Текст книги "Камикадзе. Пилоты-смертники"
Автор книги: Юрий (2) Иванов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)
Юрий Г. Иванов
Камикадзе. Пилоты-смертники
От автора
Помню, какое сильное потрясение испытал много лет назад, в юности, узнав о невероятных, чудовищных преступлениях, совершенных в годы войны японской военщиной в так называемом “отряде 731”. Оно не прошло и сейчас и заставило пристальней вглядеться в Японию, нашего процветающего дальневосточного соседа.
Открылась удивительная нация, понять которую пытаюсь до сих пор. Нельзя не восхищаться ее культурой, историей, обычаями, искусством… Однако этот необыкновенно добрый, смиренный, вежливый, трудолюбивый народ, будучи напоен ядом национализма, в годы минувшей войны продемонстрировал древний феодальный самурайский дух: фанатичную преданность императору; дикие, переходящие границы человеческого понимания злобу и ненависть к врагам – населению оккупированных стран; массовое самопожертвование – как по приказу свыше, так и добровольное.
Идея посылать солдат на битву, зная со всей определенностью, что они погибнут, не укладывается в голове западного человека.
Японские моряки и подводники, водители человеко-торпед; пехотинцы, своими телами разминировавшие минные поля; летчики-камикадзе, парашютисты, предпринимая самоубийственные атаки, понимали, что погибнут, но добровольно выбирали путь самопожертвования и с энтузиазмом встречали смерть. Категория таких добровольцев-смертников в японских вооруженных силах периода Второй мировой войны получила обобщенное название “тейсин-тай” (“тесинтай”) – “ударные отряды”. Их формирование основывалось на средневековом морально-религиозном кодексе самураев бусидо, обязывающем презирать смерть.
Погибшие в бою смертники причислялись к лику ками – святых покровителей Японии.
В истории многих народов можно найти немало примеров беззаветного героизма. Мы гордимся массовым самопожертвованием и патриотизмом, которые проявляли советские солдаты во время Великой Отечественной войны. Они уходили из жизни добровольно, но своей смертью способствовали выполнению стоящих задач или спасали товарищей.
Бывший свидетель с “той” стороны Ганс Фриспер пишет: “Я собственными глазами видел, как молодые красноармейцы на поле боя, попав в безвыходное положение, подрывали себя ручными гранатами. Это были действительно презирающие смерть солдаты!”
Однако никогда и ни в одной армии мира самопожертвование не являлось специальной или особой тактикой, одобренной сверху и заранее планируемой. Формирование различных отрядов тейсин-тай санкционировал Императорский генеральный штаб. Более того, для самоубийц разрабатывалось и производилось специальное оружие – торпеды, катера, самолеты… Самоубийственная тактика впервые была массово опробована в сражении за Филиппины, а в битве за Окинаву японское командование сделало на нее уже основную ставку.
Несмотря на то, что самоубийственная тактика доказала свою эффективность, она не приближала победу, да и не могла привести к ней.
В предлагаемом читателю издании впервые в нашей стране предпринята попытка с разных сторон раскрыть феномен массового самопожертвования японских солдат. При этом следует заметить, что для российского читателя война на Тихом океане менее известна, чем Вторая мировая война в Европе. В западной литературе, к сожалению, в описаниях хода сражений на Тихом океане содержится много неточностей. Во многом неизвестной для российского массового читателя эта война остается и в наши дни. Воссоздание достоверной картины того или иного сражения затрудняют часто противоречивые оценки и описания со стороны обеих воюющих сторон.
В нашей стране прежде всего в силу идеологических причин война на Тихом океане рассматривалась как второстепенная. Только этим можно объяснить ограниченное число достаточно полных и фундаментальных работ, посвященных Тихоокеанскому театру военных действий. В данной книге предпринята попытка объяснить феномен японского самопожертвования на широком историческом, политическом, социальном, психологическом и т. п. фоне. Только так, по нашему мнению, можно правильно раскрыть суть японского самопожертвования как явления.
В ряде отечественных изданий единственной причиной самоубийственных атак называется фанатизм. Однако это слишком упрощенное и легковесное объяснение, к тому же не в полной мере соответствующее истине.
Первая в России книга о камикадзе [1]1
Ронин – самурай, утративший вассалитет. – Прим. Авт.
[Закрыть] и других отрядах самоубийц призвана восполнить досадный пробел и изложить реальную картину японского духа самопожертвования и самоубийственных атак, отбросив различные легенды и небылицы, их окружающие.
Названия техники (кораблей, самолетов и т. д.) даются в русской транскрипции, а их буквенно-цифровые обозначения – в латинской.
Согласно существующей традиции, японские фамилии приводятся первыми, а имена – вторыми.
Автор благодарит Т. С. Гуляеву, А. В. Бушуева,
A. Б. Дэвидсона, А. А. Жеребилова, Ю. Е. Ивонина, Ю. Е. Каштанова, Г. В. Корнюхина, Е. К. Леднёву,
B. В. Найденова, М. И. Рабиновича, В. А. Суханову, В. В. Тарасенко А. И. Уткина, В. В. Цветкова за советы, ценные замечания и помощь, оказанные при работе над темой. Особую признательность автор выражает издательству «Time-Life» за любезно предоставленное разрешение использовать фотографии.
Понимая, что книга может быть не свободна от недостатков и неточностей, автор с благодарностью примет замечания, отзывы и советы, связанные с этой темой.
Адрес редакции: 214016, г. Смоленск, ул. Соболева, дом 7, издательство «Русич».
В 1989 году вышла брошюра Лейко О. Ю. «Камикадзе» объемом 74 страницы, представляющая собой научно-популярный очерк по истории японских пилотов-смертников. – Прим. авт.
Глава I. Размышления о японском национальном характере
Штрихи к японскому портрету
Жестокая и коварная японская природа, данная человеку как бы назло, наложила неизгладимый отпечаток на черты характера населения. В Японии шесть седьмых территории не может быть использовано в хозяйственных целях. В стране ежегодно происходит в среднем около четырех тысяч землетрясений, а безжалостные тайфуны, цунами и наводнения постоянно производят опустошительные разрушения. Все это способствует выработке у японцев мужества, самообладания, терпения и других национальных качеств.
Япония долгие годы проводила политику самоизоляции, что, наряду с ее островным положением, привело к формированию однородного этноса, по-своему интересного и довольно самобытного.
В условиях Японии одинокий человек обречен. Он не в состоянии бороться с суровой природой, победить которую можно только сообща. Лишь земледельческие общины в силах выполнять огромный объем работы по сооружению и поддержанию в порядке дамб, каналов, оросительной системы и т. д.
Японская деревенская община представляет собой микромодель всего общества. Она замкнута, обособленна, подозрительно и даже враждебно настроена к чужакам. В ней вырабатывается и постоянно воспроизводится общинное сознание, феодальный образ мышления. Японец всегда видит себя в семье, рядом с соседями, в общине в целом. Он не представляет своей жизни без нее. Самое большое наказание для него – оказаться в чужом мире вне родной и знакомой обстановки.
Авторитет общины огромен: она не допускает праздности, нивелирует возвысившуюся индивидуальность до среднего уровня, делит на всех членов и общие трудности и потери, и общие радости, удачи и везение. Именно с общинным сознанием связана японская традиция называть сначала фамилию, а затем имя. Японец прежде указывает свою семью и лишь после нее себя – ее члена.
Общинный дух чрезвычайно стоек. Он поддерживается многочисленными местными праздниками. Каждый год в июле и в декабре японцы стремятся попасть туда, где они родились. Подготовка к праздникам и пышные торжества объединяют и сплачивают людей, дают заряд на следующие полгода.
Высокий уровень научно-технического прогресса почти не сказывается на общинном сознании и на жизни японской деревни. Как и столетия назад, японцы живут в домах без печек с земляными полами и тростниковыми крышами, работая от зари до зари на рисовых полях. Японцы отличаются трудолюбием, дисциплинированностью, стремлением к согласованным действиям в группе. Удивительно, но японский язык не содержит слова “трудолюбие”. Само собой подразумевается, что невозможно работать иначе, как с максимальной самоотдачей. В то же время необходимо безоговорочно подчиняться тому, кто занимает более высокое служебное положение.
Японец не представляет свою жизнь без коллектива. Каждый житель Японских островов состоит членом множества различных обществ, имеющих свою униформу, заповеди, знамена, гимн и другую символику. Для представителя любой нации подобные “мелочи” имеют лишь второстепенное значение, но только не для японцев. Для них “мелочей” вообще не существует. – Они привыкли ко всему подходить тщательно, основательно вникая в детали. Бригадир, начальник участка, командир роты и т. п., ставя подчиненным задачу, обязательно взойдет на специальное возвышение – небольшой помост. При этом не имеет значения, где он находится – на предприятии или в полевых условиях. Главное – он выше остальных по положению и поэтому должен непременно возвышаться над ними даже зрительно.
Отличительной чертой японского национального характера является сильно развитое эстетическое чувство. Многие народы отличаются такой же любовью к прекрасному, как японцы. Однако японский эстетический идеал коренным образом отличается от европейского. Ни в одной стране мира не существует традиций проведения массовых организованных празднеств, связанных с любованием природой. Праздник любования цветами, называемый “ханами”, вероятно, самый популярный. Он зародился еще в VII веке. В Японии наиболее любимы нежно-белые цветки дикой вишни сакуры и цветы белой хризантемы кику – символа императорской короны. Ранней весной, во время цветения сакуры, в токийском парке Синдзюку устраиваются официальные церемонии коллективного любования ее бутонами. Японцы в этот день пьют саке и сочиняют вака – короткие стихотворения. Эти два действия – основные составляющие праздника, любимого во всех уголках Японии.
Сакура традиционно считается любимым цветком военных. В глубокой древности появились поговорки, подчеркивающие особую роль, которую отводили ей самураи. “Сакура – первый среди цветков, самурай – первый среди людей”, “Если кто-то спросит о духе японцев, укажи на цветки сакуры, сверкающие на солнце”. Самураи считали, что смерть в бою так же прекрасна, как короткая жизнь цветков сакуры.
Цукими, праздник любования луной, проводится в сентябре – октябре. Праздник любования снегом юкими прославляет красоту обыденной жизни.
Японцы оценивают мир с позиций дзенской эстетики, основу которой составляют категории ваби и саби. Ваби означает отказ от роскоши, жизнь в простоте и бедности. Саби – это “прелесть обыденного”. Не поиски идеала прекрасного, правильных пропорций, как на Западе, а достижение естественности во всем, максимально полное единение с природой – вот что является главным для представителей этой самобытной нации.
Японцы любят поэзию, песни, театр и другие искусства. Поражает их чайная церемония тяно-ю и искусство аранжировки цветов икебана.
Однако не стоит идеализировать национальную психологию японцев. Напоенные и одурманенные ядом национализма и шовинизма жители японских островов, как показывает история, способны взрастить некоторые свои отнюдь не лучшие черты.
“Нашему народу присуща нелогичность в поступках, – с горечью утверждали Футида М. и Окумия М. – Японец нередко действует под влиянием порыва, случайности… Мы с неохотой расстаемся с предрассудками, вяло реагируем даже на очевидные улучшения, если они содержат элемент новизны. Наша нерешительность порождает высокомерие, переходящее в презрение к другим народам.
Не будучи смелыми и независимыми, мы предпочитаем полагаться на других и раболепно слушаться старших начальников. Не умея трезво оценить действительность, мы часто принимаем желаемое за действительное, действуем без необходимых планов и расчетов…
Все это – отрицательные черты японского национального характера”.
Понятно, что такая критическая оценка некоторых качеств своих соотечественников в какой-то мере справедлива. В. Цветов утверждает, что если в 1953 году 20 процентов японцев считали себя существами более высокого порядка, чем американцы и европейцы, то в 1968 году – уже 48 процентов. Другими словами, тезис о “высокомерии, переходящем в презрение к другим народам”, действительно подтверждается. И это несмотря на уроки страшной войны! Однако любые оценки всегда субъективны, поэтому неправильно, на наш взгляд, вешать ярлыки на целый народ. Однако не замечать отрицательные черты его психологии тоже нельзя.
Общинное самосознание и феодальный образ мышления ярко проявляются в приверженности японцев к традициям и мифологии. И то, и другое занимает чрезвычайно важное место в их жизни. Именно этим можно объяснить тот благоговейный трепет, с которым каждый японец относился до и во время войны на Тихом океане к микадо – потомку богов.
Несмотря на привязанность к группе и коллективу, японец в сущности чувствует себя одиноко. Он строго соблюдает иерархию и в семье, и в обществе; скромен, стеснителен, стыдлив. Он предпочитает не жаловаться на свои беды. При этом мощное чувство стыда и чувство благодарности и долга (по-японски “гири”) во многом определяет его линию поведения и образ жизни.
Буддизм привнес в японскую национальную психологию учтивость, простоту, покорность и смирение, равнодушие к вещам.
Невозможно составить подробную, правильную и полную характеристику японской жизни и национальной психологии – настолько она сложна и многолика. Мы указали лишь на те черты японского характера, которые помогут лучше понять мотивы поведения японских солдат во время войны на Тихом океане, разобраться в феномене массовых самоубийственных акций, безропотно, а порой и с воодушевлением осуществлявшихся на всем протяжении военных действий.
Корни Бусидо
Невозможно понять японцев, не постигнув суть синтоизма. Синто переводится с китайского как “священный путь”. По-японски это звучит “ками-но-мити” – ”путь богов”. Впервые слово “синто” было употреблено в 720 году в императорской хронике “Нихонги”. Синто, система традиционных японских верований, – не просто религия, а образ жизни, основа японской национальной психологии. Будучи по своей сути общинной религией, она демонстрирует уникальную живучесть, несмотря на то, что подобный тип верований свойственен лишь примитивным племенам, живущим при родовом строе.
Древняя религия Японии основывается на поклонении человекоподобным божествам и духам, называемым “ками”. Считается, что мир населен миллионами ками. Горы, ветер, деревья, камни, предки, герои, духи и т. д. – все это ками, число которых огромно и точно не известно. После смерти японец присоединяется к сонму ками. Термин “ками” означает также “сила”, “мощь”, которая, согласно синто, таится в различных природных явлениях, в определенных местах, в неординарных людях.
Согласно ситоистскому мифу, и Японские острова, и страна Ямато в юго-западной и центральной Японии, и весь японский народ имеют божественное происхождение – были рождены богами (все остальные народы образовались из последа, вышедшего при родах). Боги-ками породили только японцев и поэтому связаны лишь с японской нацией.
Величайшей среди многочисленных. синтоистских божеств считается Аматэрасу оомиками (“Великая богиня, освещающая небо”). От нее исходит родословная японских императоров. Правнук Аматэрасу Дзимму в 660 году до н. э. стал первым правителем объединенной Японии.
Таким образом, синтоизм проповедует, что тенно, или микадо (император), является потомком духов неба, а каждый японец – потомком ками – духов второго разряда. Поэтому для японцев император – не только глава государства и владыка подданных. Он – представитель неба на земле и, благодаря своему божественному происхождению, находится в родстве со всем народом, выступает как глава нации-семьи и как главный жрец синтоизма. Вот почему святой обязанностью каждого японца считалось быть преданным прежде всего императору, то есть личности, и лишь затем – своей стране.
Одно из главных мест в синтоизме занимает культ предков. Вероятно, ни одна нация в мире не уделяет ушедшим в мир иной столько внимания, как японцы, которые ухаживают за могилами даже X века. Средний японец, как правило, знает своих предков до девятого колена. Согласно синтоизму, люди после смерти оказываются в прошлом, где становятся духами-предками. Они при этом сохраняют свои качества. Кто не был при жизни добропорядочным – превращается в злого духа, хороший человек становится добрым духом. Но потомки обязаны поклоняться всем им. Духи-предки священны для живущих, так как превратились в ками, которые внимательно следят за миром людей, покровительствуя и защищая живущих и Японию. Вот почему, считали японцы, их страну нельзя победить, и завоеватели никогда не осквернят “священную землю Ямато”.
В то же время ками не находятся в потустороннем мире, они обитают с людьми. Человек должен стремиться слиться с божествами в своей жизни.
Природа и мир саморазвиваются и не зависят от какого-то высшего разума. Мир не разделяется на живой и неживой, человеческий и природный, земной и загробный. Он – единое целое. Загробный мир является отражением земного. Это вовсе не мрачный мир тьмы. Смерть, согласно синтоизму, – естественный переход из одного состояния в другое.
По всей Японии разбросаны многочисленные синтоистские святилища. В них японцы поклоняются своим местным ками. Синтоистский храм состоит из двух частей: внутренней для хранения символа ками и наружной, где молятся. В нем нет предметов поклонения и отсутствуют какие-либо украшения. Висит лишь зеркало – символ чистого сердца, отражающего в себе образ божества.
Кроме того, в каждом традиционном японском жилище обязательно есть синтоистский алтарь камидана, соседствующий с буддийским алтарем.
После реставрации власти императоров в 1867 году государство в эпоху Мэйдзи взяло синтоизм на вооружение, но не как религию, а в качестве национальной системы этики {синто кокутай). Синтоизм превратился в официальную государственную идеологию. Были возрождены древние мифы о сотворении мира, богине Ама-тэрасу, императоре Дзимму. Официальная пропаганда умело использовала их как символы японского национализма. Крайне реакционные и агрессивные силы Японии взяли на вооружение некоторые стороны синтоизма, превратив эту религию в идеологическую основу японского империализма.
В VI веке в Японию начал проникать буддизм. Уход от земных проблем, приемы и методы сохранения душевного покоя – эти и другие его характерные черты получили в Стране восходящего солнца дальнейшее распространение. Скоро в Японии стали признанными две религии, причем буддизм не стремился подавить синтоизм, а осваивал те области духовной жизни, которые оставались свободными от влияния последнего. К X веку японцы умело разграничили две системы верований применительно к своей жизни: обряды рождения, например, проводили согласно синтоистским ритуалам, а обряды похорон – по буддийским. Буддизм проповедовал телесную чистоту, призывал делать все тщательно, с душой. Он признавал смерть как распад плоти, детально разработал мысль о соответствующем посмертном воздаянии за прожитое. Жизнь непрочна и непостоянна, учил буддизм. Он сравнивал ее с росой, высыхающей под первыми лучами солнца. Жизнь должна рассматриваться в единстве со смертью, от которой она не очень существенно отличается. Жизнь и смерть легко меняются местами, переходя друг в друга. Соответственно и человек как носитель жизни живет, умирает, меняет свои формы. А если так, то не имеет смысла размышлять о том, что лучше – жизнь или смерть.
В течение многих столетий буддизм и в некоторой степени даосизм оказывали существенное влияние на культуру и духовную жизнь японского общества, в котором в XII веке зародился, а в XIV–XV веках достиг своего расцвета дзен-буддизм – японский вариант буддизма.
Дзен-буддизм – это не только религия, но и философия, и социально-психологическая доктрина. Дзен превратился в главную религию самураев, которые нашли в используемой им медитации способ полного раскрытия своих внутренних возможностей.
Дзен-буддизм – миролюбивая религия, и удивительно то, что она покорила сердца самураев. Все дело в том, что дзен никогда не был религией разума, религией мысли. Он выполнял одну, но важную для самураев функцию – побуждал их к действию, помогал мобилизовать волю. По существу дзен является психотехникой, которая концентрирует внутреннюю энергию человека без учета ее направленности. Дзен не интересует, что делает человек, для него важно, как он делает. Он не рассматривает вопрос о бессмертии души, нравственном поведении человека. Однако несмотря на свою однобокость, дзэн давал самураю больше, чем любое другое вероучение.
В период Токугава широкое распространение в Японии получила религиозно-философская система конфуцианства. Один из основных ее принципов – сыновней почтительности – отвечал духу средневекового общества. Безоговорочное подчинение отцу соблюдалось не только в каждой семье, но и распространялось на всю государственную иерархию.
Другой принцип – покорность и безоговорочное следование авторитету – также импонировал японскому обществу и незыблемо соблюдался.
Как морально-этическая система, регулирующая поведение человека, конфуцианство учило, что высшим законом деятельности должно быть безусловное выполнение долга.
Таким образом, синтоизм, буддизм и конфуцианство явились тем основанием, на котором сформировался весь комплекс морально-этических норм, составивших самурайский кодекс бусидо.
Бусидо – дух Японии
Неписаный моральный кодекс самураев, их идеалы и стремления обозначаются термином «бусидо» (буквально “путь воина”). В древней Японии словом “буси” (или “букэ”) называли человека меча или учености, а также в целом сословие воинов. В X веке появился другой термин – “самурай”, которым обозначали профессиональных солдат невысокого звания. К XVII веку самураем уже называли всех, кто носил два меча.
Суровая жизнь буси была полностью подчинена воле вышестоящих сюзеренов. Буси должен был уметь хорошо стрелять из лука, скакать на лошади, искусно сражаться на мечах. Ценились прямота и твердость буси, его честь, преданность, бесстрашие и скромность.
Именно эти качества стали затем культивировать самураи, превратив их в свои традиционные ценности.
В 1615 году страна объединилась под властью самурайского клана Токугава. Японское общество длительное время оставалось сословно-замкнутым. Над крестьянами, ремесленниками и самым низшим сословием – торговцами – безраздельно господствовали самураи, иерархия которых насчитывала 31 ступень в зависимости от значимости и богатства.
Они распространили собственные ценности на всю нацию. Идеал бусидо в XVII веке достиг своего расцвета. Его корни берут начало в догматических положениях конфуцианства и в двух основных религиях Японии – синтоизме и буддизме. Конфуцианство обеспечило морально-этическое обоснование бусидо, буддизм придал равнодушие к смерти, синтоизм выделил японцев как нацию.
Кодекс бусидо идеализировал исключительность самурайства. Не будучи по большому счету этической системой, он не устанавливал каких-либо стандартов и норм поведения, безразлично относился к верованиям и ценностям.
В то же время он требовал от самурая безусловного выполнения нескольких важнейших положений. Самурай, например, должен был демонстрировать беспредельную преданность своему сюзерену, вплоть до готовности следовать за ним в могилу. В этом представители военного сословия видели свой долг, неразрывно связанный с понятием чести и мужества.
Уже три столетия японское юношество воспитывается в рыцарских чувствах на примере сорока семи ронинов(1). История эта такова.
В конце XVIII века жил даймё [2]2
Даймё – князь. – Прим. Авт.
[Закрыть] Такумино ками Асано. Однажды он не вынес оскорблений высокопоставленного чиновника Кодзукэ-но сукэ Кира и попытался убить его, обнажив меч во дворе сегуна. По японским законам это являлось тягчайшим преступлением, и Такуми-но ками приговорили совершить самоубийство, его имущество конфисковали, род разорили, а его самураи превратились в ронинов.
Сорок семь верных вассалов, сознавая, что они не должны жить под одним небом с врагом своего господина, заключили договор, стремясь отомстить за смерть Такуми-но ками. Долгое время они старались усыпить бдительность обидчика, и наконец 14 декабря 1702 года им это удалось. Они ворвались в его дом, захватили Кодзукэ-но сукэ, однако обращались с ним с величайшей почтительностью, настойчиво убеждая совершить сеппуку. Видя, что все их уговоры напрасны, они отрубили ему голову и отнесли ее на могилу своего господина. Их хвалили за мужество и верность. Но верховное судилище за дерзкий поступок приговорило ронинов совершить сеппуку. Ронины встретили смерть мужественно и были похоронены рядом с могилой своего хозяина. Молва об их подвиге распространилась по всей стране, и массы народа до сих пор стекаются поклониться могилам верных вассалов.
Нет в Японии человека, который не знал бы этой истории. Она ярко иллюстрирует принципы вассальной верности, кровной мести и чести, которыми руководствуются самураи.
Но значение истории о сорока семи ронинах этим не исчерпывается. Ее влияние на японцев безмерно: “Она помогает нам понять другую сторону нашей жизни: как далеко в прошлом все еще живут японцы, и почему во время войны они будут вести себя подобно людям предыдущих столетий. Я не сомневаюсь, что многие солдаты помнят те старые средневековые образы, пикируют ли они в облаках или идут ко дну”, – с уверенностью характеризовал своих соотечественников в годы войны внимательный наблюдатель.
По Конфуцию, не сделать то, в чем состоит твой долг, есть отсутствие мужества.
Японская пословица сравнивает бесчестие с порезом на дереве: со временем оно делается все больше и больше.
Характерное для японцев обостренное чувство стыда и чести у самураев было возведено чуть ли не в абсолют. При этом считалось, что сословная честь – это не дар небес, ее необходимо воспитывать, неустанно выполняя свой долг. В японской литературе сложился устойчивый образ типичного самурая – вспыльчивого, надменного и задиристого.
такое впечатление от общения с представителями этой касты оставалось, вероятно, не только у Басе.
К XIV веку самураи стали ценить смерть от собственной руки значительно выше, чем смерть в бою. В самоубийстве увидели проявление высшего героизма, силы духа и самообладания.
Выработался особый акт лишения себя жизни через вспарывание живота, называемый “сеппуку” (хара-кири). По японским поверьям, живот считался местопребыванием души и чувств. Сеппуку расценивали не как презрение к смерти, а как презрение к жизни. Это не было лишь простым самоубийством, но актом исправления ошибок, заглаживания своих преступлений, демонстрации верности сюзерену, доказательства высоких моральных устоев, апелляции к общественному мнению. Не проявление фанатизма или отчаяния, а сознательный акт – свидетельство героизма и высшей чести – вот что такое сеппуку.
Решиться совершить утонченное самоубийство (японцы считали его почетным) мог человек хладнокровный и мужественный, почему оно и было привилегией лишь самураев.
Священник и воин XVIII века Ямамото Цунэтомо (1659–1719) в знаменитой книге “Хагакурэ” (“Спрятанное в листве”) так охарактеризовал смысл жизни самурая: “Путь самурая – это смерть… В случае необходимости выбора между смертью и жизнью незамедлительно выбирай смерть. В этом нет ничего сложного. Просто соберись с духом и действуй. Тот, кто выбрал жизнь, не исполнив свой долг, должен считаться трусом и плохим работником…
Чтобы быть хорошим самураем, необходимо готовить себя к смерти утром и вечером, днем и ночью…”
Кодекс бусидо учил, что если самурай решил кого-то убить, то сделать это он обязан не откладывая, ибо боевые искусства не подвластны сомнениям.
Самурай с мечом за поясом всегда готов наступать. Тогда его разум будет сосредоточен на смерти, готовность к которой – главное качество воина.
У самурая желание смерти должно быть полным. Он не имел права бояться ее, мечтать, что будет жить вечно. Все помыслы воина, согласно бусидо, должны быть направлены на то, чтобы броситься в гущу врагов и умереть с улыбкой. Решимость уйти из жизни не появлялась сама собой. Она укреплялась в процессе тщательного обдумывания, когда смерть становилась смыслом жизни, а добровольный выбор ее – самым величественным поступком человека.
И синтоизм, и буддизм во многом способствовали и способствуют тому, что в японском обществе уход из жизни по собственной инициативе не осуждается. Более того, традиция самоубийства возведена здесь в ранг социальной ценности.
Европейскому уму трудно понять эту особенность японского отношения к жизни. Христианство, например, резко негативно относится к самоубийству как к явлению, попирающему естественный закон и направленному против божественного порядка. Правда, православная церковь канонизировала двух самоубийц, Пелагею и Домну. Но она сделала это, отдавая долг их чистоте и святости, качествам, которые обе мученицы ценили выше бесчестья.
У язычников, как известно, самоубийство даже восхвалялось как героизм. Точно так же и у японцев самоубийство не только не осуждается, но даже в какой-то степени одобряется. Не удивительно поэтому, что самурайский обряд сеппуку считается верхом героизма [4]4
Исключением из правила является двойное самоубийство синдзю. В надежде на счастливое супружество в следующем перерождении некоторые молодые пары лишают себя жизни. В старину подобная смерть считалась греховной, и трупы совершивших синдзю не хоронили. – Прим. авт.
[Закрыть].
Согласно синтоизму, не существует коренного различия между богом и человеком. А раз так, то человек может достигнуть сущности бога своими усилиями и самопожертвованием. Вполне естественно, что с точки зрения бусидо самопожертвование означает лишение себя жизни на поле брани. Таким образом, битва превратилась в средство не только приблизиться к божеству, но и самому стать богом. Без сомнения, в ранний период истории Японии подобная вера носила буквальный смысл. Через несколько веков она стала общепринятой и широко распространенной: японцы искренне верили в то, что не существует предела силе духа, если специально готовиться к смерти и в итоге пожертвовать собой, В каждом человеке содержатся скрытые источники силы, которые только он сам может высвободить.
В глубокой древности самураи усвоили искусство киаи – мистической силы, которая лежала в основе любого военного успеха. Слово происходит от слияния существительного “ки” – “дух”, “воля”, и “аи” сокращения глагола “авасу”, означающего “объединять”. Таким образом, киаи – это движущая сила, которая побуждает людей к действию, это сила, которая вселяет в них решительность преодолеть препятствия или победить врагов.
