос. Перед глазами в страшном зареве встала картина, как на краю света трое героев бьются за весь мир, а люди в это время пьют, едят, пашут землю, даже не подозревая, что за их простенький покой в это время льется горячая кровь.

В груди защемило, он с трудом повернул коня. Да, с этими юными и нежными женщинами хорошо, даже прекрасно, но надо... надо...

Ничего не надо, прозвучал в голове красивый зовущий голос, умоляющий и убеждающий разом. Ведь ты уже сделал больше, чем другие. Что тебе, больше всех надо? Ты заслужил отдых... ну, пусть не навсегда, но останься хоть на сутки, хоть на ночь, или хотя бы пережди с нами эту жару, мы все четверо будем тебя ублажать и нежить, ты еще не знал таких ласк, никто их не знал, ты познаешь полное и высшее блаженство...

Свирепый голос Турча прохрипел с другой стороны, что высшее блаженство – умереть за родное племя, за свой народ. А высшее блаженство, которое обещают эти мокрые дуры, может дать любая девка-скотница на ближайшем постоялом дворе. Нет разницы: сирена, принцесса или скотница – такое блаженство со всеми одинаково...

Олег смутно чувствовал, что Скиф тащит его, бьет, пинает, а женские голоса звучат уже не только в ушах, но и в голове, мозгу, отдаются эхом во всем теле, что страстно возжаждало покоя, ласки, неги...

– Да что с тобой? – услышал он наконец яростный голос, что проломился как сквозь бревенчатую стену. – Что с тобой?

Его трясли, били, на голову скупо плеснуло холодной водой. Он ошалело огляделся. Берег с сиренами отодвигается, голоса прекрасных женщин звучат слабо, это в его черепе слышно так, что перекроют даже раскаты грома. Скиф и Турч смотрят с обидой и недоумением, кони жадно пьют воду.

– Что случилось? – потребовал Турч.

– Сирены... – прохрипел Олег.

– Ну и что? – взорвался Турч. – А мы не сирены? Да мы сиренее все сирен!.. Когда я эту песню проорал в одном селе, там все мужчины начали проситься ко мне в войско. Даже детвора и старые деды!.. А ведь мне медведь на ухо наступил!

Олег слабо мотнул головой:

– Да нет... ты поешь здорово. Просто на меня магия песен слабо действует.

– Но сирены же едва не заворожили!

– Да, но... вашу песню я уже... однажды, – ответил Олег едва слышно. – И тогда она... очень не понравилась... Словом, другая бы песня... гм...

Турч уже отошел от гнева, сказал почти покровительственно:

– Дурень ты, хоть и грамотный. Эта песня – лучшая! Она двигает миром.

Олегу показалось, что он ослышался.

– Двигает миром?

– Ну да. Двигает людьми, будь они простые пастухи, могучие маги или властелины армий. А те уже двигают народами, горами, реками...

Олег с гудящей головой оглянулся. Река с каменной площадкой медленно отдалялась, нежнотелые молодые женщины все еще поют, глядя им вслед, но в их песне ясно слышится поражение, растерянность, даже уныние.

Его трясло, он спросил дико:

– Но как?.. Как мы прорвались?

Турч ехал рядом, на ходу затыкал деревянной пробкой баклажку. Два кожаных бурдюка болтались, булькая, по обе стороны седла.

– Песни, – сказал он, – это не магия. Это... посиль-нее магии.

– Я это понял, – прошептал Олег. – Потому даже маги попадаются как мухи в паутину. Но... как мы? Как?

– Песни, – ответил Турч. Он оглянулся на Скифа, но молодой герой смотрел прямо перед собой, брезгая объяснять очевидное. – Песни, Олег. Когда по тебе бьют песнями, в ответ можно ударить только другими песнями. И обезвредить, удается только другими песнями.

Олег зябко передернул плечами. Он помнил, кто сочинил эту песню. И хотя тот певец больше сочинял про любовь да про ясное солнышко, сам сирена проклятая, но были у него и такие вот песни, которые одобрял даже Мрак.

– Спасибо за урок, – пробормотал он. – Черт, ну почему же мне медведь уши оттоптал? Мне ваша песня как-то до лучинки... а вот песни сирен подействовали!

– Их песни проще, – ответил Турч злобно. – На простолюдинов! На просто людей, на людей с простыми душами. Попросту – на людей с мелкими душами. Потому и действуют.

Скиф возразил горячо:

– Олег не простолюдин! Мне кажется, он из знатного рода. Только не признается.

– Мы все простолюдины, – заявил Турч. – Где-то глубоко внутри все мы простолюднее не бывает!.. Но не признаемся, а поднимаемся и идем дальше. И становимся уже не просто людьми. А кто-то и без всяких сирен готов лежать и чесать пузо.

Олег посмотрел на него с удивлением, уважением и даже с опаской, со стыдом уронил взгляд.