Текст книги "Никитинский альманах. Фантастика. XXI век. Выпуск №1"

Автор книги: Юрий Никитин

Соавторы: Дмитрий Казаков,Дмитрий Гаврилов,Антон Платов,Василий Купцов,Свенельд Железнов,Владимир Егоров,Антон Баргель,О`Сполох,Георгий Сагайдачный,Константин Крылов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Потому, явись отец или мать ребенка, мне придется им все рассказать. – Слышал ли ты об Одине? – Еще бы, его у нас старики часто поминают. – Теперь ты можешь его видеть. И если снова мне не веришь – смотри! Вперед, Слейпнир! Вперед!

Торвильд только рот открыл, когда его гость пришпорил коня, и Слейпнир перелетел через ограду, даже не задев ее. Между прочим, колья в той ограде были восеми локтей в высоту. – А о родителях мальчика не беспокойся. Их больше нет среди живых, уж мне ли это не знать! – услышал кузнец сквозь грохот копыт. – Прощай, Торвильд! – вторил Одину чистый детский голос».

– Больше кузнец их не видел, – завершил Влас небылицу. – С тех пор многие рассказывали эту историю, и всяк по-своему, но все происходило именно так, а не иначе. – Хорошая сказка! Спасибо! – молвил парень, – Одного я лишь не понял. – Чего ж тут непонятного? – удивилась Хозяйка. – Да, кто таков этот Один? – Уф! – выдохнул Влас.

* * *

– Что-то вороны раскричались? – молвил Василий, указав водчему на двух крупных и черных, как смоль, птиц. – Не к добру это! Видать, опять каратели облаву затеяли.

– Не боись! Прорвемся. Я все тропы знаю! Только, поспевай! Влас ускорил шаг и теперь сержанту приходилось за ним бежать, что не особенно удобно в лесу, полном глубокого снега.

– А про воронов – люди брешут. Они – птицы в хозяйстве полезные. Иной раз и присоветовать что умное могут. Да, кстати, чуть не забыл! – Влас протянул парню небольшой сверток.

– Что это?

– Да, твой дружок просил матери его передать. Так, не поленись, съезди к ней. Воля умирающего и для меня – закон!

– Зинченко? – изумился Василий.

– Он самый. Постучал под вечер. И говорит – мол, передай Акулине Гавриловне! Обещал уважить – все-таки последняя просьба…

– Что ты несешь, старик?

– Вот и дорога! – оборвал Влас, переваливая через бугор. За ним вскарабкался и Василий.

Внизу, по ту сторону, у подножия склона извивалась черно-коричневой змеей довольно широкая дорога. Странный цвет объяснялся тем, что по ней медленно продвигалась вперед моторизованная колонна гитлеровцев.

– Тоже мне, проводник нашелся, – подумал Василий.

– Стой! – двое в форме сельской полиции направили на русских дула винтовок. – Кто такие? Откуда! Чего шляетесь по лесу?

– Да мы свои.

– Оно и видно, что свои. Держика этих своих на мушке! – приказал полицай напарнику, разглядывая Василия.

– Здешние мы… – быстро заговорил Василий, снимая ушанку, и положил руку на топор за поясом. – Вот, по дрова пошли. Холодно! Мороз!

– Ну-ка, спускайтесь сюда, лесорубы хреновы! Вниз и по одному. Да не вздумайте драпать! – скомандовал тот, что постарше. – Ишь, за дровами они вышли. Здесь до ближайшей деревни версты три с гаком. Уж мне ли не знать!

– Контра. Фрицам продался! – сплюнул Василий.

– Что ты сказал, щенок! – не расслышал полицай.

– Постой-ка тут, Вася. А я с ними пойду, договорюсь! – подмигнул сержанту Влас и шагнул вперед, поправляя на голове высокую меховую шапку.

– Почему остановились? – Курт подозвал к машине фельдфебеля.

– Заминка, господин капитан. Партизан поймали.

– Где они?

– А вот, один сюда топает. Вальтер посмотрел в ту сторону, куда указывал проводник. По склону к ним спускался высокий бородатый старик в серебристом, как паутина, шерстяном плаще, в широкополой не по сезону шляпе, надвинутой на глаза, изпод которой виднелась седая борода, заплетенная в косу. Странный русский опирался на длинную гладкую палку. У ног его, виляя хвостом, крутилась огромная овчарка.

– Руки вверх, дед! И быстро… Смотри, без шуток! – скомандовал полицай.

– Я те сейчас покажу, кому тут лапы подымать! – пробасил старец и полез в карман плаща.

– Граната! Стреляйте! – крикнул кто-то.

– Ах, ты так! – полицай разрядил в старика винтовку… Но к его несказанному удивлению дед не упал!!

– Твою мать, неужели промазал?! – он дал второй, а затем третий выстрел.

– А ну, давайте все разом! – захохотал седобородый старик. В тот же миг серая собака Ивана прыгнула на предателя, разом откусив ему голову. Да и не овчарка это вовсе, а волчище, каких поискать. Гитлеровцы старательно в упор расстреливали деда из автоматов, но тот стоял, заговоренный, и смеялся. Затем он вытянул руку, на которую, откуда ни возьмись, приземлился здоровенный ворон. Навья птица громко приветствовала Хозяина: – Харр! Харр!

Тут к своему ужасу Курт увидел, как этот старик свободной рукой поправляет край дурацкой шляпы. Как ее поля медленно приподымаются, обнажая открытый, широкий лоб мыслителя, мохнатые брови, и единственное страшное, неимоверное око. Это был глаз, пронизывающий взором насквозь, проникающий в самую подноготную, глаз, срывавший маски, то был леденящий душу глаз Великого Одина.

– Боже мой! – застонал Вальтер.

– Думаете, сварганили себе железки – и самые сильные? Ну, да я вас ужо поучу! – седобородый Старик легонько толкнул высоченную корабельную сосну. Та, не выдержав прикосновения, подалась вперед и начала тяжело, медленно и верно падать. Как только грянули первые выстрелы, Василий камнем упал в снег.

Перекатился, уходя от пули, и замер, обомлев. Влас стоял, окутанный кольцами распоясавшейся вьюги. Разудалый Дед Мороз. Пространство ревело в его честь.

Скрипели лесные великаны. Гигантская сосна рухнула на танк, сплющив, размозжив, размазав его в лепешку. Следовавшая за ним машина с офицерами исчезла среди вечнозеленой хвои. За этой сосной повалились и другие, перегораживая путь.

– Ура! Бей фрицев! За Родину! За Сталина! С обеих сторон на дорогу высыпали партизаны.

– Васька, ты чего? Ранили? – как ни в чем не бывало, ухнулся рядом в снег Кондрат.

– Не, скорее контузили. Посмотри на дорогу. Видишь там бородатого деда. Ну, лесника такого кряжистого, Власа!

– Да, где? Ни черта не видать! Никакого старика мы в отряде не держим.

– Да, вон! Там!

– Это, Вась, Госпожа Метелица фрицу Кузькину мать кажет.

– Может и так? – засомневался он, потому что его недавний Водчий исчез. Испарился, пропал Влас, словно бы и не приютил старец Василия в странной обители, будто бы и не случилось ничего волшебного. Лишь искристый снег да морозный ветер лепили в воздухе замысловатые фигуры.

Дмитрий Гаврилов
СМЕРТЬ ГОБЛИНА

По утру лаяла очумелая собака… «Духи! Душманы приехали!» – раздалось с улицы.

«Молодых пригнали!» понеслась благая весть от одного к другому. «Где? Откуда?» – и пошло, поехало… Курилки опустели. Все, кто был в казарме, высыпали наружу и теперь заинтересованно всматривались вдаль, туда, где за густыми, но аккуратно подстриженными кустами акации мелькали бритые головы новобранцев. – Вот они, зайчики, – молвил Киреич и смачно сплюнул под ноги. Вешайтесь, духи! – Солобоны! – вторил ему Абдурашид и добавил что-то по-таджикски. Эта рота в учебке держалась особняком. Все, как один. Личный состав ее считал дни, когда окончатся распроклятые сборы, и они уже сержантами вернутся в свои части. Здесь – сам Устав, там– свобода и вольготная жизнь черпаков. Вот и долгожданное время завтрака. Старший сержант Лопатин построил своих подопечных, и они двинулись к солдатской столовой. На этот раз обошлось без лишних разговоров, подгонять роту не приходилось. Первые шеренги взяли ускоренный темп. Лопатин давно понял, в чем дело, и зло отсчитывал: «Ряз… з! Ряз… з!

Ряз… з, два, три…» Они поравнялись со зданием казармы какой-то учебной части.

Тут шеи черпаков вытянулись, и головы, как по команде, повернулись туда, где неизвестный старлей дрессировал плотный строй очередного призыва. – Вешайтесь, духи! Ждем к себе через пять месяцев! – Они у нас другой курс пройдут! – загоготали будущие сержанты.

Лопатин оборвал их: «Разговорчики! Третий взвод!» – Гы! – Рота! Стой!..Ну, сколько вам дать времени, чтобы насмотреться? – У, чмошник! – пробормотал Киреич. Но, как ни странно, подействовало. Все притихли и до столовой не проронили ни звука. «Откуда такая ненависть? Почему такое презрение? – думал Лопатин, – Подумаешь, год отслужили!» Он, впрочем, тут же поймал себя на мысли, что сам свысока относится к подопечным.

Была в сердце и досада, как Лопатин ее не прятал, старшего сержанта вот-вот должны были уволить. В Уфе его ждала девушка (если ждала), и он поспешил написать ей – после праздников будет уже дома. А сегодня – двадцатое мая.

Навязались командированные на голову. «Обучишь – сразу дембель!» – в который раз пообещал комбат, а замполит потупил глаза, поскольку клялся и божился отпустить отличника боевой и пока еще политической в неделю после мартовского приказа. В столовой дружно стучали ложками и выискивали в бело-желтом жирном вареве куски мяса. – Опять «дробь 16»! – скорчил рожу Киреич. – Эй!

Душара! Соль где? Дневальный Реншлер услужливо кинулся за солонкой, но Абдурашид ненароком подставил ему подножку, и бедняга растянулся на склизком плитчатом полу. – Ррота, встать! – гаркнул Лопатин. Он прекрасно видел, в чем дело, но ограничился лишь тем, что поднял и вновь посадил головорезов: – Ррота, сесть! Ррота встать… Рота, сесть!

Киреичу, кстати, не вняли, и перловка начала таять. Дмитрий сидел за тем же столом, каша и ему не лезла в горло, но он заставил себя через силу проглотить ненавистные калории. Пища для борьбы – так он это называл. Рыжий, щекастый, похожий на лисенка Дема, сокращенное от Деменева, спросил: «Все сахар взяли? А то – тут еще остался!» Наиболее ловкие потянулись к миске… – Кому нужна белая смерть! – попытался пошутить Дмитрий. – Это сахар Реншлера, он дневалит, если не заметили. – Кто не курит и не пьет – тот здоровеньким помрет! – провозгласил Киреич, сверкнул золотым зубом, и сахар исчез.

– Спасли, значит, «духа» от смерти! – рассмеялся Абу. – Зря ты, Киреич, это сделал!

Вспомни, как нас гоняли в свое время! – Все отлично помню, поэтому и съел. – Слишком ты правильный, дорогой! Стукач, наверное? – бросил Дмитрию Абдурашид. – Просто, не терплю уголовщины. И кликухи мне блатные тоже надоели. – Вот из таких и вырастают рвачи типа Лопатина! – похлопал его по плечу Абдурашид. Дмитрий не стал спорить с «дедом», как бы подчинившись незримой иерархической лестнице. Он промолчал, хотя внутри уже закипало, но год в армии научил его сдерживать эмоции. К чему радовать этих гоблинов? Не дождавшись ответа, враг решил подойти с иной стороны. – А что, – осведомился Абу у Демы с Киреичем, – он и в части такой же неразговорчивый? Те хитровато улыбнулись. «А, сволочи! Боитесь при мне!

Мало ли что случится?…Гоблины!

Вонючие грязные гоблины!..Хорошо, что дембель неизбежен, как крах империализма!» – заметил про себя Дмитрий. – Слушай сюда, парень! Будешь выступать – мы тебя не переведем! Пажа посвящали в рыцари, даруя ему шпоры и опуская меч на плечо.

Старослужащие по негласному неуставному закону раз в полгода переводили своих младших сослуживцев с одной ступени армейской феодальной лестницы на другую.

«Дух» превращался в «молодого» или «гуся», выдержав десяток ударов пряжкой по спине. Затем – в «черпака», тогда разрешалось ослабить ремень и расстегнуть верхний крючок гимнастерки. «Черпак» в ночь за полгода до приказа становился «дедом» и сам вершил торжественный ритуал посвящения. Но даже ему не дозволялось того, что мог вытворять после Приказа «дембель». – Ты понял? – настаивал Абу. – Гм… Можешь считать, что я испугался, если это так существенно, произнес Дмитрий и в упор посмотрел на мерзавца. С каким бы наслаждением он свернул эту ненавистную шею. «Гоблин! Я тебя не боюсь! Это ты должен меня опасаться!» – Дмитрий представил, как невидимая властная рука тянет свои пальцы к заветной цели, как они сжимаются все сильнее и сильнее… При этом у него и в самом деле нервно задрожала кисть, и он спрятал ее под стол. Абдурашид с синим лицом повалился на плитки. Он задыхался, тщетно пытаясь избавиться от беспредельно разросшегося языка. В глазах рябило. Грудь судорожно сжималась. Тело не слушалось.

Последнее, что он увидел– так это дежурный по столовой, который бежал к нему через весь зал, опрокидывая стулья. – Когда я ем – я глух и нем! – прошептал Дмитрий, склонившись над гоблином. – Что с ним? – спросил Лопатин. – Наверное, подавился, товарищ сержант! – предположил Киреич, не подозревая, что не далек от истины. – Уводи своих! – тихо, но внятно сказал офицер Лопатину. – Посуду на край столов! Встать!

Строиться на улице! – взводный степенно направился к выходу. Справа и слева его обгоняли, закончив трапезу, солдаты. Они любопытно поглядывали на скорчившегося Абдурашида, который уже не производил впечатление грозного «деда».

– Становись…! – сержант высек подковой искру, обернулся к строю. Подтянули ремешки! Застегнули крючки и верхние пуговицы!.. В частях у вас, должно быть, другие порядки? – продолжил Лопатин, выволакивая Киреича за болтающуюся пряжку из последней шеренги. – Но здесь вы в гостях. Так что, будьте добры, по уставу!

Он опустил слоистый кожаный ремень «жертвы» на асфальт и каблуком придал дугообразной бляхе выпрямленную форму. – Чмо! – сквозь зубы выругался маленький, гаденький, узкоглазый Киреич. – Вы что-то сказали, товарищ рядовой?… Встать в строй! – козырнул Лопатин. – Есть, «встать в строй»! – угрюмо согласился посрамленный. Еще бы он попробовал не согласиться, когда за Лопатиным Устав, и что самое неприятное – блатное неписаное право «дембеля». – Рравнясь! …Смирно!..Нале-во! И зашагали! С песней зашагали… Про пламенный мотор вместо сердца, про цвет нации, что отбывает срок в авиации. – Четче шаг! – Эй, длинный!

Не беги, как страус! – пнул Дмитрия сзади Киреич. – А ты поспевай, короткий! – отозвался он и судорожно стиснул пальцы невидимой ладони. – Рряз! Рряз! Рряз… два… три…! В ржавую канализационную трубу заползала помешанная беременная сука.

*Я намеренно использовал жаргонные слова, иначе этот рассказ стал бы похожим на фельетон.

Гоблин – при всеобщем увлечении Толкиеном это слово вряд ли нуждается в пояснении. Злое, страшное существо из мира, враждебного человеку; дух общее обозначение солдат самого младшего призыва в частях Советской армии в 80-х годах 20-го столетия («шуршать, как дух»); чмо, чмошник – наиболее универсальное ругательство солдатского жаргона; черпак – военнослужащий, отслуживший год; другой курс пройдут – новобранец, попав в часть, подвергается во время «курсов молодого бойца» наибольшим унижениям со стороны старослужащих, которые всецело подчиняют его зэковским законам и ломают волю к сопротивлению; дед – военнослужащий, прослуживший полтора года; дембель – солдат, приказ об увольнении которого уже подписан; стукач – доносчик, рвач – энтузиаст.

(1988)

Баллады. Песни. Стихи

Дмитрий Гаврилов
КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Ольге Куликовой

 
Ночь и Тьма всему начало,
Гаснут фонари…
Ты сегодня так устала,
Но теперь – усни!
Сумрак…
В горнице прохлада…
Часа нет милей!
Ни о чем грустить не надо
Утро – мудреней.
О стекло, чуть слышно, бьется
Глупый мотылек…
Все хорошее вернется,
Только путь далек…
По тропе ступая Млечной,
Ты за мной след в след,
Вновь познаешь скоротечность
Милых детских лет…
В мягкой маминой подушке
Волос утопи,
Это верная подружка,
Так что, крепко спи!
И тебе приснится вскоре
Полон лес берез…,
И ромашковое поле…,
И белесый плес…
И нахлынет запах дыма,
Ветром принесен…
Папа, мама молодые
Жаль, что это сон!
Они твой не слышат голос…»
Баюшки-баю!
Колыбельную для Оли Тихо я пою…
 

(1993)

«КОЛЫБЕЛЬНАЯ».

Слова, мелодия – Д.Гаврилов, интерпретация – Анатолий Гаврилов «КОЛЫБЕЛЬНАЯ», h moll.

Слова, мелодия – Д.Гаврилов, интерпретация – Ирина Литвак.

Дмитрий Гаврилов
БАЛЛАДА

Ольге Куликовой

 
Чуть ночь возьмет свои права…
И дня померкнет свет…
Молва, ты, право, не права,
Я – не безумен, нет!
Двенадцать…
Время настает…
И хитроумный бес
Меня сквозь Время проведет
Из конца в конец.
Мой Водчий колок на язык
И носит черный цвет?
Молва, ты, право, не права!
Я не безумен, нет!
«Пусть прочен будней серых круг,
Но в грезах – всяк герой!»
Он сладки речи говорит
И манит за собой…
Он обещает дружбу мне
На вечные года,
Молва, ты, право, не права!
Но я в смятеньи, да!
Он знает тайные пути
В волшебную страну,
И нити тысячи причин
Им сплетены в одну.
Молва, ты, право, не права,
Я – не безумен, нет!
Чуть ночь возьмет свои права…
И дня померкнет свет…
 

(1992)

«БАЛЛАДА», а moll. слова, мелодия – Д. Гаврилов, интерпретация – Ирина Литвак Для 7 куплета:

* * *

 
Ночи бездонной совершенство
Тьма, что по Cути мне близка.
Уединенности блаженство
И одиночества тоска.
Строка пугливой черной кошкой
Скользнула.
Лист безволен, смят
Изломанные неосторожно
Мои прощания лежат.
А Навий вестник уж взметнул
Крыла прохладны и иссини
Я в очи Виевы взгляну,
Чего бы там ни говорили…
Наверно, к Вышнему Суду
Все переврут, переиначат,
Но Смерть уже ничто не значит
И я за Велесом бреду…
 

(1999)

Дмитрий Гаврилов
СОНЕТ

Ольге Куликовой

 
Прозрев однажды, эту муку
Ты узнаешь Да
Навь разверзла черные крыла…
О ком Ты думаешь теперь?
По ком вздыхаешь?
И этот вздох, увы, не для меня
Последний раз сверкнут мне очи кари.
Так вот в чем смысл Яви, Бытия?
Служить им!
Но глаза Твои устали,
И этот взгляд, увы, не для меня.
А молодость легко друзей меняет,
Но будет меньше их день ото дня!
Кому-то шепчешь в тишине…
Тебе внимают…
И лепет Твой, увы, не для меня.
Не все слова
Любви проникновенны!
Как смел я выжить,
Белый Свет кляня?
И взор, и вздох, и шепот неизменны!
Но все это уже не для меня?!
 

Дмитрий Гаврилов
ЗАКЛЯТИЕ

Ольге Сазоновой

 
Пред Небом вечным и Землей
В полночный лунный час
Я силы Космоса зову,
Молю, о Боги, Вас!
И заклинаю духов Тьмы,
Коль Свет ко мне не льнет.
Властитель Навьей стороны
На зов волхва идет.
Рун древних роспись по ножу…
Кровь каплет на алтарь… –
Яви ее! Я отслужу,
Ночи рогатый царь!
Любовь – фантазия и миф,
Княжна из снов и грез.
Смеется мудрый чаровник:
«Неужто, ты всерьез?
Да не смеши, мой юный друг,
Ведь, клятвам нет числа.
И эта Клятва никому Покой не принесла…» –
Яви! Подписан договор! –
Изволь, рад услужить. –
За встречу с милой я готов
Хоть душу заложить!
И Навь – не Явь, а Свет – не Тьма,
И Звук – не Тишина,
Заклятьем из Небытия Возрождена Она.
 

(1995)

Дмитрий Гаврилов
ПЕСНЯ ЛУЧНИКА

Александру Городницкому

 
Оставь свои сомненья,
Гони к чертям печаль!
Спиваться как-то не с руки,
Хоть прошлого и жаль…
Бывалый старый воин,
Наставь на верный путь.
Не сладка жизнь героя,
Но можно и рискнуть!
Как глупо мир устроен,
Коль нараспашку грудь,
Так в спину, будь покоен,
Кинжал спешат воткнуть.
Искатель приключений
До мозга и костей,
Простись без сожалений
Ты с кружкою своей!
Вот лук мой смазан салом,
И греет руку меч.
Я им владею славно,
Хочу предостеречь!
А тетива запела,
Рождая обертон
Мне сладок с колыбели
Ее надсадный звон.
 

«ПЕСНЯ ЛУЧНИКА», а moll, 1/4=120, Allegro слова, мелодия – Д.Гаврилов, интерпретация – Ирина Литвак.

* * *

 
Где б ни просился на постой
Девиц смазливых тьма,
Но грош цена любви ночной
И клятвам грош цена!
Хотя соблазны их познал
И свежесть алых щек,
Но ты пропал, когда попал
Под дамский каблучок…!
В ночи забвение найдешь,
Где трепет нежных губ,
Но пропадешь, коль попадешь
Под женский под каблук!
И все ж, оставь сомненья!
К чертям тоску-печаль!
Спиваться, право, не с руки,
Хоть прошлого и жаль!
 

(1993)

*Для удобства чтения нот мы опустили линии «вольты». Интервал с 10 по 17 такт исполняется для 2–6 куплетов, а интервал с 18 по 25 такт – для 7–9 куплетов.

Ренат Мухамеджанов
НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ

 
Закрылась дверь, Скрип чуткой половицы…
И тихо в мире, и вселенной нет.
В окно крадется полуночный свет
Неслышным зовом полуночной птицы…
И правит бал коварная царица
Ненужных и непрошеных побед.
А за окном декабрь топит снег,
И утро подбирается к столице…
По мановенью царственной руки
Согнешься, пряча голову в колени…
И забываешь о своих стремленьях,
Как многоточье на конце строки.
А за окном декабрь топит снег.
И ночь гадает, будет ли рассвет.
 

(1989)

Ренат Мухамеджанов
НА ЛОК-БОТАН (БАКЛАЖКА)

 
Шлепал приклад по ляжке,
Булькал «Агдам» в баклажке,
А между ног «калашкин»
Бился штык-нож…
В небо не суйся – слепит,
Ветер по морде метит,
В звон конопляной меди
Песню плетешь: Гей! Гей! Барабан!
Взвод упрямый, как баран,
Пыль на ране, Соль в кармане,
На Лок-Ботан. Этот «агдам» – домашний,
Прочее – суть не важно,
Если же станет тошно
Флягу целуй
Даже инструктор ражий,
Носом втянув парашу,
Пьет, запрокинув рожу,
Как не хмельной!
Гей! Гей! Поспевай.
Флягу с другом опростай,
Шаг походный,
Взвод безродный,
Запевай! Гей! Гей! Веселей!
Фляга полная страстей.
По дороге Стопчешь ноги,
Да не жалей…
Будут дороги сниться,
Будет душа томиться,
Будешь всю жизнь молиться,
Или стрелять…
Степь конопляным духом
В нос даст и звоном в ухо,
Чтоб через жизнь по нюху
С песней шагать.
 

Слова и мелодия – Ренат Мухамеджанов, 1/4=120,Allegro