Текст книги "Рената"

Автор книги: Юрий Дьяконов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

«Разрешите обратиться»

Рано утром к Ренате влетела восторженная Клава:

– Папа приехав! Насовсем! Подарков привез всем…

Ренате хотелось подробнее расспросить подругу про ее папу. Но Клаве не сиделось.

– Я побегу… Я потом еще приду. А то папа все самое интересное пораскажет. – И убежала.

В тот же день, за ужином, Рената спросила:

– Папа, а есть правда?

– Странно, – сказал папа, – а разве ты сомневаешься, что она есть? Разве я или мама тебя обманывали?

– Нет, пап. Я про другое говорю. Вот Клаву обижает Сонька. Сама что-нибудь наделает, а на нее свалит. И мама ее накажет, а Сонька смеется. Говорит: «Если ты меня слушаться не будешь, то хоть разорвись, а тебе никто не поверит». А это не по правде. Ведь Сонька врунья. А Клава хорошая. И Клаву мама наказывает за Соньку. Что ли, так делают?

– Может быть, она слишком верит своей старшей дочери. Или…

– А что сделать, чтоб она поверила, что Клава хорошая? И чтоб Соньке не верила?

– Ну, Ренка. Это дело сложное. Нужно доказать… Ты думаешь, что все видят, кто хороший и кто плохой? В жизни все было бы в сто раз проще, если бы люди знали, кто какой. Плохой сам любому глаза выцарапает, чтобы доказать, что он хороший. Соврет, подлость любую сделает. А хороший ведь подлость не сделает, не соврет, да и вообще стесняется хорошее о себе говорить… Значит, друзья должны защитить…

– Ладно, папа, я защитю!

– Не «защитю», а «защищу», – поправила мама.

– Ну, все равно, пусть все по правде будет! – сказала Рената.

* * *

Поговорить по правде с Клавиной мамой не удалось. Ренату попросту выставили за дверь. А Ренкиной маме Олимпиада сказала:

– И слушать не хочу. Своей занимайтесь! А то она у вас просто уличная девчонка…

Тогда Рената решила поговорить с Клавиным папой и рассказать ему всю правду. Вечером она поджидала полковника у своего подъезда. И только повернулась на минутку, чтобы отогнать серую кошку, которая охотилась за воробьями, как увидела, что Клавин папа уже поднимается по ступенькам крыльца.

– Дя-дя-а! – крикнула Рената.

Он оглянулся, помахал ей рукой и скрылся за дверью.

Рената чуть не заревела от досады. А потом стала думать: «А почему он не подождал? – Еще немного подумала и решила: – Он же военный! А разве полковникам говорят «дядя»! Надо у папки разузнать». И, перешагивая через две ступеньки, заторопилась домой.

Папа помогал маме на кухне чистить картошку. Рената примостилась рядом на корточках:

– Папа, а ты генерала видел?

– Видел, – не поднимая головы, ответил лапа.

– А полковника?

– И полковника.

– И он говорил с тобой?

– Вот чудная. Конечно. Если по делу. И обращаться по форме.

– А как это – по форме?

Отец улыбнулся. Велел принести его фуражку и, став по стойке «смирно», отрапортовал:

– Товарищ каперанг! Глав-старшина Бикбаев по вашему приказанию прибыл!

– Здорово, папка! А если не по приказанию?

– Товарищ каперанг. Разрешите обратиться с личной просьбой?! – браво повторил отец.

– Папка! – удивилась Рената. – Ты же говорил, к полковнику. А сам говоришь «пират»?!

– Не пират! А ка-пе-ранг. Это так сокращенно на флоте говорят: капитан первого ранга. А это все равно что полковник. Ну, поняла?

– Еще как поняла, папка! – засмеялась довольная Рената и выскочила из кухни.

– Стоп! А зачем тебе это надо?

Но Рената не слышала папу. Она уже была в комнате и примеряла черные тренировочные штаны, кофточку-матроску. На синий берет прицепила красную пластмассовую звездочку. Покрутилась перед зеркалом и нашла форму в полном порядке…

* * *

Полковник Каблуков, не торопясь, шел по бульвару, отдыхая после трудного дня. Разглядывал акации и тополя, одетые в молодую листву, причудливые облака. Он щурился и прикрывал глаза рукой от солнца. Вдруг кто-то загородил ему дорогу.

– Товарищ полковник, здравствуйте! Разрешите обратиться?!

Перед ним по всем правилам строевого устава стояла черноволосая смуглая девчонка в матроске, держа руку у берета со звездой. Темные глаза смело смотрели на него.

– Пожалуйста, товарищ матрос, – улыбнулся полковник.

– Можно с вами поговорить о Клаве… И как Сонька на нее наговаривает, а мама ей верит. А она не виновата.

– Вольно! – скомандовал полковник. – Давайте-ка лучше присядем на эту скамеечку да поговорим в неофициальной обстановке.

– А матросам можно с полковниками сидеть? – недоверчиво спросила Рената.

– Можно, можно. А потом – я же сам тебя прошу. Я ведь не на службе. А тебя зовут, если не ошибаюсь…

– Рената!

– Точно! Так это о тебе у нас столько разговоров? А скажи мне, Рената, кто тебя научил так вот, по уставу, обращаться?

– Папка. Он был самым главным старшиной на эсминце «Отважном». Только вы не подумайте, это я сама решила. Нужно очень.

– Ну и молодец! Раз нужно – решила сделать. А раз решила – взяла и сделала. Так, что ли?

– Ага. Только я не сразу решила. Я сначала думала долго.

– Так. А знаешь, называй меня просто: дядя Ваня. Ведь так удобней?

– Ага. Дядя Ваня, Клаве совсем плохо жить стало. Плачет она чуть не каждый день… – и Рената рассказала все.

Говорила она долго. Солнце уже зашло. Стало темнеть. Полковник Каблуков сидел молча, прикрыв глаза. Рената даже подумала, что он заснул. Но он, будто подслушав ее мысли, вдруг сказал:

– Нет-нет, Рената. Я не сплю. Я все слышал и теперь думаю, как быть… Вижу, что ты любишь мою Клаву. Ты настоящий товарищ…

Полковник еще немного посидел на скамеечке и резко поднялся:

– Так, морячка, решено! Нечего в долгий ящик откладывать. Идем к нам домой, там все и решится.

Сонька-артистка

Сонька пришла из школы веселая:

– Красота! Нас отпустили на все лето!..

Бросила портфель и отправилась путешествовать по комнатам. Заглянула в холодильник, в кухонный шкаф, в ниши.

– Компотику хочется. Я открою банку.

– А мама не велева. Компот в ховодильнике есть.

– Фу, кислятина! Я хочу из баллончика. Мы возьмем немного. А потом опять закроем. Она и не заметит, – не слушая возражений Клавы, она поддела открывалкой крышку двухлитрового баллона.

– Во! Классно! На, попробуй… Ну и дурочка! Все равно, если узнает, я скажу, что это ты… Пей!

Клава знает, что Соньке ничего не стоит наговорить маме. И мама ей почему-то верит, а Клаве – нет. Может, потому, что пока Клава скажет пять слов, Сонька натараторит сто? Или потому, что маленькая?…

Сонька уже не первый раз делает такое с компотом. Отопьет и опять крышкой прихлопнет. Правда, в двух баллонах компот прокис. Мама очень удивилась: почему? А попробуй скажи! Самой же еще и ремня дадут…

Сонька все дразнит Клаву. И пьет, и пьет. Спохватилась, когда в баллоне осталось меньше половины. Что делать? Забегали Сонькины зеленые глаза: испугалась. Кинулась к чайнику – пустой. В графине – кипяченой воды на донышке. Тогда она схватила баллон и побежала к крану.

– Что ты деваешь?! – закричала Клава. – Опять же прокиснет! Мама варива, варива.

Сонька тянется к крану. А Клава оттаскивает ее за хвост платья.

– Отстань, дурочка! – кричит Сонька. – Скоро мама придет…

Выпустила Клава Сонькин хвост. А она – цок! Баллоном по крану. Смотрят обе, а из трещины розовый компот льется в раковину. Завизжала Сонька:

– Видишь! Видишь, что наделала, гундосая!..

В прихожей раздался звонок. Сонька показала кулак и прошипела:

– Молчи! Я сама что-нибудь придумаю.

Клава слышала, как еще в прихожей Сонька начала сочинять на ходу:

– Ой, мамочка! Какая ты румяная!.. А нас на каникулы отпустили! Знаешь, мамочка, у нас что случилось? Просто ужас. Этот Пугач…

– Что? Опять этот хулиган?

– Ага. Он это… разбил баллон с компотом.

– Как? – изумилась мама. – Он был здесь?!

– Да. Нет. Он это… как даст по баллону… из рогатки…

– Постой. Я ничего не пойму. Ведь баллоны стоят в нише!

– Конечно. В нише. Я же и говорю. Я взяла баллон…

– А кто тебе разрешал?

– Ой, мамочка! Я же хотела тебе приятное сделать, – лисой крутилась Сонька, – и стала вытирать пыль на полке… А их на окно поставила. А Пугач как даст из рогатки. И разбил. А я схватила их и давай назад скорей ставить… А то бы он все побил! А он как стрельнет еще. Чуть мне в глаз не попал! – Сонька уже не могла остановиться. – А эта… ну Ренка, еще стоит рядом и смеется…

– Ах он бандит! Ну, теперь я до него доберусь! – завопила Олимпиада Трифоновна. – Самый мой любимый компот. А ты, Клавка, опять к этой Ренке бегаешь! Чтоб ноги твоей там не было! Нашла подружку!

– Неправда! – сама неожиданно для себя закричала Клава. – Пугач не бив! А Ренки близко не быво! Это Сонька сама все!

Недаром девочки в классе называли Соньку артисткой. Лгать, наговаривать и притворяться она умела, как никто другой. Сонькины глаза стали круглыми от удивления и обиды. Она повернулась к маме, и та увидела: Соня вот-вот заплачет. Тонкие губы ее дрожали. Она закрыла лицо руками.

– Клавка! Ты опять?! – закричала мама. – Да как ты смеешь! Из-за каких-то хулиганов на сестру родную наговаривать!

– Она врет, врет, – безнадежно оправдывалась Клава. Все убедительные, нужные слова куда-то подевались. Она понимала, что мама поверит не ей, а Соньке. Она и сама бы поверила, если бы не видела всего своими глазами. И все-таки Клава твердила: – Она врет… врет…

Но мама уже не слушала ее. Быстрая на расправу, она больно отшлепала Клаву и поставила на колени в угол:

– Стой тут, дрянь! Пока не признаешься, что наврала…

Уже час стоит Клава на коленях в углу. Больно коленкам. Очень больно. И еще больно где-то в середине, в груди. Слез нет – все выплакала. Потом ноги занемели, и уже стало не больно. А та боль, что внутри, бьет ее мелкой дрожью, дергает за плечи, вырывается наружу тяжелыми всхлипами, стучит молоточками в висках: тук-тук-тук. Голова стала тяжелой, и все сделалось безразличным. Все равно никто не верит. Никто не любит ее. Губы шепчут:

– Вот… Вот заболею и… и умру… тогда… тогда узнаетею…

– Хватит тебе ныть-то! – кричит из кухни мать. – Ишь, моду взяла: свое устанавливать! Я из тебя эту дурь выбью. Признавайся, что наврала. А-а-а, молчишь?! Ну и стой, дрянь, хоть до утра.

– Это ее Ренка учит! – просунула в кухню голову Сонька. – Сама хулиганка. А Клавка, дурочка, ее слушает. Ренка ее и красть научит…

* * *

Дверь в квартиру оказалась не запертой. Полковник вошел в комнату. Рената остановилась в темной прихожей. Сонька кинулась к отцу с новостью:

– Папа! У нас каникулы на все лето!.. А Клавка на коленях целый час стоит и не признается.

– А в чем ей признаваться? – тревожно спросил он.

– Вот полюбуйся на свое чадо, – закричала, выходя из кухни, мать. – Как осел, упрямая! Но я из нее эту дурь выбью!

– Постой, Олимпиада! Вы что? С ума посходили? Столько стоять. Да у нее же ножки… – неестественно тихим, пугающим голосом; сказал отец и, не раздеваясь, прошел в комнату.

Сонька трусливо шмыгнула в кухню. Она знала: раз отец назвал маму не Олей, как всегда, а полным именем, Олимпиадой, значит, дело плохо.

– Клава. Доченька. Вставай.

Клава вскинула на папу глаза. Хотела встать и застонала тоненько:

– У-у-у-у-у, не могу. Не поднимаются.

Отец подхватил ее на руки. Снял чулки и стал растирать белые-белые, занемевшие ноги. Теплые папины руки погнали по жилам кровь. Боль сотнями иголок вонзилась в колени, в икры, в стопы. Из больших светло-серых Клавиных глаз сами катились слезы.

– Папа, я правду… Я правду, а мама не верит… А Соньке верит, – шептала она.

– Ты что там бормочешь?! Жалуешься? – рассердилась мать. – Да я тебе!..

Полковник опустил Клаву на диван. Лицо его стало страшным. Покрылось багровыми пятнами. Щека и губы вдруг перекосились, потянулись куда-то вверх и задрожали от напряжения. Он шагнул вперед и незнакомым, властным голосом, от которого у Ренаты по спине побежали мурашки, хрипло сказал:

– Сержант Сбитнева! Кругом марш!.. И чтоб не видел!.. Пока не позову… Сплет-ни-цы!

И тут произошло чудо. Олимпиада, полная, крикливая, не терпящая возражений, вдруг как-то съежилась. Стала маленькой и жалкой. Глаза ее испуганно забегали. Губы побелели. И она залепетала чужим, испуганным голосом:

– Что вы, товарищ гвардии полковник… Ваня… Ванечка… успокойся… ради бога. Я сейчас… Я… – и бочком, вслед за Сонькой шмыгнула в дверь, скрылась на кухне.

Полковник сбросил китель с четырьмя рядами разноцветных орденских ленточек и сел на диван, закрыв руками лицо. Успокоился немного и потребовал:

– Рассказывай, Клава, правду…

* * *

Рената, ставшая невольной свидетельницей этой удивительной сцены, повернулась и, не замеченная никем, на цыпочках вышла из темной прихожей.

А утром к ней прибежала перепуганная Клава.

– Ой, Рена… Папа сказав маме: «Так больше жить нельзя!» И еще что-то говорив. А мама пвакава и кричава. И он уезжает и меня берет в свои военные вагеря на все лето. А Соньку велев отправить к маминой маме в деревню. Говорит: «Там ей веревки вить из людей да сплетничать не дадут. Твоя мать из нее чевовека одевает…» Что же теперь будет?… – губы у Клавы прыгали, и она ошибалась больше, чем всегда.

– Что ли, ты совсем разучилась, чему мы с тобой научились? – огорчилась Рената.

– Реночка. Я не могу сейчас правильно. Ты же понимаешь? Я все лето учиться буду и стишок этот повторять буду. Хочешь, наизусть скажу?

 
В переувке,
В закоувке
На вошадке я сидев…
 

Ренка замахала руками, и Клава умолкла.

– Когда же ты едешь?

– Скоро совсем. Сейчас… через час.

Не успели подружки и поговорить хорошенько, как подъехала военная машина с брезентовым верхом. Полковник Каблуков приказал шоферу пересесть на заднее сиденье. Приподнял Ренку сильными руками, поцеловал в лоб и сказал: «Спасибо, морячка!» Сам сел за руль. Рядом посадил Клаву, и машина рванулась со двора…

Через два дня приехала бабушка и увезла Соньку к себе в деревню на все лето… По двору поползли тревожные слухи. А когда приехала машина и рабочие стали выносить из квартиры Каблуковых разную старинную мебель, громадные ковры, пианино и еще много всякого добра, женщины решили: дело-то у Каблуковых совсем плохо… Дворовые кумушки пытались было поговорить с Каблучихой. Но всегда словоохотливая, Олимпиада Трифоновна резко оборвала болтушек:

– Не ваше дело! Сами разберемся.

Вообще она стала какая-то другая. Похудела. Глаза красные и веки припухли. Это она плачет, наверное.

Олимпиада Трифоновна теперь каждый день рано утром уходит на работу. В госпиталь. Сняла свои огромные серьги. На руках осталось только тоненькое колечко – подарок дяди Вани.

А после работы, когда стемнеет, она выходит на балкон. Стоит долго-долго и смотрит на дорогу.

«Буря»

Речка Татарка, прихотливо извиваясь, разлеглась за крайними домами города. Откуда она течет и куда впадает, никто не знал. Далеко на восток через нее перекинулся большой железный мост. И по мосту то и дело бегут электровозы, волоча за собой то зеленые, пассажирские, то красные, товарные, вагоны. Прямо за речкой, по» косогору, – луг, где пасется скот ближайшего совхоза. Потом, до самого горизонта, идут полоски огородов.

Против автобазы испокон веков купаются девчонки и мальчишки. По эту сторону трех верб расположена «мальчачка». Тут глубже. Это место прочно закрепили за собой пацаны. По ту сторону верб – «девчачка». Там, правда, ила много. Когда вылазишь на берег, ноги до самых икр в черной грязи. Но зато утонуть тут никак невозможно.

Близнецы – Вовка и Женька иногда убегали тайком от матери на речку. Здесь и родилась эта прекрасная мысль.

– Хочу быть капитаном! Буду плавать по морям, – сказал Вовка. Женька хотел поддеть брата и придумать что-либо получше. Уже чуть не крикнул: «Ха! Подумаешь. А я буду Гагариным!» Но вовремя остановился. Вспомнил, как он не выдержал испытания в аэродинамической трубе Кольки Пугачева. Поэтому Женьке ничего больше не оставалось, как заявить:

– Подумаешь! Я еще давней тебя хочу капитаном. И поплыву. Вот увидишь!

Так они оба в один день и час произвели себя в капитаны. Хорошо! Есть два капитана. Но нет ни одного корабля. Как быть? И близнецы решили для начала построить один корабль. Пока Вовка будет капитаном, Женька будет матросом, боцманом, коком, начальником пристани, паровой машиной и свистком. Не может же капитан быть свистком! А потом поменяются ролями.

– Только чтоб не разболтал! – сказал Вовка.

– Ага. А когда я болтал? Железно! И чтоб никаких девчонок! Это не девчонское дело, – откликнулся Женька.

И близнецы стали собирать строительный материал для корабля. Тянули к разломанному сараю на пустыре все деревянное, что попадалось под руку. Через три дня собралась большая куча.

– Наверно, хватит, – сказал Женька, вытирая потный лоб.

– А если не хватит, потом дособираем, – согласился Вовка. – Давай будем материал к реке перетаскивать.

– Да мы вмиг все перетаскаем! – обрадовался Женька. Пригибаясь, они бегом пересекли пустырь и направились вниз, к реке, волоча за собой старые доски с торчащими ржавыми гвоздями. Сначала все шло хорошо. Но на полпути доски стали вести себя довольно странно. То выбивали такую дробь по булыжникам мостовой, что зубы лязгали. То за что-то цеплялись и норовили свалить братьев на землю. То вырывались из рук, царапались колючими краями. И с каждым шагом становились все тяжелее. Когда наконец близнецы доволокли их до кустов на берегу Татарки, Женька буркнул:

– А ну их! Я лучше купаться буду, – стянул майку и полез в воду…

Вернувшись на пустырь, близнецы молча опустились на траву и уныло глядели на строительный материал. Такую кучу разве перетаскаешь!

– Давай что-нибудь придумаем! – предложил Вовка.

– Ага. Давай… Вон заноза какая! – показал Женька руку.

– Бабушка вытащит иголкой. Ты давай про дело думай!

И они опять замолкли надолго.

– Придумал! – подскочил Вовка. – Надо машину.

– Ля. Я сам давно это придумал. А где взять?

– Давай соберем все свои деньги и заплатим шоферу.

– Умный какой выискался. А мне на пистолет только еще двадцати копеек не хватает. Жалко.

– Жила, ты, Женька! Тогда я сам уплачу и один капитаном буду.

– Умный какой!

– Тогда гони денежки!..

Близнецы дождались, когда мама ушла из дому, и приступили к делу. Им повезло. Шофер грузовика, стоявшего возле магазина, внимательно выслушал их и согласился. Он подогнал по Трубной улице машину к разбитому сараю. Глянул и засмеялся:

– А что же вы будете делать с этим барахлом?!

Братья обиделись:

– Хороший строительный материал!.. И на корабль как раз хватит.

Шофер хмыкнул. Сдвинул кепку на затылок и открыл задний борт.

– Ну что ж, валяй! Грузи.

Братья засуетились, стали кидать в кузов палки, штакетник, разбитые ящики и обрезки бревен…

До речки доехали так быстро, что не хотелось вылазить из кабины. Вовка пересчитал деньги. Ровно три рубля. Шофер взял их, подбросил на своей широкой, измазанной маслом ладони. Белые и желтые монеты жалобно звякнули.

– Давай руки. Ну, давай, говорю! – приказал шофер и высыпал весь капитал Вовке на ладошки. – Не нужны мне ваши деньги. У самого такой шкет дома…

Машина рванулась и побежала в гору.

Еще уйма времени ушла на поиски гвоздей. На квартал вокруг дома не осталось ни одного свободного гвоздя. Их выдергивали из столбов, заборов, скамеек. Лишь бы можно было зацепиться за шляпку кусачками. Когда дело дошло до постройки, то оказалось, что материала не хватит даже на одну палубу.

Женька сразу так прибил себе ноготь молотком, что строить отказался, а только подавал советы. Вовка еще немного постучал молотком, а потом ему пришла в голову счастливая мысль:

– А сегодня что, Женька? Суббота?

– Ага. Ну так что?

– Балда! А папа обещал в субботу пойти в тир!

Они замаскировали доски травой, отложив стройку до понедельника.

А в среду у своего тайника в кустах они вдруг наткнулись на Ренку. Она уже разложила на земле бревнышки и приколачивала к ним доску.

– А ну, катись отсюда! – напустился на нее Женька.

– Так я же помогать буду вам плот делать.

– А это и не плот вовсе, а корабль.

– Чудной ты, Вовка. Какой же корабль из бревен? На корабль знаешь сколько железа надо?!

Озадаченные братья притихли. Они тоже вспомнили, что ведь корабли теперь все железные. Первым опомнился Женька:

– И все равно! Проваливай! Без сопливых обойдемся. Мы девчонок не берем. Я сам капитаном буду.

– Ты, что ли, совсем глупый? – удивилась Рената. – Мы на море с папой знаешь какой плот делали! Я и гвоздей принесла во сколько.

Женька хотел еще сказать что-то ехидное. Но Вовка спросил примирительно:

– А ты правда умеешь плот?

– Что ли, я врать буду?

– Пускай помогает нам, – решил Вовка. – Ведь у нее отец моряк. И гвозди тоже. Пускай мы будем капитанами, а она главным инженером. У нее и молоток, гляди, какой!

Женька посмотрел на Ренкин молоток, на гвозди и согласился…

Хороший получился плот. Посередине мачта. Поспорили немного и решили назвать плот «Буря».

Втроем они еле сволокли его в реку. Сначала на плот залез Женька. Ничего! Не тонет. Потом залез Вовка. Тоже ничего. Вода только по щиколотку закрыла ноги. Подумаешь! Еще лучше – прохладнее будет. Но когда забралась Рената, вода дошла до колен. И сколько они ни упирались в дно палками, «Буря» не хотела никуда двигаться. Вовка соскочил в воду, походил вокруг плота и объявил:

– На мель сели!

А потом, когда старые прогнившие доски намокли, «Буря» еще больше осела. И хотя на ней уже никто не стоял, она чуть выглядывала из воды. Рената вспомнила папины слова и заключила:

– Надо добавить ему плавучести.

Легко сказать: добавить! Материала-то больше нет.

– А знаете, мальчики! Нужны понтоны. Чтобы в середине воздух был. Давайте я принесу. У нас есть две камеры от волейбола.

Но надутые камеры помогли мало. Тогда Вовка и придумал…

* * *

Тетя Маруся, из первого подъезда, собиралась уже идти к Надежде Ивановне, из второго подъезда, попросить перцу. И тут раздался звонок. У двери стоял мальчишка с белобрысым чубчиком, в синих трусах и голубой майке:

– Тетя Маруся, у вас грелка есть? А то у брата живот заболел.

– Возьми, пожалуйста, Вова. А что – сильно болит?

– Еще как! У него это… знаете… поворот кишок!

– Ох ты, господи! – всплеснула руками тетя Маруся. – Так надо же «скорую помощь», Вова!

– Ага! Мама уже вызвала. Только я не Вовка, а Женька.

Мальчишка помчался вверх по лестнице, а тетя Маруся спустилась вниз. Подошла к соседнему подъезду и остолбенела. Навстречу ей бежал мальчишка с белобрысым чубчиком, в синих трусах, в голубой майке и с двумя грелками в руках.

– Как! Это ты? – брови тети Маруси взлетели вверх. – Но ведь ты же там! – она ткнула пальцем в направлении двери, из которой только что вышла. – Ты Женя?

– Нет, тетя Маруся, я здесь, – неуверенно заявил пацан, пряча на всякий случай грелки за спину. – Только я не Женька, а Вовка.

– Вовка?! – глаза у тети Маруси округлились. – Но у тебя же заворот кишок!

– Это, наоборот, у Женьки заворот!

– Боже мой, но ведь Женька только что взял у меня грелку для тебя…

Вовка сообразил, что попался, и зачастил:

– Так это я Женька и есть! Я ошибся. Вовка заболел. Я и взял… у вас грелку.

– Ох, я, кажется, схожу с ума, – прошептала тетя Маруся. – А кто же там?! – она обернулась к своему подъезду.

Вовка не стал ждать, когда она снова повернется, и шмыгнул в подвал.

«Неужели мне почудилось? – подумала тетя Маруся, не увидев, перед собой никого. – С кем же я разговаривала? И еще у него в руках были грелки. Две. Почему две? Я же давала одну?» Забыв о перце, она повернула домой. И тут из дверей ее подъезда выбежал третий белобрысый мальчишка в голубой майке, синих трусах, с тремя грелками под мышкой. Тетя Маруся дико глянула на него, прикрыла глаза рукой. А когда она отняла руку от лица, снова перед ней никого не было.

– Заболела. Заболела я. Сперва двоилось, теперь троится. Пойду лягу. Доктора надо… – шептала тетя Маруся.

– Михаил Никитич! Дайте грелочку. Брат заболел.

– Но ведь только что я его видел. С балкона. Да где же мои очки?

– Так это был не он, а я! Вы без очков не заметили.

– Что ты морочишь голову! Я ведь вас вместе видел. Обоих.

– Да нет же, Михаил Никитич! Вот чтоб мне провалиться! Это вы меня видели. Я так быстро туда-сюда мотался, что вам показалось, будто нас двое, – выворачивался Женька.

– Ну, бери. Странно… Странно, – бормотал старик. – Может, я и правда без очков был?…

За час близнецы обежали весь дом: «Тетя Зина!..», «Клавдия Михайловна!..», «Дядя Сережа! Дайте, пожалуйста, грелку! Брат заболел!..» Успех был полный. Восемнадцать грелок, четыре волейбольные камеры и шесть мячей разного калибра, упрятанных в авоськи, отлично, держали «Бурю» на плаву.

– Ура-а-а-а! – закричали строители.

– Теперь давайте поплывем по течению. Вот туда, – предложила Рената.

– По течению не туда. А влево, значит, надо! – не согласился с ней Вовка.

– А вот и не влево, а навскосяк! – вступил в спор Женька.

– А раз так, давайте определим точно, – сказала Рената. – Куда щепка поплывет – туда и течение.

Вовка вошел подальше в воду и бросил щепку. Она повела себя очень легкомысленно. Сначала поплыла за Вовкой. Потом чуть двинулась вправо. Потом – влево. И замерла на одном месте.

– Ля! А куда ж тут течение идет? – удивился Вовка.

Налетел легкий порыв ветра. Щепка по ряби поплыла к тому берегу.

– Вот это река! – заорал Женька. – Красота! У нее течение поперек! А нам же еще и лучше. «Буря» сама поплывет на ту сторону. Теперь… – Женька так и недосказал, что теперь. Остался с открытым ртом. И круглыми глазами уставился на берег. Вовка обернулся и съежился. К ним приближалась запыхавшаяся мама в сопровождении соседок…

Ренка вздохнула и стала вытаскивать из-под плота авоськи с грелками и мячами. «Буря», теряя плавучесть, на глазах уходила под воду.