Текст книги "Агнец или Растительная овца"

Автор книги: Юна Летц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Ну хватит уже бормотать!

Идвик вжался тоскливо в угол и пытался рот прикрывать руками, но глаза оставались свободны и вели усиленное наблюдение – старая привычка, которая выдавала его: он работал в сфере коммуникаций. Прикованный к гонорарному кругу, вокруг которого нужно было ходить по собственной голове, чтобы выделялось масло, он нес тяжелую ношу чреватости. Так получалось, что ему попадались люди, которые разводили злобу, садовники своего голоса, как растили цветы внутри, так они выращивали копья, и потом запускали их – бешеный металл голоса. Они умели находить поводы для позора. Так Идвика, к примеру, выводили не только за бубнеж, но и за то, что он любил качаться, и тут он мог бы подумать: странные законы – людям разрешалось курить, но они не могли качаться из стороны в сторону, к примеру, при чтении, они не могли качаться туда-сюда, как наподобие маятников. Вот Идвик качался, и его отметили «псих какой-то» и снова вывели позор, а там всякие франтики через один, только разворачивать, пока руки не слипнутся, – так что он все-таки выделялся на общем фоне, но не сказать, что критично, по крайней мере, ни разу его не затоптали ногами, а то ведь могли: опозоренные бывают страшны в своей скуке, а чем им тут было заняться, только вымещать свой позор на остальных, пока не продрогнут от стыда.

Иногда кто-нибудь вылетал, как ушедший с позора, но эта уловка не работала: любое наказание надо было отстоять до конца. Идвик прятался в свои рукава, замазывал рот собственной слюной и продолжал наблюдать, оценивая текущую напряженность. Время от времени сюда заскакивали никто, те самые никто, которые приходили на смену профессионалам, и если они сталкивались с оригиналами, позор многократно усиливался. Некоторые приходили сюда, чтобы сослагаться, – увидеть свое наклонение, как сильно они смогут прогнуться. Одни казались незаметными, другие отчаянно рекламировали свои зрачки, и сложно было рассчитывать, что кто-то из этих людей предпримет увлекательный разговор. Надо было себя как-то занимать, и Идвик витал, Идвик метафорировал. Он смотрел на дверь и думал: «были ли духовные двери, когда-либо существовали? Швейцар мироздания какого-то дня почил… Или и вовсе его не нарождалось?» Вспоминал улицу, и новый фасон: какие-то каменные мостовые громко лежали, шаркая повстанцами…

– Когда же этот идиот замолчит?! – крикнул тот самый, который ржал, но хлеба никак не выходило.

Идвик ощутил изморозь, и как оно болезненно прожгло невидимым холодом: он снова бормотал, и нет бы, как другие, стоять, мило осматриваться, немного выжидать, но он продолжал бормотать. Что-то про человека наедине с этим миром, который навыдумал развлечений, проживал их за столько-то лет, а потом ничего не интересно было, все такое маленькое. Веселиться, веселиться, ржать с жадной изощренностью… Что-то такое бубнил, пока не провалился в собственные мысли, и хорошо, что успел напихать рукава в самое горло.

…Вот они говорят: позор, случился позор, но не каждую минуту, а были ведь такие места, где позор как атмосферное явление, но это замечали только приезжие, а люди просто жили в этом ощущении и никак не могли избавиться. Какой же позор – говорили они, встречая друг друга. Какое позорище, позор. И в ресторанах там не было разнообразия солей, а все выращенные из соли сидели в других местах, сидели такие полезные, можно было подойти и лизать. Соленые били по человеку голодом – раньше все голодом били, а теперь унижением. Страх нового времени – это унижение, отсюда такое строгое подражание, чтобы только не отвели на позор. Инициативные рабы, наглые хамы – личности, полученные некоторым способом, стояли оплеванные, как свежие, говорили: позор – это меньшее из зол. И всякие ритуальные унижения – корпоративный дух. Люди копируют признаки успеха. Каждый посетил надутую комнату, где стояла выставленная стенка из дураков, и можно было выбиться в люди, а также понабрать двойников, хоть двойники были не очень полезны теперь. Как раньше дозволялось посылать вместо себя, и даже специальные заместители, которые ходили с хозяевами, как на привязи, и брали на себя каждый зарождающийся позор, но теперь двойники не могли забирать – только человек как он есть.

Конечно, некие антитела все же существовали, но многие предпочитали игнорировать их, используя сенситивную компенсацию, и для них были построены дома унижений, специальные дома, куда нужно было приходить, чтобы смотреть на чужие унижения, там голые люди, раздетые до позора, показывали унижение, заламывали руки и ноги разводили по сторонам, как готовая оболочка, близорукая нежная бабочка, и я тебя ждала. Кому-то становилось полегче от мысли, что он унижен не один.

…Так Идвик отрыгнул рукав и снова забубнил. Только теперь ощутил, что позор нынче крепок, как никогда, такое редко кто выдержит, и уже несколько наказанных выбежали из комнаты, но другие продолжали перетаптываться, прокручивая свое наказание, все было как всегда, пока не распахнулась одна из дверей, и на позор не вывели нового человека. Он будто бы возник, и все, кто стояли тут, смотрели на него, как на возникшего. С ним вместе ввалилась в комнату невидимая мечта, то ли мечта, то ли свет, и странно, что человек носил с собой внутренний свет, но он вошел прямо с ним. Он тихо поздоровался и сел у попавшейся стены. В его руках возникла буквенная книга – такая старая из смысла и дерева, которая могла исчезать. Он пустил по строчкам глаза и начал исчезать вместе с ней, словно реальность для него отпала сейчас, и, кажется, они заподозрили.

Каждый из них начал усиленно смотреть, но парня совершенно не трясло, он будто не реагировал, и один из стоявших прошептал:

– Вы видите, как он публично исчезает?

– Он хочет сбежать, обмануть нас всех, не выстоять своего наказания.

– А может, выражает протест…

– Нам надо сторониться его или запугать.

Так они шелестели, так шелестели, и чуть не нагрянула осень, но здесь оказалось не предусмотрено, поэтому начали опадать разными словами. Говорили: вонь, вонь, будет вонь, и резко отворачивались, убежденные, что скоро появится запах, и надо было поскорее запрятать носы, но рты все же продолжали шуршать, обсуждая нового человека.

– Уродство отщепенства…

– А, знаете, я начинаю понимать… Смотрите, как он скромно одет: серые вещи, какой-то рюкзачок… К тому же он читает… Господи, так это же эскапист!

– Только не он… Эскапист! Эскапист!

Люди стали толкаться, протискиваясь к выходу, мяли друг друга, стараясь выскочить первыми. Позор стал почти невыносим, и Идвик тоже двинулся, надеясь избежать, но вдруг почувствовал симпатию к этому отважному новичку, и так ему захотелось подойти. Он двинулся по стене, пересиливая свое окоченение, и глотное бормотание обретало силу, пока он шел, вливалось в его горло. Когда он был рядом, голос оказался готов, он выдавил его разрешите представиться – Идвик, и парень сказал, что он Бѐрмин, а дальше они сидели у стенки отверженных и говорили о разных социальностях.

– А как вы попали на позор?

– Не могу сказать, что это совершенно случайно… Я все же интересовался, совершал какие-то акции, публичные поступки, и как-то они разгадали, вывели меня на позор. Наверное, хотели посмотреть, как я буду реагировать, и теперь я должен был исходить в судорогах унижения – мне, конечно, выгодней притвориться, но вот беда, я совершенно не чувствую наказания…

Так он объяснил, и вскоре они обменялись историями: Идвик рассказал про бубнеж и работу в сфере коммуникативных услуг, а Бермин поведал о своих жизненных делах.

– Я чиню измельчители целей, работаю в сервисном центре, где все эти приборы… Ну знаете, такие измельчители, и люди засовывают туда цели, получают однородную взвесь, распыляют и имеют пространство взвешенных целей, на деле – маленьких желаний, которые только отвлекают…

– И вы там являетесь мастером?

– Да, у нас каждый мастер – это мастер, но антимастер тут подходит удачней. Когда появляется вызов, я просто прихожу туда и заменяю одну из частей на ту, что не дает размельчаться их целям и превращаться в желания. И цель уже не крошится, хотя выходит похожий порошок, и можно распылять… Такой у меня эскапизм.

– Альтернативная социальность?

– По-разному можно называть.

Они беседовали многие часы и, когда они вдоволь наговорились, Бермин кивнул дружелюбно и вернулся глазами в бумажный сюжет, а Идвик сидел рядом, впечатленный, и думал об огромной картине, когда люди выходят из рамок и тянут за собой мир, и мир расширяется. Мир, как заросшая жизнь, но они трогают его пальцем, и он становится газообразным, так что можно дышать им всем, так что можно проходить сквозь него и там, где стояли стены, теперь другие идеи. Люди, которые прокладывают пути. Идвик подумал так, и стихия позора сокрушила его тело, но теперь ему было стыдно не за свое бормотание, но за идеи, которые он в себя не пускал, за границы, которые он взращивал в себе. Ничего, ничего. Мы тоже скоро подтянемся. Он завернулся в это озарение, закрыл глаза и качался, читая по собственным мыслям, пока мурашки не вышли на кожу, и внутренняя дрожь, как оглушительная игра барабанов, по которым били бесстрашные голоса нового времени.

Спонтанные бабочки… Он подумал себя и – рисунок (пост, фотография). Но все было немного сложней. Это был такой человек… Он не вмещался в собственное представление о человеке и был огибаемым, в том смысле, что ему казалось, будто вокруг него что-то вращается, и он никак не мог уловить, и не знал, как к этому прислушиваться, приглядываться, или еще какое-то действие. Может быть, он чувствовал себя горизонтальным, и эта нестыковка крутилась ощущениями вокруг его тела, это отвлекало, и Кайл все время пытался отмахнуться от этой непонятности, но она никуда не девалась, и кто-то из друзей шутил, что у него выросла собственная орбита, и он уже не видел в этом абсурда, и даже другие начали замечать. Так, в автобусе он занимал больше места, чем остальные, и кто-то бурчал: «Подвиньте свое личное пространство, будьте добры», но Кайл никак не мог это подвинуть, потому что не знал, как можно это ужать, он старался скромнее дышать, забирал воздух маленькими рывками, как-то уменьшал себя, но эта орбита не отпадала, и куда бы он ни пошел, везде она проявляла себя.

Кто-то посоветовал ему обратиться к футурологу, и вскоре он попал к футурологу, у которого были золотые локти на пиджаке, и он держал ими какую-то орбиту: как, и у вас есть какая-то орбита? – Конечно, у меня есть, я специалист по орбитам. – Я думал, вы по будущему… – Ну, я широкий специалист. И он смотрел так, долго, внимательно выщупывал руками, а потом так сел и написал что-то, сделал мгновенное заключение, сказал: да вы же просто из формы вывалились, размазываетесь, порог сломался. – И как мне теперь полечить?

Доктор выписал направление, и вскоре Кайл уже шел в поликлинику, где лечили пороги, и там ему таблеток каких-то надавали, а потом он еще немного физически занимался, разные упражнения для укрепления порога и чтобы человек не растекался, накачивал свои тени и получался торс их. На какое-то время ему помогло – в автобусах почти не отделялся от других, и надо было продолжать заниматься – специальное чтение, надо было заучивать: я человек, диаметр шестьдесят девять, высота сто восемьдесят, расстояние между плечами пятьдесят семь…

Он изо всех сил повторял, но это была иллюзия улучшения, пороги никак не укреплялись, и в какой-то момент он снова разочаровался и теперь не знал, куда ему пойти со своей средой, снова мотался по разным специалистам, но никто не мог помочь, и когда он готовился отчаяться, это же самое разумное при любой проблеме – хорошенько отчаяться, но и это не получилось. Тогда он выделил свое человечие, и попытался разобрать его, чтобы потом собрать опять, и он вышел из него и смотрел со стороны. Но только двинулся, чтобы вернуться, как оно стало рассыпаться, и он попытался войти, но дверь развалилась, и он не мог помыслить. И он сгребал этим все, что вокруг него оставалось. Как расслабленная вязкая жижа языка внутри, он скомкал стенки своего рта и выплюнул эту мерзоту – собственный язык.

Вещи были сцеплены своей формой, люди были сцеплены, а он размазывался, и даже имя его не могло удержать, как часто он останавливался и говорил Кайл-Кайл, и всякий перед ним застывающий видел это имя, но оболочка не нарастала и лишь на губах оставались слова, засохшие мелкими трещинками. Он шел, рассевая врожденное преимущество. В нем была неуловимая ассоциативность. Он собирал себя из кусков пространства. В пространстве были куски, которые привыкли воспринимать отдельными предметами. Он представил, как стоит среди них. Кто-то изобрел очертания и поверил в него, но у него так не получалось. Прошуршав пешком ног, Кайл остановился. Он рвал себя за страхи и воспоминания, порождал различные существования, и ломти на руках («а ты уверен, что это ломти?»). Гордец, вымахивающий руками концепцию или зажирающий пространство. Он снова и снова расправлял свою душу и шел наугад, оставляя позади подвалы, в которых он зарывал свой низменный ужас.

Люди могут быть больше себя самих. Он видел, как жизнь заходит в него, как она наталкивается и растекается по форме, но тело не удерживает до конца, и все прорывается, и жизнь стекает через эти расхлябанности. Так он становился слабым. И когда он оказывался среди людей, его тело-состояние перемешивалось с другими телами, и кто-то оборачивался, а другой вскрикивал даже, а третий был крайне удивлен, и Кайл начинал рассказывать, пытался объяснить.

– Я масса, но так было не всегда. Я развивался как обычный человек, и все было хорошо, но потом мое развитие не остановилось, я продолжил развиваться, и выяснилось, что у меня нет никакой формы, я начинался как человек, но разросся до массы, и это то, что со мной случилось. Я не могу увидеть других, похожих на меня, но уверен, что эти существа уже есть. Это люди без контуров. Размазаны по пространству, звери как кляксы, сгустки птиц, слепившихся в коркообразные стаи и не могущие разорваться друг с другом. Люди склеиваются, но получаются не воины, а толпа. Но если они склеиваются мыслями… Им нужно вырастить усилие, отделяющее внутреннее от внешнего. Но люди как слизняк. Они не могут приложить элементарного усилия, чтобы удержать свой характер – одну половину жизни ты видишь одного человека, а потом вдруг совсем другой, а дальше его может швырнуть в противоположную сторону…

Как это началось? Вы спросите, как это началось. Сначала это было именно так, но потом я начал изучать это явление и понял, что это происходит давно – люди начали терять свои контуры, предметы начали терять, слова… Мир как бы расползается. И как я только ни пытался его остановить – сажал себя в металлические коробки, стоял серый, подхватывал свои края и верил в вечного воробья, но ничего не работало. Тело расплывалось по контуру сознания, и этот контур оказался потерян – когда люди вторглись в самую суть информации, смогли играть с этим, все стало перемешиваться, и прежние формы – цветок или пчела – все они сбились, жизнь продолжалась, но форма была потеряна, и непонятно, как ее вернуть. Как будто что-то нарушилось в информационном обмене, код измнился, а новый никто не нашел.

Форма, которая была задана мне, распалась. Кожа – это фон и чтобы не мешало это бежевый цвет по всему телу, только глаза и видны… Я стал фрагментом пророчества, мои клетки вдруг начали разбегаться по различным предметам… Вы понимаете, о чем я только что рассказал? Это надоедает, это надоело, конечно, надоело, скрипит даже. За это время во мне дважды оборвалась жизнь, но я сцепил… Информация перепуталась вся, внешняя информация начала проникать в клеточную память. Дальше ошибка будет только накапливаться. Где-то было горло, которое говорило: они как мысли. Мысли – это то, что не смогло остановиться, оно не влезло ни в какую форму, не остановилось, когда оно остановится, это будет объект, и тогда мы сможем обмениваться как новостями… Не из всякой гусеницы получится крылатое выражение, чтобы она могла полететь, ей нужно пройти ад перевоплощения, вот и я чувствую себя неким подготовительным телом, многие люди на этом останавливаются, живут как протоплазменный студень, но говорят человек-человек

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Агнец или Растительная овца"