Текст книги "Милая, вернись!"
Автор книги: Юозас Булота
Жанры:
Прочий юмор
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Annotation
«Библиотека Крокодила» – это серия брошюр, подготовленных редакцией известного сатирического журнала «Крокодил». Каждый выпуск серии, за исключением немногих, представляет собой авторский сборник, содержащий сатирические и юмористические произведения: стихи, рассказы, очерки, фельетоны и т. д.
booktracker.org
ГИМН ЖЕНЩИНЕ
МАНИЯ ВЕЛИЧИЯ
ПОГОВОРИЛИ
БАНЯ
МИЛАЯ, ВЕРНИСЬ!
ЖЕРТВА ИНТРИГ
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ БЕСЕДА
БОЛЬШИЕ СОБЫТИЯ В ПАБЯРЖЕ
ПО СУЩЕСТВУ
ЛИТЕРАТУРНЫЙ САЛОН
БАБНИК
ТЕХНИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
ВСЕ РАВНО НИЧЕГО НЕ ОСТАНЕТСЯ…
МОГУЧАЯ СИЛА
ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ ПОДХОД
ЖЕНА
ПРОПАЩИЙ ЧЕЛОВЕК
ПЯТИМИНУТКА
ВСЕСТОРОННЯЯ ЖЕНЩИНА
УПОЛНОМОЧЕННЫЙ ОТ КРИТИКИ
КТО СЛЕДУЮЩИЙ?
ПОЖИВЕМ – УВИДИМ
ОПАСНОЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ
ЧТО-ТО ЕСТЬ
Более подробно о серии
INFO
notes
1
2
3
4
ЮОЗАС БУЛОТА
МИЛАЯ, ВЕРНИСЬ!
*
Рисунки Г. Иорша
Перевод с литовского
Г. Астраускаса и Е. Йонайтене
© Издательство «Правда».
Библиотека Крокодила. 1984 г.
Дружеский шарж АНДРЮСА ЦВИРКИ
Этот год для литовских сатириков – юбилейный. Полвека тому назад, в 1934 году, в подполье появился первый номер сатирического журнала «Шлуота» («Метла»). В послевоенное время «Шлуота» возродилась, и с первых дней – с октября 1956 года – бессменным редактором ее работает Юозас Булота – заслуженный журналист Литовской ССР, член Союза писателей СССР. Как ни странно, но, будучи редактором сатирического журнала, он и сам изредка пишет. Пока вышло из печати шесть сборников фельетонов и юморесок на литовском языке и два – на русском. Эта книжка для русского читателя – третья.
ГИМН ЖЕНЩИНЕ
Судя по всему, в город пришла весна. В открытую форточку вместе с запахом талого снега врывались наполненные страстью звуки скрипки, изредка перебиваемые визгом ошалевших котов. Однако можно было разобрать, что живущий выше этажом музыкант играл Шуберта.
«Аве, Мария!»… Гимн женщине… Муж сидел за столом и писал. Слова косяком шли из-под его пера, толкаясь и наскакивая друг на дружку, как цыплята-несмышленыши в кошеле.
«Дорогая моя, любимая! – писал он. – Ты весна моих надежд*. С нежной радостью вывел он эти первые слова, и вот уже они замелькали-зарябили, словно камешки в горной речушке.
«Я пишу тебе, потому что не в силах сегодня молчать. Будь моя воля, я построил бы для тебя высоко в горах трон из чистого хрусталя, такой же прозрачный и хрупкий, как моя любовь…»
Подумав немного, он зачеркнул слово «хрупкий» и продолжал:
«… и прочный, как моя любовь к тебе. Я взял бы тебя на руки и понес прямо к голубеющей вдалеке вершине. И вот ты садишься на этот сияющий, украшенный эдельвейсами престол. У твоих ног боязливо жмутся горные козлы…»
Он снова остановился, исправил «козлы» на «серны» и писал дальше:
«Я же позволю себе лишь издали любоваться тобой, твоим божественным величием…»
Муж задумался и отшвырнул ручку в сторону.
– Как бы не так, – громко сказал он. – А кто же тогда будет обед готовить? Пожалуй, лучше куплю-ка я ей к празднику новую скороварку.
МАНИЯ ВЕЛИЧИЯ
В кабинете сидели двое в белых халатах. Тот, что помоложе, блондин, горячо доказывал старшему, уже с заметной лысиной, приземистому крепышу:
– Доктор, он здоров, голову даю на отсечение…
Старший медленно перелистывал бумаги. По всему было видно, что убежденность младшего коллеги на него совершенно не действовала.
– Сегодня мы беседовали целых два часа, – продолжал тот, помоложе. – Интересный человек. И любезный… Так прямо и говорит мне: «Доктор, люди должны помогать друг другу! Вот вы заботитесь обо мне и думаете, я об этом забуду. Другой бы на моем месте, конечно, забыл – только не я. Я не из тех, кто за добро злом платит. Вы мне помогли, значит, и я вам пригожусь. Долг платежом красен…»
Старший слушал, но ничего не отвечал. Младший доказывал с еще большим пылом:
– Так вот, он мне и говорит: «Не думайте, доктор, что я такой пустомеля, как некоторые сейчас. Если сказал, что не забуду вас, то так и будет. Я человек честный, взятку вам не предлагаю. Но помочь готов в любое время. Вот тут вчера услышал, что вы получили новую квартиру. А мебель? Знаю, знаю, говорить не надо… Зайдите как-нибудь ко мне – и сделаем. Жена не будет жить с вами в новой квартире без импортных фотообоев. Зайдите, сделаем. Выберете, какие пожелаете…»
Старший прислушался, однако по-прежнему молчал и продолжал раскладывать бумаги.
– Что хотите говорите, а такие пациенты – редкость. Ведь я ничего у него и не просил. «А туфли у вас, доктор, – говорит он мне, – были модными, наверное, во времена царя Гороха. Достанем импортные и для вас, и вашу женушку обуем. Ну, а польский «Яжембячок» ведь к праздникам понадобится? Хочется ведь гостя напитком попикантнее уважить. А рябиновка – это вещь!.. Вы можете мне ничего и не говорить, но я ведь знаю, что ваша жена обожает чай в таких пакетиках со шнурочком. Заварил кипятком, помакал – и чай готов. Как же иначе гостей принимать, этикет этого требует. Будет и чай в пакетиках. Можете уже сейчас утешить жену. Вот какой, доктор, я человек».
Старший продолжал таинственно молчать.
– Он понимает человека с первого взгляда. «Я же сам, – говорит, – вижу, что вы хотите подарить сыну ко дню рождения пластинки, да такие, что в магазинах нарасхват. И откуда их взять, если они сразу исчезают с прилавка? Ведь органной музыкой он вряд ли заслушается. Не унывайте, добудем и пластинки, весь дом запрыгает, вот увидите. Я не только вам, я и главврачу помогу – за чуткое отношение со стороны всего медицинского персонала…»
– Так что вы предлагаете? – наконец заговорил старший.
– Товарищ главный врач, – проникновенно сказал младший. – Мое мнение – выписать из больницы. Он здоров. Человек так просит.;. Как-никак, а он – счетовод отдела торговли.
Старший снисходительно поглядел на младшего и вздохнул.
– Эх, молодо-зелено. Ничего не выйдет. Он подлежит серьезному лечению. Он – обыкновеннейший кандидат наук, доцентом работает в институте. А вбил себе в голову, будто он – счетовод в отделе торговли. Явная мания величия…
ПОГОВОРИЛИ
– Товарищ директор…
– Нет!
– Но я…
– Нет!
– Я только хотел…
– Ясно сказано: нет!
– Вы же сами…
– Не мешайте!
– Меня уже…
– Вот и хорошо!
– В этом году…
– И речи быть не может!
– Еще в прошлом году…
– Ничего не знаю! Уходите!
Дверь за посетителем закрывается.
– Интересно, что ему от меня понадобилось?!
БАНЯ
В бане было жарко, как в бане. Пахло вениками, нагретой сырой древесиной и пивом.
Парились двое: один – потоньше, другой – потолще. Тонкий носился как одержимый, то выскакивая; то опять утопая в облаках пара.
– Ой, минуточку, я вам сейчас поддончик подсуну, – кричал тонкий, схватив деревянную лопату с короткой ручкой.
– Осторожней, ты! – заорал толстый. – Этак можно и покалечить человека. Смотреть надо, куда суешь…
– Ай, ай, прошу прощения, зазевался, не с того боку… А, может, еще пивка?.. – тонкий крутился как заведенный.
Толстый в блаженстве пыхтел, растянувшись на полатях, изредка побулькивая пиво из бутылки.
– Минуточку…
Тонкий исчез. Из предбанника вдруг послышался женский визг.
– Что вы себе позволяете!..
– Действительно!..
– Пссст, дуры, сейчас мне не до этого…
Забывшись, тонкий влетел в просторный предбанник-гостиную в костюме прародителя Адама, и лишь торчавшая на голове коническая войлочная шляпа придавала ему сходство с разбойником из сказки «Бременские музыканты».
– Уже кончаем! – крикнул тонкий, срывая с головы колпак и прикрываясь им как щитом. – Сбрызните шашлык сухим вином.
Опять забывшись, он начал дирижировать колпаком.
– Коньяк – на середину! Шампанское пока под стол! Раса – с правой стороны, Мигле – с левой.
С каждым взмахом тонкого Раса и Мигле взвизгивали, как ужаленные осами.
– Тише, стрекозы! Смотрите, чтобы все было, как я сказал, и не выдумывайте от себя черт знает что, – одернул он своих подчиненных.
Через несколько минут тонкий почтительно ввел закутанного в халат толстого. Краснолицый специалист по шашлыкам в одной рубашке вытянулся как солдат с шампуром на плече, а рядом с ним в шеренгу вскочили хорошенькие, кругленькие Раса и Мигле. Толстый всем важно пожал руки.
– Мы только на минуточку. Попаримся и сразу прибежим. Женщины после мужчин, как поступали наши предки…
Когда Раса и Мигле появились из бани, мужчины уже успели остыть и снова разогреться.
Женская компания вернулась в одних купальниках.
– Фу, как жарко, может, не обидитесь, – заверещала Раса и опустилась рядом с толстым.
– Что вы, что вы, свои же люди… Баня всегда есть баня, – нежно замурлыкал толстяк и подал ей глиняную чашку.
– Так, за хозяек. Цингу-лингу![1]
– Стазду-бразду! – игриво поддержала Мигле с другой стороны и подняла чашку. – Ох, простите, бретелька соскользнула!
– А мы сейчас ее поправим! Сию минуточку… Вот так должно быть! – галантно двумя пальцами поправил бретельку толстый.
– Ах! И у меня соскальзывает. В самом деле, что такое… – вдруг ахнула и Раса.
Гость даже растерялся: как тут сразу двум дамам поправлять бретельки и одновременно пить за здоровье хозяина, если у тебя всего две руки и те по само собой разумеющимся причинам дрожат.
– Видите ли, баня сближает людей, – стал философствовать тонкий. – Где же еще можно так непосредственно общаться, узнать сокровенные мысли и желания человека, его главные потребности? Где? Только в бане мы сбрасываем покрывала отчуждения…
Внезапно он стукнул кулаком по столу и закричал:
– А знаете, что тут один осел в районной газете обо мне написал?.. Я, дескать, построил эту баню не для трудящихся масс, а черт знает для кого… А кто… кто парится? Разве не массы?
Раса погладила тонкого по плечу:
– Ну что вы… В голову не берите… Люди всегда за добро злом платят.
– Ионас, сводку! – повелительным тоном крикнул тонкий.
Из другой комнаты прибежал пожилой усатый смотритель бани, раскрыл испачканную сажей книжку и, весело сверкнув глазами, стал читать:
– За октябрь месяц сдано пустой тары восемьсот пятнадцать, выручка – сто шестьдесят три рубля…
– Голова ты дубовая! Подай мне цифры, сколько искупавшихся единиц!
– Так ведь по бутылкам можно точно и посчитать… Если будем брать по пятьсот граммов на голову…
– Я тебе дам на голову… Данные о личном составе!
– Ревизоров – шестнадцать, комиссий – шесть по четыре, всего – двадцать четыре. Проверяющих – шестнадцать, гостей высокопоставленных – тринадцать, гостей нижепоставленных – двадцать три.
– Иди ты к черту!.. Завелся как магнитофон.
Смотритель снова весело сверкнул глазами.
– Есть идти к черту!
Тонкий, прекратив прения о связях бани с массами, стал обсуждать с толстяком более серьезные проблемы: почему сердца женщин более чутки к поэзии и как получить неплановый наряд на лесоматериалы?
* * *
…Было жарко как в бане. Толстый сидел в просторном кабинете за столом и потирал ладонью лоб. Напротив стоял, покорно склонив голову, тонкий.
– Так что мне с тобой делать, а?
– Позвольте еще раз оправдать доверие, – пролепетал тонкий. – Знаете, сначала маловато израсходовали – появились излишки. Потом многовато заприходовали, появилась недостача…
– Вот здесь, в акте проверки, черным по белому записано… Нет никаких излишков, нет никакой недостачи… И лесоматериалов ни сучка нет… И оправдательных документов никаких… Ничего нет…
Толстый опять потер лоб и закрыл глаза. Запахло вениками, горячим паром…
– Ну что же, за халатное отношение к работе мы тебе поставим на вид. И переведем на другой объект. Там объем работ пошире, а зарплата такая же… Так-то… И баньки приличной там нет…
Тонкий оживился.
– Если нет, так будет… Оправдаю доверие!
МИЛАЯ, ВЕРНИСЬ!
Как я истосковался по ней! Как истосковался? Такую тоску почувствуешь сердцем разве только ранней весной, когда на снежном одеяле проступают первые черные заплаты земли, а высоко-высоко в небесной голубизне раздается гусиный крик…
Тоска пронизывает насквозь сердце и отдается даже в почках; кажется, что она, то есть тоска, вместе с тобой ходит и на работу и в кафе-мороженое. И никуда от нее не спрятаться, даже если ты пригласишь к себе всех товарищей и одолжишь десятку у соседа.
Тоска – чувство как будто однородное, но мучает каждого по-своему. Все зависит от того, по ком тоскуешь. Ведь тосковать можно не только по одушевленному предмету – любимой женщине, близкому другу или верной собаке, но даже по такому занятию, как охота на рыжих лисиц в лесу, а на черно-бурых – в городе.
Однако раз уж эта самая тоска обуяла тебя, то от нее никак не избавишься, можешь выть или ныть – ничто не поможет. Даже успокаивающие лекарства, самые лучшие транквилизирующие средства беспомощны в этом случае. Тоска вызывает такую душевную боль, что душа прямо-таки переворачивается и так и сяк, залезает даже в пятку, как будто смакуя возможность мучить тебя.
Долгими бессонными ночами переворачиваюсь с бока на бок, а в ушах звенит приевшийся с детства мотив: «И скучно, и грустно…» Вот по лестнице цокают легкие шажки, как будто выбивает такт копытцами лань моей мечты: «цак, цак, цак». Неужели это она?.. А я даже роз для нее не достал…
Нет. Раскрывается дверь у соседа: это теща его вернулась… Упитанная дама, при встрече смотрит на меня, как Мефистофель.
Нет, больше не могу. Милая, вернись наконец!..
Полетел бы к тебе ясным соколом… Но какой я, к черту, сокол, коли у меня даже денег нет на билет! А у кого займешь? Другие тоже тоской обуяны или жены дома… Еще издеваются, лошадиные головы, над моими самыми тонкими переживаниями: радуйся, дескать, что твоя жена в одиночестве отправилась в Палангу на лето… Дескать, воля вольному шуметь, воля чувства заиметь…
Разве для таких толстокожих что-нибудь означает сердечная тоска? Разве откроешь душу перед ними, разве расскажешь, что жена увезла с собой сберкнижку?
ЖЕРТВА ИНТРИГ
Совершенно неожиданно сняли нашего дружка прораба Юктонайтиса.
Разумеется, когда выгоняют с работы близкого друга, радоваться нечего, однако кое-что в этом есть. Собирается несколько знакомых, и уже можно о чем-то по-дружески побеседовать: как, почему, какие причины и обстоятельства.
Итак, собрались все близкие Юктонайтиса и стали обсуждать: такое не очень высокое, но очень теплое место человек по своей доброй воле никогда не покидает; грубо говоря, его, наверно, просто вышвырнули без выходного пособия.
Стали выдвигать свои догадки и аргументы.
– Шерше ля фам! Из-за баб? Клянусь головой, из-за них! Помните, как жена его в бане на озере Бакокис с секретаршей директора застукала? Летели оба как ангелы, через сосенки перепрыгивая, вениками прикрываясь!
– В том-то и дело, что улетели! Жена ни брюк, ни других вещественных доказательств не нашла. А губная помада – еще не доказательство. Из-за губной помады такого ответственного работника не уволят!
– Минуточку, минуточку! А как было с цементом? Недостача – десять тонн. Небось, из-за этого цемента и влип!
– Да что ты!.. Может, тебя самого по голове мешком с цементом стукнули?.. Ерунду порешь! Тому, кто дело с цементом расследовал, он ведь гараж построил! А цемент списали за счет утруски.
– Слушайте, а может быть, здесь совсем другая причина? Насколько я помню, он никогда объекта вовремя не сдавал! С планом всегда был не в ладах. По-видимому, из-за этого его и турнули.
– Глупости! Если бы из-за таких пустяков с работы выгоняли, то мы все давно бы иждивенцами своих жен стали! Премии-то за перевыполнение планов он ежемесячно получал!
– Да, тут дело в другом. Скорей всего нахулиганил. Помните, сколько шума было, когда он…
– Ну и что? Он даже выговор тогда не получил…
– Но есть же какая-нибудь причина? А может, его из-за этой взятки? Фарфоровый сервиз ему вручили…
– Не взятку, а подарок! Подарок ко дню рождения! Я очень хорошо это дело знаю, сам принимал участие. Только дату рождения Юктонайтиса перепутали: вручили в январе, а он родился в конце сентября… Факты, стало быть, не подтвердились. Так кляузнику и ответили.
– А я вот знаю наверняка: из-за автоаварии. Здесь уж он не мог выкрутиться?
– Бред! Об этой истории начальство Юктонайтиса даже не узнало…
– Ребята, я скажу! Всю правду скажу? Две недели назад пятиэтажный дом, построенный Юктонайтисом, обвалился… Еле успели сами в окно вылезти.
– Да ну-у-у! Нашел причину! – закричали все хором. – Чтобы из-за такой мелочи такого способного руководителя снимали?! Так не бывает!
Сколько ни ломали головы, но причину, по которой был снят Юктонайтис, не нашли.
Очевидно, он стал жертвой каких-то неизвестных нам злонамеренных интриг.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ БЕСЕДА
Пригласили меня вчера в гости Пятрасы. Угощение было так себе. Зато гости подобрались – один к одному. Что ни гость, то личность. В таком обществе сразу чувствуешь себя посредственностью.
Казалось бы, и полугода не прошло, как я последний раз окунался в водоворот интеллектуальности, а гляди-ка, вроде говорят на родном языке, а я – ни бе, ни ме. Масштабные рефлексии, ассоциативные ретроспекции, экзистенциональные коллизии, антропософические ревизии, компилятивная дедукция, карболинеумная продукция – свихнуться можно. Кажется, улавливаю, о чем речь идет, а поддержать беседу не могу. То есть, какие слова к месту вставить, не знаю. Хорошо еще, что с последней каплей спиртного эрудический запал гостей поостыл – заговорили все же по-людски.
– Слыхали, Гинтаса жена бросила, – завел разговор один из эрудитов, облизывая пластмассовый колышек от бутербродика: вся закуска исчезла еще в начале интеллектуальной дискуссии.
Тут уж и я вставил словцо.
– А что ей еще делать, – говорю, – ведь она его с Аудрой застукала.
Эрудиты навострили уши.
– А муж той Аудры куда глядел? – полюбопытствовал безусый бородач.
– Так он же за Лаймой целое лето увивался, – внес ясность безбородый усач.
– Признайся, у вас с Лаймой уже все или вы просто так?
– А кто его знает… Недели две не виделись, – пробурчал безбородый и безусый.
– А с Ирмой у тебя серьезно?
– С моей стороны – да, только она ломается. Все алиментами моими интересуется… – неохотно ответил тот.
– В этом она вся, – степенно пояснил бородач. – Помнится, когда Ирма была моей второй женой, то с утра до ночи только и пилила: деньги пропиваешь, деньги пропиваешь…
– А ты слыхал: Мечис с твоей первой супругой развелся, – сообщил я.
– Мне теперь все равно, – отмахнулся бородатый и налил себе пива. – У меня поважнее заботы. С Рутой мы уже поженились, а суд все никак квартиру не разделит.
– Так она все же дала Юргису согласие на развод?
– Юргис ей «Москвич», а она ему – согласие, – расплылся в улыбке с другого конца стола лысеющий эрудит.
– Нечего тут зубы скалить. Она ему зато домик садовый оставила, – вскипел бородач.
– Постой-постой, а где же теперь твоя третья? – обратился хозяин к тому лысому.
– Как где?.. Дома, конечно… А я вот бездомный… Не пускает, окаянная. У Альгиса угол снимаю…
– Отчего бы тебе не перебраться к Алдоне? У вас ведь с ней все на мази было…
– За Антанаса она выскочила, – удрученно признался бездомный гость и, вынув из рюмки окурок, долил себе еще.
Интеллектуальная беседа достигла вершины. Одно удовольствие общаться с подлинными эрудитами! Это только поначалу непонятно, о чем они толкуют, а потом все как у простых смертных.
Правда, под конец у меня все же голова пошла кругом: кто с чьей женой, чья жена с кем и в который именно раз женится.
Но вот тема беседы стала иссякать, а Пятрас, желая, видимо, поддержать угасающий диалог, поинтересовался, за кого вышла моя четвертая жена. Откуда же мне знать! Это ее личное дело.
Распрощавшись, я ушел. Не терплю, когда посторонние, пусть даже эрудиты, суют нос в мои личные дела… то есть, я хотел сказать, конфронтации.
БОЛЬШИЕ СОБЫТИЯ В ПАБЯРЖЕ
Пабярже – поселок небольшой, зато центр большой апилинки[2]. Имеются там разные магазины и точки общепита, имеется Дом культуры и амбулатория, только медвытрезвителя нет.
Путем социологических исследований было установлено, что в поселке под заборами ежедневно валяется в среднем два с половиной гражданина. Иногда в будни эта норма недовыполняется, зато по выходным кривая опьяняемости резко подскакивает вверх. Поэтому так или иначе, а на один день все равно приходится два с половиной осоловевших. Выходит, открывать медвытрезвитель невыгодно – не окупится материально. Разве только повысить число достигших невменяемого состояния до девяти с половиной гражданина в сутки.
Пьяниц никто не любит, ругают все как попало, когда они, свалившись на тротуар, мешают движению и тянут вниз уровень культуры. Козел от ругани только жиреет, так что крепким словцом от пьяниц не избавишься. Вот почему руководители апилинкового Совета совместно с активом решили принять кардинальные меры к отрезвлению поселка.
В первую очередь было решено продажу крепких напитков из продмага перенести в отдельное помещение рядом с хозмагом, где раньше торговали керосином и политурой. В продаже оставили только «чернила» (если выражаться некультурно), то есть «фруктовочку» (говоря культурно).
Чтобы граждане поменьше заливались крепким и побольше употребляли слабого, за продовольственным магазином у изгороди возле школы открыли пивной ларек. Ларек никак не спутаешь с собачьей конурой – он немного повыше и вход сзади.
Эти, казалось бы, незначительные изменения совершенно изменили лицо поселка. Приглашенные социологи еле опознали его. С целью дальнейших исследований они два дня прогуливались по главной улице Пабярже (между прочим, она была в поселке единственной, не считая нескольких переулков) и застали в луже у забора одного-единственного местного столяра. Таким образом, на один день в среднем приходилось всего лишь половина пьяноединицы.
Руководители поселка уже видели мысленно свои портреты в районной газете. Вытрезвление поселка за шесть суток – это такой труд, что по сравнению с ним сотворение мира – пшик!
Дело испортил один из социологов, который был дотошным не в меру своей должности. Где-то он раскопал, что после перестройки в поселке продажа водки и «чернил» возросла в полтора раза, а пива продается в два раза больше.
– Но было в среднем два с половиной пьяницы, а осталась всего половина?! Куда девались остальные? Где, кстати, эти передовики, перевыполнявшие план заливания водочки, фруктовочки и пивка?
Немедленно сколотили многочисленную бригаду проверки, большую часть которой составляли домохозяйки. Они самоотверженно взялись за это дело, ведомые двумя высокими душевными порывами: во-первых, выполнить свой общественный долг, приняв участие в социологических исследованиях, во-вторых, найти своих домохозяев, вот уже второй день пропадающих без вести.
Результаты исследований были ошеломляющими. Трезвая форма поселка совершенно не соответствовала содержанию. В ходе проверки палками-щупами ближайшего от хозмага кустарника нашли троих смертельно изможденных лиловоносиков. Рядом с пивным ларьком даже искать не пришлось: учащиеся привели бригаду прямо к живой изгороди и указали на пятерых особей – четверо уже лежали, а пятый сидел и мычал какую-то песенку.
– Здесь их всегда полно, – объяснили школьники. – Приносят с собой из магазина фруктовочку, запивают пивом у ларька, а потом начинают такое орать! Мимо пройти страшно…
Три и пять – получается восемь. Если же к этому добавить половину пьяного столяра – уже восемь с половиной. Вроде бы лицо поселка потрезвело, а между тем численность пьяных увеличилась на шесть персон!
Теперь руководители апилинкового Совета не в шутку взялись за дело. В тот же день водка из хозмага была переброшена в пивной ларек, пиво из ларька – в продмаг, а фруктовочка из продмага – в молочный магазин.
ПО СУЩЕСТВУ
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Товарищи, производственное совещание нашего предприятия о неиспользованных резервах считаю открытым. На выступление пятнадцать минут – кратко и по существу, без всяких там «дескать», «значит», «так сказать» и тому подобных. Какие будут замечания? Нет. Итак, слово предоставляется товарищу Канюнасу.
КАНЮНАС. Почему все мне? Цицерон я, что ли?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (стучит карандашом по столу). Товарищ Канюнас, здесь не детский садик. Прошу…
КАНЮНАС. Итак, товарищи, этот вопрос уже давно назрел. Надо открыто сказать, без угодничества, – что именно благодаря нашему директору эта проблема как раз сегодня поднята на должную высоту. И, скажу прямо, как раз своевременно. Сейчас, когда мы все стоим перед новыми задачами, медлить больше нельзя. Любое промедление было бы преступлением не только перед своей совестью, но и перед всем нашим предприятием. Недооценка важности этих задач может повлечь за собой потерю огромных резервов, которые в ней заключаются. Использовать скрытые в этих задачах резервы – первоочередная задача каждого из нас. Мы должны дорожить каждой минутой, товарищи.
ГОЛОС СПРАВА. Он уже затянул эти задачи на три минуты сверх нормы. Пускай и другие выскажутся!
КАНЮНАС. Прошу еще две минуты… Итак, борясь за выполнение внедрения в жизнь этих задач, мы должны обеспечить…
ГОЛОСА СЛЕВА И СПРАВА. Хватит! Обеспечь выполнение закрывания рта!
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Попрошу без оскорблений, товарищи. Слово предоставляется товарищу Таркаускасу.
ТАРКАУСКАС. Как тут сказать, товарищи… С одной стороны, что правда, то правда, мы промедлили. Почему промедлили? Не были выдвинуты новые требования. А в свете старых требований все было правильно. А если смотреть в свете новых требований, то это уже беспорядок, товарищи. Потому что, исходя из новых требований, мы обязаны трудиться с огоньком и решительно устранять еще не устраненные недостатки, которые мешают нам подняться на уровень новых требований. На этом позвольте мне и закончить. Благодарю за внимание.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово предоставляется товарищу Пякенасу.
ПЯКЕНАС. Я, товарищи, руками и ногами за…
ГОЛОС ИЗ СЕРЕДИНЫ. За что за?
ПЯКЕНАС. За вопрос о резервах, поднятый товарищем директором за… Я всегда за… И сейчас за… На этом и кончаю…
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово предоставляется товарищу Вайтайтису.
ВАИТАИТИС. Вообще-то, эта проблема кардинальная. Значит, откладывать ее нельзя. Если откладывать, так сказать, нельзя выходит, необходимо ей уделить самое большое внимание…
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Говорите больше по существу, меньше этих «значит», «выходит»…
ВАИТАИТИС. Я уже кончил, выходит…
ГОЛОС С КОНЦА. Слава всевышнему.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Кто еще хочет выступить? Больше желающих нет? Мы совещались три часа. Высказалось семь, не высказалось шесть товарищей. Предлагаю прекратить прения. Значит, перейдем к голосованию. Кто за? Все. Против – один. Двое воздержались. Выходит, большинством голосов решили: стол счетовода от дверей передвинуть к окну. (Одобрительные аплодисменты).
ЛИТЕРАТУРНЫЙ САЛОН
Собрались и решили, что неплохо было бы иметь что-то вроде литературного салона. А то ведь как – стоит собраться нескольким, сразу и начинают: есть ли знакомые в автосервисе, а может быть, даже родственники в мебельном магазине? Надоело, хоть вой от скуки. Такие разговоры, конечно, совершенствованию души не способствуют. А ведь без духовной пищи нынче не обойдешься. Не те времена. Разве можно сравнивать высокий полет мысли с доставанием запчастей для «Жигулей»? Известно, получив новый карбюратор, тоже чувствуешь себя на небесах, но душа все-таки важнее. Поэтому перед нами сразу возник вопрос о салоне, где говорили бы исключительно о духовных ценностях.
Миндаугас недавно получил новую квартиру с коридором пошире и кухней попросторнее, могли бы и у него собираться. Конечно, не в коридоре. Спальня тоже просторная, как раз под салон.
Вот мы однажды вечером у него и собрались.
Милое окружение! И жена у него очень гостеприимная. Правда, Миндаугас зря под занавес две бутылки самогону поставил. Это, мол, признак хорошего тона, пошикарней виски. Конечно, мода есть мода, но «Русская» все же лучше. И настроение повышает, и голова потом не болит.
Сообща решили, что гвоздем программы должен быть я, так как стою ближе всех к литературе.
– Ты только заведи, а мы поддержим. Увидишь, какая завяжется беседа! Как в салоне Жорж Санд!
«Лучше было бы начать с современников, а уж потом углубляться в классику», – подумал я.
– Товарищи, советую прочитать Распутина. Это что-то невообразимо новое… – с места в карьер пустился по литературным пастбищам.
Хозяйка толкнула меня в бок и прошептала:
– Не богохульствуй?.. Люди собрались поделиться своими мыслями о литературе, а ты сразу об этом попе-развратнике.
– Не кажется ли вам, что сейчас берет верх мемуарная или основанная на конкретных жизненных фактах литература? – повернул я оглобли.
– Отделочных кирпичей не достанешь, это факт, – послышался голое слева, – а без отделки как быть?
– Как это не достанешь? Все можно достать. Только вот соответствующий документ… Это, знаешь, труднее, – сказал сосед справа.
– И сдались тебе эти отделочные кирпичи. Строй из белых. Радуйся, если хотя бы для камина достанешь отделочных…
Литературная беседа сразу оживилась.
– Ребята, кто может сделать мне полкуба досок на пол? Рассчитывал, хватит, но, черт знает, как ни клади – все равно не хватает…
– Забракованные панели, говорят, можно получить почти официально…
– Получали – и погорели. Проверили – никакого брака! Были неприятности, оплатили втройне.
– Когда читаешь современные романы, создается впечатление, что все подсознательное уже ушло на второй план, – снова попытался я вернуть разговор к литературному костру.
– Йонас в Госплане, но он ничем не поможет. А вот если бы кто-нибудь в хозтоварах… Там и древесно-стружечные плиты иногда имеются…
– Оконные рамы я, помню, заказывал…
– Не знаю, как вам, но мне такой стиль повествования не по душе, – не уступал я. – Настоящее, а тут, гляди, прошлое вперемежку с будущим. Трудно разобраться… Слишком все запутано.
– Не-е-ет… Для отделки стен я тебе планок не могу достать. Эти планки – сейчас дефицит. Из рук вырывают.
– А я вот утеплюсь стекловатой. Только, говорят, она для легких вредна…
– Покрой рубероидом… Да не легкие, а стекловату… У меня сам черт не продует…
– Но, старики, даже у Кафки имеются свои… – попробовал я еще раз вмешаться.
– Не у Кафки, а у Катьки. Ничего у нее нет, и ничего ты от нее не получишь… Сейчас шифер не она распределяет… Ну… стекло оконное…
Нельзя говорить, что открытие салона провалилось. Развернулась интересная дискуссия – это общее мнение. Разошлись все довольными. Возможно, будем и дальше углубляться в литературные проблемы, однако строительство садовых домиков сейчас в самом разгаре, и музы могут пока помолчать, раз они не способны достать ни пригоршня цемента на фундамент.
БАБНИК
Не могу сказать, что считаю себя очень привлекательным. Но приятели говорят, что во мне что-то кроется. Дескать, и подбородок у меня немного кривой и косолаплю маленько, но женщинам я все равно нравлюсь. Видите ли, несовершенство всех остальных моих органов искупает мой язык.
