Текст книги "Ингвар и Ольха"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 7

Мохнатые фигуры в звериных шкурах они увидели одновременно. Те стояли за два десятка шагов, загораживая дорогу. Шкуры мехом наружу, даже звериные личины сохранились. Устрашение, отметил Ингвар невольно. На него и русов свирепо смотрели оскаленные медвежьи морды, волчьи хари, кабаньи рыла. Человечьи лица прятались за звериными.

На два шага вперед выдвинулся коренастый мужик. Настолько широкий в плечах, что Ингвар не сразу сообразил, что тот с него ростом, если не выше. Мужик был в наброшенной на плечи медвежьей шкуре, морда зверя скрывала верхнюю часть лица. Нижняя тяжела, как у коня, массивная, надменно выдвинута вперед.

Ингвар, чувствуя, как по всему телу пробежал холодок страха, рассматривал человека на дороге. В руках у того исполинская дубина, обожженная для крепости, в щели вбиты осколки кремня. Крепок, силен, намеренно дик. Если и другие такие же…

За ним недвижимо застыли коренастые лохматые и бородатые люди. Тоже в звериных шкурах, все с дубинами, палицами. Шкуры мехом наружу, отчего все выглядят вставшими на дыбы грязными медведями. Косматые неопрятные волосы и такие же свалявшиеся бороды прячут шеи. Казалось, голова сидит прямо на плечах.

Ингвар ощутил холодок страха. Русов всего дюжина, а дулебов не меньше трех-четырех десятков. Перегородили дорогу, по обе стороны в кустах наверняка затаились лучники. Истыкают стрелами так, что станешь похож на большого ежа. Или закидают дротиками.

Он остановил коня. Самое время сменить львиную шкуру на лисью. Он вскинул руку в небрежном приветствии:

– Мы с миром! Едем по своим делам. К дулебам нам дела нет.

Мужик проревел сильным злым голосом:

– Ты идешь по нашей земле.

– У нас сбежала пленница, – ответил Ингвар как можно спокойнее. – Похоже, она прошла в этом направлении.

Мужик рассматривал его, как грязного жука.

– Сколько вас?

– Тебе это важно? – спросил Ингвар.

– Мы берем мзду за топтание земли дулебской, – ответил мужик. Он посмотрел мимо Ингвара на русов. – С рыла по гривне. Сколько вас?

– Подсчитываешь, сколько взять? – спросил Ингвар с улыбкой, но в небрежном голосе с каждым словом стала нарастать жестокая нотка. – Нас восемь племен в одном могучем кулаке. Кулаке великого князя Олега. Десять тысяч мечей, тридцать тысяч топоров, сорок тысяч лучников и пятьдесят тысяч тяжелой дружины на конях. Неплохая может быть плата, если мы придем! Хочешь, чтобы явились?

Говорил он громко, уверенно, с жестокостью в голосе и взоре. Пусть слышат и те, кто целится в него из зеленых зарослей. Дулебы гордятся силой и яростью, но и они не будут биться головой о стену. Их полегло две трети племени всего двадцать лет тому, когда впервые соприкоснулись с кулаком Олега.

Мужик несколько мгновений прожигал его свирепым взглядом. Ингвар застыл, чувствовал, как подрагивают стрелы на натянутых тетивах в кустах. Наконец мужик проревел тем же злым голосом:

– Я сотник Снег. Мы охраняем наши земли.

– Я Ингвар, воевода киевский.

– Мы не видели вашей пленницы, – сказал Снег с усилием. – Но вы можете пройти через нашу землю.

– Спасибо, – сказал Ингвар иронически.

– Только без захода в веси и города, – добавил Снег угрюмо.

Было видно, как тяжело далось ему разрешение на проход русов. За его спиной мужики заволновались, зароптали. Ингвар страшился, что у кого-нибудь из лучников дрогнут пальцы. Конь под ним переступил с ноги на ногу, осторожно шагнул вперед. Снег нехотя сдвинулся в сторону.

Как же, сказал Ингвар про себя. Не заходить в веси! Если ее выведут к нему с веревкой на шее, он и шагу не сделает к ихним вонючим хаткам. А так сами боги не остановят!

В излучине реки за высоким частоколом из бревен ютилось десяток бревенчатых избушек. Ингвар подумал хмуро, что, будь их две или три, дулебы их все равно бы окружили высоким забором. Даже две сторожевые башенки, совершенно бесполезные здесь, подняли на высокие столбы. Вон отсюда видны лохматые головы стражей. От кого берегутся? Или уж очень повоевать хочется?

Снег отправил с ними двух провожатых. Ингвар повернул коня в весь, Ольха ее не могла миновать. И то невероятно, что сумела убежать так далеко! Провожатые хмуро шли по бокам. Ни они, ни Ингвар больше не вспоминали о запрете заходить в веси и города.

Запах свежепролитой крови встретил их прямо в воротах. Чуть погодя пробивались сквозь тучу жирных зеленых мух, Ингвар сразу начал искать налитыми кровью глазами жертвенник Ярилы. Нет, здесь у дулебов больше чтили Перуна. Его столб был вымазан свежей кровью, на жертвенном камне лежали еще теплые внутренности, по отесанным стенкам сползали потеки слизи, в коричневой жирной земле копошились белые толстые черви.

Ингвар зябко передернул плечами. Судя по внутренностям, на жертвенном камне располосовали, подобно большой рыбе, взрослого сильного человека. Скорее всего, пленного. А вон на кольях насажены сердце и печень – так жертвуют Перуну, богу дружинников. Хотя в это время во всех племенах благодарят Велеса за добычу, урожай, лесные ягоды!

Их провожали десятки враждебных глаз. Ингвар чувствовал, как на загривке начинают шевелиться волосы. Здесь все было пропитано враждой. Женщины все до единой с закутанными платками головами, скрывая волосы. Похоже, это от дулебов пошло слово «опростоволоситься», открыть свои волосы. Даже мужчины по большей части в шапках, а то и повязанные платками, будто прячут волосы от солнца!

Вождь дулебов, приземистый мужик с бычьей шеей, длинноволосый и с бородой до пояса, восседал на широкой лавке с высокой спинкой. Лицо в шрамах, к тому же разрисовано цветной глиной и охрой. На голой груди, необъятной, как Рипейские горы, пестрят нарисованные той же охрой и красной краской когти, зубы, стрелы. На шее ожерелье из кабаньих клыков. Руки как бревна, толстые жилы вздуваются подобно сытым змеям. Глаза сидят глубоко в прорезях черепа, массивного, как гранитный валун, обкатанный морскими волнами. Нижняя челюсть как у дикого жеребца, тяжелая и недобрая, а выступает вперед так, что видны зубы, острые, как у волка.

Рядом никто сесть не осмеливался. Даже воины-богатыри теснились под другой стеной. Ему же не больше тридцати, подумал Ингвар с отвращением. А борода как у дряхлого старца. Или здесь чем длиннее борода, тем выше почет? Тогда взяли бы вождем козла…

Он усмехнулся, представив себе на месте вождя козла с длинной бородой. Вождь люто сверкнул глазами. Похоже, привык, что перед его ужасающим обликом трепещут и самые смелые. И похоже, подумал Ингвар вдогонку, что у дулебов в вожди избирают все еще не за умение воевать и править, а за крепость мышц и лютый нрав.

– Кто вы, посмевшие войти в наши земли?

Голос его прогремел, как раскаты грома над вершинами деревьев. В напряженной тишине слышно было, как Ингвар без нужды почесался, бросил с небрежностью:

– Я воевода великого князя Олега Вещего. Послан с передовым отрядом.

Вождь свирепо зыркал из-под массивных надбровных дуг. В помещении стояла мертвая тишина. Наконец вождь проревел еще более страшным голосом:

– По какому делу?

– Не тебе спрашивать, – ответил Ингвар холодно.

Он слышал, как ахнули воины дулебов, а его дружинники задержали дыхание. Воевода, по их мнению, дразнит зверя без всякой нужды. А зверюка тут лютый, только покажи палец – руку отхватит. Одно дело сойтись в славном бою, другое – когда тебя насадят, как щуку, на копья.

Вождь сделал знак своим воинам. Мгновенно два десятка пик опустились, уперлись в грудь Ингвара. Он все так же холодно усмехнулся:

– Войско Олега Вещего будет здесь через три дня. Ну же, раб! Наверно, умеешь превращаться в птичку? Но и тогда великий князь изловит, ибо превращается в орла. Или знаешь, как, подобно мыши, зарыться в землю? И все твое племя зароется вместе с тобой? И сумеешь увести всех женщин и детей?

Опять он слышал по наступившей тиши, как разом его люди затаили дыхание. Если вождь сделает знак, то русы под их мечами и копьями падут все. Дулебов в десятки раз больше. А после унижения под властью обров из самого покорного племени превратились в озверевших, где даже дети жаждут убивать чужаков.

Вождь скрипнул зубами так, что мороз пробежал по спинам многих воинов.

– Что здесь ищет… Олег?

– Великий князь, – напомнил Ингвар тем же ледяным тоном. – Он собирается наказать одно непокорное племя. Ты, наверное, понимаешь, что, если Олег хочет наказать, он накажет. И, как ты знаешь, он может по дороге истребить и пару других племен. Как кабан, который раздавит улитку, даже не заметив.

Вождь впился взглядом в надменного воеводу. Русы храбры, сильны и свирепы, что больше всего чтимо в мужчинах, но и русы не прут на рожон. С чего бы этот человек, с которым идет всего дюжина воинов, это проверили, так дерзил? А если в самом деле за ними движется, все пожирая на пути, большое войско? Двадцать лет тому русы ступили на землю дулебов, потому в племени дулебов сейчас не увидишь мужчин старше двадцати пяти. Остальные полегли в сече, а молодых девок русы увели и продали в рабство иудеям-рахдонитам, а те отвезли их вовсе в заморские страны. Ему тогда было восемь весен, его тоже едва не отдали на продажу, да один рус сжалился над плачущей матерью, отпустил мальца. Все остальные в племени – моложе.

Ингвар обвел гордым взором деревянные башни, стены, терема, конюшни, сараи. И вождь увидел через глаза руса, как все это вспыхнет под градом стрел с горящей паклей. Как падут под двуручными мечами русов молодые дулебы, как заплачут женщины, как свяжут и уведут молодняк на продажу. На этот раз племя могут вырубить в корень. Князь Олег, если верить слухам, жесток.

И с великим трудом, наступая себе тяжелой подошвой на горло, вождь прохрипел:

– У нас нет споров с князем русов.

Ингвар покосился на замерших Павку, Бояна, Окуня. Даже побелели, бедолаги. Знали бы, что он сам весь белый, но глубоко внутри, где никто не видит, а сердце трясется, как овечий хвост. Но этот вождь оценивает только размер кулаков и длину мечей. Такие люди вежливую речь понимают лишь как знак слабости. Заговори с ним как с равным, сразу отрубленными головами русов украсят свои ограды!

– Великим князем Новой Руси, – сказал Ингвар надменно. Он стоял, а вождь сидел, но Ингвар использовал и это в свою пользу, смотрел свысока с брезгливой жалостью, как на калеку. – Тем самым, которому ты платишь дань.

Массивное лицо вождя налилось дурной кровью. Он приподнялся, рот открылся для грозного наказа… копья уже начали впиваться сильнее, кололи в грудь и бока, как вдруг вождь шумно выдохнул воздух, сел. Багровое лицо очень медленно начало бледнеть. Он все еще оставался устрашающе раздутым, но красные огоньки в глазах погасли.

Ингвар зевнул, небрежным мановением руки послал дружинников вперед. Он чувствовал их напряжение, но в его дружине трусов не осталось, воеводе верят, и сейчас с гомоном пошли из терема вождя. Тот зыркнул вслед люто, поспешно гаркнул что-то двоим воинам, и те, оставив оружие, бросились следом.

Ингвар вопросительно поднял брови. Вождь объяснил нехотя:

– Покажут твоим людям, где расположиться на ночлег.

– Клопов нет? – спросил Ингвар.

– Только комары, – буркнул вождь.

– А муравьи?

– Муравьи? – переспросил вождь озадаченно. – Муравьев вроде бы нет.

– Странно, – промолвил Ингвар задумчиво. – Я слышал от князя Олега, что муравьи даже Ящера пробуют утащить в свою нору.

Он посмотрел на вождя пустым взором, как на колоду для рубки мяса, повернулся с небрежностью, на хмурых бородачей обращая внимания не больше, чем на доски в заборе, вышел.

Единственный способ уцелеть, напомнил себе еще раз, – это идти напролом. Говорить и делать вид, что огромное войско вот-вот пойдет через земли дулебов. И от их поведения зависит: остаться им жить или же исчезнуть. Второй раз Олег не оставит за спиной мятежное племя!

Поверят, сказал себе без особой уверенности. Ну кто подумает, что он рискует жизнью и головой людей, только бы догнать одну-единственную женщину?

Глава 8

Изба, которую им выделили на ночь, Павке показалась просто лучшей во всей веси. Новенькая, с большими окнами, под правой стеной бежит веселый ручей, чистый и светлый. Рядом с избой сарай, настолько просторный, что можно было разместить и коней. Русы с облегчением вздохнули. Павка и Боян тут же вызвались ночевать с конями. Боян чувствовал вину, упустил полонянку, а Павка просто жалел друга, да и коней любил.

– Расстарался, бирюк лесной, – сказал он, кивая в спину вождю. – Петушится, а у самого поджилки трясутся! Еще бы и девок в такую хатку прислал…

– Он поступил как вождь, – не согласился Ингвар. – Бирюк бы сразу в драку, а этот проглотил обиду. Чуть не удавился, но проглотил. Значит, не зря его выбрали.

– Выходит, и девок пришлет? – обрадовался Павка.

– Вряд ли.

– Жаль… А то бы! Нас сколько, тринадцать? Нам бы четырнадцать девственниц на эту ночку.

– Зачем? – не понял Ингвар.

– Пустили б им кровь по ляжкам.

– Нет, зачем четырнадцать?

Павка облизнулся:

– Ну, каждому по девке, окромя тебя и Бояна. Тебе о судьбах Новой Руси думать надо всю ночь, не отвлекаться, у Бояна тринадцать коней для потехи, развлекайся вволю, а мне надобно не меньше трех.

– Ну ты и зверюга, – поразился Ингвар.

– Да нет, две бы комаров с моей задницы сгоняли. Там у меня кожа нежная, ровно у младенца. Не зря Боян присматривается, а глаза у него становятся какие-то задумчивые… Вон как у тебя сейчас.

Ингвар отмахнулся, ушел. Павка с его беззаботной болтовней не рассеял недоброго предчувствия. Он, Ингвар, не родился в лесу, но воевал в нем всю жизнь, и, когда за плечами не огромное войско, а малая дружина, куда важнее видеть безопасной дорогу к отступлению, чем к возможной победе.

А эта новенькая изба стоит последней, самой крайней. Дальше, в полусотне шагов, высится крепостная стена с двумя мощными башнями. На ней не меньше троих стражей, а когда русы только подъезжали к терему, Ингвар рассмотрел на башне десятка два вооруженного народу. Башня выше избы, оттуда легко бить стрелами по окнам. И нечего радоваться, что окна широкие.

– Отдыхать по очереди, – сказал он негромко Окуню.

Глаза Окуня расширились:

– Ждешь беды?

Ингвар кивнул:

– Оглянись.

Если прямо за избой была крепостная стена с двумя сторожевыми башнями, то сзади, по обе стороны той дороги, где их провели, стояли мрачные амбары, конюшни, склады. Дорога узка, но отступать можно только по ней. Однако если на крыши вывести стрелков… или даже простых мужиков и баб с камнями и кипятком, то перебьют половину дружины раньше, чем те достигнут ворот.

А там полягут остальные.

– Пуганая ворона куста боится, – заметил Окунь, – но, по чести говоря, мне тоже не по себе. Похоже на ловушку. Ты им предложи, что останемся вон в том сарае. Нам ведь только переночевать, а утром уедем. Стоит ли нести грязь и пыль в такую чистенькую избу? Для них это прямо княжеский терем!

Павка возмутился:

– Ингвар! Пошто обижать людей? Нам там снеди наготовили. Авось все-таки баб молодых подложат. Мы ж витязи хоть куда! От нас порода только улучшится. А чтобы ее не подпортить, я и ваших девок возьму на себя.

Измученные нелепой скачкой через лес дружинники зароптали. Ингвар поймал и насмешливые взгляды. Похоже, начнут еще смотреть как на труса, ставшего воеводой лишь благодаря беспредельной преданности великому князю!

Он вспыхнул:

– Добро. Но когда вас будут привязывать за ноги к вершинкам, не жалуйтесь! Кто стремится лечь в постель помягче, просыпается на жестком.

Не оглядываясь, прошел во вторую комнатку. Ее оставили для воеводы. Окунь пошел следом, спросил в спину:

– Как ты ее найдешь?

Ингвар нахмурился, но Окунь спрашивал без иронии, без намека на безнадежность искать иголку в стоге сена, к которому не дадут и приблизиться. В голосе молодого, но не по годам рассудительного дружинника было лишь страстное и почтительное желание учиться у более знающего, опытного, умелого.

Ингвар ощутил себя как на краю пропасти. Окунь смотрит с обожанием, уверен, что воевода уже знает, как поступить, ему всегда все удается, все у него получается. А когда женится, то черти ему будут детей качать, чтобы по ночам не плакали.

– К успеху ведет много дорог, – ответил Ингвар многозначительно. – Бывают среди них и ложные. Но проигрывает тот, кто выбирает только одну. Олег говаривал, что, если не помогла львиная шкура…

Он повернулся к углу, где стояло его ложе. Там копошилась, как ящерица, что торопливо роет нору, сенная девка. Она суетливо стряхивала пыль с ложа, заменяла простыни, стелила новое одеяло, взбивала подушки.

– Эй, иди-ка сюда.

Девка обмерла, ворох одеял вывалился из ослабевших рук. Медленно обернулась к русам, розовощекое лицо, покрытое веснушками, медленно бледнело.

Ингвар поморщился:

– Не бойся. Я по другому делу. Здесь у вас находится моя сбежавшая пленница. Если я не смогу получить ее добром, то возьму силой. А это большие неприятности для дулебов.

Окунь, слушавший с таким почтением, что раскрыл рот и глупо вытаращил глаза, теперь закрыл рот, пожевал губами.

– Ингвар, она даже не понимает, о чем ты.

Девку трясло, растопыренными глазами уставилась в лицо грозного руса, поглядывала на его руки, такие хищные, что сейчас схватят, сорвут одежду, будут мять больно и свирепо.

Ингвар поморщился:

– Я должен был это сказать. А теперь смотри.

Он вложил ей в безжизненную ладонь золотую монету. Девка наконец оторвала взор от грозного лица, уставилась на монету. Таких отродясь не видывала. С кругляшки золота на нее смотрел горбоносый мужик, голова в венце из листьев, а вокруг головы, как слепни, вьются по кругу закорючки.

– Если узнаешь что-то о ней, – сказал Ингвар раздельно, – то я добавлю еще две. Но если не узнаешь… то эта монета все равно твоя. Поняла?

Девка смотрела расширенными глазами. Зрачки от страха стали белыми. Окунь оглядел ее, пощупал грудь, пышную, крупную, предложил сочувствующе:

– Надо ее помять, тогда придет в себя. Ее затем и прислали, чтобы ты потешил плоть. А теперь не понимает, что тебе еще восхотелось.

Ингвар оглядел девку, пышную, краснощекую, молодую. На миг ощутил желание, еще вчера бы без колебаний швырнул ее на ложе, с наслаждением бы насытил свою звериную половину, но сейчас что-то погасило эту искру. Без натуги, ясным голосом и без сожаления бросил:

– Сам тешь. Настоящий воевода избегает сластолюбия, как зверь ловчих ям.

– Ну, – сказал Окунь, – слава богам, я еще не воевода!

Он повернул девку, задрал подол, наклонил, а Ингвар сел на лавку, с облегчением стянул сапоги. Ступни были красные, как у гуся лапы, распухли. Сапог на стыке с голенищем протерся, протекает. Скорее бы в Киев, там у него три пары в запасе.

Со стороны ложа послышался долгий вздох облегчения. Окунь слез, поддергивая портки, сапоги так и не снимал, а девка все еще не двигалась, пока Окунь дружески не похлопал по заднице:

– Все, больше не нужна. А нашему воеводе нужна та девка, о которой он говорил. Поняла?

Девка соскочила резво, опустила подол. В глазах уже не было страха, даже сочувствующе улыбнулась грустному Ингвару. Окуню показала язык. Тот ободряюще погладил по толстой ляжке. Схватив какое-то тряпье, исчезла.

– Думаешь, получится? – поинтересовался Окунь. – Я что, свое получил… Впервые в жизни удалось опередить Павку! Хоть и на дармовщину. Девку-то присылали тебе.

– Не получится, – ответил Ингвар отстраненным голосом, мысли его были далеко, – попытаем другую тропку. Не найдем – протопчем. К победе много путей.

– Еще больше – к поражению, – напомнил Окунь.

Ужинали скудно. Дулебы, рискуя вызвать недовольство, на столы поставили кислые щи да пареную репу. Русы, на что уж проголодались, роптали. Щи хлебал только неразборчивый Боян, да и тот заметил, что щи – это помои от борща русов.

Ингвар готовился ко сну, когда в дверь постучали. Насторожившись, он кивнул Окуню – будь наготове, открыл дверь, держа за спиной длинный нож.

Из темноты послышался торопливый шепот:

– Это я, Ганка, сенная девка.

– Входи, – пригласил Ингвар.

Девка неслышно скользнула в комнату, обмерла, увидев воеводу русов с обнаженным ножом. А Окунь широко улыбнулся:

– А у меня как раз снова зачесалось в том же месте.

– Я… я… узнала… – пролепетала Ганка.

– Говори, – потребовал Ингвар.

Окунь убрал меч, широко улыбнулся:

– Меня не бойся, красавица. Аль я был груб?

Девка несмело улыбнулась, вряд ли кто называл раньше красавицей, но Окунь умел быть сладким на язык, а Ингвару сказала поспешно:

– Беглянка за два дома влево. Я вызнала, что она упросила дулебов дать ей ночлег. Утром отправят обратно. Сопровождать будут трое дулебских витязей.

Ингвар протянул ей на ладони две золотые монеты:

– Сделай из них серьги. Думаю, таких нет даже у жены вашего князя!

Утром вождь дулебов был еще мрачнее, чем вчера вечером. Зыркая исподлобья, пробасил неприятным голосом:

– Великий князь в самом деле собирается к нам на полюдье?

– Как и ко всем, – ответил Ингвар настороженно.

– Но он не дерет шкуры с полян, уличей, рашкинцев…

– Они уже в Новой Руси, – объяснил Ингвар. Он посматривал украдкой по сторонам. Дулебы могли уже за ночь получить помощь из других весей. Всего-то надо две-три дюжины для короткого боя. – А дулебы – нет. Потому вы обложены данью. Как чужаки. Войдете в состав Новой Руси…

Вождь отшатнулся:

– Ни за что!

– Тогда останетесь покоренным врагом, – закончил Ингвар жестко. – За вами будет глаз да глаз. Думаете, сумеете подняться? Да ежели утаите хоть один беличий хвост… все войско русов будет здесь через три дня. Не ради хвоста. Непослушание Олег карает сразу и люто. И вам лучше бы войти в Новую Русь.

– Нет, – отрезал вождь. – У нас есть свой князь. Мы не волим посадника Олега.

Ингвар пожал плечами:

– Дело ваше. Меня интересует, нашли мою беглянку?

– Нет, – заявил вождь. Он не смотрел воеводе русов в глаза, но голос был твердым. – Я спросил стражей на воротах. Никто из чужих не входил. У нас мышь не проскользнет незамеченной!

Ингвар пристально посмотрел ему в глаза:

– И никто не выходил?

– Нет, – еще резче ответил вождь.

– Даже охотники? – поинтересовался Ингвар.

Вождь ощутил, что допустил промах:

– Ну, охотники, бортники, рыбаки – не в счет. А из чужих никто не входил, никто не выходил.

– Ладно, – сказал Ингвар медленно и многозначительно, – спасибо за прием, за ласку. Ты – вождь. Знаешь, что от твоих решений зависят жизни людей. Правильно решишь – будут жить, ошибешься… или соврешь – их смерть будет на твоей душе. Верно?

– Верно, – подтвердил вождь настороженно.

– Вот и хорошо, – сказал Ингвар почти ласково. – Такое бремя у вождей, сам знаешь.

Вождь, нахмурившись, смотрел в удаляющуюся спину громадного воеводы русов. И по мере того как заморские захватчики седлали коней, чувство страха и неуверенности становилось сильнее. Где-то он допустил ошибку. Этот рус намекнул достаточно прозрачно. Только что не указал пальцем. Но где он ошибся?

И только когда русы выезжали за ворота, он заметил, что их всего десять человек.

Ольха покинула терем приютившего ее боярина с первым проблеском света. Ее тайком вывели за ворота, только тогда дулебы подвели ей и троим воинам коней. Крепкие, мрачные, суровые, они выглядели бывалыми ратниками, и она с благодарностью подумала, что если раньше древляне и дрались с дулебами, то ненависть к русам объединила оба племени.

– В добрый путь, – сказал боярин. – Не хватятся! Русы – тупые, как их сапоги.

– Пусть боги отблагодарят вас, – ответила Ольха искренне.

Конь под ней был неказистый, но с упругими мышцами, длинноногий, с живыми огненными глазами. Он уже нетерпеливо долбил землю, мол, он создан для скачки, а тут снова стой, слушай… Дулебы уже взобрались в седла, угрюмо посматривали по сторонам.

Ольха чуть тронула коня каблуками. Тот оскорбленно дернулся, могла бы и поводьями, рванулся с места, как выпущенная из лука стрела. Ольха охнула, ее отшвырнуло встречным ветром, едва удержалась в седле, долго тщетно ловила поводья. Над головой и по обе стороны тропинки мелькали деревья и кусты, сливались в сплошную зеленую стену. Копыта стучали глухо, земля после ночного дождика оставалась рыхлой, гасила звуки.

Дулебы нагнали ее уже на второй версте. Двое пошли впереди, третий упорно держался за спиной гостьи, защищал от неожиданностей сзади. Ольха чувствовала себя защищенно. Мужики крепкие, рослые, отважные, хотя и не такие гиганты, как Ингвар, воевода киевский.

Неожиданное тепло разлилось по ее телу, когда вспомнила, как он смотрел на нее. Если бы судьба не свела их врагами!

Она счастливо неслась сквозь лес по широкой дороге между толстых дубов. Впереди в стене деревьев появилась щель, быстро расширялась. Там был простор, свет, ибо ночь уже отступила, лишь в лесу еще гнездилась под широкими ветвями, опустившимися до самой земли, кусты окутывала как темное облако, а там утро блистало победно, торжествующе, в щель виднелся краешек облака, пугающе алый в еще сером утреннем мире, дрожащем от сырости и холода.

Внезапно сзади щелкнуло, она услышала хрип. Затем донесся странный глухой стук, будто что-то тяжелое упало на землю. Оглянулась, кровь застыла в жилах. Пальцы онемели, разогретый в ладони повод выскользнул, больно хлестнул по лицу.

Воин, что скакал задним, свалился с седла. Нога его запуталась в стремени. Конь, испугавшись, начал убыстрять бег. Дулеба волочило лицом вниз, раскинутые руки бессильно загребали землю. В спине торчало древко короткого копья.

В страхе она посмотрела вперед, но и там лишь один остался в седле. Он приник головой к гриве, та окрасилась красным. Ветром срывало капли крови и рассеивало позади в воздухе. Ольха с ужасом ощутила на губах соленое. Лошадь второго мчалась, высоко запрокидывая голову, чтобы не запутаться ногами в поводе, что сгребал по земле грязь. Седло было пустым.

Еще не поняв, что случилось, она чудом поймала повод и ударила коня в бока. Тот зарычал как зверь и рванулся вперед. Она пронеслась мимо раненого, голова дулеба была рассечена, вырвалась на простор дороги, за которой блистал рассвет…

– Стой!

Ее будто ударили по лицу хлыстом. Она сразу узнала ненавистный говор руса, хотя еще не поняла, кому принадлежит. У всех русов голоса сильные и вызывающе властные. Конь рванулся еще быстрее, завизжал от ярости, а затем будто налетел на скалу. Ольху мотнуло в седле, снова чудом удержалась, но выронила поводья. Конь бросил задом, затем взвился на дыбы, яростно забил в воздухе копытами. Ольха ощутила, что отделилась от седла.

Сильные руки подхватили у самой земли. Она увидела смеющееся лицо руса, который всегда был близ Ингвара. Он поставил ее на ноги, раскрасневшийся, запыхавшийся.

– Ну вы и неслись! Я уж, грешным делом, боялся, что проскочите!

Ольха оглянулась, упавшее сердце замерло вовсе. Еще двое вышли из зарослей, деловито добили раненых, шарили в их сумках и одежде, снимали ножи, браслеты. Они устроили засаду на повороте, поняла Ольха, когда любой конник замедляет скачку. Двое ударили почти в упор дротиками, а один даже затаился на ветке, под которой она с дулебами пронеслась так опрометчиво. И где дулеб буквально сам ударился лбом о подставленный топор.

– С тобой всего трое? – допытывался рус. – А нам сказали, что поедут пятеро. Мы б тогда вовсе одного послали. Я бы сам пошел, пусть остальные отсыпаются.

Это было явное хвастовство. Как ни сильны русы, подумала она с бессильной яростью, только внезапность помогла победить так легко. Но молодой дружинник ликовал, раздвигал плечи, выпячивал грудь, и Ольха опустила голову, сказала безнадежно:

– Да, я вижу… от Ингвара не уйдешь.

– Вот-вот! – подтвердил он довольно.

– Ладно уж… А что теперь?

– Теперь дождемся Ингвара, – объяснил он словоохотливо. Огляделся. – Да прямо здесь! Ну, только в сторонке от трупов. А то мухи, мыши набегут.

С поляны, которую он выбрал для отдыха, хорошо была видна дорога. Когда поедет Ингвар с оставшимися дружинниками, только слепой не заметит. Двое других, Боян и Окунь, привели коней, расседлали и пустили пастись. Ольха с горечью подумала о павших дулебах. Их трупы даже не оттащили с дороги.

Все трое развели костер. Солнце только-только окрасило далекий виднокрай, воздух оставался холодным, как лезвие меча. По рукам пошел бурдюк с медовухой, прямо на траву выкладывались ломти хлеба и сыра. В сумке у дулебов нашелся огромный кус мяса, две жареные утки, крупный гусь, и дружинники совсем повеселели. Даже пожелали, чтобы боги взяли дулебов на поля Вечной Охоты.