Текст книги "Придон"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– Да, – согласился Вяземайт, – если бы они везде открывали перед тобой ворота.

– Да, – сказал и Аснерд очень серьезно, – трусы, верно? Нет чтобы открыть и выйти навстречу…

Вяземайт посмотрел подозрительно, но по виду Аснерда не сказать, когда шутит, когда говорит серьезно. В Куявии раньше были две громадные армии, обе находились на противоположных концах страны: одна прикрывала горные перевалы со стороны Вантита, другая – оттянувшись чуть в глубину, была готова встретить вторжение со стороны Славии или Артании. Потом скупые куявы решили, что держать две армии – слишком, одну распустили, ведь и так у местных князей свои армии, в состоянии отразить любой набег собственными силами. Ну, а если уж артане или еще кто прорвется в глубь земель, там их встретит сильнейшая армия. С Артанией был мир, потому армия Одера больше охраняла дороги со стороны Славии, это дало возможность Придону пройти по Куявии и сжечь немало городов, прежде чем состоялась решающая битва с Одером, но вторую армию даже он так быстро не ждал.

Войско куявского князя Годлава, то ли выслуживаясь перед новыми хозяевами, то ли что-то выгадывая по куявской хитрости для себя, вторглось во владения Вишневича и подвергло их ужасающему разгрому. Вишневич осатанел, по его приказам тяжелая армия быстро стягивалась из городов и гарнизонов в один кулак, рушила мосты, делала на узких лесных дорогах засады, а на единственной широкой и прямой дороге к Куябе Вишневич выставил тяжеловооруженную конницу.

Поздно ночью Придон вернулся в свой шатер, оттуда как будто и не выходили два десятка высших военачальников. На походном столике Аснерд расстелил карту, все стукались головами, спорили хриплыми сорванными голосами. Воздух в шатре был пропитан раздражением и злостью.

Придон снял через голову перевязь и швырнул вместе с топором на лавку. В голове гудело от усталости. Ему поднесли бодрящий сок гартника, он жадно осушил весь кувшин, глаза оруженосца восторженно расширились. Аснерд помахал рукой:

– Придон, Вишневич сумел собрать уже всю армию!.. Теперь его передовые части на расстоянии двух конных переходов. Уже завтра можем узреть его заставы.

– Состав? – потребовал Придон.

Расступились, пропуская к столу. Аснерд указал пальцем место на карте, а Вяземайт поставил туда бронзовую фигурку толстого куявского божка.

– Вот, – сказал Аснерд, – в это место сбора прут, как стадо свиней, отсюда… Состав, какой состав у куявов? Либо войско хреновое, это когда куявы, либо войско добротное, а это значит, что укреплено наемными частями. А у Вишневича две трети – наемники!

Кто-то присвистнул озабоченно. Наемники – это не толстые трусливые куявы. С наемниками они уже дрались, когда раздавили войско Одера, а у Вишневича людей вчетверо больше. И армия вооружена еще лучше, ибо охраняет подступы к столице.

Придон сказал резко:

– Но это – последняя армия куявов!

Аснерд хмыкнул:

– Как у нас… мы – последние. Нет-нет, я не призываю отступить, хоть мы и так уже столько захватили земель, что наши имена войдут в песни… Давайте думать, как их разбить так, чтобы у нас хватило людей и для похода на Куябу.

– На Куябу, – повторил кто-то зачарованно. – Неужели нам это суждено?

Придон со стуком опустил на карту кулак.

– Нам ничего не суждено!.. Суждено только слабым, для артан же Творец оставил свободу решений. Если поступим, как надлежит артанам, мы будем в Куябе.

Щецин склонился над картой:

– Тогда не будем медлить.

Придон, хмурый и настороженный, в сопровождении Аснерда, Вяземайта и дюжины военачальников объезжал передовые отряды, которым первым принять удар панцирной конницы или же, что вернее, самим удариться о ее железную стену.

Несколько человек гарцевали на конях, кто-то боролся, с десяток самых умелых выясняли, кто из них первый по метанию топоров в цель, выбрав толстый дуб в полусотне шагов, но большинство просто лежали, подложив под головы седла, переговаривались сдержанно, отдыхали после долгого перехода, копили силы для схватки.

Один из воинов приподнялся на локте, глаза устремлены в пространство, Придон видел, как губы зашевелились, глаза расширились, заняли пол-лица, из них пошел свет. Лицо, и без того молодое, стало совсем детским, восторженным.

Придон вскинул руку, за ним послушно остановились. Воин даже не заметил приблизившихся вождей, встал на колени, лицо светилось изнутри, в глазах удивление и восторг, а губы двигались все чаще, Придон даже различал отдельные слова, невнятные, скомканные, но срывающиеся с губ и улетающие прочь, как толстые шмели.

Все ждали, воин наконец затих, осел и тут только, опомнившись, заметил всадников. Вскочил на ноги, весь красный от стыда и растерянности, Придон спросил тихо:

– Что ты видел?..

– Я… – пролепетал воин, – я… я ничего не видел!

– Но ты говорил, – сказал Придон негромко, – ты говорил с кем-то. С богами?.. Или это они говорили через тебя?.. Что они говорили?

Воин растерялся еще больше, лицо стало багровым, на лбу выступили мелкие капельки пота. Развел руками, сказал жалким голосом:

– Через простых воинов боги не говорят, великий Придон!.. Я всего лишь слышал свою Туки, это дочь нашего деревенского кузнеца… Когда я садился на коня, она стояла рядом и держала мне стремя. Когда я поехал в твой стан, она бежала рядом и обещала ждать, ждать вечно… И вот сейчас, перед этой битвой, я очень ясно услышал, как она выходит на околицу и поет песню артанки, что ждет своего героя с победной войны.

За спиной Придона тихонько ругнулся сквозь зубы Вяземайт. Воин смотрел на Придона смущенными и радостными глазами счастливого человека, которого любят, которого ждут, которому обещают хранить верность и которому ее хранят.

Придон сказал сдавленным голосом:

– Да, я понимаю. Это больше, чем если бы боги.

Он тронул коня, понуждая ступить вперед, а Вяземайт спросил у молодого парня:

– Как именно она пела?.. Какие слова ты услышал?

– Она вышла, – послушно ответил воин, – на берег, на высокий берег… Я слышал, как она запела, сравнивая меня со степным орлом, что бережет честь и славу Артании… Она просила ветер донести до меня ее песню, ее слова, ее клятву ждать меня вечно… ждать вечно!.. И чтоб я знал, что она будет мне верна… верна вечно…

Плечи Вяземайта слегка обвисли. Он отвел взгляд от чистого лица воина, освещенного любовью, как неземным светом, что был до создания мира и будет после него, догнал Придона, некоторое время ехал рядом, молчаливый и угрюмый, потом кивнул Аснерду:

– Ты не мог бы… ну как-то присмотреть за тем, услышавшим?.. А то эти молодые дураки всегда лезут впереди всех!..

Аснерд вскинул брови, раздумывал. Подъехал Меклен, спросил с жизнерадостным удивлением:

– А что случилось? Это хорошо, когда молодые рвутся в бой!

Вяземайт смолчал, Аснерд скривился, каменные губы разомкнулись с усилием, слова выкатились нехотя, тяжелые, как валуны:

– Он сегодня слышал, как его… ну, та, что ждет, пела… обещала его ждать, хранить верность…

Меклен сразу посерьезнел, понизил голос и оглянулся.

– Да, жалко парня.

– Пусть бы кто из старых волков присмотрел за ним, – сказал Аснерд тяжело. – Вдруг да как-то обойдем судьбу?

Меклен сказал, подумав:

– А что, если отослать его в обоз? Придумать какое-то важное поручение?

– Как? Перед боем?

– Да придумаем что-нибудь. Мол, срочно надо осмотреть ремни на катапультах…

Аснерд сказал с сомнением:

– Перед таким боем? Когда все здесь скорее всего полягут? И каждый человек важен… Впрочем, тем более мы должны сберечь обоз с катапультами. Лады! Я щас накорябаю что-нибудь, а ты вели ему быстро собрать коня в дорогу. А то одно дело, когда не знаешь, что тебя ждет, а когда вот так… в лоб…

Глава 19

Передовые отряды донесли Вишневичу, что артанская орда уже близко, сосредотачивается для удара, но удалось отыскать удобное место и для куявского войска: широкие клинья леса закроют фланги, за спиной куявов окажется река, что не позволит легкой коннице этих дикарей быстро зайти со спины.

Вишневич выехал вперед, осмотрел, одобрил. Войско подтягивалось еще сутки, но, когда пыль заклубилась за громадной нестройной ордой варваров, войска уже заняли позиции и были готовы встретить дерзких. Артане не решились напасть с ходу, что совсем непохоже на этих дикарей, ничего не понимающих ни в стратегии, ни в тактике.

Вишневич поднялся на небольшой холм, с ним десяток полководцев и сотня охраны, наблюдал с холодным презрением. Один из его полководцев, Шалам, подозвал молодого начальника охраны, шепнул, тот радостно засмеялся, вскочил на коня. Его унесло, словно сухой лист, подхваченный ветром.

– Куда ты его? – спросил Вишневич с подозрением. – Шалам, ты рискуешь.

– Пусть посмотрит, – объяснил Шалам. – Пока еще никому не удалось выбить его из седла.

– Посмотрит или ввяжется в двобой?

– Посмотрит, насколько прославленные артане хороши на самом деле.

Надар, сын Шалама, один из лучших двобойцев Куявии, поскакал прямо к стану артан. Дозорные всполошились, он проскакал перед ними, быстрый и сверкающий, захохотал, они успели увидеть только, как огромный конь развернулся на скаку и понес всадника обратно к войску.

– У них добротное воинство, – доложил он отцу, Вишневич внимательно слушал тоже. – Хорошее вооружение… для артан. Но с нашим не сравнить! Хоть мы и не любим воевать, но толк в оружии знаем. Можно напасть сразу, пока не успели окопаться.

– Артане не окапываются, – объяснил Шалам. – Они полагают, что крепость не в стенах и защитных валах, а в собственной доблести.

– Правильно считают, – крикнул Надар. – Так нападем? Или хотя бы я покажу свою удаль и мощь в поединке?

Шалам не успел ответить, вмешался Вишневич:

– Первый поединок – лицо всей армии. Опасно, если вдруг рухнешь с седла. Все упадут духом. Мол, плохое предзнаменование… Лучше для поединка выставить неизвестного бойца. У нас немало молодых богатырей, которые еще не стяжали славы. Такой вылетит из седла – позор не падет на нас, а если такое с витязем, уже известным отвагой и крепостью рук…

Шаламу не понравились такие речи, сказал заносчиво:

– Княже, достойные ли речи о моем сыне?.. Твоем троюродном племяннике?.. Надар, надевай свои лучшие доспехи! Покажи этим дикарям, что быть в составе войск Куявии – вовсе не значит быть трусами и слабыми!

Надар понесся как стрела, из лагеря артан за ним наблюдали с тревогой. Всадник огромен, конь под ним как гора, но лицо молодое, бесстрашное, такой всегда неутомим и яростен в бою, стараясь выказать себя перед своими в самом лучшем виде.

– Кто выйдет на поединок со мной? – прокричал он. – Я, Надар, сын великого Шалама, вызываю любого из вас на бой любым оружием!

Он поднял коня на дыбы, тот заржал, передние копыта помесили воздух. Устрашенные артане молча оценили огромные, как тарелки, копыта жеребца, толстые ноги, обвитые такими же толстыми жилами.

Щецин в бессилии огляделся по сторонам. Придон с основным войском сместился влево, Аснерд ведет сейчас десятитысячный отряд по берегу реки, охватывая Вишневича с фланга, это в десяти верстах справа, уже не догнать, с ним Волин, Ральсвик, Меклен и другие сильнейшие богатыри.

– Кто чувствует в себе достаточно сил? – спросил он вполголоса. – Кто сможет?

Он прошел лагерь из конца в конец, но никто не откликнулся, а Надар красиво гарцевал между двумя войсками, швырял в воздух огромную булаву, ловил на полном скаку, бросал на землю, а потом, разогнав коня, на полном галопе подхватывал ее, молниеносно свесившись с седла.

Из глубины раздался спокойный голос:

– Я.

Раздвинув воинов, словно стебли травы, вышел грузный седой Герць, постаревший в боях, погрузневший, но все еще могучий, как десять быков, неустрашимый.

Щецин вспыхнул, кулаки стиснулись сами, он чувствовал, как на глаза от досады навернулись слезы.

– Доблестный Герць, – сказал он наконец вежливо, – последние десяток… а то и два десятка лет тебя знают как мудрейшего походного вождя. Ты всегда знаешь, как построить войско, как ударить, как победить меньшим числом. И хотя ты с упорством молодого дурня все еще бьешься в первых рядах, но не тебе состязаться с молодым львом, что только-только вошел в полную силу!.. В нем все кипит, посмотри. Он бросает булаву, стараясь достать ею солнце!..

Воины забормотали, заговорили, поддерживая Щецина. Герць покачал головой.

– Никто не минует смерти, как никто из нас не миновал рождения. Но если с рождением уже ничего не сделать, то из всех смертей можно выбрать!.. Разве кто-то смог живым попасть в небесный дворец за пиршественный стол? Я знаю, когда-то придет и мой смертный час… Одни умирают в постели, окруженные лекарями, другие – красиво в седле на горячем коне, на виду у всех!.. Если такое случится со мной, ваши сердца загорятся отвагой и мщением. Так что я все делаю верно, друзья мои.

Он обнял Щецина, тот стиснул старого богатыря, у того тело сильное и горячее, но годы нарастили поверх мускулов слой жира, из-за чего тот кажется теперь рыхлым.

Воины ударили рукоятями мечей в щиты, прощаясь со своим вождем. Герць взобрался на коня, тот даже качнулся под тяжестью, воины расступились, Герць помчался тяжелой рысью. Надар радостно заорал, пришпорил коня, Герць услышал яростный и вместе с тем веселый вскрик:

– Боги Куявии!.. Вам приношу я в жертву голову этого человека!

Они сшиблись с грохотом столкнувшихся гор. Кони присели на крупы, пыль поднялась желтым облаком, воины с обеих сторон не видели, кто победил, потом из пыльного облака послышались частые удары железа по железу.

Пыль осела, стало видно, что бойцы неутомимо наносят друг другу сильные удары топорами. Щиты обоих покрылись трещинами, начали отлетать куски, у Герця сбило шлем, ветер растрепал седые волосы, у Надара кровь на плече, железные пластины топорщатся, как гребень на спине большой рыбы.

Они трижды расходились, переводили дух и продолжали бой. Обломки щитов брошены наземь, воины с обеих сторон кричали в возбуждении, ибо только сейчас бой стал страшен неумолимостью: один-единственный удачный удар решит всю схватку…

Ветер бросил седые пряди волос Герцю в лицо. Он поднял руку, поспешно убирая волосы с глаз, в этот момент Надар, улучив момент, нанес сильный удар в бедро старого богатыря. Острое лезвие пробило кожаные брюки и глубоко вонзилось в ногу. Надар выдернул лезвие и поспешно отпрянул, избегая удара. На лезвии была кровь до самой рукояти, а из широкой раны сильной струей брызнула кровь.

Герць опустил глаза на рану. Надар жадно ловил воздух ртом, не мог вымолвить ни слова. Его ослабевшие руки едва держали повод коня. Герць повернул жеребца и пустил во весь опор к своему войску. Горячая кровь широкой струей текла по такому же красному боку коня, никто ее не видел, но по истоптанной копытами земле тоже стелился красный след.

Конь вломился в ряды, Герць свалился на руки взволнованных сородичей.

Надар, радостно вопя, галопом промчался к своему войску. Вишневич тут же велел подать ларец с драгоценностями, Надар склонил голову, а Вишневич надел ему на шею золотую цепь с драгоценным камнем, оправленным в золото.

– Ты показал дикарям, – сказал он довольно, – что среди куявов богатырей ничуть не меньше.

– И отваги, – добавил Шалам гордо.

– Спасибо, – ответил Надар. – Спасибо!

– Отдохни, – посоветовал Вишневич. – Теперь наше войско воспрянет духом. Ты показал, что страшных артан бить можно.

Со стороны поля между войсками донесся яростный многоголосый крик. Земля загремела, застонала под тяжестью.

– Дикари не выдержали! – вскрикнул Надар.

– Оставайся здесь, – велел Вишневич. – Теперь мы истребим их всех.

В артанском стане раздался могучий крик. Страшно взревел Волик, присланный от Придона с сообщением, младший брат Герця, такой же огромный, с седыми волосами на плечах. Он и был моложе всего на год, но старшего чтил и уважал, почти не разлучался и сейчас спешил обратно, чтобы стоять рядом с братом.

Воины с сочувствием смотрели на его страшное лицо, что мучительно кривилось, на заблестевшие влагой глаза. Волик снова вскричал, рванул на себе волосы, в кулаках остались вырванные пряди седых волос.

– Брат!.. ты же у меня один!.. У всех есть братья, сестры, родители… Но у нас же никого не было, кроме друг друга!

К нему страшились подходить, великан был страшен в горе, затем он вскочил, огляделся.

– Коня!

От громового крика дрогнула земля. Оруженосец поспешно подбежал с конем в поводу. Волик ухватил топор, лицо налилось кровью, потом краска разом покинула, стал смертельно-бледным, как бывает человек только в минуты ослепляющей ярости.

Едва он вскочил на коня, Щецин сказал мрачно темникам:

– Всем – в атаку! За ним.

Куявское войско напоминало огромного стального ежа, что прижался к земле, ощетинился тысячами длинных игл. Артане неслись широкой лавой, без всякого строя, все на легких, не защищенных доспехами конях, все с обнаженными торсами. Щецин скакал вместе со всеми, кричал, срывая голос, его сыновья на скаку стреляли из луков.

Их жуткие стрелы прошибали куявские щиты, доспехи и высовывали жало между лопаток. На место павших заученно вставали другие, а таких стрелков у Щецина всего двое, сделать безумную атаку успешной не смогут, он орал и скрипел зубами.

Молодые удальцы обогнали на быстрых молодых конях разъяренного Волика, ударились о железную стену, воздух потрясло дикое ржание коней, крики раненых, лязг железа о железо.

Через мгновение перед куявским войском образовался вал из бешено бьющихся в агонии тел. Длинные копья с уже окровавленными наконечниками втягивались, изготовясь для нового прицельного удара.

– Герць! – разнесся над полем страшный крик. – Герць!

Волик несся, как ураган. Его конь, такой же огромный, под стать стареющему богатырю, могучим прыжком перемахнул через трупы и вломился в железную стену из копий, щитов, железных и бронзовых доспехов.

Щецин несся далеко сзади, он вскинул топор и прокричал, срывая голос:

– За ним!.. За ним!..

По полю прогремело:

– За Воликом!..

Щецин с диким криком, нагнетая в себе ярость, направил коня в щель, где Волик все еще дрался, размахивал огромным топором и рубил направо и налево. В его могучее тело вонзились со всех сторон копья, но он рубил древки и доставал острием топора держателей копий, кровь текла по его телу широкими струями, но могучий голос гремел победно, топор блистал, и, когда Щецин ворвался следом и начал рубить направо и налево, а за ним в брешь вломились артанские силачи, Волик улыбнулся побелевшими губами:

– Не зря…

– Да примут тебя с честью! – крикнул Щецин. Он бешено рубился топором, принимал на щит бешеные удары.

– Иду за братом…

От страшного удара по голове у Щецина потемнело в глазах, онемевшие пальцы выпустили щит. Как из другого мира, донесся крик его сына, звуки стали глухими, а когда сознание вернулось, он был уже у самого артанского лагеря, все еще в седле, но его поддерживал обеспокоенный Крок.

– Все в порядке… – прохрипел Щецин. – Что… на поле?

– Идет бой, – сказал Крок торопливо. – Уф, хорошо, что ты цел… Волик погиб, но мы раскололи войско. А потом еще… и еще…

Щецин приложил ладонь козырьком ко лбу. Все поле затянуло, как туманом, желтой пылью. То и дело вырывались кони с опустевшими седлами, выносили всадников с залитыми кровью лицами. Небо стало желтым, солнце светило тусклым пятном, но в пыльном облаке часто и страшно блистали металлические искры, оттуда несся неумолчный лязг, грохот, доносилось ржание коней.

В лагерь иногда возвращались покрытые пылью и кровью воины, хватали взамен расколотых топоров или копий целые и снова устремлялись в это пыльное облако.

– Что слышно от Придона?

– Сейчас ударит слева, – ответил Крок. – Его передовые отряды уже подошли. Вот-вот ударит Аснерд, он закрывает дорогу к отступлению. Нам нужно продержаться…

Щецин выкрикнул зло:

– Что значит «продержаться»? Мы должны их разгромить! Если понадобится, то и сами!

Он подхватил с земли чей-то топор, рукоять в засохшей крови, конь ощутил страстное желание всадника и ринулся в сторону побоища. Крок вскрикнул с осуждением и одновременно с восторгом, не всякий может бахвалиться таким отцом, пришпорил коня и помчался следом.

Облако надвигалось, все громче стучали топоры, звенело железо, кричали воины. Здесь, в пыли, вместо солнца по небу плыл размытый тусклый диск, намного ярче блистали мечи, топоры, а череп трещал от крика, грохота, лязга и страшных хрипов. Со всех сторон выныривали покрытые пылью лица, похожие на звериные морды, споря с блеском топоров, блестят зубы и белки глаз.

– Артания! – заорал Щецин яростно и врубился в те ряды, где тела тускло блистали металлом.

Придон несся на горячем коне в первом отряде. Он и ворвался сразу же в куявское войско, едва завидел стройные ряды людей, закованных в железо с головы до ног.

Куявы не успели ни развернуться, ни даже опомниться, как он уже рубил, опрокидывал, повергал. Топор в его руке рассекал любые доспехи, как будто те из сочных листьев. За ним врубилась его сотня, гордая тем, что напала на целое войско – когда еще подойдут остальные! – можно будет рассказывать дома, а все будут ахать: сто против пяти тысяч!

Придон рубил во все стороны, перед ним расступались в страхе, как перед богом войны. Даже потеряв неуязвимость, он оставался героем, чья мощь равна сотне рядовых воинов, на него набрасывались со всех сторон, но он разбрасывал уже не воинов, а разрубленные тела, за ним двигались его отборные богатыри, их может остановить только собственная усталость, а не жалкие куявы, ослабить богатырские замахи может только свинцовая тяжесть в руках, жар в черепе и рвущееся из груди сердце.

Рядом взмахивали топорами, стараясь опередить, Ральсвик и Меклен. Их отряды остались далеко позади, оба старались закрыть Придона собой, принять удары на себя, но Придон проламывал оборону куявов первым, а они вынужденно шли следом, расширяя щель.

Везде, где прошел Придон, лежали горы трупов, и везде, где дрались его богатыри, поле оставалось покрыто мертвыми телами. Битва разъединила их, сошлись уже к вечеру. Дрались без устали, пока солнце не зашло, а на смену не поднялась луна. Поле уже помертвело, везде горы трупов, по раскисшей от горячей крови земле скользят копыта, красные ручьи бегут в низины, а там сливаются в реки.

Но и тогда они дрались на измученных конях. Дыхание их вырывалось жаркое, с хрипами.

Где-то к полуночи Вишневич ощутил, что уступает артанам. А их войска все текли в ночи, словно черное половодье, сменяли усталых бойцов. Куявы же, которым не было смены, медленно отступали. Наконец небо настолько потемнело от пыли, что бойцы перестали даже различать кончик своего топора или меча, и битва постепенно затихла.

Он отпустил усталых телохранителей, вернулся в шатер и велел позвать сыновей. Их у него было трое, но младший остался дома, слишком мал, а двое дрались наравне с рядовыми воинами.

– Сирома, – сказал он, – и ты, Клест… сегодня же ночью уйдете из лагеря.

Сирома кивнул молча, он всегда все выполнял беспрекословно, а Клест спросил настороженно:

– Куда? Зачем?

– В нашу крепость, – ответил Вишневич тяжелым голосом. – Уйдете так, чтобы никто не узнал. Я не хочу всяких слухов… Да-да, я забочусь о всем войске, но кровь моих детей мне дороже. В крепости тоже не оставайтесь, вы видели артанскую мощь.

– Отец, – спросил Клест шепотом, – что ты задумал?

– Возьмете брата, всю семью, – продолжал Вишневич, – и сразу же спешите в Куябу. Ее артанам не взять, а здесь они захватят все. Постарайтесь ничего с собой не брать. У артан быстрые кони, а если у вас окажется что-то ценное, эти дикари издали чуют добычу…

Клест неверящими глазами смотрел на отца, всегда железного, невозмутимого, а сейчас раздавленного, с поникшими плечами.

– Хорошо, отец, – сказал Сирома, а Клест спросил угнетенно: – Почему ничего не говоришь о себе?

– Я остаюсь, дети мои, – объяснил Вишневич. – Что делать, это моя земля, мои люди, мое войско. Я должен разделить с ними его судьбу. Вы отомстите за меня, знаю.

– Отец!

– Вы не должны горевать, – сказал он твердо, – когда услышите, что ваш отец пал в бою…

– Отец! – повторил Клест. Глаза его влажно заблестели, он бросился к отцу, обнял, прижал к груди. – Отец, как ты можешь…

– Могу, – ответил он с нажимом. – Как будто, не сложи я голову завтра, остался бы бессмертным!.. Нет, просто испустил бы дух на роскошном ложе. Какая разница?

Клест почти выкрикнул:

– Есть разница!

– Ты говоришь как женщина, – упрекнул Вишневич мягко. – Да, в этом я понимаю артан. Почему у нас в Куявии полагают, что в постели умереть – хорошо? Не понимаю! Мужчины стремятся жить красиво… и умирать тоже должны красиво. Вы можете гордиться отцом.

Они обняли его по очереди, заплакали и ушли. Он тоже чувствовал, что по щекам бегут струйки кипящей смолы, которую обрушивают на головы врага жители осажденных крепостей.

Вишневич после ухода сыновей долго сидел в угрюмом молчании в шатре. Стражам сказал, что будет думать над планом завтрашней битвы, пусть никто не беспокоит зря. На самом деле просто отдыхал, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза.

Какой план, все и так ясно, с утра артане ударят с еще большей яростью. Только бы войско устояло, не обаранилось бесполезным бегством. Правда, можно оставить руководство на кого-то из военачальников, есть несколько очень толковых, а самому с сотней верных людей постараться выбраться еще до начала битвы. Пусть войско гибнет, в Куявии народа много, всегда можно набрать еще, были бы деньги, а деньги есть. И в Куябе, и в разбросанных по стране владениях. Вот сейчас позвать бы личную охрану, велеть седлать коней…

И все-таки что-то мешает, не позволяет. То ли слишком далеко и долго жил вне дворца и общекуявских ценностей, пересмотрел взгляды, стал ощущать себя не пупом земли, для спасения которого все средства хороши, то ли набрался артанскости… Ведь каждый из этих дикарей прежде всего чувствует себя частицей Артании, а уж потом – отдельным человеком! Ну не поворачивается язык кликнуть стражу, велеть седлать коней. Раньше бы сделал, но вот сейчас, когда стал умнее и мудрее… казалось бы, стал намного ценнее для себя, общества и всей Куявии, ан нет, как раз теперь он и останется, бесславно и бесполезно сложит голову под артанскими топорами.

За стенами шатра послышался конский топот. Захрапел конь, донеслись приглушенные крики. Заспорили, зазвенела уздечка.

Вишневич услышал приближающиеся шаги. Он открыл глаза и склонился над картой, что занимала половину стола.

Полог отлетел в сторону, ворвался взволнованный молодой сотник, на щеке пламенеет кровавая полоска, за сотником вошли и остановились у входа Емшан и Ряска, военачальники. Сотник выкрикнул торопливо:

– Княже!.. Артане послали большой отряд на перехват нашего обоза!

Наступила мертвая тишина, первым шевельнулся и выругался Ряска:

– Проклятье!.. А еще говорят, что артане – само благородство!..

– Да, – буркнул Емшан, – напасть на обоз, где наши жены и дети, – само благородство. Что делать будем, княже?

Вишневич сказал раздраженно:

– Не знаю. У нас слишком мало сил, чтобы отправить людей на защиту обоза.

Ряска смотрел исподлобья. В нехорошей тишине сказал раздельно:

– Я понимаю, что завтра нас ожидает… нелегкий день. Останется ли кто-то из нас в живых? Но наши дети, жены, родители – они должны благополучно добраться до Куябы. Княже, прошу тебя, дай мне людей, я догоню обоз и сумею его защитить. Думаю, тысячи мне хватит.

Вишневич покачал головой.

– Каждый человек на счету. Если мы выстоим, то мы сами спасем обоз. Если нет, то… К тому же артане просто разграбят обоз, но женщин и детей не тронут. Те доберутся до Куябы, а все разграбленное… это все восстановить можно.

– Княже!

Вишневич хлопнул ладонью по столу:

– Я сказал «Нет!». Идите. Скоро утро, будьте готовы к последней нашей битве.

Ряска потемнел, в обозе жена и трое малых детей, немолодые уже отец и мать, престарелая бабушка, но спорить не решился, поклонился и отступил за полог. Следом вышли Емшан и сотник, глаза отводили, брови сдвинуты, а кулаки стиснуты так, что побелели костяшки.