Текст книги "Cheek to Cheek"

Автор книги: Юнас Гардель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Юнас Гардель
Cheek to Cheek

Перевод Елены Ермалинской

Действующие лица:

Маргарита

Рагнар

Эрика

Анжела

Хокан

Эва

Лиза

Гуннель

Женщина-священник

Первая девушка

Вторая девушка

ПРОЛОГ

Дождь. Бесконечный дождь. Похороны. Люди – расплывчатые серые фигуры. Они стоят вокруг ямы, в которую опускается гроб. Люди одеты в черное. Сквозь туман проступают их очертания. Строгие, застывшие, угрюмые лица. Тишина. Траурные одежды. Тяжелые, черные, грубые. Люди стоят, склонив головы, выпрямив спины.

Сцена 1
У МАРГАРИТЫ

Маргарита стоит возле кожаного дивана. В руке у нее стакан Кампари. На столешнице из прозрачного дымчатого стекла стоит телевизор. Безразлично взглянув на экран, Маргарита глотает из стакана и морщится. Идет к окну, вначале по тканому коврику, затем по паркету. Когда она проходит по паркету, слышится цокот ее каблуков. На ней ярко-красные туфли для чечетки. Сквозь конус одинокого фонаря виден дождь. Вечереет. Маргарита стоит у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. Стоит долго, глядя на улицу. Как будто чего-то ищет. Как будто кого-то ждет. Чего-то, чего нет на свете. Кого-то, кто никогда не придет. Затем, вздохнув, Маргарита отворачивается от окна, поправляет платье и включает маленький магнитофон на подоконнике: играет музыка, Бинг Кросби поет Cheek to cheek. [1]1
  Щекой к щеке (англ.)


[Закрыть] Маргарита начинает медленно и немного печально отбивать чечетку. «Клиперти клак, клик клак. Клиперти, клиперти» – отстукивают ее туфли. Heaven, I’m in heaven, and my heart beats so that I can hardly speak… [2]2
  Небеса, я в небесах, и мое сердце стучит так, что я едва могу говорить (англ).


[Закрыть] Маргарита танцует, закрыв глаза.

Сцена 2
В РЕСТОРАНЕ

Дешевый ресторанчик с обитыми красным бархатом стенами, на которые десятилетиями оседал сигаретный дым. Вокруг маленькой полукруглой сцены расставлены столы и стулья. На сцене стоит Рагнар Рённ в шикарных дорогих одеждах, расшитых стразами, бисером и блестками, позади него фон из сверкающей золотой мишуры. Вытянув руки вперед, он словно приветствует аплодирующую ему публику. В этой позе он и начинает свой монолог.

РАГНАР: Мы тоскуем по утешению, бесконечному утешению. Поэтому я перед вами. Ради вас и ради себя. Я тоскую по любви, безграничной любви. Поэтому я перед вами. Я готов снова пасть, снова позволить растерзать себя на части. Снова, снова и снова, пока не останется ничего, кроме тоски, которая будет печально мерцать в небесах, подобно маленькой недосягаемой звезде. (Лицо перестает быть серьезным, он опускает руки). А как вам мой наряд? Я сам его сшил. Все, что я делаю, я делаю страстно. Я поджег свою жизнь с обоих концов, не правда ли, захватывающее зрелище? А сейчас жду аплодисментов за костюм (кланяется воображаемым зрителям). Что же вы хотите услышать теперь? Песню или сальную шутку? Сальную шутку? О, у меня сегодня классная публика, и пусть кто-нибудь попробует меня в этом разубедить. Итак, сальная шутка! Тот, кому доведется провести со мной ночь, переживет нечто вроде клинической смерти. Сначала он окажется в длинном темном коридоре, а затем встретится с кем-то самым дорогим и любимым. Как вам такое? Ух! (Бормочет себе под нос). Однако боюсь, я уже староват для такой шутки… А теперь споем… (Заглядывает в сценарий, щурится). Не пойму, темновато здесь что ли? (Пауза). Споем Get Happy. Неплохая идея, правда? (Напевает и слегка пританцовывает). Everybody come on, get happy[3]3
  Ну-ка давайте будем радоваться (англ).


[Закрыть](Пауза). Forget your troubles, come on, get happy[4]4
  Забудь о заботах, будь счастлив (англ).


[Закрыть] (пауза). Sing Halleluhja, come on, get happy. Get ready for the judgement’s day  [5]5
  Споем «Аллилуйя» и возрадуемся. Будем готовы встретить судный день (англ).


[Закрыть] (перестает петь). Judgement’s day. Да-да. Что-то я об этом слышал. (Заглядывает в сценарий). А сейчас давайте вдарим по коктейлю. А затем скажем: когда-то вся жизнь моя была полной чашей, а теперь мне остается лишь смотреть в рюмку. (Прерывает монолог). Нет, это не годится. Это смешно. Хокан, может, вычеркнем эту реплику?

Хокан сидит за ближайшим к сцене столиком. Он жует бутерброд с сыром. В нескольких метрах от него, за столом с прожекторами сидит осветитель. Когда Рагнар обращается к Хокану, он скрещивает руки на груди и нарочито громко откашливается. Пытается выглядеть солидно.

ХОКАН: Да ну уж, чем она хуже остальных?

РАГНАР: Ну ее, Хокан, эту шутку! Чертовски пошло.

ХОКАН: Но именно за это публика нам и платит.

АНЖЕЛА: (голос за кадром) К тому же это единственное, на что ты способен.

РАГНАР: Кто это там? (Щурится, пытается разглядеть говорящего. Все это время Анжела молча наблюдала за репетицией в глубине сцены. Выходит, направляется к Рагнару). Ах, это ты? Слушай, придержи язык. Я взялся за это шоу, потому что оно крайне важно для моего творческого развития.

АНЖЕЛА: Черта с два! Это просто единственное, что тебе осталось. Откажись ты прочесть эту дрянь, и тебя вышвырнут со сцены.

РАГНАР: Это ложь.

АНЖЕЛА: Последние десять лет это всегда было правдой. Кроме того, никто не станет смеяться над твоей грязной шуткой.

РАГНАР: Да? Почему это?

АНЖЕЛА: А что здесь смешного?

РАГНАР: Как что смешного? Тот, кому доведется провести со мной ночь, переживет нечто вроде клинической смерти?! Это безумно смешно! Разве не так, Хокан?

ХОКАН: Да-да.

РАГНАР: Просто обхохочешься. Объясни ей, что тут смешного, Хокан.

ХОКАН: Видишь ли, это такая же шутка, как про того парня, который пытался доставить женщине удовольствие своим, хм, пальцем и уронил туда кольцо. Пытаясь его найти, он запустил внутрь руку, сначала до запястья, потом до самого локтя, а потом залез весь целиком. Он блуждал там, блуждал, пока не повстречал другого парня, у которого спросил: «Не видал ли ты мое кольцо?». А тот в ответ спрашивает: «А ты не видал моих дозорных?» (хихикает, неуверенно поглядывая сначала на Анжелу, затем на Рагнара).

АНЖЕЛА: (не поведя и бровью) Во всяком случае это смешнее.

РАГНАР: Просто потому, что это старый анекдот. Старый, избитый, с длиннющей бородой.

АНЖЕЛА: Ну и что? Что в этом удивительного? Он такой же, как все мы.

РАГНАР: (щелкнув пальцами) Здорово! «Такой же, как все мы». Эту остроту стоит вставить куда-нибудь. Вначале плоско пошутить, а затем сказать: «Фу, какой старый анекдот. Избитый, с длиннющей бородой». Потом вдруг сделать серьезное лицо, посмотреть зрителям прямо в глаза и добавить: «Такой же, как мы все. А если кто-то и молод, то и он однажды состарится». А после спеть «Аккордеон» Эдит Пиаф. (Напевает песню). Отлично. Мы заплатим тебе за эту находку.

ХОКАН: Нет-нет, это нам не годится.

РАГНАР: Годится и еще как. Спасибо, Анжела!

ХОКАН: Посмотрим.

АНЖЕЛА: Ненавижу тебя.

РАГНАР: Спасибо, что пришла, Анжела, для меня так важно твое мнение. (Нарочито отворачивается от Анжелы, давая понять, что разговор окончен. Обращается к Хокану): Так, ну что же дальше? Может, мне спеть? Скажем, вот это:«What now my love»?

ХОКАН: Нет, петь еще рано.

АНЖЕЛА: (уходит, напевая) What now my love, now that you left me…[6]6
  Что теперь моя любовь, когда ты бросил меня? (англ).


[Закрыть]

ХОКАН: Она что, с утра уже навеселе?

РАГНАР: Раз она поет, значит, уже пьяна.

АНЖЕЛА: (Останавливается. Злой сарказм Рагнара, как всегда, глубоко ранит ее. Словно прямой удар в спину. В гневе она поворачивается.) Это я брала тебя с собой на концерты Джуди Гарленд. Это я научила тебя любить Пиаф.

Рагнар и Хокан обмениваются ухмылками.

ХОКАН: Анжела, милая, нам надо репетировать.

АНЖЕЛА: (Кричит) На этом месте должна была быть я!

СЦЕНА 3
В ПОХОРОННОМ БЮРО

В приемной похоронного бюро за столом сидят три сестры и женщина-священник. Маргарита в рабочей одежде стоит за стойкой в соседней комнате, она заполняет бланки и что-то пишет в блокноте формата А-4.

ЭВА: (с безграничным удивлением. Словно с трудом что-то припоминая) Каким был отец?..

ЖЕНЩИНА-СВЯЩЕННИК: Да, что можно сказать о вашем отце? Каким он был человеком? Я, конечно, видела его несколько раз в последнее время, но он был уже очень болен.

ЛИЗА: Об отце? (смотрит на Гуннель).

Женщина-священник смотрит на Гуннель. Все смотрят на Гуннель.

ГУННЕЛЬ: Не надо на меня смотреть.

ЛИЗА: (еще более теряясь и смущаясь. Затем вдруг ее осеняет): Он любил море!

ЭВА: (с облегчением) И морские путешествия. Он любил плавать по морю.

ЛИЗА: Собственно, сообщение о его смерти в газете следовало бы разместить не под крестом, а под парусной яхтой. Прошу прощения, ведь папа ведь не был верующим.

ЭВА: А это неизвестно.

ЖЕНЩИНА-СВЯЩЕННИК: (складывая руки на груди и слегка откидываясь назад с несколько обиженным видом, затем снова склоняясь к сестрам). Я несколько раз говорила с вашим отцом о Боге и, насколько я могу судить, он даже проявил к этому некоторый интерес. Когда он серьезно заболел, он много думал о вопросах веры.

ЛИЗА: Вот как? В таком случае это что-то новенькое. (Тоже складывает руки на груди и откидывается назад. Вслед за всеми то же самое делает Эва).

ЖЕНЩИНА-СВЯЩЕННИК: Так расскажите же мне все же… об Улофе.

ЭВА: (неуверенно, словно боясь что-нибудь ляпнуть). Ну… лодки, шхеры… как мы уже говорили…

ЛИЗА: (с восторгом) Эверт Тоб![7]7
  Эверт Тоб (1890–1976) поэт, композитор, исполнитель собственных песен на морские темы


[Закрыть]

ЭВА: (подтверждая) Эверт Тоб!

ЛИЗА: (еще более восторженно) И Повель Рамель.[8]8
  Повель Рамель (род.1922) поэт, композитор, пианист, ведущий теле– и радиопрограмм, экспериментатор музыкальных стилей.


[Закрыть]

ЭВА: При чем тут папа и Повель Рамель?!

ЛИЗА: (не так уверенно) И все же… Мне кажется, я помню, как папа однажды сказал, что ему нравится вот эта песенка: «Папа, помоги мне разбить кокосовый орех».

Женщина-священник смущенно откашливается в кулак.

ГУННЕЛЬ: (вдруг резко встает, с трудом сдерживая чувства). Мне пора идти. Извините, но мне пора. (Пожимает руку женщине-священнику). Простите, но я уверена, что мои сестры дадут вам всю нужную информацию о нашем отце. (Окидывает сестер недовольным взглядом, делает несколько шагов назад, разворачивается и уходит. Сестры смотрят ей вслед с удивлением и завистью. Закрыв за собой стеклянную дверь в приемную, Гуннель поворачивается к Маргарите). «Отец так любил морские путешествия», «Ах, он так любил шхеры!» Господи, да у него же была всего лишь моторка! Лодчонка, на которой он выходил в море в общей сложности раз пять. За всю жизнь! Если он когда-нибудь и выходил в море, то крутился у берега на своем подвесном моторчике. В газете рядом с известием о смерти Юнсона следовало бы поместить фотографию этой тарахтелки в пять лошадиных сил!

МАРГАРИТА: Понимаю вас.

ГУННЕЛЬ: Старикашка любил себя и ничего больше! Случалось, он пытался уверить нас, что он нас любит. Тогда он всегда пускал слезу, потому что ему казалось, что это красиво.

МАРГАРИТА: Понимаю.

ГУННЕЛЬ: (Грустно) Понимаете? Они представляют его сущим ангелом, но он таким не был. Понимаете?

МАРГАРИТА: Понимаю.

ГУННЕЛЬ: Он никогда не помнил дня моего рождения, а я теперь чувствую себя последним дерьмом, в то время как это ему следовало бы себя так чувствовать.

МАРГАРИТА: Да, смерть – это всегда непросто.

ГУННЕЛЬ: И Повель Рамель тут совершенно ни при чем.

МАРГАРИТА: Я вас…

Ее прерывает Эрика, которая входит с улицы. Она кивает Гуннель и проходит в кухню для персонала.

ГУННЕЛЬ: Наверно, мне все-таки лучше вернуться к сестрам. Иначе потом я пожалею, что ушла вот так.

МАРГАРИТА: Наверно.

ГУННЕЛЬ: Вы так хорошо меня понимаете. Вы могли бы работать психологом. Еще раз спасибо за все ваши советы. (Снова возвращается в приемную. Маргарита остается за стеклянной дверью. Она смотрит на сестер сквозь стекло. В руках у нее документы, которые она заполняет).

ЛИЗА: Каким был отец?

ЭВА: Гуннель, что мы можем сказать об отце?

ЖЕНЩИНА-СВЯЩЕННИК: Знаете, я думаю, что все-таки над гробом не стоит петь песню о кокосовом орехе.

СЦЕНА 4
В КУХНЕ ДЛЯ ПЕРСОНАЛА

Эрика стоит возле раковины и плачет. Сморкается в бумажное полотенце.

МАРГАРИТА: Дорогая, что случилось?

ЭРИКА: Ничего. Я такая дура. Я одевала труп девочки. Всего полтора метра ростом, а гроб был длиной два метра. Он был ей слишком велик.

МАРГАРИТА: Да, видеть мертвого ребенка невыносимо.

ЭРИКА: (С раздражением) Ребенок или не ребенок, ей было лет тринадцать, совсем как маленькая женщина. А я все думала про Эву, вдруг с ней что-нибудь случится; не пущу ее в это путешествие автостопом, пусть даже не упрашивает, слишком уж это опасно. (Громко сморкается). Надо перестать лить слезы, а то реву, как корова.

МАРГАРИТА: (Смотрит на сестер за стеклянной дверью) Да нет, поплачь, если хочется.

ЭРИКА: (Поднимается) Все, хватит реветь.

МАРГАРИТА: Мне это совсем не мешает.

ЭРИКА: (Кричит) Что ты мне все время перечишь?! (Выходит из кухни) Прости меня, я сама не своя, нервничаю. А что это ты делаешь? Что-то пишешь?

МАРГАРИТА: Так, ничего особенного, одно письмо. (Задумчиво) Кстати, что можно написать тому, кого совсем не знаешь?

ЭРИКА: Что ты имеешь в виду?

МАРГАРИТА: Что написать о себе? Свой возраст, вес? (Пытается спрятать письмо) Нет, не подглядывай.

ЭРИКА: (выхватывает письмо, читает) «Меня зовут Маргарита, я работаю в похоронном бюро. Это, наверно, звучит немного странно, но на самом деле ничего странного в этом нет». Хм, неплохое начало. Только немного, как бы это сказать, скучновато.

МАРГАРИТА: Такова моя жизнь.

Маргарита бросает взгляд на трех сестер, словно на рыбок в аквариуме. Сестры поднялись со своих мест и пожимают руку женщине-священнику.

ЭРИКА: Вот еще, ты прекрасно справляешься со своими обязанностями, тобой все довольны…

Стеклянные двери открываются, и сестры, маленькой процессией, проходят мимо Эрики и Маргариты, учтиво откланиваются и уходят.

МАРГАРИТА: (После того, как сестры ушли) Вот она, моя жизнь. И это все, что в ней есть.

ЭРИКА: (Смотрит на часы) Боже мой, уже так много времени! Мне надо бежать со всех ног! (Торопливо приводит себя в порядок). Должно быть, Эва уже умчалась на свой гандбол, а мне нужно до семи приготовить ужин, иначе мы не успеем поесть до вечерних новостей, и Гуннар будет в ярости. Тебе не понять, как это важно. Когда… у тебя семья…

Маргарита и Эрика обходят все помещения и гасят свет. В складской комнате, где стоят образцы гробов, в комнате для персонала, в приемной. Гробы освещает холодный сине-белый свет ночной лампы.

МАРГАРИТА: Мои похороны. Хочешь, я опишу их? У гроба никого, только священник. Священник, гроб и магнитофон, играющий траурную музыку. Священник не произносит речь, потому что ему нечего обо мне сказать. Он бросает горсть земли на крышку гроба и бормочет свои молитвы, а магнитофон играет псалом о том, как прекрасна земля и как прекрасны небеса. Но все это лишь обман, об этом знает и священник, и я, лежащая в гробу. Вот так все и кончится…

Маргарита задувает последнюю свечу.

СЦЕНА 5
ДОМА У РАГНАРА

На стенах в квартире Рагнара многочисленные фотографии: Эдит Пиаф, Джуди Гарленд, Билли Холидей, Мэрилин Монро, Марлен Дитрих – и сам Рагнар Рённ, молодой красавец Рагнар Рённ. На полках стоят биографии различных звезд, диски со всеми записями Гарленд и Пиаф. Мебель отделана хромом и лаком. Черная, белая, фиолетовая. Когда-то она выглядела дорогой и роскошной, но по прошествии лет стала потертой и старой. Будто прогнившей. На столе на блюде лежит покоричневевшее яблоко. На тарелке остатки рыбы: непонятно, то ли ее съели только что, то ли она пролежала здесь уже несколько дней. Несколько пирожных с малиновым желе. Рагнар сластена. На ночном столике множество лекарств. На письменном столе рядом с рукописью сценария, который репетирует Рагнар, лежат «желтые» газеты. Над широкой кроватью висят три большие фотографии стареющей Пиаф. Это напоминает некий алтарь. На противоположной от кровати стене висит платье Рагнара. Рагнар сидит в халате, читает газету. Он хватает пирожное, и тут раздается звонок в дверь. Рагнар встает, чтобы открыть.

РАГНАР: Анжела!

АНЖЕЛА: Можно войти? (Входит в квартиру). Извини. Одно твое слово, и я уйду. Только одно слово, и я исчезну. Совсем. (Громко смеется). Не хочу никого мучить. У меня уже почти не осталось чувства собственного достоинства.

РАГНАР: (вздыхая) Что тебе надо?

Анжела осматривает комнату, словно вынюхивая что-то, без стеснения прохаживается мимо вещей Рагнара, заглядывает в спальню, пищит, проведя рукой по покрывалу кровати, хмыкает, идет обратно в комнату и берет в руки рукопись. Рагнар следует за ней по пятам, но не препятствует ей.

АНЖЕЛА: «Мы тоскуем по утешению, бесконечному утешению. Поэтому я перед вами. Ради вас и ради себя». Прекрасный текст. Это ты написал?

РАГНАР: Это единственный текст во всем сценарии, который написал я. Я и Стиг Дагерман.

АНЖЕЛА: Который покончил с собой? Это он отравился выхлопным газом? Подумаешь, большое дело. Я тоже это пробовала. Но у этих чертовых новых автомобилей есть катализатор, так что у меня ничего не вышло.

РАГНАР: Анжела!

АНЖЕЛА: (Резко оборачивается) «Анжела, Анжела!» Я тебе мешаю? Ты сидел и зубрил текст? Может, мне убраться восвояси? (Берет со стола стакан виски). Выпьем виски? (Заливает себе в горло все содержимое стакана). Между прочим, я нашла работу.

РАГНАР: Замечательно. Поздравляю.

АНЖЕЛА: Так ты не знал? Странно. Через жену Хокана. В детской телепрограмме.

РАГНАР: Ах да, кажется Хокан что-то говорил мне, теперь припоминаю.

АНЖЕЛА: А с чего бы ему говорить об этом? Ничего особенного. Два-три дня работы да реплик с гулькин нос.

РАГНАР: Но это уже кое-что. Для начала.

АНЖЕЛА: (кричит) И хоть бы какая собака меня пожалела!

РАГНАР: Я просто хотел помочь тебе снова встать на ноги. (Анжела плюет ему в лицо. Рагнар остается невозмутим). «Не место яду на губах столь нежных».[9]9
  Здесь и далее – цитаты из пьесы Шекспира «Король Ричард III» даны в переводе А.Радловой


[Закрыть]

АНЖЕЛА: (хохочет) «Но место яду на гнуснейшей жабе».[10]10
  Король Ричард III акт 1 сцена 2


[Закрыть] (Обнимает Рагнара). Как тогда было весело!

РАГНАР: Ты была блистательной Леди Анной.

АНЖЕЛА: (Отпускает его) Но именно о твоем Ричарде пестрели все газетные заголовки. А теперь леди Анна будет играть «тетю в автобусе» в детской передаче. Черт, какой же ты мерзавец! «Коль радует тебя вид гнусных дел – вот образец твоей кровавой бойни!»[11]11
  Король Ричард III акт 1 сцена 2


[Закрыть] (Начинает рыдать). Можно мне переночевать у тебя? Я такая несчастная.

РАГНАР: Анжела! (Обнимает ее) Я просто хотел помочь тебе.

АНЖЕЛА: (Внезапно прекращает рыдать) Ты лучше о себе подумай, слышишь? (Хохочет) И о том вшивом кабаке, где ты собираешься выступать.

РАГНАР: Я работал и в худших заведениях.

АНЖЕЛА: Знаю. И знаю, что ты все поставил на карту. Либо пан либо пропал. Будешь развлекать пассажиров парома Хельсинки – Стокгольм. Выступать на уличном празднике. На распродаже в честь десятилетия торгового центра. Бесплатный кофе и воздушные шары детям. В перерыве Рагнар Рённ споет «Над радугой». Господи, даже твое имя звучит глупо. Рагнар Рённ. Думаешь, кто-то еще верит в Рагнара Рённа? (Берет со стола письмо) А это что?

РАГНАР: Письма от поклонников.

АНЖЕЛА: Письма от поклонников с надписью «Рождество для одиноких сердец». Старик, я чувствительна, но я не идиотка. (Хохочет) Так вот как далеко все зашло. Разве можно поверить, что ТЫ будешь знакомиться через объявление в газете?

РАГНАР: Не понимаю, какое тебе до всего этого дело? У меня свои причины.

АНЖЕЛА: Безусловно. Потому что ты чувствительный идиот.

РАГНАР: Что ты сказала? По-твоему, больше никто не верит в Рагнара Рённа?

СЦЕНА 6
В КУХНЕ ДЛЯ ПЕРСОНАЛА

Маргарита застегивает блузку оливкового цвета, входит Эрика с ключами в руках. На столе множество пакетов из различных бутиков.

ЭРИКА: Ну вот, наконец, все заперла. (Достает маленькую бутылку портвейна и два стакана).

МАРГАРИТА: (Поворачивается к Эрике) Тра-ля-ля! Как тебе это нравится? Подходит к оливковой юбке?

ЭРИКА: Превосходно. Будешь выглядеть, как оливковое дерево. (Закуривает легкую сигарету, держа ее кончиками пальцев. Не затягивается. Курит так, как будто совершает что-то предосудительное). Эта блузка – самое худшее из всего, что ты купила.

МАРГАРИТА: (Достает косметику) Я скупила целый магазин. Это еще не все. (Вынимает колготки). И, наконец, последний штрих. (Вынимает новые туфли. Напевает:) Heaven! I’m in heaven!

ЭРИКА: Нет, пожалуй, самое худшее – это туфли. И кто же счастливчик?

МАРГАРИТА: (Начинает переодеваться) Рагнар. Его зовут Рагнар. В общем-то, некрасивое имя. Рагнар. Наверно, так зовут того, у кого родинки на спине. Я знаю о нем очень мало, только то, что он занимается музыкой, а мне это нравится. (Маргарита начинает краситься. Ее лицо освещает свет яркой и не скрывающей морщин лампы).

ЭРИКА: Мегги, милая, надеюсь, ты осторожна.

МАРГАРИТА: (Качая головой) Нет, Эрика, я совсем не осторожна, я в отчаянии. В объявлении сказано, что он хочет познакомиться с женщиной от двадцати до тридцати пяти. (Маргарита и Эрика прыскают от смеха). Собственно, тут не над чем смеяться.

ЭРИКА: Но Маргарита, знакомство по объявлению… не слишком ли это?

МАРГАРИТА: (Складывает вещи обратно в пакеты) Тебе легко говорить. У тебя есть твой Гуннар. А у Моники есть Пелле, и у всех остальных тоже кто-то есть, и только у меня совершенно никого нет. Коричневые или голубые? (Указывает пальцем на два вида теней для век).

ЭРИКА: Дай-ка взгляну на голубые. (Морщится) Коричневые. Не думай, будто я не понимаю, каково тебе.

МАРГАРИТА: И тем не менее. Тебе никогда не приходилось говорить: «Пожалуй, мне пора домой», как только начинаются танцы. И вот ты сидишь, стараясь делать безразличный вид, глядя на целующиеся парочки, в то время как на самом деле вся изводишься от этой отвратительной картины.

ЭРИКА: Если хочешь знать, у нас с Гуннаром тоже не все гладко. Когда он работает, я не могу даже телевизор включить, потому что от него чересчур много шума. К тому же, Гуннар любит играть на гитаре, а я терпеть не могу этого. Он знает всего три аккорда и без конца повторяет одно и то же. Он сам сочиняет песни. Трям да брям, а все вместе – невыносимо.

МАРГАРИТА: Так-так, значит, семейная жизнь не всегда так безоблачна, как я думала, ну-ка, расскажи еще! А потом, глядишь, тебя приглашают домой на Рождество, «потому что бедняжка Мегги так одинока и у нее нет детей», и приходится покупать подарки для подружкиных деток-болванов и чувствовать себя чертовски благодарной за то, что мне разрешили посидеть вместе с ними и поесть домашнего торта, пялясь в этот чертов ящик.

ЭРИКА: (Смеется) Должно быть, это ужасно. (Перестает смеяться) Постой-ка. Ведь в прошлом году ты была у нас. Но нам было так весело. Мы сидели и…

МАРГАРИТА: (Перебивает) И ели домашний торт, пялясь в этот чертов ящик, а я видела на ваших лицах, как вас переполняло счастье от того, что вы пригласили меня, чтобы я испортила вам праздник. Нет, эти коричневые тени выглядят просто по-идиотски. Жизнь смеется надо мной. (Стирает тени с век).

ЭРИКА: Попробуй голубые.

МАРГАРИТА: (Наносит голубые тени) Попробуем голубые.

ЭРИКА: (Ищет свою сумку) Постой, у меня, кажется, были зеленые.

МАРГАРИТА: Нет, с этими тенями у меня не глаза, а два куриных яйца. Не могу так больше жить. (Кричит, повернувшись к Эрике) Скажи мне, разве я похожа на истеричку?

ЭРИКА: Ты? Нет, конечно, нет. С чего вдруг?

МАРГАРИТА: Рагнар. С чего тут впадать в истерику? Я уверена, он безумно скучный. (Копается в своих пакетах). Собственно, мне наплевать на него. Я иду на встречу с ним и совершенно ничего не жду. Да, совсем ничего. (Копается все более и более нервно) Нет, не может быть. Этого не может быть.

ЭРИКА: Что случилось?

МАРГАРИТА: Я забыла дома юбку. Ту самую, оливковую.

ЭРИКА: О Боже мой!

МАРГАРИТА: Повеситься что ли на этих колготках?! О, твоя юбка! Она подходит к моей блузке.

ЭРИКА: Маргарита!

МАРГАРИТА: (Кладет руку Эрике на плечо) Ты моя лучшая подруга, я тебе когда-нибудь это говорила? А друзья должны помогать друг другу, Эрика. Отдай мне юбку! (Стягивает с Эрики юбку и надевает на себя) Ого, да ты худее меня! Кто бы мог подумать, глядя на тебя. А вот я, боже мой! Посмотри! (Поворачивается к Эрике лицом).

ЭРИКА: Куда?

МАРГАРИТА: Сколько подбородков ты у меня видишь?

ЭРИКА: Один, а что?

МАРГАРИТА: Не ври, ты видишь как минимум пять.

ЭРИКА: Ну что в этом такого? Взгляни вот на это. (Дергает себя за волосы и с победоносным видом показывает клок волос). Видишь? Вот так-то. Я скоро стану лысой.

МАРГАРИТА: Конечно, если изо всех сил дернуть себя за волосы, то ты их вырвешь. Ничего удивительного. А у меня какую часть тела ни возьми, везде я старуха.

ЭРИКА: А мое тело похоже на экономику государств Восточной Европы. Но я не жалуюсь, мне за сорок, и я выгляжу на свой возраст.

МАРГАРИТА: Дорогуша, тебе пятьдесят.

ЭРИКА: Да-да-да, но по крайней мере у меня есть Гуннар, и поскольку он сейчас тоже не мальчик, то все это не имеет значения.

МАРГАРИТА: О чем я тебе и говорила. Когда ты одна, ты становишься гораздо более, как бы это выразиться, более нервной. Знаешь, сколько денег я трачу в год на кремы для лица? Центральный универмаг еще не разорился только благодаря тому, что я все время покупаю там элитную косметику. Кстати, скажи честно, что ты думаешь о моей груди?

ЭРИКА: О какой груди? Шутка. Радуйся тому, что не можешь перекинуть свои сиськи через плечо. А я вот могу.

МАРГАРИТА: (Снова подкрашивается) Ну вот я и спрятала самые страшные признаки старости. (Надевает туфли). Я наверняка натру в них ноги. Что ж, я готова. Как я выгляжу, соблазнительно?

ЭРИКА: Как женщина средних лет, которая приоделась, чтобы пойти в театр.

МАРГАРИТА: А косметика? Не слишком ли ярко?

ЭРИКА: Не стоит задавать вопросы, на которые не хочешь услышать ответ.

МАРГАРИТА: (Смотрит на себя в зеркало). Господи, я похожа на мумию из гробницы Тутанхамона. Может, это Борис Карлоф[12]12
  Борис Карлофф (Уильям Пратт) (1887–1969) англо-американский актер, прославившийся ролью чудовища в фильмах о Франкенштейне


[Закрыть]? Нет, это Маргарита Ледин, ура! Мы не нашли никакой разницы. Жизнь смеется над нами. Ну, я готова!

ЭРИКА: Не понимаю, как ты не боишься?! Интересно, кто они, эти мужчины, которые дают в газетах объявления о знакомстве. Ведь они могут оказаться какими угодно психопатами.

МАРГАРИТА: Психопат? Да ну, я все-таки так не думаю.