Текст книги "Тайна невидимки (сборник)"

Автор книги: Юрий Долгушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Юрий Долгушин
ТАЙНА НЕВИДИМКИ
Вся фантастика Ю. Долгушина
Том 1

В 1942 ГОДУ
Научно-фантастический очерк

Спокойный, мелодичный, постепенно нарастающий звук нарушает тишину моего рабочего кабинета.

Каждый раз эта примитивная мелодия, похожая вначале на жужжание приближающегося издали насекомого, вызывает во мне приятное ощущение комфорта и вместе с тем какое-то теплое чувство преклонения перед человеческим гением. И снова возникает в мыслях невольное сравнение современного телефона с прежним. Я помню слишком хорошо, как лет десять-пятнадцать назад резкий звонок на письменном столе заставлял меня вздрагивать от неожиданности и будил и пугал уснувшего ребенка…

Теперь я могу не прижимать к ушной раковине телефонную трубку. Как только послышалось тихое жужжание, я слегка коснулся вытянутой руки маленького буддийского божка, сидевшего рядом с чернильным прибором.

Приходят в движение законы электрических токов. Совершается целая вереница явлений, столь же простых, как и таинственных, связанных могучей технической логикой.

Невидимое насекомое прекращает свой полет. В стене, в небольшой нише, задрапированной шелком, возникает едва слышное шуршанье включенного репродуктора. Чуткий микрофон, улавливающий все, что слышит человеческое ухо, и тоже спрятанный в стене, позволяет мне разговаривать с моим далеким собеседником из любой точки комнаты так же, как если бы этот собеседник находился тут же. Впрочем, он действительно присутствует здесь. Все от того же легкого пожатия руки буддийской статуэтки верхний свет в комнате наполовину гаснет, большое зеркало у стола теряет свой блеск, перестает отражать предметы и… на его поверхности появляется знакомая фигура доктора Горна, моего старого друга.

– Я так и знал, что вы еще не спите, – говорит он. – Хотите совершить интересное путешествие?

– Сейчас? Но ведь уже 23 часа…

– Пустяки, дорогой мой! Нельзя же думать, что вы на этом основании откажетесь от небольшой прогулки на дно Байкала… К тому же спуск нашей новой батисферы начался уже 5 часов назад. Имейте в виду, что ледокол «Ангара» передает этот спуск сегодня только на моей академической волне и тут у меня сегодня собрался весь синклит наших ученых: биологов, ихтиологов, геологов… Впрочем…

Человек на зеркале повернулся и сторону, и по его лицу скользнул блик света.

– Кажется, уже прожектор что-то нащупал… Ну, ладно. Можете не двигаться с места. Я сейчас направлю объектив моего телепередатчика на экран – и вы окажетесь вместе с нами в батисфере… Телефон оставляем, будем делиться впечатлениями.

Передо мной промелькнула знакомая обстановка Горна, ученые, сидящие в удобных креслах перед его большим, темным экраном. Потом я продвинулся между ними (очевидно. Горн перенес штатив), и наши экраны совпали.

Мы увидели зеленую толщу воды. То и дело невидимый луч прожектора обнаруживал в воде изящные фигурки рыб. Отставая от нас. они исчезали вверху экрана. Вдруг снизу возникло какое-то светлое пятно.

– Стоп, Николай Васильевич! Дайте вправо, градусов на 20!

Горн из Москвы давал распоряжения на ледокол «Ангара», где его помощник управлял спуском батисферы. В батисфере были замечательные аппараты для освещения, фиксации на кинопленке, управления и телепередачи и не было ни одного живого существа.

А я, сидя в своей комнате, за тысячи километров от Байкала, видел, как в нескольких метрах от меня снизу подымалась ярко освещенная прожектором подводная скала…

25 октября 1941 года во всех школах Советской страны был очередной день географии. В большой аудитории Октябрьской районной школы собрались ребята, только что закончившие изучение Закавказья по учебникам, картам, по рассказам своих преподавателей. Теперь они должны были сами посетить эти далекие районы своей родины, посмотреть их горные цепи, реки, города, увидеть, как и какие люди живут там, услышать их речь.

Точно в назначенное время в зале погас свет, вспыхнул огромный экран, и вся аудитория поднялась с Тифлисского аэродрома на самолете, взявшем курс на юг.

Внизу простирались головокружительные горные кряжи. Через час показалось огромное озеро Гокча. Самолет снизился, и мы увидели рыбные промыслы, знаменитую гокчайскую форель. Потом снова поднялись и по узкому ущелью, по пути диких водопадов Занги, спустились к Эривани… Мы видели бескрайние табуны баранты в зеленой долине Аракса и белую двуглавую вершину Арарата…

А когда в зале снова возник свет, было трудно поверить, что мы никуда не летели, что только специальный телеоператор, выставив из окна кабины объектив камеры телепередатчика, совершил свой очередной «географический рейс»…

Остров Ушакова просит в одиннадцать тридцать, – сказала регистраторша.

Профессор Стоянов, врач полярного отдела Кремлевской больницы, посмотрел на часы. Десять минут… Он поднялся в верхний этаж, вошел в кабинет радиоприема и плотно закрыл за собой дверь. С этого момента ни один звук извне не мог проникнуть сюда сквозь стены, покрытые надежной изоляцией. Было слышно только слабое тиканье хронометра.

Профессор сел в мягкое кресло, взглянул на часы, подождал минуту. Потом набрал на диске приемника нужную волну и опустил рычажок.

На экране перед креслом появилась фигура молодого врача зимовки.

– Здравствуйте, Дерюгин! – сказал профессор. – Ну что у вас там?

– Начальник наш нездоров. Лежит уже два дня. – Дерюгин подробно изложил симптомы болезни. – Откровенно говоря, профессор, ничего не могу понять, странное заболевание. Решил обратиться к вам…

– Ну, ладно, давайте посмотрим больного.

Через минуту на экране появилась кровать, на которой лежал начальник зимовки. Он слабо улыбнулся профессору. Дерюгин обнажил ему грудь.

– У вас там тихо, как будто?

Молодой врач тоже улыбнулся.

– «Полярная тишина». Все наши на охоте.

– Ну, прекрасно. Давайте слушать.

Дерюгин переключил свой микрофон на микростетоскоп и стал прикладывать его к груди больного. В кабинете профессора из системы мощных репродукторов, расположенных по сторонам экрана, покатились большие, мягкие удары сердца, комнату наполнило мерное шипенье воздушных струн, проникающих сквозь мельчайшие извивы легочных путей…

Выслушивание кончилось.

– Рентген делали? – спросил Стоянов.

– У вас аппарат стереоскопический?

– Да.

– Давайте тогда посмотрим сейчас.

Через несколько минут перед профессором возник скелет груди больного, обрамленный живыми, двигающимися мускулами. Стереоскопический рентгеноаппарат дал возможность видеть не тени внутренних органов, накладывающиеся одна на другую, а их действительные очертания в перспективе. Рассматривая стереорентгеновское изображение, не нужно было угадывать, как прежде, к какому органу относится подозрительное затемнение. Было просто видно, где именно, на задней или передней стороне органа, снаружи или внутри его, появился дефект и каков его характер.

Перед профессором был как бы живой макет человеческой груди, в которой все органы были сделаны из стекла.

Минут пять профессор Стоянов внимательно рассматривал изображение.

– Ну, вот видите? – сказал он, наконец.

– Кажется, вижу, – ответил Дерюгин, – вот тут с правой стороны, около третьего ребра…

– Ну, конечно. Небольшой абсцесс, только начинающийся. Хорошо, что вовремя поймали. Сейчас легко прекратить. Начните сейчас же облучать высокочастотным полем от вашего генератора. Возьмите волну 6.34 метра и действуйте униполяром спереди. Прогревайте хорошенько, минут по десять два раза в день… Фу, черт, у вас ведь ночь!.. Часов через шесть. Ну, прощайте.

Через три дня Мария Антоновна Коваленко – главный механик днепропетровского колхоза «Восточный гигант», – вернувшись домой после работы, с тревогой ждала условленного часа. Наконец, раздался сигнал. Она схватила дочь на руки и подбежала к экрану. Денис Коваленко, начальник зимовки на острове Ушакова, стоял перед ней и улыбался.

– Все прошло, – говорил он. – Сегодня уже работал…

Он рассказал ей о том, как его внутренности рассматривал кремлевский профессор…

Они встречались так каждую пятидневку – он, жена и дочь.

7 ноября 1942 года на юге, недалеко от старого Ташкента, произошло событие, взволновавшее буквально весь мир.

В вечернем выпуске американской газеты «Нью-Йорк таймс» было помещено сообщение собственного корреспондента, в котором событие излагалось следующим образом:

«Советским инженерам удалось одержать новую грандиозную техническую победу. Сегодня утром в трех километрах от Ташкента состоялся торжественный пуск огромного „Солнечного комбината“ – промышленного предприятия, которое будет превращать в ткани всю продукцию хлопковых полей Туркестана.

Самое интересное и важное заключается в том, что весь этот исключительный по своей мощности комбинат не потребляет ни одного грамма какого бы то ни было топлива.

Его бесчисленные машины приводятся в движение электрическим током, получаемым из солнечной энергии. Подробные технические данные гелиотехнических установок еще не опубликованы, но известно, что здесь применены фотоэлементы с небывало высоким коэффициентом превращения энергии солнечного света в электрическую. Поскольку можно судить по внешнему виду комбината, батареи таких фотоэлементов, огромных размеров и напоминающие по своей форме турьи рога, установлены на крышах. Это – развитие известной идеи ленинградского инженера Кубецкого, высказанной им еще в 1930 году и основанной на использовании вторичной электронной эмиссии…

Как утверждают советские специалисты, эксплуатационные расходы на „Солнечном комбинате“ будут настолько ничтожны (смазочные масла, амортизация и оплата очень небольшого штата техников, ибо все процессы здесь предельно автоматизированы), что стоимость готовой продукции (ткани) почти не будет отличаться от стоимости соответствующего количества сырого хлопка.

Они утверждают также, что принцип, примененный здесь, при условии некоторых усовершенствований позволяет уже сейчас возводить подобные промышленные предприятия даже на широте Москвы, ибо полученную таким образом электроэнергию можно будет аккумулировать в практически неограниченных количествах…»

«…Совершенно ясно, – писала „Манчестер гардиен“, – какие головокружительные перспективы народного процветания открывает эта техническая победа. Один такой комбинат освобождает миллионы человекодней труда, ставшего отныне непроизводительным. В условиях советского государства вся эта огромная экономия распределяется между трудящимся населением…»

В эти дни Страна советов праздновала первую четверть столетия своего существования. Такого изумительного торжества еще не знало человечество.

Во всех населенных уголках великой страны шли колонны новых людей, вступали на красиво украшенные площади. А там, на трибунах, на экранах, на которых падали лучи из Москвы, окруженный друзьями и соратниками, стоял, улыбался, говорил со всей страной великий Сталин.

ПРИБЛИЖАЕМСЯ
Полет на Луну

Репортаж ведет доктор Т. А. Акопян

27 ноября, 11 часов 12 минут по московскому времени. Борт корабля «Луна-1».

Луна уже близка – вот она перед нами! На Земле мы сказали бы «над нами», но здесь мы уже давно потеряли всякое представление о «верхе» и «низе», «над» и «под», «право» и «лево». Вот сейчас ко мне опять приближается, подтягиваясь на поручнях, Алеша Соколов, наш штурман и радист. Ноги его торчат вверх, а ему, конечно, представляется, что это я вверх ногами.

В общем, мы знаем только одно истинное направление – вперед, туда, где Луна.

А она продолжает расти. Уже почти полнеба занимает ее диск. Да нет, простите, ошибка, какой там «диск». Это на Земле Луна выглядит диском, а тут – шар, настоящий, выпуклый шар.

Удивительно, как хорошо все видно на этой планете. Ясность необычайная. Мы то и дело сверяем открывшийся перед нами рельеф с прекрасно выполненными нашими «лунографами» фотокартами, где нанесены все названия. И уже начинаем «осваиваться» в лунном рельефе. Вот у самого края темное пятно Моря Кризисов, левее – Море Ясности, а еще левее, за горными цепями Кавказа и Аппенин, Море Дождей – обширная темная равнина. Здесь, на это сухое «море», нам предстоит сесть…

Да – это не Земля. Тут все иное. Суровый, дикий, хаотический пейзаж. Большая часть видимого полушария – сплошное нагромождение гор, бесконечного количества кратеров, черных провалов и ущелий.

Тени резки и черны, они кажутся дырами. И небо здесь совершенно черное. На Земле не бывает такой черноты. А освещенные части окрашены странным пепельным цветом, тоже каким-то «неземным», мертвым. Пожалуй, во всем этом есть своеобразная красота, но очень уж она мрачна и, я бы сказал, тревожна. Да и что может быть веселого и спокойного на планете, где нет ни капли воды, нет воздуха, нет ничего живого!..

Впрочем, чувство тревоги внушает не пейзаж, конечно. Сейчас я понял, в чем дело. Мы пикируем на Луну, она приближается к нам с возрастающей скоростью. Непривычная резкость очертаний сокращает расстояние, и поэтому кажется, что нам уже пора начать тормозить, чтобы избежать катастрофы. Профессор с Алешей не отрываются от приборов, о чем-то советуются – видно, проверяют друг друга, чтобы не ошибиться в самый ответственный момент… Волнуются, небось, тоже..

Лунная громада продолжает нестись на нас. Интересно, что впечатление нашей полнейшей неподвижности в пространстве не исчезает. Надо сказать, что это – тоже гнетущее чувство. С того момента, как был выключен двигатель, ощущение движения полностью исчезло. Наш корабль просто остановился в пространстве. Земля стала уменьшаться, потом начала расти Луна… Я думаю, что в будущем, когда люди привыкнут к этим зрительным впечатлениям, космический полет будет самым нудным из всех путешествий. Все равно, как если бы ваш поезд остановился где-нибудь на захолустном полустанке на двое суток.

Ну, наконец-то!..

Заработал главный двигатель, падение корабля замедляется, чувствуется вибрация…

Появился вес! Наконец мы все становимся на ноги, и теперь ясно: мы летим вниз. Дальние горы постепенно скрываются за горизонтом, а близкие к нам – увеличиваются. Под нами как будто ровно…

Алеша крутит киноаппарат. Ага, включилось шасси: сейчас из корабля выдвигаются три ноги. Они смягчат толчок и не дадут кораблю свалиться на бок…

Еще несколько секунд – и сядем.

Пока прекращаю…

В ГОСТЯХ У МАЭСТРО
Рассказ

После того как я сделал несколько сообщений в газетах об этом изумительном человеке, – в связи с его опытами ночного телевидения, он решительно запретил мне упоминать его имя в печати.

– Это невыносимо, – ворчал он, – мне не дают работать. То интервью, то консультация, то предлагают квартиру в новом доме с газом, то просят сделать доклад…

Я пробовал доказать, что все это не так уж плохо, что ему давно пора бы бросить эту тесную комнатку на Малой Дмитровке в подвальном этаже и вообще устроиться по-человечески. Маэстро был неумолим. Он возмущался, вспыхивал, его маленький красноватый носик, морщась, вскидывался вверх, стараясь удержать сползающие очки с большими круглыми стеклами.

– Или вы обо мне молчите, или – я больше вам ничего не буду показывать…

Пришлось сдаться. Мы и так виделись очень редко. Иногда между нашими свиданиями проходили годы, несмотря на то, что посещать маэстро, моего старого друга и учителя – искуснейшего коротковолновика, первого открывшего мне тайны эфира, было для меня величайшим наслаждением. Обычно на мои телефонные просьбы о посещении он отвечал отказом «занят», но иногда он сам звонил мне, приглашая зайти. И тогда я чувствовал, что отказаться нельзя. Это было бы равносильно ссоре.

Но отказаться было и невозможно. Посетить этого «человека электричества» значило взглянуть в будущее, проникнуть в тайны тех завоеваний, которые еще предстоит сделать человечеству.

Я уверен, что в самой натуре маэстро есть что-то родственное электричеству. Это для него родная стихия. С необычайной легкостью он разбирается в сложнейших электрических явлениях. Однажды, когда что-то не клеилось в его хитроумных приборах, он выдернул вилку из штепселя, спокойно вставил в его отверстие указательные пальцы и с минуту ждал, «пробуя» ток, потом сказал: «Так и есть, напряжение в сети упало на пять вольт…» Его нервы могли при случае заменить ему измерительные приборы.

Все, что появлялось нового в мировой литературе об электротехнике, – оказывалось для маэстро пройденным этапом. Он шел впереди века по крайней мере на десятилетие. И если бы не странная оторванность от жизни и людей, исключительная неприспособленность, непрактичность, а может быть какие-то особые соображения, о которых он никогда никому не говорил, – ему давно принадлежали бы многие мировые патенты.

Летом 194… года в Москве, на Малой Дмитровке произошло странное событие, о котором на следующий день сообщала «Вечерняя Москва». В 10 ч. 45 м. вечера по стене одного из четырехэтажных домов со стороны двора блеснула полоса ослепительного света. Свидетели утверждали, что она возникла внизу, у самой земли, мгновенно скользнув по стене, перекинулась с крыши в воздух над двором и исчезла. Через 3–4 минуты явление повторилось, но уже не исчезло мгновенно, а продолжалось около 2 минут. Свет опять распространялся по стене вверх и над двором – горизонтально – высоко в воздухе. Он был совершенно неподвижен, абсолютно бесшумен и настолько ослепителен, что никто из свидетелей во дворе не мог его как следует рассмотреть.

На Пушкинской площади и во всем прилегающем районе в течение этих 2 минут было светло как днем.

На другой же день бригада научных работников из физического института внимательно обследовала место происшествия и пришла к выводу, что ничем, кроме очень искусного пиротехнического эффекта, произведенного кем-либо из жильцов, явление это объяснить нельзя. Милиция тоже прекратила расследование, так как никаких «нарушений» в этом явлении не было. На этом дело кончилось.

Через несколько дней мне позвонил маэстро.

– Слышали? – лукаво спросил он.

– Ну, конечно. И давно жду, что вы мне объясните этот «пиротехнический эффект».

Маэстро расхохотался, захлебываясь и, видимо, торжествуя.

– Готов, дорогой мой, жду, но с одним условием. Золото у вас есть?

Я был удивлен. Маэстро заговорил о золоте!

– Вам нужна валюта?..

Он начал сердиться.

– Золото! Обыкновенное, простое. Металл такой есть. Желтый, атомный вес 197,2. По таблице. Менделеева номер 79!

– Ну, хорошо, – недоумевал я, – но в каком виде, в каком количестве оно вам нужно?

– В любом!!! – зарычал он. – Да вы не беспокойтесь, верну его вам сейчас же в целости. Итак… жду сегодня вечером.

Выпросив у одного из родственников массивное золотое кольцо, я вечером приехал к маэстро.

Никогда еще я не видел его в таком возбужденно-радужном состоянии. Никогда так охотно не говорил он о своих работах. Было очевидно, что ему удалось сделать что-то большое, крупное.

Посредине комнаты, на высоком табурете стоял аппарат, с виду очень похожий на обычный любительский радиопередатчик. Сквозь застекленные прорезы в стенках были видны серебристые спирали, блоки ребристых конденсаторов, лампы, трубки странных форм. Провода тянулись от аппарата по полу, под стол, где виднелись батареи аккумуляторов и выпрямители, поднимались к потолку, лезли на стену – к сложным комбинациям антенных устройств.

– УГЭК, – сказал маэстро и торжественным жестом представил мне аппарат. Я поклонился в том же стиле: очень приятно. Маэстро расшифровал:

– УГЭК – универсальный генератор электромагнитных колебаний.

– Универсальный – в смысле «всечастотный»?

– Да, – ответил он коротко, – и у меня по спине прошел холодок. Воспроизвести весь спектр электромагнитных колебаний – значило овладеть новыми тайнами природы. Принципиально разными, окольными путями человек раскрывает эти тайны спектра на отдельных его участках. Соединение «контура», т. е. обычного конденсатора и катушки самоиндукции, с электронной лампой и источником тока позволяет воспроизвести «волны Герца», т. е. радиоволны. Пропуская обыкновенный световой луч через разные «фильтры», мы получаем инфракрасные или ультрафиолетовые лучи. Рентгеновская трубка приближает нас к естественной эманации радия, к его гамма-лучам. Врываясь в пределы стратосферы, мы встречаем сильные потоки космических излучений, пронизывающих всю вселенную…

Вот почти все, что известно современной физике об электромагнитном спектре. В нем много еще «белых пятен». Кто знает, какие новые явления, какие быть может исключительно могущественные факторы овладения природой таятся в лучах и волнах этих «белых пятен», пока еще недоступных современной технике!

О таящихся здесь возможностях дает представление то, что уже взято человеком из электромагнитного спектра. Волны Герца позволили людям сообщаться – слышать и видеть – на беспредельных расстояниях – радиотелефон, телевидение. А это по существу уже решает проблему передачи электроэнергии на расстояние без проводов, правда, в микроскопических еще количествах. Инфракрасные лучи дали человеку возможность видеть в темноте, ультрафиолетовые – приоткрыли огромные возможности биологических воздействий на организм. Лучи Рентгена сделали прозрачным, видимым для человеческого глаза недоступный дотоле внутренний мир различных тел и живых организмов. Те же лучи, действуя на гены и хромосомы, позволяют создавать бесконечное разнообразие совершенно новых форм в животном и растительном мире. Величайшие завоевания наметились в последние годы на том участке спектра, где волны измеряются метрами, сантиметрами и миллиметрами.

Маэстро включил ток.

Медленно возникало слабое свечение катодов. На передней панели вспыхнула ярко освещенная шкала. Послышался слабый гул трансформаторов. Началось генерирование.

– Ну… вот… – маэстро заметно волновался. – Значит, аппарат этот создает электромагнитные колебания… Их частота (количество в секунду) зависит от поворота вот этой ручки; поворачивая ее, я могу плавно менять частоту в огромных пределах, так что будут получаться волны от самых длинных – около тысячи километров длиной – до волн, измеряемых ангстремами – стомиллионными долями сантиметра. Чтобы достигнуть этого, мне пришлось построить 156 отдельных «контуров» – комбинаций из емкости и самоиндукции. Большая часть их принципиально различна по своему построению. Настройка генератора при повороте ручки последовательно переходит от одного контура к другому. В это же время движется указатель по шкале, показывая волну в сантиметрах в каждый данный момент… Вот этим выключателем генерация мгновенно прекращается. Смотрите…

Маэстро повернул ручку. Стрелка медленно подошла к цифре 10⁵.

– Сейчас идут длинные волны… Если промодулировать их, включить микрофон и антенну, которую я включил, то нас услышат длинноволновые приемники… Здесь волна 1000 метров… Вот теперь меньше… Смотрите: 10⁴… I0³. Это уже диапазон коротких волн: от 100 до 10 метров. Но это мало интересно. Теперь погодите. Начинаются ультракороткие… 10³… Стоп!

Щелкнул выключатель, и генерация прекратилась. Стрелка застыла, указывая волну около 8 метров. Маэстро накрыл генератор фарадеевской клеткой – большим кубическим колпаком из медной сетки с дверцами для управления и вывода энергии. Круглое отверстие против излучающего устройства было направлено в угол комнаты, где стоял сплошной металлический экран. Перед ним на стуле маэстро поставил стеклянную банку от аккумулятора, в которой сидела обыкновенная рыжеватая крыса.

Маэстро преобразился. Обычно медленные и размеренные движения его стали быстрыми, резкими, на лбу выступили капельки пота. Волнение его росло. Он подскочил к генератору и снова дал ток. Стрелка двинулась вперед.

– Смотрите на часы, отметьте время, когда я скажу!.. – Он внимательно следил за стрелкой. – Есть! Так… теперь следите за крысой.

Он отошел к дивану, на котором я сидел, и застыл рядом со мной.

Крыса начала беспокоиться. Через 5 минут она уже отчаянно металась в банке, прыгая вверх. Еще через минуту координация ее движений стала нарушаться. Наконец, она упала на спину и, вздрогнув несколько раз, затихла.

– Сколько прошло?

– Семь с половиной минут… – я схватил маэстро за руку. Это – «лучи смерти»?!

Несколько нерешительно он ответил:

– Нет… не совсем… Вы еще увидите…

Мы осмотрели крысу. Сердце ее не билось. Не было ни малейших признаков жизни.

Маэстро положил крысу обратно, банку поставил на прежнее место и снова слился с генератором.

Я поймал себя на мысли о том, что этот человек и его УГЭК – одно целое, что человек стал какой-то электрической деталью этой машины.

– Дециметровые… сантиметровые волны, – бурчал маэстро. – Знаете, какая сейчас частота – несколько миллиардов циклов в секунду… Продемонстрирую вам потом. Теперь —10⁴. Длина волны – сотые доли миллиметра. Частота – сотни миллиардов колебаний в секунду. Чувствуете?

От аппарата стала распространяться приятная теплота, казалось, что я стою перед пылающим камином.

– Инфракрасные лучи. Невидимые тепловые лучи солнечного спектра. Дальше! Теперь я раскрою вам «пиротехническую» тайну. Надо немного расстроить контур… Вот. Да, еще – комнатную антенну. Готово.

Произошло нечто невероятное. Невыносимо яркий свет, быстро нарастая, хлынул из аппарата, из всех проводов, из антенны. Самое пространство вокруг аппарата и всех, соединенных с ним проводников, вся комната, все наполнилось светом. Ничего не было видно. Ослепленный, я закрыл глаза руками…

– Это – свет, – услышал я спокойный торжествующий голос. – Его волна около шестидесятитысячной доли сантиметра. Откройте глаза, я уже выключил генерацию. Знаете, что произошло тогда? «Пиротехника»-то? Я забыл выключить внешнюю антенну! Вот мой свет и вылез во двор. Ха-ха! Право, переполох вышел занятный… Но это пустяки. Это просто свет. Вы смотрите, что будет сейчас.

Он слегка повернул ручку. Стрелка двинулась к цифре 10⁵. Потом открыл отверстие экранной сетки перед излучающим устройством и снова включил ток.

– Смотрите на крысу!

Прошло несколько минут. Мертвая крыса лежала в той же позе, со скрюченными пальцами голых, белесых лапок. Я ждал затаив дыхание, мучительно напрягая зрение. Что еще мог сделать этот волшебник с мертвой крысой, – уничтожить совсем, превратить в газ, разложить на составляющие ее организм химические элементы?

Маэстро был неподвижен. Только пальцы его, сжимавшие ручку микрометрического верньера, едва заметно двигались, нащупывая в контуре какую-то неуловимую настройку.

Я вздрогнул. Может быть это галлюцинация – от чрезмерного напряжения… Нет! Мертвые лапки дрогнули. Потом крыса перевернулась и встала.

Вероятно, у меня был до неприличия ошеломленный и растерянный вид. Я бухнулся в кресло, обессиленный от напряжения, от непривычной гаммы переживаний. Маэстро, сверкая улыбкой, глядел на меня, как сова, через свои круглые очки.

– Занятно, не правда ли? – торжествовал он. – Вы, конечно, жаждете объяснений. Видите ли, есть такой диапазон излучений – на грани между ультрафиолетовыми и еще более коротковолновыми лучами – магнетическими… Вы ведь знаете, их открыл профессор Гурвич еще в 1932 году.

Нервные окончания всякого живого организма непрерывно излучают эти волны. Таким образом они – функция жизни. На ультракоротковолновом диапазоне я убил крысу. И она была действительно мертва, хотя все потенциальные функции жизни были сохранены. Вот почему это не была совершенная смерть: осталась возможность жизни. Тем более что ферментативные процессы, которые обычно начинаются в организме тотчас после прекращения деятельности сердца и которые через некоторое время исключают возможность возвращения жизни, – эти процессы здесь, под влиянием тех же ультракоротких волн были сильно замедлены, – может быть даже вовсе прекращены… Впрочем это – тоже известная истина. Словом, моя крыса была подобна остановившимся часам. Нужно было только толкнуть маятник. Вот я и подыскал этот толчок, это колебание, эту волну, которую живая крыса сама излучает… И тогда организм заработал снова.

А теперь я покажу вам еще один номер из этой же программы. Это будет последний.

Маэстро повертел ручку генератора, потом скорректировал настройку верньером. Крыса в банке продолжала спокойно изучать верхние углы, поднималась на задних лапах.

– Теперь следите внимательно за крысой, эффект будет моментальный. Сейчас я включу ток. Раз, два…

Маэстро выждал маленькую паузу.

– Три!

В тот же момент крыса упала замертво. Я вынул ее из банки. Сердце снова остановилось.

– Это сантиметровый диапазон, – сказал маэстро. – Теперь – конец. Теперь часы не пойдут. Они испорчены. Организм разрушен.

Глубочайшее волнение овладело мной.

– Слушайте, маэстро, но ведь это…

– Это – лучи смерти. – Он засмеялся тихо и, мне показалось, печально.

Было что-то подавляющее, опустошающее в этих встречах, полных огромного напряжения и уносивших меня за пределы обычной современной действительности. Мой друг, этот гений электричества, упорно и последовательно отвоевывал у природы кусок за куском то, что она еще сумела сохранить от посягательств человека. Он накапливал в своей комнате, опутанной проводами и напоминающей фантастический «кабинет Каллигари», кучи таких кусков. Потом бросал их в меня – сразу, один за другим, не давая оправиться от потрясений. Впечатления не успевали даже формироваться. Тысячи вопросов оставались невыясненными, путались, терялись, становились трудными и ненужными. Демонстрации маэстро начинали казаться иллюзией. Тогда, бывало, я бежал, потрясенный, со странным чувством обиды, и маэстро преследовал меня торжествующим смехом.

В эту ночь что-то удержало меня от бегства. Да и маэстро стал вдруг снисходительнее. Мне показалось, что в нем произошла какая-то перемена после убийства, которое он только что совершил.

Он медленно и молча собирал провода, возился с генератором, проверяя соединения, ощупывая детали. Я курил в кресле, отдыхая и понемногу приходя в себя.

– А что же дальше, – спросил я, наконец, – что произойдет, если продолжать уменьшать волну вашего генератора?

– Дальше пойдут лучи Рентгена, лучи радия, космические лучи… Но этого я вам сейчас не могу показать. Нужны экраны, которых у меня еще нет. Без них это небезопасно. А что произойдет… произойдет превращение элементов… Да! – Маэстро вдруг повернулся и уставился в меня своими совиными глазами, – мы с вами совсем забыли… Постойте. Мне ведь необходимо проверить… Еще один маленький номер – из другой оперы…

Он схватил со стола один из своих бесчисленных приборов, надел телефонные наушники, что-то покрутил и стал медленно приближаться, направляя прибор на меня, как бы фотографируя. Подойдя ближе, он попросил меня встать и начал водить аппарат около моего тела с разных сторон. Мне стало страшно.