Текст книги "Золотой крест"

Автор книги: Юрий Левин

Соавторы: Николай Мыльников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Бойцы остаются в строю

Оккупировав Польшу, Адольф Гитлер наиболее важные районы – Познаньское и Лодзинское воеводства, Поморье и Верхнюю Силезию – включил в состав Германии. Остальная польская земля именовалась генерал-губернаторством.

Но для исконных патриотов Польша продолжала оставаться Польшей. Обездоленные, беспощадно уничтожаемые за малейшее отклонение от норм «нового порядка», загнанные в глубокое подполье, они боролись с оккупантами. Боролись, несмотря на расстрелы, на виселицы, на нечеловеческие пытки.

Освободительную борьбу возглавляли коммунисты. Они в тысяча девятьсот сорок втором году образовали Польскую рабочую партию – достойную преемницу распущенной в тысяча девятьсот тридцать восьмом году коммунистической партии.

В головной колонне борцов против немецко-фашистских захватчиков выступили и члены Польской рабочей партии в городе Лодзи, названном теперь Лицманштадтом в честь убитого гитлеровского генерала Лицмана.

На квартире Франтишека Гурницкого, в доме, где собирались лодзинские подпольщики, Александр Кузнецов встретил стойких людей, преданных делу борьбы за свободу отечества.

Вскоре здесь появился секретарь Лодзинского подпольного окружкома партии Игнацы Лога-Совиньский – человек степенный, вежливый, неторопливый, высоколобый, с крупными залысинами, в квадратных светлых очках.

Александр Кузнецов представился ему:

– Лейтенант Советской Армии, коммунист. Желаю поработать под вашим руководством.

– Я слышал, слышал о вас, – на чистом русском языке заметил Лога-Совиньский. – Будем знакомы, наш советский товарищ. Я по кличке «Игнац», – назвался секретарь обкома и подал руку.

– Очень приятно, – ответил Кузнецов.

Посидели. Помолчали.

Игнацы Лога-Совиньский внимательно всмотрелся в лицо Александра Кузнецова и сказал:

– Очень хорошо, что вы прибыли к нам, дорогой Саша. Я вас буду называть так, – это удобнее для конспирации. Работы у нас хватит для всех, кто хочет бороться против Гитлера.

– Я готов начать хоть сегодня, товарищ Игнац, – не утерпел Кузнецов.

– Сегодня, может быть, еще и рано... Торопиться в наших делах не нужно ни вам, ни мне, ни кому другому. Подпольная работа очень щепетильная и очень нелегкая. Вам надо хорошо познакомиться с нашими людьми. В свою очередь наши люди хорошо узнают вас. Я выражаю мысли ясно?

– Ясно, товарищ Игнац.

– Если ясно, тогда пойдем дальше. – Лога-Совиньский встал, заложив руки за спину, прямой и крупный, начал ходить по комнате, скрипя подошвами новых хромовых ботинок. – Вы, Саша, как мне уже сообщили, да я и сам вижу, очень молоды. А молодые часто бывают горячие, невыдержанные. И я сегодня, при первой встрече, – пусть это вас не обидит, – хочу предупредить, чтобы вы строго подчинялись всем нашим подпольным законам. Без этих законов нам не только не работать, но и не жить... Это правило вам ясно?

– Ясно. И я даю слово коммуниста – во всем подчиняться дисциплине подполья.

– Тогда пойдем еще дальше. Поговорим о наших первостепенных задачах. А их сейчас две. Во-первых, нам нужно расширить свои ряды. Нашими активными бойцами должны стать рабочие лодзинских фабрик и заводов, узники фашистских лагерей. Во-вторых, мы должны организовать среди народа широкую агитацию. Польский народ должен знать всю правду.

По совету Игнацы Лога-Совиньского Александр Кузнецов поселился на квартире Людвига Шпруха – активного польского коммуниста, опытного партийного подпольщика.

Седой и жилистый Людвиг Шпрух, и его сын белоголовый крепыш Тадеуш работали в лодзинском писчебумажном магазине на Петраковской улице.

В магазине шла бойкая торговля. Продавались книги, бумага, карандаши, краски. А в подвале коммунисты печатали газету «Глос Лодзи», выпускали листовки и воззвания.

В кипучую жизнь с головой ушел и Александр Кузнецов, ставший по паспорту Андреем Невским.

Уже на третий день Людвиг Шпрух передал Александру Кузнецову распоряжение подпольного окружкома партии.

– Товарищ Игнац хочет, – говорил Шпрух, – чтобы ты, Саша, написал статью в «Глос Лодзи» о том, как живут пленные в гитлеровских лагерях.

– Я в газеты никогда не писал, – смущенно заметил Кузнецов, – Но если требует дело, попробую. Рассказать мне есть что. Только вот как получится...

– Игнац сказал так, – подбадривал Кузнецова Шпрух, – пусть напишет то, что видел и что испытал. Пусть, говорит, вложит в статью побольше фактов и примеров.

Сидя в подвале за маленьким столом, Кузнецов развернул ученическую тетрадь и задумался, держа в руке заточенный химический карандаш. В голове было много разных мыслей. Надо рассказать о лагере, опутанном колючей проволокой и скрытом от внешнего мира высокими заборами; об эсэсовцах, свирепее которых нет на белом свете; о голодных, оборванных узниках, замученных каторжным трудом. А может быть, статью посвятить Константину Емельяновичу Белоусову, тому, что перенес командир полка? Нет, о его лагерной жизни надо написать отдельную статью.

Кузнецов склонился над тетрадью и крупно вывел заголовок: «Записки из фашистского плена». Подумал еще, погладил ладонью тетрадь и начал:

«Эти строки пишет человек, побывавший в лодзинском лагере, в котором содержатся многие тысячи военнопленных.

Лодзинский лагерь называют лагерем смерти, и это вполне справедливо. Другого названия ему не придумаешь. Здесь каждые сутки умирают сотни беззащитных людей. Умирают от голода, от зверских побоев, от неслыханных изуверских издевательств».

И дальше шел правдивый рассказ обо всем пережитом.

Статью прочитали товарищи, перевели на польский язык и напечатали в газете.

Потом Александр Кузнецов выступил среди подпольщиков с беседами об индустриальном Урале, о колхозах родной Башкирии, о героях-однополчанах.

Был уже на исходе ноябрь. Как-то поздно вечером, когда Александр Кузнецов только что вернулся с задания (он расклеивал листовки в городе), в подвал спустилась молодая, русоволосая женщина с черной сумочкой в руках.

– Это Мария, – представил женщину Тадеуш Шпрух. – Наша помощница...

– Андрей, – тихо произнес Кузнецов, подавая руку Марии.

Она бросила короткий взгляд на нового незнакомого, быстро опустила большие голубые глаза и порылась в сумочке.

– Принесла что-нибудь? – спросил Тадеуш.

– Принесла, и очень интересное.

Тадеуш достал из конверта и прочитал последнюю сводку Совинформбюро.

Кузнецов глянул на записи и вдруг встрепенулся.

«Да это же рука Ворожцова», – узнал он почерк друга и уже вслух спросил:

– Вас Аркадий прислал сюда?

Мария отрицательно покачала головой, нагнулась к уху Тадеуша Шпруха и что-то ему шепнула.

Кузнецов задумался. Но спрашивать не стал. Жесткая подпольная конспирация далеко не все позволяет знать.

Тадеуш Шпрух заметил озабоченность на лице товарища. А когда проводил Марию, потрепал Кузнецова за чуб и таинственно сообщил:

– Не горюй, друже. Она ведь твое настоящее имя не знает. А Ворожцов теперь – Владислав Пянтковский.

Кузнецов от радости подпрыгнул и расцеловал Шпруха.

– Целовать надо не меня, а Марию, – заметил Тадеуш.

Оба рассмеялись.

– А теперь давай переводить.

Друзья сели за сводку, в которой сообщалось о провале плана Гитлера выйти за Волгу и окружить Москву с востока, о наступлении советских войск.

Прошло несколько часов, и крылатая весть помчалась по улицам Лодзи. И не только Лодзи. Подпольщики доставили газеты и листовки в другие города.

С того вечера сводки Совинформбюро стали регулярно поступать в типографию на Петраковской улице. Их принимал и передавал Аркадий Ворожцов.

Тот хромой поляк, который встретил Ворожцова у железнодорожной насыпи, привел его в надежное место. Коммунисты оберегали русского человека от глаз гестапо. Они смастерили ему паспорт на имя Пянтковского и поселили у немки Марии Крапп.

Ее мужа, польского коммуниста, гестапо арестовало. Однако Мария Крапп, как немка, пользовалась в городе некоторыми привилегиями. Ей, например, разрешили иметь радиоприемник.

Позднее Аркадий Ворожцов написал несколько статей в газету «Глос Лодзи». В них рассказывалось об успехах советских войск, о зверствах фашистов на оккупированной территории, о неминуемом крахе гитлеровской военной машины.

– У вас бойкое перо, – хвалили его польские друзья.

– Мне бы за оружие взяться...

И вот Лодзинский окружком партии поставил перед подпольщиками новую задачу – перейти к боевым действиям.

Но как? С чем? Где взять оружие? Эти и многие другие вопросы встали перед членами организации.

– И все-таки надо начинать немедленно, – отвечал Игнацы. – Надо начать диверсионную работу. Пора приступить к разгрому немецких складов, штабов, обозов, колонн. Силы для этого теперь есть. А оружие достанем у врага.

Первая вылазка состоялась в декабре. На задание отправились Александр Кузнецов и Леон Релишко – в прошлом лодзинский каменщик, малорослый, плотно сбитый, всегда чуточку с прищуренными хитроватыми глазами, внешне вяловатый, но горячий в делах.

Стоял поздний час. Город заметно опустел. Подпольщики прошли по одной улице, по другой – нигде ни души.

– Тихо, – заметил Кузнецов. – Похоже, все спят уже.

– Неправда, – возразил Релишко. – Кого-нибудь да встретим.

Они свернули в переулок. Впереди показался человек.

– По-моему, он военный, – предположил Кузнецов, внимательно всматриваясь в пешехода.

– Хорошо бы... – отозвался Релишко.

Увидев, что по улице шагал полицейский, представились пьяными и громко расспорились о том, какой сегодня день.

Незнакомец обернулся и остановился. Поравнявшись с ним, Леон Релишко властно скомандовал:

– Ренце до гуры!

Полицейский остолбенел от неожиданности и послушно поднял руки. Кузнецов выхватил из его кобуры пистолет...

Постепенно лодзинские подпольщики создали сильный вооруженный отряд. Он рос, креп, мужал. Его ряды пополнялись смелыми людьми. Душой отряда стал советский офицер Александр Кузнецов.

– Саша – товарищ войсковый. Он дело знает, – говорили поляки.

* * *

Аркадий Ворожцов подошел к зеркалу, поправил шляпу и, застегнув пуговицы темно-серого драпового пальто, позвал хозяйку осмотреть его.

– Я готов, – сказал он и выпрямился, приподняв чисто выбритый подбородок.

– А пенсне? – заметила Мария.

– Верное замечание. Я совсем забыл.

Он прицепил очки и снова предстал перед хозяйкой.

– Вот теперь готов, – подтвердила она. – Похож на учителя гимназии. Адрес помнишь?

– Помню.

– А пароль?

– Я слышал, что вам нужен репетитор? Я могу предложить свои услуги.

Обнесенный низеньким забором особняк стоял в глубине двора. Постучав в дверь, Аркадий Ворожцов увидел перед собой приземистого человека средних лет, в шерстяном коричневом джемпере и, не дожидаясь вопроса от хозяина, спросил по-польски:

– Я слышал, вам нужен репетитор?

Поляк подал «репетитору» маленькую костлявую руку, внимательно осмотрел его статную фигуру и, радушно улыбаясь, ответил:

– Репетитор очень и очень нужен. Прошу вас пройти в квартиру. Я думаю, что условия вас вполне устроят...

Они вошли в комнату, высокие окна которой были занавешены черными матерчатыми шторами.

Хозяин, суетливо шлепая по полу резиновыми подошвами домашних туфель, проверил, не проникает, ли свет на улицу, и предложил:

– Эта комната в вашем распоряжении. Располагайтесь здесь, как дома. А мне надо сходить в одно место...

Аркадий Ворожцов разделся, повесил пальто и шляпу в прихожей, осмотрел комнату.

Она выглядела очень скромно. Письменный стол, обтянутый зеленым выгоревшим сукном, тахта, два старинных резных кресла, несколько стульев. На стене – большой портрет в красивом бронзовом багете. Это, как видно, хозяин, сфотографированный в форме офицера русской армии. Красивые пышные волосы, короткие, вздернутые рогульками вверх усы, крутой приподнятый подбородок.

Сидя на тахте, Ворожцов услышал шаги под окном. А вскоре в сопровождении хозяина появился Александр Кузнецов в черном однобортном костюме, стриженный «ежиком», заметно пополневший, округлившийся.

Товарищи бросились навстречу друг другу. Крепко, по-мужски обнялись. Долго стояли рядом, молчали. Где в такие минуты найдешь нужные слова, чтобы выразить радость?

Первым нашелся Кузнецов:

– И сколько пан-репетитор получает за своих учеников?

Посмеялись. Уселись один против другого в кресла, стоявшие подле письменного стола.

– Вот видишь, как все получается, Аркаша, – заговорил Кузнецов. – Мы живы. И опять встретились.

Волнуясь, Ворожцов снял пенсне, закурил и, отгоняя от себя дым ладонью, заметил:

– Я слышал, вы начали действовать не только агитацией, но и оружием?

– Да. Таков приказ Игнаца.

– А когда меня возьмете с собой?

– Скоро, парень. Совсем скоро. А пока продолжай писать в газету, прилежнее изучай польский язык. Пан Владислав Пянтковский должен безукоризненно говорить по-польски. Это пригодится.

– Я стараюсь, Саша. Каждый день запоминаю новые, слова.

– И хорошо. Я надеюсь, что твой «котел» сварит. – Кузнецов ладонью похлопал товарища по голове.

Всю ночь друзья не спали. Они не могли наговориться. Старинные стенные часы в коричневом футляре пробили шесть раз.

– Пора нам, парень, и расставаться, – вздохнул Кузнецов.

– И неохота, а придется, – подтвердил Ворожцов.

Друзья расстались. И опять потекли тяжелые, полные опасности дни в глубоком польском подполье.

...Мария Крапп опустила черные шторы на окна, включила свет и вышла на улицу нести постовую службу.

Аркадий Ворожцов принялся настраивать радиоприемник, стоявший на письменном столе. Шкала засветилась. Москва на шкале не значилась, но он знал, что надо поставить нить настройки на букву «к» в слове «Франкфурт» и заговорит столица Родины.

Сквозь свист и хрип прорвалась русская речь. Чуть-чуть повернул ручку вправо, и голос стал отчетливым, ясным:

– Передаем информацию для газет.

Диктор, которого Ворожцов никогда не видел, был для него сейчас дорогим, близким. Одно не понравилось – уж очень медленно он диктовал.

– В последний час, – донеслось из радиоприемника.

– Мария, слышишь? В последний час...

Но никто не отозвался. Она уже на посту.

– Наши войска заняли... – диктовал мужской голос.

– Что заняли, «какой город?

Диктор повторил:

– Наши войска заняли...

– Написал, – ответил Ворожцов, словно его кто-то спрашивал.

– Город Вязьму. Передаю по буквам: Владимир, Яков, Зинаида, Мягкий знак, Михаил, Ульяна. В-я-з-ь-м-у.

Радостью заискрились глаза, румянец лег на щеки. Услышав, что радиоприемник умолк, Мария Крапп вошла в дом.

– Наши взяли Вязьму! – взволнованно выпалил Аркадий.

– Вот и хорошо, – спокойно сказала хозяйка, снимая с себя жакетку. – Поздравляю, Аркадий Николаевич.

– Нет, ты ничего не поняла. Я говорю – Вязьму взяли...

– Ты думаешь, я плохо разбираюсь в географии? Вязьма – ваш русский город.

– Конечно, наш, но я не про это...

– А про что?

– Да я же в этом городе сидел в одиночной камере... А теперь он наш, собственный, свободный, – твердил Ворожцов и, хлопая в ладоши, заплясал чечетку.

Мария Крапп помолчала, постояла, вытерла носовым платком набежавшие на глаза слезы и с душевной теплотой пожала руку Аркадию.

* * *

В дни зимней кампании Советская Армия уничтожила огромное количество живой силы и техники врага, окружив, похоронила две немецкие армии у берегов Волги, забрала в плен свыше трехсот тысяч неприятельских солдат и офицеров, вырвала из фашистского ига сотни советских городов и тысячи сел и деревень.

Войска союзников разбили итало-германские полки и дивизии в Ливии и Триполитании и продолжали их громить в Тунисе.

В роковые для врага зимние месяцы удар по нему с востока слился наконец с ударом с запада.

Но борьба оставалась борьбой. Враг еще упорствовал, свирепо огрызался. Он использовал каждую возможность, чтобы советские войска как можно больше пролили крови.

Так было не только на переднем крае, но и во вражеском тылу, там, где боролись партизаны, партийные подпольщики, разведчики.

Весна принесла тяжелые испытания лодзинским подпольщикам. В партии оказался провокатор. Он предал патриотов. Гестапо разгромило типографию на Петраковской улице, арестовало многих активных борцов.

В поле зрения сыщиков попал и дом Марии Крапп. Хотя слежка результатов не приносила, шеф гестапо неизменно твердил:

– Продолжайте наблюдать. Есть основания полагать, что немка Крапп, прикрываясь своей национальностью, работает не в нашу пользу.

Наблюдение продолжалось.

На рассвете восемнадцатого апреля сыщики прибежали в гестапо, точно запаленные.

– В дом немки Крапп вошло трое мужчин с чемоданами, – докладывал старший.

А утром стало известно, что ночью произошли крупные хищения на армейском вещевом складе.

– Это дело партизанских рук, – сказал шеф гестапо. – По-моему, с ними заодно действует и Крапп. – Он подошел к карте города, висевшей на стене, провел пальцем по той улице, на которой находился склад, смерил от нее расстояние до квартиры Марии Крапп и приказал своему заместителю:

– Всех, кто проживает в доме Крапп, арестовать и доставить немедленно сюда.

Так в воскресный апрельский день во время завтрака дверь в квартире Марии Крапп распахнулась с сильным грохотом. Хозяйка и ее «квартирант» Аркадий Ворожцов услышали зловещую команду:

– Хенде хох!

Гестаповцы напали и на след Александра Кузнецова. Был полдень, когда в прихожую квартиры ворвались двое в гражданском.

– Кто здесь живет? – услышал Кузнецов незнакомый голос из-за тонкой тесовой перегородки.

Он понял, что оставаться в доме дальше опасно. Опершись ладонями о подоконник, выглянул в палисадник и быстро выпрыгнул. Оттуда перемахнул через изгородь и убежал.

Послышался выстрел. «Гонятся», – подумал Кузнецов.

За ним, действительно, погнались. Но он проник на людную улицу и замешался среди народа.

На деревянном пристрое к каменному дому Александр увидел вывеску: «Парикмахерская». Вошел туда. Двое в белых халатах ожидали посетителей.

– Прошу, – пригласил мастер.

– Побрить, – бросил Кузнецов, усаживаясь в кресло.

Мастер принес прибор, развел порошок, намылил лицо клиента и начал править бритву о ремень. Появился новый клиент.

– День добрый, пан! – в один голос поздоровались мастера.

Кузнецов в зеркало увидел тучную фигуру полицейского, стоявшего за спиной мастера. «Попался, – решил летчик. – Сам вскочил в мышеловку. Сейчас схватит за шиворот и – конец».

Рука невольно потянулась к карману. Пальцы нащупали шершавую рукоять пистолета.

Полицейский потер перед зеркалом рыжеватую, ощетинившуюся бороду и, не раздумывая, сел в левое кресло. Второй мастер услужливо забегал вокруг пана.

Кузнецов перевел дыхание и только теперь в зеркало увидел, насколько бледным стало его лицо. Чтобы затянуть время, он после бритья помыл голову, сделал массаж. На все ушло более часа. После этого благополучно добрался до квартиры Леона Кошасского. Там переночевал, а утром встретился с Игнацем.

Штаб подполья продолжал работать. На вопрос, что делать дальше, Игнацы ответил:

– Надо показать фашистам, что наша партия живет. Будем бороться. – Он взглянул в блокнот и добавил: – Ночью тридцатого апреля со станции Лодзь отойдет эшелон с вооружением и боеприпасами. Наша задача – уничтожить его.

В условленное время накануне великого праздника Первое мая восемь человек на стыках рельс за Лодзью отвинтили гайки и скрылись в лесу.

Кузнецов ухом припал к земле.

– Идет, – прошептал он рядом лежащему Леону Релишко.

Послышался стук колес. Товарный состав мчался на всех парах.

Паровоз ткнулся в разобранный путь и грузно рухнул набок. Товарные вагоны, словно игрушечные коробки, набегая один на другой, с визгом и скрежетом падали с рельсов.

Уцелевшие охранники открыли беспорядочную стрельбу. Подпольщики разбежались по лесу и возвращались оттуда поодиночке.

Город встревожился. По улицам забегали полицейские, машины, то тут, то там раздавались беспокойные свистки, через определенные интервалы пронзительно гудела сирена. Гестаповцы искали партизан, которые пустили под откос товарный состав.

Шеф гестапо не находил себе места. Он понимал – весь позор тяжелым грузом падет на его голову. А что скажет господин Гиммлер, когда узнает о чрезвычайном происшествии? Ведь ему уже доложили, что в Лицманштадте больше нет подполья, что польские коммунисты заключены в тюрьмы.

– Идиот, глупец, ротозей! – хватаясь то-за один телефонный аппарат, то за другой, то за третий, кричал шеф в пустом кабинете, имея в виду полицай-президента. А тот, в свою очередь, проклинал гестаповцев, называл их слюнтяями, выскочками, бездельниками.

Вызвав в кабинет до десятка подчиненных, шеф гестапо отдал приказ:

– Выловить всех сегодня же!

Он понимал всю важность операции и поэтому разрешил опытному гестаповцу Айзбрюннеру взять для поиска партизан личную овчарку Эльбу.

Гестаповцы рассредоточились по окраинам Лодзи. В ожидании партизан они укрылись в палисадниках, за углами домов, в оврагах.

Возвращаясь из лесу уже утром, Александр Кузнецов на окраине города увидел рыбака, сидевшего на плотине с удочкой. Подошел к нему, спросил:

– Как ловится рыба?

– Ловим немножко, – ответил рыбак.

Из-за угла бревенчатого дома с мезонином вышло двое: один в форме полицая, другой – гестаповец. Рядом с ними шагала большелобая темно-серая овчарка.

– Ком шнель! – поманили фашисты Кузнецова.

Он подошел, держа руки в карманах.

– Ваши документы? – потребовал полицейский.

Александр Кузнецов предъявил поддельный паспорт. Немец тщательно перелистал его и, оглядев вымоченные утренней росой брюки путника, строго спросил:

– А почему пан гуляет так рано?

– К паненке ходил, – ответил Кузнецов, и широкая улыбка разбежалась по его круглому лицу.

– Хенде хох! – скомандовал полицейский.

«Пан» выхватил из кармана пистолет. Раздался выстрел. Гестаповец плашмя упал на мостовую. Тут же Александр прицелился в полицая, нажал на спусковой крючок, но пистолет не сработал. Полицай, обомлев, растерялся. Воспользовавшись его замешательством, Кузнецов бросился бежать. Но овчарка в два прыжка настигла его и впилась зубами в левый рукав пальто.

В опасную минуту быстро работает мысль. Кузнецов на ходу перезарядил пистолет и сбросил с себя пальто. Овчарка не успела заново броситься на летчика. Он ее застрелил и, перепрыгнув через забор, скрылся.

А в кабинете шефа гестапо снова зазвонил телефон. Задремавший хозяин нервно вздрогнул, глянул на столик, на котором разместились аппараты. Они молчали. Какой позвонил? Неужели тот, что с белым рычагом? По этому аппарату говорил либо Гиммлер, либо кто-нибудь по его поручению.

Холодный пот прошиб шефа. А вдруг, действительно, Гиммлер?

Звонок повторился.

Аппарат с белым рычагом, слава богу, молчал. Шеф приложил трубку к уху, сонно буркнул в нее и насторожился. Тут же лощеное лицо его вытянулось, глаза выпучились, высокие пепельные брови запрыгали.

– Говорят из полицейского управления, – глухо послышался робкий голос. – Айзбрюннер убит. Овчарка тоже убита...

Шеф с грохотом швырнул трубку. Она повисла на проводе и закачалась.

– Майн гот! – завопил он и дрябло опустился в кресло. Вскоре в кабинет доставили паспорт и положили перед шефом.

– Кто он? – спросил шеф.

– Убийца вашей Эльбы.

– Повесить, расстрелять! – в бешенстве кричал шеф.

– Не пойман – скрылся.

– Поймать! – охваченный яростью, продолжал шеф.

Гестаповец осмелился доложить:

– Мы готовим афишу. Расклеим ее по городу и по всей округе.

– А ну-ка, прочитайте, – распорядился шеф.

Текст афиши гласил:

«Разыскивается крупный государственный преступник. Кто поймает его, получит вознаграждение десять тысяч рейхсмарок».

– Правильно, – согласился шеф. – А теперь увеличьте его фотографию и поместите на каждой афише.

После полудня на всех рекламных тумбах Лодзи появилась новая афиша с большим портретом «крупного государственного преступника».

Радио хрипело на всех перекрестках:

«Внимание! Внимание! Прослушайте сообщение полицейского управления. Разыскивается опасный преступник и убийца, убежавший сегодня от преследований полиции. Приглашаем всех жителей Лицманштадта принять участие в поисках бандита. Ваша доблесть будет вознаграждена».