Текст книги "Гиперборей"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Перед Олегом и Гульчачак появилось на столе по миске парующего борща. Отрок вытащил из нагрудного кармана деревянные ложки. Посмотрел застенчиво на Гульчу, вспыхнул как маков цвет, поспешно заменил ей простую ложку на расписную. Когда он ушел – с явной неохотой, – Гульча оглядела ложку подозрительно, тщательно вытерла о свою одежду.

– Что случилось с Потыком? – спросил Олег соседей по столу.

Молчали, лишь один проворчал нехотя:

– Потык – наш герой, сын Города… Да враг сумел найти стежку… Пришли друзья, похвалялись богатством, что захватили в дальних странах, угостили заморским вином. Ушел Потык с ними к соседнему князю, гулял три дня и три ночи. А в город ночью пробрались савиры.

– Раньше не нападали, что ли?

– В городе привыкли, что Михайла завсегда на воротах. Так привыкли, что хоть и знали про его отлучку… Великий разор учинили вороги! Много крови пролили. Девок в полон, старых и малых порубили.

Изгой свирепого вида, что сидел напротив, зло хлопнул чарой по дубовой крышке стола:

– Тяжкую виру платит своей совести! Эх, Михайло Потык – красивая птица…

Олег ел не спеша, осматривался – пусть девчушка вымоет полы. Хоть и голубятня, но по всему видно, что постоялый двор чистый. Семья у мужика немалая, всех к делу приставил. Сам торк или берендей – рожа больно не наша, но жену взял прямо Снегурочку, иначе откуда такие белоголовые дети? Разве что по старой загадке: у Ноя было три сына – Сим, Хам и Яфет. Кто был их отец? Ответ: Тавр – киевский кузнец.

Комната оказалась на чердаке, как и обещал хозяин, – стоять во весь рост можно только посередке, где над головой идет главная балка, от нее крыша покато опускается, смыкаясь с полом. Взбираться нужно по лестнице, поднимая ляду – широкую квадратную крышку с вдавленным в пол кольцом вместо ручки.

Олег захлопнул за собой ляду, притоптал кольцо, чтобы не спотыкаться.

– Узнаю хозяйственных полян! Говорят, где пройдет один полянин, двум иудеям делать нечего.

Она остро взглянула ему в глаза, вспыхнула, но с великим трудом удержалась, хотя глаза метали черные молнии, а в воздухе мгновенно запахло грозой.

– Я в это не верю, – ответила она очень сдержанным голосом.

Единственное окошко было широкое, через него виднелись чешуйчатые крыши, похожие на спины растолстевших смоков. Слева выступает край постоялого двора, слышно, как неумолчно бухает молот, сквозь ветхую крышу кузни полыхает багровое пламя, поднимает сизый дым. Олег потянул носом – пахло железной окалиной: коваль выжигал из железа сырь.

Бедно одетый, но увешанный оружием, как священное дерево оберегами, худой мужичонка потащил через двор лошаденку. Под ногами у него греблись куры, расклевывали еще теплые конские каштаны, с истошными криками разбегались в последний момент, хлопая крыльями и обязательно стараясь перебежать дорогу перед лошадью.

Гульча брезгливо копнула носком сапога ворох старых шкур, услышала смешок пещерника. Она нахмурилась, села и решительно начала стаскивать сапоги.

– Жалкое племя, – пробурчала она. – Подвижника на цепь. Ну, пусть сам себя на цепь – какая разница?

– Разница большая, – сказал он насмешливо. – Очень…

– Все равно, – сказала она упрямо, – мне его жаль!

Он лег, разбросал усталое тело на мягких шкурах. Ему тоже было жаль этого нестареющего крылатого богатыря. Потык был наособинку среди нелюдимых сыновей Велеса – веселый, крылатый, охотно покидающий родной Лес ради приключений в других странах. Далеко заносили его крылья! У многих народов остались легенды о крылатом богатыре. По возвращении Потык все так же славно служил Городу: поднимался в воздух при виде орла или слишком крупного ворона, который мог быть злым колдуном… Но сколько было великих богатырей в славянской земле? Как песка – на берегах рек. Не упомнить, да кто старается? Воинские подвиги – обычное дело, всяк горазд. Это другим народам в диковинку. Славяне чтят именно духовный подвиг.

Вообще слово «подвиг» применяется лишь к тем, кто сумел победить зло в себе, принес мир людям, сумел смирить свой гордый нрав, не хвататься за меч при каждом случае… И подвижниками зовутся не силачи, убившие многих врагов, великанов, драконов, волшебников, а подвигшие людей на мир, счастье, ласку к ближнему…

Он чувствовал, что засыпает, на грани сна начали плавать светлые пятна, потом медленно высветился странный щит: заостренный книзу, яркий, блестящий. На красном радостном поле щита стоял человек в белой хламиде. За спиной у него были большие белые крылья, в руке ярко блестел огненный меч. Сердце Олега радостно стукнуло, он спросил шепотом, еще не веря себе:

– Это… Потык?

Далекий голос ответил медленно, с паузами, но Олег слышал все, это был его голос, собственный, только не житейский, а вещий:

– Не похож?.. Мир будет другим… Исчезнут смоки, змеи, василиски, грифоны, аримаспы, придут другие чудища – неведомые. Город будет другим, все другое, но слава останется, имя останется… останется имя и слава Михайлы Потыка – вечного защитника бессмертного Города!

В этот момент его толкнули, видение померкло во тьме. Гульча потрясла за плечо:

– Что с тобой?.. У тебя был глупо раскрыт рот и вытаращены глаза!

– Я храпел? – спросил Олег.

– Нет, но…

– Женщина, не тряси меня, если не храплю и тебя не беспокою. Иначе продам первому встречному или обменяю на пряжку, которую ты все никак не соберешься пришить!

Глава 10

Когда он проснулся, освеженный коротким полуденным сном, Гульча сидела возле окна надутая, как совенок, держа палец во рту. Губы ее распухли, в глазах блестели слезы. На коленях лежал широкий пояс пещерника, пряжка была пришита дратвой – толстыми суровыми нитками. Ладони Гульчи были в смоле – пропускала через нее дратву, просмоленные нитки дольше выдержат, не порвутся в сырую погоду.

Чувствуя себя виноватым, Олег быстро оделся, сказал бодро:

– Спустимся поесть?

Она покачала головой. Запруда в глазах не выдержала напора, слезы хлынули двумя ручейками. Олег взял ее за руку, заставил вытащить палец – распухший, исколотый, капли крови тут же начали выступать крохотными точками.

– Теперь распухнет, загниет, – объявил Олег. – Придется отрезать. Потом всю руку…

Она всхлипнула, бросила ремень ему под ноги. Олег поднял, обернул вокруг пояса, с удовольствием застегнул пряжку. Прошелся, надувая живот, пробуя крепость шва, сказал веселым голосом:

– Терпимо. Ладно, продавать пока не буду! Пойдем поедим.

– Не хочу, – всхлипнула она. – Все ругаешься, ругаешься…

– Еще и бить буду, – пообещал он.

Гульчачак размазывала кулачками слезы, а он уже тащил ее вниз по лестнице. Корчма была в самом низу, а по дороге через поверхи Олег насмотрелся на купцов и знатных мужей, которые занимали комнаты почище и получше.

По дороге Гульча, все еще сердясь, отказывалась идти, пока не посмотрит на своих коней. Олег не спорил – надо давать женщине одерживать верх в мелочах. Так, говорят, старые волхвы лютых ведьм превращали в горлиц.

Кони с хрустом жевали овес, ясли были полные, вода – свежая. Олег полагал, что Гульча удовольствуется и они пойдут в трапезную, но она неожиданно вывела своего вороного, заявила:

– Хочу осмотреть город. Мы, миссионеры, интересуемся каждым племенем!

– Опасно, – предостерег Олег. – Здесь много заморских купцов, народ к ним привык, но для киевлян ты – баба в штанах и на коне. Это диво большее, чем смок.

– Меня называли поляницей. Значит, здесь знают женщин-воинов, амазонок. У меня быстрый конь, острый кинжал. Я не выгляжу слабой, верно?

Олег посмотрел на нее долгим взглядом, кивнул:

– Как знаешь. Я завтра-послезавтра еду дальше.

– Я это учту, – ответила девушка высокомерно.

Конь пошел игриво боком, она подобрала поводья, вихрем вылетела за ворота. На улице кто-то заорал возмущенно, далее Олег услышал лишь дробный стук копыт.

Он задумчиво покачал головой, отправился в корчму. Народу было меньше, соберутся к вечеру, и он поел быстро, без помех, разговоров интересных не услышал. Все еще в задумчиво-потерянном состоянии духа вернулся на чердак, долго раскладывал обереги, гадал так и эдак, но ничего путного не выходило, один оберег опровергал другой.

Быстро наступил вечер, Гульчи все не было. Олег, начиная тревожиться, подошел к окну, пытаясь высмотреть одинокую всадницу. На соседних крышах дрались вороны, к ним подбирался, прижимаясь брюхом к выструганным деревянным черепицам, тощий кот. Небо темнело, бледный серп луны постепенно наливался зловещим блеском.

Олег собрался зажечь лучину – светильника на чердаке не оказалось, как вдруг услышал далекий скрип внизу. Он оставил огниво, быстро бросил шкуры поверх меча, сел на лавку.

Ляда поднялась, снизу донеслись мужские голоса, пахнуло кухней. На чердак по-хозяйски неторопливо вылез крупный человек с лохматой бородой, в поношенной одежде. На широком поясе висел короткий нож.

– Не возражаешь, если войдем? – спросил он зычно.

– Возражаю, – ответил Олег, руки он держал на коленях.

Человек смерил Олега насмешливо-презрительным взглядом, крикнул вниз, придерживая ляду:

– Хлопцы, он возражает!

Из проема поднялись еще двое. Первый напоминал медведя – коротконогий, толстый, двигался медленно, переваливаясь на каждом шагу. Второй был как хорек: с дергающимся носом, быстрый в движениях, беспокойно озирающийся. Губы у него были как у мертвеца, лицо бледное, с желтизной. Он пинком захлопнул ляду, встал сверху, держа ладони на поясе, где висели длинный нож и акинак.

Лохматобородый оглядел Олега, спросил внезапно, словно выпустил стрелу:

– Ты чего приехал?

– Киев – вольный город, – ответил Олег негромко. – Я пошлину уплатил.

Лохматобородый сказал предостерегающе:

– Хлопец, не будь слишком умным.

– Я в городе пробуду пару дней. Пока отдохнут кони.

Мужик почесал лоб, снова оглядел Олега с головы до ног. Волосы его прилипли ко лбу, блестели капли пота.

– А потом?

– Вы кого-то ищете? Это мое дело, куда и к кому ехать.

Бледный, похожий на хорька, сказал быстрым сухим голосом:

– Хлопцы, он напрашивается на добрую трепку.

Лохматый поворотился к Олегу, пробасил:

– Слыхал? Напрашиваешься?

Олег смолчал, его внимательные зеленые глаза скрестились со странно-желтыми бледного. Тот устал ломать его взглядом, прошипел зло:

– Ты слышал? Или прочистить ухи?

Медведистый, дотоле молчавший, прогудел густым голосом, в котором слышалось жужжание пчелиного роя на солнцепеке:

– Не горячись, Данусь! Не горячись…

– Пусть надувается, – сказал ему Олег мирно. – Кого такое испугает?

Бледный тут же выхватил нож, медведь будто ждал – мгновенно обхватил огромными лапищами:

– Не спеши, не спеши… Эй, хлопец! У нас не больно жалуют гонористых. Завтра утром чтоб и духу твоего здесь не было. Понял?

Не дожидаясь ответа, он нагнулся, поднял ляду. Первым полез бородатый, медведистый кивнул бледному. Тот покачал головой:

– Лезь ты. Мне надо сказать ему пару слов.

Медведистый хмыкнул, сказал предостерегающе:

– Не горячись… Кто горячится, долго не живет. Мы свою часть работы сделали, чего тебе еще?

– Иди ты… – ответил бледный злобно. – Я приду скоро. Ждите в корчме.

Когда ляда за медведистым захлопнулась, бледный, не сводя с Олега желтых, как у рыси, глаз, нагнулся, замедленным движением вытащил из-за голенища длинный узкий нож. В комнате быстро темнело, на лезвии заплясал отблеск луны. Бледный оскалил мелкие гнилые зубы:

– Этим ножом я бью птицу на лету. С двадцати шагов. А ты птаха крупная, не промахнусь.

– Для швыряльного ножа длинновато лезвие, – заметил Олег. Он не двигался, руки держал по-прежнему на коленях.

Бледный, скаля зубы, пошлепал лезвием плашмя по ладони, прошипел:

– Ты знаешь лучше?

– Знаю.

Бледный увидел лишь смазанное движение руки пещерника, тут же в плечо садануло острой болью. Пальцы разжались, нож глухо стукнулся о пол. Бледный лапнул ушибленное место – пальцы наткнулись на деревянную рукоять, торчащую из плеча. Кровь побежала медленно, но, едва он шевельнулся, тронул рукоять ножа, брызнула горячей струйкой.

Олег поднял чужой нож, приставил острием к глазу бледного:

– Отвечай быстро. Какую свою часть сделали? Кто вас послал?

Бледный смотрел с ненавистью, узкие глаза щурились. Олег ударил под колено, бледный грохнулся на деревянные доски, застонал. Кровь побежала сильнее. Его пальцы все еще были на рукояти чужого ножа. Он сцепил зубы, с силой дернул.

Олег молниеносно перехватил за кисть, безжалостно вывернул, услышал хруст, словно переломилась сочная морковь. Бледный застонал, лицо перекосилось в судороге.

– Говори, – потребовал Олег. Глядя в глаза, он ухватил его снизу, с силой сдавил. Тот вскрикнул от невыносимой боли, на лбу вздулись жилы, выступил крупный пот.

– Не знаю, – прохрипел он сквозь стоны. – Купец нанял… Сказал, пугнуть надо…

– Что за купец?

– Не ведаю…

– Как выглядел? Во что одет?

– Ночь… Он был в плаще… с капюшоном. Дал гривну… даст еще две, если выгоним из Города немедля…. или утром…

Олег сдавил сильнее. Раненый задергался, пытаясь остановить здоровой рукой. Глаза застлало болью и ненавистью.

– Где должны увидеться?

– Сказал, отыщет…

Снизу крики разгульного веселья стали громче. Олег прислушался, повернул голову, и в этот момент бледный подхватил нож с пола, ткнул острием… но пещерник уже неуловимо сдвинулся, его рука как топором ударила ребром ладони по горлу. Бледный в последний миг жизни успел понять, что чужак не мог убить с холодной кровью, дал дураку напасть, чтобы оправдаться перед собой и богами!

Олег подхватил неподвижное тело, бросился к окну. Холодный воздух пахнул навстречу, лунные блики слабо отражались на мокрой крыше. Выбравшись из чердачного окна, Олег быстро перебежал на другую сторону крыши, разогнался, чувствуя, как все обвисает труп, с силой оттолкнулся от края.

В последний миг сапог скользнул по мокрой дощечке, сердце закололо – чердак был над четвертым поверхом. Внизу холодно блестел двор, вымощенный булыжником.

Не долетел, ударился о край грудью, едва не выронил труп, но зацепился свободной рукой и локтем другой руки, чуть ли не зубами – жилы трещали, но подтянулся, хрипя и задыхаясь, тяжело перевалился животом на крышу и втащил тело.

Дверца на чердак этого дома была завязана истлевшей веревочкой. Олег поспешно развязал, затолкал труп – там пылились тряпки, старая рухлядь, сломанные лавки, столы, битая посуда. Он навалил поверх тряпье, закрыл дверцу и тем же узелком завязал веревочку.

Назад прыгал осторожно, боясь, что уличные зеваки вдруг поднимут головы к небу. Пробежал на цыпочках, проскользнул в открытое окно, плотно закрыл за собой. Снизу уже слышалось скрипение лестницы, донесся громкий голос, зовущий Дануся.

Раздеваться не было времени – Олег швырнул шкуру на пол, закрывая пятна крови, прыгнул на постель, поспешно накрылся одеялом из шкур. Ляда приподнялась, показалась освещенная снизу багровым факелом голова лохматобородого. Он глухо проревел:

– Эй, пошто в потемках? Данусь, где ты?

– Я сплю, – ответил Олег, подпустив в голос дрожи. – А ваш друг облаял, потом ушел.

Лохматый наклонился, что-то сказал вниз, потом строго взглянул на Олега:

– Когда ушел Данусь?

– Вслед за вами, – ответил Олег уже крепнувшим голосом. – Случилось что?

Лохматый молчал, и Олег под одеялом стиснул рукоять ножа: рано прикинулся спящим. После разговора со страшным Данусем должен был трястись от страха всю ночь, не ложиться.

– Ладно, – проворчал лохматый. – К женкам ухлестнул, змей подколодный…

Ляда глухо захлопнулась. Олег долго лежал, прислушивался. Снизу слабо доносился пьяный рев, а когда загулявшие гости разбрелись по комнатам, услышал приглушенный шум со двора, где гридни развозили на телегах мертвецки пьяных хозяев: ржание коней, цокот копыт, щелчки бичей. Напряженный слух ловил знакомое щелканье подков вороного, но на дворе и ближайших улицах звуки были чужими.

Месяц мертво и неподвижно светил через окошко. Крыша холодно блестела. Тучи бежали черные как сажа, подсвеченные снизу так, словно уже накалились добела. Бежали быстро, будто стая голодных волков, на ходу глотая холодные снежинки звезд.

Внезапно створки окна с треском распахнулись. Олег с ножом в руке моментально скатился с постели. Комнату залила тьма: луна нырнула в тучу, по стенам заметались тени… Не дыша и не шевелясь, Олег вслушивался. На миг лица коснулась волна воздуха, но в комнате было тихо, и ему стало жутко.

Луна вскоре вынырнула – в призрачном свете по комнате бесшумно метался крылатый зверь. Не птица – он услышал бы хлопанье крыльев – зверь носился бесшумно, Олег успел увидеть красные горящие глаза, похожие на раскаленные угли, блеснули острые зубы – белые как снег. Пахнуло звериной шерстью, пометом. Олег не мог дольше задерживать дыхание, шумно выдохнул, и зверь сразу стрелой метнулся к нему.

В темноте страшно блеснули красные глаза, стремительно надвинулись. Олег увидел в распахнутой пасти четыре длинных клыка. Он пригнулся в последний момент, словно нырнул в воду, хрястнулся о пол подбородком. Страшное крыло чиркнуло по волосам.

Луна высветила комнату полностью, и Олег привстал, стиснул нож для броска. По комнате хаотично метался кожан – таких крупных Олег еще не встречал. Кожаные крылья бесшумно резали воздух, когти блестели металлом. Угольки глаз вспыхнули оранжевым огнем – кожан увидел человека, ринулся так стремительно, что обогнал бы сокола.

Олег юркнул под ложе, перекатился по полу и, задевая доски, выскользнул с другой стороны и швырнул нож вдогонку. Кожан метался из стороны в сторону. Олег выхватил другой нож, не зная, попал ли первым. Кожан пронзительно взвизгнул от ярости – Олегу почудилось что-то знакомое, – взвился под потолок, с балки посыпалась труха. Олег отвел руку с ножом, застыл, выбирая момент.

Кожан метнулся вправо, влево, внезапно черной молнией перечеркнул комнату и вылетел стрелой в открытое окно. Олег подбежал, выглянул, держась за створки. Небо было темным, ему показалось, что левым крылом кожан махал реже, а в тонкой кожаной пленке на миг блеснул лунный свет. Утиное Гнездо исчезло, закрытое темным телом, потом небо стало таким же звездным, с быстро бегущими тучами.

Олег вернулся к постели. Пальцы коснулись мокрого. Он торопливо отнес шкуру поближе к окну. В лунном свете на вытертой шерсти блестели капли крови. Он бросил шкуру, лег навзничь, задумался.

Луна – солнце упырей и утопленников – заливала комнату светящимся ядом.

Проснулся он мгновенно, пальцы тут же сомкнулись на рукояти ножа. Лестница поскрипывала едва слышно, но сон слетел моментально. Бледная луна уже ушла на другую половину неба, звонко кричал петух, отгоняя нечистую силу от своего курятника.

Ляда приподнялась бесшумно. Гульча очень медленно вползла к нему на чердак, осторожно опустила тяжелую крышку. Олег дышал ровно. Из-под приспущенных век он видел ее неловкие движения, пошатывающуюся походку. Когда свет луны упал на ее бледное лицо, он увидел закушенную губу, темные круги под ввалившимися глазами. Левая рука до локтя была перевязана белыми тряпицами. Посреди повязки расплывалось темное пятно.

– Коня устроила? – спросил Олег громко.

Она вскрикнула тонко и жалобно, без сил опустилась на пол возле ложа. Ее огромные глаза под вздернутыми бровями смотрели с ужасом, лицо было на уровне постели.

– Вставай, а то пустишь лужу с перепугу, – посоветовал Олег. – Да еще возле меня! Я спросил про коня… Ладно, как я вижу, не до него. Хорошо провела время? Как понравился Город?

– Город как город, – ответила Гульча, с трудом обретая голос. – Чего не спишь? Только не ври, что беспокоился обо мне.

– Клопы, – объяснил Олег. – Крупные, как жуки-рогачи. У меня, правда, кожа дубленая – прокусить не могут, но все равно противно. Бегают, лапами щекочут.

Она с отвращением посмотрела на темное месиво шкур. Олег откровенно улыбался, белые зубы блестели в темноте. Она зябко повела тонкими плечиками, сказала, потупя взор:

– Я съездила в квартал для заморских гостей… Искала соотечественников. Или тех, кто знает новости.

– Много узнала?

Гульча молчала, держа лицо в тени, и он пожалел, что не видит ее глаза. Наконец ответила сердитым голосом:

– Почти ничего. На обратном пути напали какие-то гуляки.

– Благополучно? – Олег, не торопясь, выкресал огонь, зажег лучину.

– Немного поцарапала руку.

Олег опустил глаза, скрывая усмешку:

– Город чужой, люди всякие… Неожиданности могут быть самые разные.

Она наконец вскинула голову, прямо взглянула ему в глаза. В ее зрачках на миг блеснули красные искорки, возможно – от лучины.

– Я тоже не сладкий пряник.

Утром позавтракали в корчме. Гульча ела мало, нянчила поврежденную руку. Олег предлагал свою помощь, он-де волхв, знает травы, Гульча поспешно отказалась. В ее глазах метнулся такой откровенный испуг, что Олег не настаивал. У нее могут быть свои причины, очень веские, не показывать ранку.

Днем он дважды наведывался к коням. Те оживали на глазах, кожа стала гладкой, уже пробовали задирать соседей. Завтра можно будет выехать, если ничто не помешает. Гульча отпросилась еще разок побывать у соотечественников, на этот раз днем. Конь не шибко заморится, если отвезет ее даже на другой конец Киева. С ее весом – все равно что пустое седло повозит на себе.

Сам Олег весь день ходил по торжищу, спускался на причал, расспрашивал рыбаков и гостей. Каждый день приезжали варяги, свеи, франки, ромеи – не говоря уже о купцах из ближних и дальних славянских племен. Все приносили вести мрачные: междоусобица ширится, торговля в упадке, на дорогах одни тати, князья то и дело режут друг друга, о торговле думать некогда и некому.

Вчерашних вечерних гостей не видел. Что-то его ждало за городом, не зря же так старались выставить за ворота. Понять бы, почему к нему такое внимание. И кто? Семеро Тайных? Вряд ли. Он для них – потерянная душа. Не враг, это точно. Тогда кто? Или у него что-то важное? Его двуручный меч? Пластинчатый лук? Обереги?.. Может быть, знает какую-то тайну? Нелепо – он только что из пещеры. Если не знает уже, то может скоро узнать что-то очень важное?

Дождь моросил весь день, людей на улицах было мало. К ночи дождь утих, но холодный ветер все так же пробирал до мозга костей. В темноте город казался угрюмым, враждебным – тучи медленно двигались с севера, тяжелые, как горы. Городская стена уперлась в небо, иногда с той стороны доносился голос прикованного велета. Мокрые крыши, казалось, трещали под громадами черных туч. Кровля соседнего с постоялым двором дома провалилась, белые балки гладко и мертво светили в темноте. Олег все посматривал на них, тревожась смутными воспоминаниями – точно так белели обглоданные ветрами и дождями исполинские скелеты смоков на их тайном могильнике, куда уползали умирать, – ни ворон, ни орел-стервятник туда не залетали, разве что вездесущие муравьи там пировали всласть.

Усталый от бессмысленно проведенного дня, он попробовал раскладывать обереги, но вызванные образы плавали перед внутренним взором смутные, расплывчатые – толкуй хоть так, хоть эдак. Он лег, не дожидаясь Гульчи, и сразу провалился в тяжелый неспокойный сон. Далекий загробный голос мрачно вещал, что уже погибает, если сию минуту не вернется в свою пещеру. Ведь он теряет не просто жизнь, а нечто большее, о чем хорошо знает…

Внезапно с небес полыхнуло пламя. Олег ощутил удар в живот, воздух с шумом вышел из груди. Сердце со страшной силой сжало в железной ладони.

Он проснулся, задыхаясь. Сильные руки затягивали веревку на его шее! Сзади надсадно дышали. Воздуха в груди не осталось. Олег хрипел, легкие буквально трещали от натуги, требовали хоть глоток воздуха: любого – спертого, дымного.

Он дергался, хрипя, попытался свалиться, но веревка держала крепко, сжимала горло с каждым мгновением сильнее. Олег бессмысленно хватался за шею, пытаясь сунуть под веревку, тонкую, как стебель травы, хоть палец, но веревка – шелковый шнур – глубоко врезалась в кожу. Он слышал свой хрип и громовые удары сердца, в глазах расплывалась чернота. Смутно видел слабый лунный свет, темную фигуру, что склонилась над ним у изголовья.

Теряя сознание от удушья, успел подумать, что бесполезно совать палец под веревку, так же бесполезно хвататься за руки убийцы, надеясь как-то вывернуть или оторвать от веревки. Он выгнулся, резко бросил ноги вверх, ударил левой пяткой, целясь в то место, где должно быть лицо.

Олег чуть задел стопой – в ответ горло сдавило с такой силой, что глаза залило черным. Он слышал грохот приближающегося водопада – гремела кровь в ушах, пытаясь протиснуться через сдавленные кровеносные жилы. В последнем усилии, почти бездумно, он изогнулся в последний раз, ударил правой ногой – шум и грохот в голове бросили его самого в черноту.

Очнулся на полу – на шее болтался тонкий шелковый шнурок. Поднялся на дрожащих ногах, в глазах темно, упал на доски пола, во рту было горячо и солоно. Воздух свистел, грудь вздымалась часто, неровно, словно ее изнутри толкали острыми ножами. По ту сторону ложа что-то скреблось, будто крысы грызли пол.

Он прополз, от слабости не решаясь встать на ноги. От ложа к окошку на крышу двигался, не отрывая лицо от пола, человек в черном плаще с капюшоном. За ним тянулась темная блестящая дорожка. Олег кое-как настиг его, из открытого окна навстречу дул холодный ветер, в черном небе уже блестели равнодушные звезды. Он свалился рядом, сцепив пальцы на шее ночного гостя.

Под пальцами похрустывало, словно тонкие камешки задевали друг друга острыми краями. Он понял, что разбил пяткой тоненькую косточку за ухом. Тот оглох на правое ухо, теряет сознание от боли, а из перебитой вены кровь щедро орошает пол.

– Кто ты? – прохрипел Олег.

Человек со стоном пытался оторвать голову от пола. У него было темное лицо, до бровей заросшее кудрявой черной бородой. Олег нашел при нем острый нож, увесистый кошель с золотыми монетами. Тело убийцы было твердое, мускулистое, без жира. В этом бесформенном черном плаще он оставался незамеченным среди качающихся деревьев, умело сходил за пятно тени, ловко пробрался наверх по стене, двигаясь вместе с качающимися в ночи ветками…

Олег кое-как оделся, медленно пришел в себя. В горле саднило, он сглотнул слюну, его перекривило от боли. Человек на полу дышал сипло, с хрипами.

– Я не виноват, – прохрипел он. – Ошибся… Я хотел в другой комнате…

Олег разминал вздувшийся рубец на горле. Человек со стоном подтянулся на руках, попытался выдвинуть голову за порог, Олег наступил сапогом на шею:

– Кто тебя послал?

Внизу пьяные крики постепенно затихали, в ночной тиши очень ясно был слышен шум от передвигаемых столов и лавок – семейство узкоглазого хозяина выметало объедки, сор, готовясь завтра принимать новых гостей, гнало прочь бродячих псов. Гуляки с соседних улиц и гости-купцы разошлись, слышно, как стучат засовы, обитатели постоялого двора ложатся.

Возможно, легли уже все. Но возможно, кто-то ждет в своей комнате или даже внизу во дворе. Вскоре поднимется осторожно по лестнице, на цыпочках подойдет к его постели, ожидая увидеть синее от удушья лицо и вывалившийся почерневший язык.

Человек хрипел, скреб ногтями пол, но настороженное ухо Олега внезапно уловило далекие шаги. Тихо-тихо заскрипела лестница, если бы не вслушивался – вряд ли бы услышал ритмичное похрустывание рассохшихся дощечек. По дереву заскреблось, ляда начала подниматься. Олег поднял руку со швыряльным ножом.

Человек держал лицо в тени, и Олег не двигался, давая незнакомцу возможность вылезти и закрыть крышку. Иначе с грохотом повалится вниз с ножом в горле – кому нужен крик и шум? Человек медленно вылез, стараясь не шуметь, движения были бесшумными. Лунный свет наконец осветил лицо Гульчи.

Вдруг она резко повернулась, каким-то образом заметив неподвижного Олега. Лицо ее дрогнуло, Олег быстро придвинулся к ней, всматриваясь в глаза. Она резко дернула головой, отодвинулась в тень.

– Олег… Ты… Что-то случилось?

– Почему так думаешь? – спросил он быстро.

– Ну, – проговорила она медленно, однако голос ее дрогнул, – ты… не спишь. Даже не в постели… О великий боже!.. Что это?

Олег отвел глаза, досадуя, что при скудном свете не может видеть ее лицо чисто и ясно.

– Стараюсь понять… Он душил меня.

Гульча опасливо коснулась его груди кончиками пальцев, они мелко дрожали, сказала торопливо:

– Да-да, твой голос хрипит… Кто он? Ты уже знаешь, кто его послал?

Она застыла, лицо ее было бледным, глаза – темные провалы. Олег ответил медленно, следя за ее лицом:

– Я узнаю. Будь уверена.

Пинком он перевернул врага лицом вверх. Голова болталась из стороны в сторону, в прищуренных глазах был страх.

Олег приставил нож к горлу убийцы, чуть нажал. Лезвие пропороло кожу, потекла тонкая струйка крови. Гульча побледнела сильнее – видно было даже при лунном свете. Олег сидел на корточках, следил за ней краем глаза. Человек прошептал:

– Я ничего не знаю…

– Как тебя кличут?

– Шулика…

– Из южных, – определил Олег. – Значит, коршун. Кто послал?

– Мне вырежут язык, если скажу…

Олег окровавленным ножом разомкнул зубы пленника, опустил острие ножа на язык, сказал негромко:

– Они далеко, а я здесь. Понятно?

– Я не видел их, – прошептал человек. – Я не знаю…

Олег внезапно ударил рукоятью ножа. Кровь брызнула из разбитых губ, сухо хрустнули передние зубы. Пленник закашлялся, обломки зубов посыпались в горло. Гульча сделала шаг вперед, руки были прижаты к груди, она не сводила глаз с пленника.

– Олег, – проговорила она потрясенным голосом, ее лицо оставалось в тени, – ты же человек…

– Пока только местами, – ответил Олег.

Он снова ударил. Хрустнули тонкие кости носа, кровь брызнула из ноздрей, разлилась двумя широкими ручьями, попала в рот. Пленник закашлялся, захлебываясь, пытался вывернуться из-под тяжелой руки пещерника.

– Ну?

– Я скажу… – пробулькал человек. – Скажу…

Гульча сделала крохотный шажок к ним, ее ладони медленно опускались к поясу, где висел кинжал.

Олег напрягся, держа ее в поле зрения. Пленник пробулькал:

– Меня послал варяг Говард… У него большой торговый дом на Горе… Вчера пришли три больших корабля, навезли товаров… С ним двое, одетые смердами, но один распоряжается… даже хозяину давал приказы…

Гульча остановилась, пристально глядя на человека с залитым кровью лицом. Потом вернулась к ложу, села, закрыв лицо ладонями. Олег вытер нож о бороду человека, бросил в ножны.

– Гульча, придется отлучиться.

Она подняла бледное лицо, в блестящих глазах отражались лунные блики.

– Куда?

– Эй, поднимайся. Прогуляемся к твоему хозяину.

Человек с огромным трудом поднялся, цепляясь за стену. Лицо было залито кровью, он зажимал раны ладонями. В глазах девушки был ужас. Олег повернулся к Гульче:

– Ты пойдешь со мной.

Голос был жестким, повелевающим. Она послушно поднялась, тихо спросила: