Текст книги "Придон"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Глава 24

Пир продолжался трое суток, и с каждым часом веселье нарастало. Костры горели на площадях, но уже на второй день артан у костров стало меньше, а на третий осталась едва ли треть. Зато в домах день и ночь полыхали все светильники, оттуда слышались удалые песни, раздавался женский визг, уже без страха, в окнах мелькали силуэты. И то, как они мелькали, не нравилось даже Аснерду, а Придон приходил в бешенство.

Вяземайт хмурился, глубокие морщины избороздили лицо.

– Мы оказались не готовы, – признался он.

Аснерд огрызнулся:

– Мы готовы сразиться даже с богами!

– Но не с искушением, – сказал Вяземайт.

– Искушением?

Вяземайт сделал широкий жест рукой. У костров коротали время уже одиночки, редко по два-три человека. В основном это были немолодые суровые воины с шрамами на теле, немногословные, медленные в движениях. В их взглядах, что бросали на окна, была откровенная насмешка, а то и презрение.

Придон резко бросил Аснерду:

– Завтра утром всех собрать на городской площади!.. Нет, все не поместятся. Сразу за городскими воротами. Чтоб и горожане со стен могли увидеть!

Вяземайт взглянул настороженно, но кивнул. Аснерд открыл рот, но Придон выглядел разъяренным, и старый полководец смолчал.

На рассвете громко и требовательно пропели рожки. Жутко проревела боевая труба всеобщего сбора. Десятники, еще в ночь строго предупрежденные сотниками, а те – тысячниками, сбивались с ног, собирая своих людей, вытаскивая из роскошных постелей, снимая с куявских женщин, вылавливая из бассейнов с подогретой водой.

Ворча и вяло поругиваясь, воины разбирали коней. Причины внезапного сбора никто не знал, куявских войск поблизости нет, а все остальное – недостойно внимания героев, вдребезги разнесших громадную армию куявов.

Ворота распахнуты настежь, через них плотной змейкой тянулись конные артане, двигались подводы, телеги, доверху груженные роскошной мебелью, картинами, коврами, сундуками и ларцами. За воротами, в сотне шагов от городской стены уже высилась быстро растущая гора из награбленного. Слышалось потрескивание, огромная груда время от времени вздрагивала и чуть проседала. Длинная вереница огибала ее справа налево, каждый что-нибудь да швырял в общую кучу, а с телег сбрасывали драгоценную мебель, тяжелые рулоны ковров.

В свежем утреннем воздухе витал сильный запах благовоний. В кучу бросали и кувшины с драгоценными восточными маслами, оно растекалось, пропитывало вантийские шелка, бархат, ковры и все ткани, наполняло воздух, и теперь аромат казался Придону чересчур навязчивым и неприятным.

Рядом с первой кучей выросла другая, а затем третья, четвертая… Как только наверх не могли забрасывать даже богатыри, начинали новую кучу.

Придон выехал на белом коне, он стискивал челюсти, бешенство играло на лице, но еще больше ярости клокотало внутри. В череп волны били с такой силой, что временами он ощущал приступы безумия.

Артане уже на конях молча ждали, переговаривались вполголоса. Никто не знал, что случилось, выискивали глазами разведчиков, что летучими отрядами обшарили окрестности.

Придон вскинул руку. Впереди войска на огромных конях сидят огромные Аснерд и Вяземайт, смотрят на него ожидающе. Так же впереди своих тысяч находятся Щецин, Ральсвик, Прий, Волог, Меклен, Канивец, Шульган и Норник, другие военачальники, известные по прошлым войнам и прославившиеся в этом быстром и победном нашествии.

– Артане! – прокричал Придон. – Артане…

Он поперхнулся, мелькнула мысль, что могут истолковать это как недобрый знак, как подсказку, что ему не надо этого говорить, и сразу же гнев горячей волной ударил в голову.

– Артане! – грянул он страшным голосом. – Мы – артане, и всегда гордились этим! Мы – дети богов, истинные дети богов. Мы доказали это, сокрушив с легкостью всю армию презренных куявов, заставив дрожать эту страну торгашей! Мы бросили под копыта своих коней ее города, села, ее женщин и все остальные богатства!.. И что же? Что же получилось?

Горло сдавило судорогой. Он ощутил на глазах злые слезы. Только бы не брызнули из глаз, подумал устрашенно, на сердце такая горечь, стальные доспехи проест, как горячая вода проедает лед.

Огромная масса не шелохнулась, выглядела сплошным каменным плато с вырезанными на нем человеческими и конскими головами. Придон чувствовал всей кожей их взгляды, прокричал с мукой:

– Артане!.. Мы ликуем и празднуем, наши кони жиреют, еще не успев потерять накопленный в Артании жир в долгой скачке! Наши руки слабеют, ибо в них не топоры, а чаши и чары!.. Что с нами, артане? Неужели так мало стоим? Неужели боги ошиблись?

Десятки тысяч пар глаз пронизывали его взглядами, как остриями стрел. Придон вскинул руки, потряс в бешенстве, а в тучах грозно прогремело.

– Что с нами? – повторил он яростно. – Мы, дети богов, рожденные, чтобы пройти до края света… и заглянуть за край, уже пируем? Совершили так мало и – пируем? Неужели нам надо так мало?

Взгляды все так же кололи тело, но теперь Придон ощутил, что острия больше не вонзаются, не углубляются, не рвут ткани, не пронизывают внутренности, вызывая страх плоти и темный ужас близкой смерти.

– Неужели нам так мало надо? – повторил он уже почти растерянно. – Неужели мы… такие?

Все в молчании смотрели, как он развел руками, голова упала на грудь. Оруженосец схватил коня под уздцы и повел прочь. Конь мотнул головой, вырвал повод из рук человека. Придон подобрал узду, однако ехал все так же бесцельно, раскачиваясь в седле, как от сильнейшей боли.

Впереди побежал зловещий красный отблеск, а тень его коня удлинилась и протянулась почти до горизонта. Устрашенный, он резко повернулся в седле.

Огромная куча сокровищ занялась с трех сторон, а воины с криками швыряли факелы, стараясь забросить повыше. Несколько человек метнулись к соседней куче, поджигали ее, состязаясь, кто быстрее.

Костры запылали гигантские, жаркие, от них пошли волнами запахи дорогих масел, благовоний. Мебель из драгоценных пород дерева горела даже лучше, чем из простых, ярко полыхали редкостные ткани, ковры, картины, а янтарные стулья и столики рассыпались с безумным треском, разбрасывали искры, вспыхивали ярко и пугающе. Полыхали сундуки и ларцы, плавились ажурные золотые изделия, превращаясь в серо-желтую кипящую массу, с сухим треском рассыпались в горячую пыль самоцветы, плавились и превращались в пузыристое месиво редкие по красоте жемчужины, ожерелья.

Воины с криками набегали к исполинскому костру и, закрывшись ладонью от слепящего жара, швыряли в огонь горсти золотых колец, браслетов. Придон видел, как один вспорол седло, выгреб оттуда пригоршню перстней с крупными камнями, отнес в огонь, а потом, вернувшись, обнаружил забившееся в дальний уголок колечко, устыдился и с проклятием понес его так резво, что едва сам не влетел в бушующее пламя.

Аснерд довольно скалил зубы. Придон ощутил, что с плеч свалилась гора. Воины словно бы стали крупнее, выше, в глазах разгоралось пламя, улыбки шире, а смех – звонче и чище.

– Все может предать человек, – проговорил за их спинами Вяземайт, голос волхва был задумчивый, – но… не песни!

– Песни? – переспросил Придон. – При чем тут песни?

– Песни, – сказал Вяземайт, – что внутри нас.

Придон перевел дыхание.

– Если бы ты сказал про мои песни, я бы тебя прибил!

– А у тебя и нет песен, – ответил Вяземайт строго. – Это не ты складывал слова так, что обретали божественную мощь. Это боги сами, через твое тело… к нам, к людям. Да, Придон, боги говорят с нами только так. Через нас.

Придон возразил:

– Но ты же волхв? Должны говорить через тебя?

Вяземайт покачал головой, глазами указал на священнодействие у костров. Люди смеялись освобожденно, обнимались, целовались, хлопали друг друга по голым плечам и, красуясь один перед другим, швыряли в огонь драгоценности, на которые могли бы купить целые города.

– Видишь? – спросил Вяземайт. – Боги снова сказали свое слово через тебя. Никому не дано предугадать, через кого возгласят в следующий раз. Но тебя, как видно, избрали…

Аснерд сказал сварливо:

– Эй-эй! В волхвы я его не отдам!

Костры еще догорали, сладковатый запах сгорающих благовоний теперь казался трупным запахом, но конные отряды стремились уйти как можно скорее, дальше. Позади их общий стыд, помрачение, насланное колдунами проклятой Куявии, и каждый горел желанием поскорее смыть кровью врага временное поражение, падение в презренную куявскость.

Войска уходили вперед на рысях, а некоторые и вовсе галопом. Впереди вся Куявия, впереди все ее богатства, а главные из них – победы! Мелкие победы – над врагом, большие – над темными демонами в себе, которых стараются пробудить могучие колдуны Куявии.

Аснерд в сопровождении десятка героев догнал Придона, тот снова возглавил передовой отряд. Воевода сиял, крупное лицо лоснилось довольством.

– Нет, – громыхнул он, как вбил молотом в землю деревянный кол, – мы чего-то стоим!

– Чего-то, – согласился Придон.

– Придон, ты не понимаешь! Ведь не ты велел сжечь это все… отягощающее не только наши карманы, но и честь, имя! Это сожгли они, они!.. Ты и рта не успел раскрыть, как они уже, устыдившись, бросали факелы в эти кучи! Думаю, что, если бы еще сутки, они сами бы это все… вот так…

Вяземайт слушал внимательно, Придон не успел ответить, волхв сказал значительно:

– Это значит, что боги в каждом из нас. Только в Придоне успевают раскрыть рот чуточку раньше.

Аснерд подумал, согласился:

– Потому и не спорим, что уже… готовы. А так бы хрен убедил меня перевязь с алмазами в огонь! Хорошая была перевязь. Двойная кожа, прошитая крепко, как раз по мне, даже подгонять не надо.

– Оставил бы, – усмехнулся Вяземайт. – Ты же – бер! Тебе можно.

Аснерд поморщился, Вяземайт плещет языком дурное, только бы что-то брякнуть, сказано – волхв. Видно же, что ему, Аснерду, как раз и надо быть образцом, на него смотрят, о нем рассказывают детям и молодым воинам, с него берут пример.

– Я бы не бросил, – буркнул он, – если бы сам не решил… бросить. Придон просто раньше рот открыл! А у меня, того, рот, а не какой-нибудь клюв!

По всей Куявии пронесся, как табун огненных коней, страшный слух о непонятном сожжении награбленных сокровищ. Люди выходили из домов, на городских площадях собирались толпы. Все потрясенно судачили о причинах, всяк толковал по-своему, но каждого оглушила сама мысль, что диким артанам впервые не нужна добыча. Что им нужно что-то другое… Но что, что может быть выше и ценнее награбленных сокровищ?

Артане двигались в глубь страны, как половодье, что затопляет села, города и даже крепко запертые крепости. Двигались, словно ослепленные только им видимым знаменем, не останавливаясь, пренебрегая сокровищами, что оказывались в их власти. И вся Куявия дрогнула и устрашилась такого страстного и необъяснимого порыва. Города начали сдаваться один за другим. Сдавались даже раньше, чем начинался приступ, сдавались, посылая вперед самых знатных и уважаемых, что становились на колени у обочины дороги, едва завидя скачущих всадников, протягивали ключи от городов.

Куявские войска сдавались наперебой, ибо сдавшиеся уже переставали для артан существовать как противники. Ими пренебрегали, и можно было, присягнув на верность артанам, тут же расхищать то, что гордые артане побрезговали взять в качестве законной добычи.

Известно было, что Придон с ядром войска идет прямо на Куябу. Огромный обоз с сокровищами, что догнали в том городе, да еще сорок подвод, что награбили на месте, отправили в Артанию. Но не было на телегах дорогих тканей, кувшинов с драгоценными маслами, а только прекрасные доспехи, безделушки из золота, что старейшины продадут в Вантит, золото в монетах, золото в слитках, драгоценные камни…

Эти новости наперебой пересказывали Щажарду, а он стоял посреди комнаты, его поворачивали, одевали, причесывали. Вообще-то он все это мог проделать и сам, но богатство и достаток для того и дадены человеку, чтобы ими пользоваться. В доме куча слуг, вот пусть и заботятся о своем хозяине, что дает им кров и стол, а еще и платит.

– Что изволите на голову?

Щажард молча указал на сплетенный из соломы бриль с широкими полями. Простой, такие простонародье надевает на работы в поле, спасаясь от солнца, широкие края укрывают даже плечи, но очень богатый и первый к тцару человек может позволить себе не цеплять на одежду все золото и драгоценности. По-настоящему богатый может позволить себе роскошь одеваться просто.

Вошла жена, красивая дородная женщина, поцеловала, от нее пахло уютной постелью и вкусной едой.

– Опять во дворец?

– Хуже, – сказал он с неудовольствием. – Тулей устраивает большой смотр войск за городом. А это надолго…

– К обеду вернешься?

Он засмеялся, притянул ее к себе, ее волосы пахнут душистыми травами, и вся она роскошная, мягкая, постельная, сохранившая привлекательность за столько лет совместной жизни. Она от удовольствия закрыла глаза, когда он погладил ее по голове и шутливо почесал спину.

– Кледия, дорогая, я не вернусь даже к ужину!.. там же надо стоять на солнцепеке, пока перед нами с Тулеем будут идти ряды панцирной конницы, панцирных пеших, стрелков, потом легкая конница… что на самом деле тяжелая, если сравнивать с артанской. Потом все остальные войска, а их множество. Если до вечера успеем – хорошо. Потом еще побывать во всех их лагерях и указать, кому что подтянуть, что исправить… Это уже скорее всего завтра с утра. А к завтрашнему обеду жди.

– Я велю приготовить твои любимые блюда, – пообещала она. Добавила с улыбкой: – Много!

– Много не надо, – ответил он серьезно. – Живот и так меня уже перевешивает…

Она приняла его поцелуй, улыбнулась, вышла проводить на крыльцо. Он помахал из носилок, красивая и пышная, она стояла на ступеньках, белый платочек в ее руке казался белым голубком, мерно взмахивающим крыльями.

Щажард сел в носилки, еще раз помахал оттуда рукой, а она помахала платочком. И когда носилки уже поднялись, а мимо поплыли дома, он еще некоторое время с теплотой в груди думал о теплой и ласковой жене, что к его возвращению согреет постель, подберет для ужина только самые любимые его блюда, встретит ласково, тепло, от нее пахнет уютом…

За городом для смотра войск быстро соорудили высокий помост, сверху видишь всех и все, а для защиты от солнца поставили широкий навес. Тулею и высшим вельможам то и дело подносили охлажденное вино, войска проходили ровными рядами. Дружно и грозно выкрикивали славу великому тцару, дрожала земля, и колыхалось небо, Тулей благосклонно кивал, улыбался, наконец с улыбкой сказал Щажарду:

– Ну как тебе эти?

Щажард сдвинул плечами.

– Ваше Величество, я недолюбливаю Дуная, вы знаете… но армию он держит сильнейшую. И не дает распускаться! Это не те войска, что держат при себе удельные князья и знатные беры. Их разгромили, это печально… и в то же время артане, сами того не подозревая, укрепили вашу власть! А эту армию если выпустить за наши пределы, то Ваше Величество смогло бы завоевать всю Артанию и Славию!

Тулей кивнул, ответил довольно:

– Я думаю то же самое. Но нам не нужны чужие земли, со своими бы разобраться. Главное, чтобы артане получили хороший урок.

– Только самые быстрые сумеют ускакать обратно в Артанию, – пообещал Щажард. – Остальных истребят на виду жителей Куябы!

Когда прошли последние отряды, Тулей, к облегчению Дуная и великой радости Щажарда, благодушно сообщил, что доволен всем, что армия выше всех похвал, замечаний нет, а сейчас он возвращается обратно во дворец, где ждут великие державные дела. Придворные многозначительно переглянулись, уже знают о двух дивных танцовщицах из Вантита. Поговаривают, они не только дивно танцуют, многое умеют из того, чему не обучены даже хитроумные и весьма вольные с мужчинами куявки.

Щажард с великим облегчением забрался в просторные носилки. В животе булькало, перепил слабого кислого вина, что хорошо утоляет жажду и совсем не ударяет в голову, но пришел здоровый аппетит, что так редко появляется во дворце или дома, а после такой прогулки на свежем воздухе прямо сейчас бы схватил кус жареного мяса и попросту сожрал бы без всяких штучек, как те артане, что тогда жрали, ему на зависть, все, что подавалось на стол Тулея.

Над городом стоял прекрасный закат, кудрявые облака пылали торжественно, краски чистые, отблеск небесного огня падал на крыши, делая их пурпурными, сверкающими.

Из дома выбежали навстречу слуги, помогли выйти из носилок. Щажард, который в присутствии Тулея был как свежий огурчик, дома позволял водить себя под руки, в доме везде стоят роскошные диваны, где он любил укладываться и созерцать за домашними. Его привычки знали, и едва он направлялся к дивану, туда устремлялись с дополнительными подушечками.

Он сказал добродушно, но с властными нотками:

– Ужин!.. Побыстрее!

Слуги умчались, остался только старый Новак, он служил еще его отцу, молчаливый и знающий все о доме.

– Как дома? – спросил Щажард.

– Все хорошо, господин, – ответил Новак.

Он смотрел в глаза честно и преданно, но Щажард слишком хорошо знал старого верного слугу, поинтересовался:

– А теперь говори то, что скрываешь!

Новак покачал головой:

– Господин, я ничего не скрываю. Просто я заметил, что как-то в ваше отсутствие в покои госпожи принесли огромный сундук. Она сказала нам, что заказывала какие-то одежды, украшения. За сундуком пришли только утром. Сегодня повторилось то же самое. В покои госпожи принесли тот же сундук…

Он умолк, поклонился, Щажард нахмурился, буркнул:

– Ладно, иди проследи, чтобы на кухне ничего не подгорело. Мне удалось спастись от ночевки в шатре, это надо отпраздновать.

Когда пошел в переднюю комнату, навстречу выбежала Кледия, взволнованная, слегка побледневшая. Она бросилась ему на шею, спросила торопливо:

– Тебя отпустили? Или только заскочил по дороге на минутку?

– Все закончилось, – ответил он весело. С удовольствием поцеловал ее в щеку, обнял за плечи. Она попробовала повести его к столу, что уже накрывали спешно, но Щажард увлек ее в покои, закрыл следом дверь, тут только взор его упал на огромный сундук.

– Ого! Что это?

– Я заказала кое-что из новых платьев, – ответила она торопливо. – Старые уже не налезают… да и пора обновить.

Он смерил взглядом сундук, кивнул.

– Да, ты права. Новые платья… это хорошо. Рад, что ты не забываешь хорошо одеваться, а то есть жены, что, едва выйдя замуж, тут же превращаются в безобразных нечесаных баб. Ты же у меня всегда стараешься быть красивой, желанной, манящей… Открывай, посмотрим, что ты выбрала!

Она сказала, запинаясь на каждом слове:

– Щажард… муж мой… пристало ли тебе… моему повелителю… мужчине… зреть женские тряпки?

– Ничего, – сказал он бодро. – Ты моя жена! Все, что тебе интересно, интересно и мне.

Она побледнела, в глазах страх перешел в панику, она заломила белые руки, сказал умоляюще:

– Щажард, ты голоден, ты устал… Позволь позаботиться о тебе! Позволь накормить, обласкать, дать отдохнуть…

Он отмахнулся беспечно:

– Дорогая, я не так уж и устал. Просто люблю побыть таким, каков есть: с горбатой спиной и толстым животом, а не выпрямлять спину все время и втягивать живот, как делают артане! Открывай, посмотрим твои платья.

Голос его звучал весело, но настойчиво. Она вздохнула, сказала тихо:

– Сундук… сундук заперт!

Щажард пожал плечами:

– Но разве тебе не передали с ним ключ?

– Да, – сказала она слабым трепещущим голосом. – Да… мне передали ключ…

Он протянул руку:

– Давай, я сам открою.

Она запнулась, последние капли краски покинули ее всегда румяные нежные щеки. Пролепетала едва слышно:

– Там ничего интересного для мужчины… Я ведь слабая женщина… Тряпки, бусы, ожерелья….

– Это ты уже говорила, – напомнил он. – Давай ключ.

– Он там… – прошептала она, – там, в задней комнате… Я оставила его там.

Щажард пошевелил пальцами. – Принеси.

Она повернулась, пошла к дверям во внутренние покои. Ему показалось, что ее всегда прямая спина слегка горбится, а в дверях она задела плечом косяк. Он ждал долго, наконец Кледия вошла в комнату, бледная, с ним старалась не встречаться взглядом, быстро отдала ключ и тут же поспешно вышла.

Щажард с ключом в руке повернулся к сундуку. Тело отяжелело, ноги начали вздрагивать, он отступил и сел в мягкое кресло.

За окном медленно угасал багровый закат. Небо неспешно темнело, зажглись звезды. Вошел Новак, неслышно зажег светильники и ушел, ступая, как опытный охотник, под ногой которого не хрустнет даже былинка. От светильников, что заправлены дорогим душистым маслом, по комнате потек сладковатый аромат.

Лунный луч смотрел в комнату наискосок, потом невидимая луна перешла на другую половинку неба, озарила призрачным светом его ступни, колени, наконец свет ночного солнца всполз по его груди, Щажард поморщился, отодвинулся вместе с креслом.

Дважды заглядывал Новак, сообщал тихим голосом, что ужин перестали разогревать, выбросили собакам, готовят новый. Щажард, не глядя, велел удалиться, взгляд по-прежнему устремлен на сундук. Что сделал бы артанин – понятно. И как поступил бы простолюдин из любой деревни – тоже не тайна. Но он – державный деятель, он мудр, он умен…

Поморщился кисло, при чем тут мудр, при чем тут умен. Его Кледия – хорошая и ласковая жена, что родила ему шестерых, четверо выжили, сейчас уже хозяйничают в собственных землях, в гости наезжают редко, но наезжают. Всякий раз целуют и обнимают их обоих. И любят обоих.

Снова поморщился, при чем здесь дети. Ради мнения детей не пошевельнет и пальцем. Но с Кледией он в самом деле прожил двадцать лет, и хотя бывали ссоры, недопонимания, но это были хорошие двадцать лет.

Он хлопнул в ладоши. Вошел Новак. Щажард подозвал, приблизил лицо к его уху и прошептал:

– Возьми ребят покрепче, что умеют держать язык за зубами. Выкопайте в саду яму поглубже. Этот сундук закопайте так, чтобы и следа не было видно. Все понял? И – навсегда забудем сегодняшний день.

Новак кивнул. Лицо оставалось таким же неподвижным, как и раньше.

– Все будет сделано, хозяин.

Ключ Щажард сунул в карман, чтобы выбросить, когда окажется снова далеко за городом.