Текст книги "Дело о золотом песке"

Автор книги: Юлия Зябрева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Алевтина Юрьевна! – привлёк её внимание Игорь. – Я хочу капельку вашего внимания.

– Да-да, баро?

– Спасибо…

Он обернулся к оперативникам:

– Я надеюсь, вы все уже поняли, Алевтина Юрьевна – очень хороший экстрасенс. Она очень хорошо предвидит опасности, поэтому вместо того, чтобы лясы точить и тотализатор устраивать, предлагаю проверить ещё раз вооружение и обмундирование. Можете считать приказом, отданным мной на правах старшего группы. Алевтина Юрьевна, вы же чувствуете опасность?

Цыганка покачала головой:

– Я не знаю, что я чувствую. Но полностью согласна с Игорем Александровичем… ситуация непроста, и лучше перестраховаться… на всякий случай.

Пересмешки и улыбки словно сдуло налетевшим с северо-востока порывом ветра. Вадим-Семён уже протягивал Валуйскому бронежилет.

15 сентября 2012 года, 11:25, окрестности Хабаровска.

Игорь никак не мог определиться: нравится ему это ощущение, словно он попал в свои студенческие годы, или раздражает.

С одной стороны, всё было непринуждённо и весело: дюжина мужиков дружно орала «под крылом самолёта о чём-то поёт», в ритм пению грохотал вертолётный винт, и с каждой минутой всё ближе становилось то место, которое «учуяла» Цыганка.

С другой стороны, Валуйскому не нравились запавшие глаза Али, отрешённое выражение на её лице и полная апатия, сменившая нервный задор побрехушек перед вылетом.

Да и, в конце концов, они не на шашлыки летят.

Аля сжала руку Игоря и что-то проговорила ему на ухо.

– Не слышу! – помотал он головой, и Сочина крикнула, как могла громко:

– Вертолёт не сядет!

И тут же словно отозвался Стася:

– На точке не сядем!

– А ты улетающий вдаль самолёт в сердце своём сбереги! – перекрыли грохот винтов оперативники.

Игорь поморщился: вот точно как на пикник летят.

Вертолёт завис метрах в десяти от земли, группа быстро отстегнула привязные ремни, и Игорь тоже.

– Ниже не можем! – прокричал Костя.

– А ниже и не надо! – прокричал в ответ плечистый оперативник, которого звали Игорем. – «И мой сурок со мною!»

Он похлопал по сверкающей лебёдке и катушке с тросом.

– Десантировался раньше на тросах? – спросил Валуйского, и тот отрицательно покачал головой.

– Тогда сидишь пока тут! Высота малая, но без опыта не пущу! Ещё шею свернёшь!

Тёзка московского следователя был главой десантного отряда. Он на пальцах и в жестах, чтоб не напрягать горло, командовал своей пятёркой, и уже через минуту два десантника один за другим начали путь к земле.

Игорь подлез поближе к двери, хотелось своими глазами посмотреть, как оно и что. И тёзка пошёл на уступки москвичу: соорудил на нём что-то вроде шлейки из верёвки, крест-накрест пересекающей грудь и обхватывающей талию, и пристегнул карабином к скобе на потолке. Следующие его жесты понял и Валуйский, ранее не знакомый с «десантным языком» – мол, теперь, если и свалишься, дальше верёвки не упадёшь.

Вертолёт завис над сопкой с седловиной где-то на середине высоты склона. Казалось странным, что на обширном его пространстве нет больших деревьев, а только молоденькие ёлочки и заросли ежевики. Но Игорь быстро догадался: это и есть место падения Ми-10К. Наверняка здесь был взрыв, пожар, а за шестнадцать лет какой полноценный лес вырасти успеет?

Аля сидела, зажмурившись, вцепившись изо всех сил в ремни. Что-то шептала – наверное, клятвы, что больше никогда, никогда, дава тукэ мро лав [12]12
  даю тебе свое слово… (романи чиб)


[Закрыть], не будет летать на вертолёте.

А может, и совсем не это бурчала она себе под нос. Вот она вынула Таро, сжалась, словно загораживая их от посторонних взглядов… Глухо вскрикнула, едва не выпустив карты из рук, и закричала:

– Тырдёв! Стой! Назад!

И одновременно с её криком раздался сухой треск выстрелов.

Если Аля была неразлучна с Таро, то у Игоря всегда был при себе «макаров». Он давно уже нашарил и расстегнул кобуру, теперь оставалось только выхватить пистолет и наметить цель. Громкий вопль одного из десантников и мат его товарища сообщили, что враги нашли цель раньше Валуйского.

Пол под ногами плясал, оперативники вручную помогали лебёдкам вытягивать трос, машина накренилась – пилоты сообразили, что представляют собой отличную статичную мишень, и пытались изменить ситуацию.

Земля удалялась. Вертолёт набирал высоту. Игорю показалось, что он видит силуэт в зарослях ежевики. Ухватившись рукой за скобу в потолке, Валуйский высунулся наружу, прицелился… выстрелил раз, другой, третий – крика с земли не расслышал, но «силуэт» упал на землю, всплеснув руками. И тут же по днищу вертолёта полоснула автоматная очередь. В предплечье словно воткнули огненную спицу, пальцы разжались, за шиворот рванула чья-то сильная рука, и «макаров» упал…

Нет, стукнул о скобу в потолке, отлетел на колени к Але.

Уфф…

Игорь успел выдохнуть с облегчением: родной «макар» не достался таёжным бандитам. И сразу же стиснул зубы, чтоб не застонать: он только теперь понял, что его ранили.

…Рокот мотора. Далёкие взрывы. Гул винта. Стрекотание пулемёта. Обрывки фраз:

– На помощь!..

– Мать твою, поднимай!

– На себя…!

– Вооружённая группа!..

– Вы там вообще…?!

И, перекрывая эту какофонию – спокойный уверенный голос, эхо под сводами черепа:

– Кровь-кровица, красная девица, по полю гуляла, узелки вязала…

Аля отстегнула ремни и перебралась на пол, к судорожно скребущему пальцами раненому десантнику. По приказу Сочиной с него стянули брюки – а лужа крови подбиралась уже к ботинкам Игоря, сидевшего в самом хвосте.

Яркая, алая… артериальная.

– Сколько нам ещё лететь? – спросил Валуйский Семёнова.

Тот показал четыре пальца. О четырёх часах речи идти не могло, значит, минут сорок.

Сорок минут с перебитой бедренной артерией – вертолёт тряхнуло, раненый съехал к хвосту, и Игорю стало видно, что ногу десантнику разворотило основательно и очень близко к паху – не вдруг перетянешь… да и не перетягивает никто, Аля всех разогнала.

И только качает внутри головы бесконечное «кровь-кровица, красная девица»…

Валуйский перетянул свою руку повыше раны пристежным ремнём. Судя по всему, пуля застряла где-то в мышце, крови особой не было. Зато боль была, да ещё какая…

…но тому парню на полу в разы хуже. А Игорь… ну, подумаешь, подстрелили… в первый раз, что ли…

Он ещё раз подтянул ремень и вжался спиной в хлипкое сиденье.

Кровь-кровица, красная девица, по полю гуляла, узелки вязала…

* * *

Сорок минут пролетели как один миг. Бесконечный миг, наполненный гулким эхом речитатива про узелки. На аэродроме вертолёт встречали сразу три машины скорой помощи и много-много военных.

Игорь попытался сам спуститься на землю, но боль и нервное напряжение сделали ноги ватными. Кто ему помог, он толком и не понял, зато практически сразу же рядом с ним оказалась Аля в компании врачей. Она забирала у них игоревы куртку, водолазку, майку, гладила его по плечу раненой руки, продолжая что-то шептать, то по-русски, то по-цыгански… когда врачи решили полить рану перекисью водорода, она вскипела белой пеной – и что-то звякнуло по асфальту.

Молоденький санитар кинулся поднимать, и замер с открытым ртом:

– Это… это пуля! Перекисью вымыло пулю!

– И вовсе её не вымыло, гаджё. Я её позвала – и она ко мне вышла. Иди, накладывай повязку! А моя миссия здесь окончена. Игорь, держись давай, всё заживёт быстрее, чем ты хочешь!

Сочина удалилась к машине скорой помощи, возле которой стояли носилки с раненым десантником. Врачи собрали консилиум прямо на взлётно-посадочной полосе. С одной стороны, всё указывало на то, что некоторое время назад у молодого мужчины была разорвана бедренная артерия: слабость пациента, окровавленная одежда, залитый кровью пол в вертолете… Но, с другой стороны… повреждения тканей ноги были такими неглубокими!

Аля протянула на раскрытой ладони несколько кусочков металла, заторможено проговорила, медленно закрывая глаза:

– В него попали какой-то дрянью, ему раскурочило пол-ноги, и я не знаю, как только не оторвало её вообще. Я… считайте, я целительница. Сегодня.

Проговорила и – эффектно упала в обморок.

15 сентября 2012 года, 20:20, Больница Медицинского Отдела УВД Хабаровского края, Хабаровск, ул. Павловича, 1 в.

Игорю сделали с десяток рентгеновских снимков и даже магнитно-резонансную томограмму всего тела, взяли у него все анализы, до каких только додумались, включая всевозможные смывы, соскобы и биопсию. Все видели рукава куртки и водолазки, прошитые пулей, и саму пулю видели, и… маленькое малиновое пятнышко на руке чуть пониже локтя тоже.

Валуйский подозревал, что в соседней палате точно такой же список экзекуций проходит второй пострадавший, над которым сорок минут читала заговор Аля. А медперсонал бегал по коридорам в крайней степени возбуждения, и чем дальше, тем больше появлялось ручек и листов бумаги, фотографий, тетрадей, блокнотов, а весть о появлении в больнице настоящей целительницы, Цыганки Сочиной, той самой, что ещё по телеку показывали, разлетелась по всем этажам и отделениям. Игорь попытался навестить подругу, но его не впустили фанаты и фанатки, отправляя в самый хвост очереди.

Пока он шёл на прорыв, его потеряли недоисследовавшие чудесное исцеление врачи, отыскали возле палаты, где раздавала автографы Аля, часть очереди тут же переключилась на попытки прикоснуться к Игорю, чтобы благословение дивного исцеления перешло и на них…

Вечером, когда усталое солнце скатилось за ограду больничного сквера и раскрасило облака фиолетовым, малиновым, рыжим, золотым, прорвать оборону удалось самой Сочиной. Она объяснила страждущим, что после заката не может работать, и все ей поверили – хотя приближение ночи странным образом восстанавливало её силы.

Валуйский решил, что в нём, определённо, просыпаются экстрасенсорные способности: ещё в обед у него появилась уверенность, что вечером Аля придёт к нему в палату, сама. И вот – пришла, как только закончился ужин.

– Что, баро, сидишь? – насмешливо спросила Цыганка, беззвучно подобравшись к Валуйскому со спины.

А он не дрогнул даже. Только улыбнулся:

– Я тебя жду-жду, а ты всё не идёшь и не идёшь.

– А зачем тебе меня ждать, баро?

– Как зачем? – Игорь развернулся к Але. Ей привезли из гостиницы юбку и блузку, и она снова выглядела как всегда. – Спасибо тебе сказать. Если бы не ты…

– Если бы не я, – мрачно кивнула Сочина. – Если бы не я, мы бы не попали под обстрел. Если бы я поняла раньше, что меня предупреждают и о чём…

– Но ты спасла парня. И меня.

– Хо-хо, сначала загнать в ловушку, а потом из неё вытащить. Замечательное спасение.

– Аля, – шельмовски ухмыльнулся Игорь. – Ну сознайся, это же ты…

– Что – я?

– Ты помогла мне попасть в того бандита.

– Я?! – Сочина попыталась возмутиться, но щёки её предательски порозовели, и это не было проделками закатного солнца.

– Ну а что, я сам собой взял и попал в него из «макарова», на весу, на лету? Я же отстреливался просто так, из злости.

– Хочешь сказать, я помогла тебе убить человека?!

– Но…

Валуйский внезапно вспомнил всякие киношные и книжные запреты на убийство для тех, кто стоит на Светлой стороне.

– Аля, скажи, ведь это не отразится на твоих способностях? – он осторожно взял её за руку.

– Вот ещё! – фыркнула Цыганка. – Если ты про то, что можно потерять способности, убив человека…

Она внезапно умолкла, и Игорь решил сменить тему, потому что почувствовал: в жизни Сочиной много загадок, и не все их можно затрагивать вот так, походя.

– Но, получается, мы то ли нашли вертолёт, а то ли нет, верно?

– Нашли, – вздохнула Аля, усаживаясь на край больничной кровати. – Нашли. Только его уже нашли до нас. Я… видела. Кажется, я видела, что там было. Мне рассказывал Киряша, но он такой странный… призрак – не призрак, мёртвый – не мёртвый… я так думаю, это оттого, что у него есть брат-близнец, и брат до сих пор жив. Киряша сказал, что они с Пашей ещё придут, на закате, и он всё, что знает, расскажет. Вот – жду, жду, а он всё никак. Никогда раньше такого со мной не было…

– Аля, мать твою! – заорали под окном. – Ты какого там сидишь, кого высиживаешь?! Я ж сказал, придём на закате!

Валуйский подпрыгнул, отшатываясь от окна.

– Аля! Аля! Аля! Вы-хо-ди, так тебя и растак и этак!..

Цыганка сначала тихо, а затем всё громче и громче смеялась и тащила Игоря из палаты:

– Пошли, пошли же, это Михеенко, Паша-Киряша!

И Игорь пошёл.

* * *

Больница по периметру была обсажена грабами, граболистными и канадскими клёнами. Вдоль дорожек пестрели аккуратно подстриженные кусты боярышника, жимолости, можжевельника. В малиново-сиреневом вечернем свете вся палитра зелёных, жёлтых и красных тонов заиграла совсем другими красками. С каждой минутой, если не с каждой секундой, они всё темнели, сливались и перетекали в ночную черноту.

Валуйского и Сочину выпустили из больницы без разговоров, стоило им сказать, что это поход в интересах следствия… или это снова вмешалась Аля?

Михеенко обнаружился на одной из скамеечек, что стояли вдоль дороги.

– Ну вот, блин, вышла же! Это кого ты с собой ещё притащила? Нечего ему меня слушать! Это я буду решать, кому и что говорить, ясно?

Взъерошенный мужичонка разговаривал сам с собой, без конца одёргивал куртку и мял в руках шапку. При особо нервных рывках раздавался треск.

Аля придержала Игоря за руку, шёпотом попросила:

– Останься тут.

– Нет, – так же тихо отозвался Валуйский. – Извини, но этот парень у меня доверия не вызывает. Или ты сама не подходишь к нему близко – или я иду с тобой.

– Он не причинит мне вреда.

– А я в это не верю.

– Говорю же, баро, он безвредный.

– Да, он безвредно рвёт на куски свою шапку и матерится, а через минуту захочет порвать тебя и избить.

– Да не захочет… это же выживший брат-близнец. Помнишь, мы видели фото?

– Помню, – нахмурился Валуйский.

– Ну вот. Были два брата-близнеца, один погиб, а второй выжил, у них была очень тесная связь, как у всех близнецов, и… вот в отчётах написано, что Михеенко сошёл с ума и говорит, что в нём теперь живут двое, но это не сумасшествие. Это просто постоянный контакт с погибшим братом. Я сначала не могла понять, почему мне так сложно разобрать, что происходит с Кириллом, погиб он или нет… раньше я о таком только слышала, теперь вижу сама: человек умер, но в то же время он не умер…

– Угу, угу, – кивал Игорь, со всем соглашаясь.

– Постой здесь, чтобы не спугнуть контакт.

– Я не спугну его, Аля. Но я должен быть рядом с тобой. Можно подумать, ты не знаешь, на что способны люди, когда они психи…

Цыганка усмехнулась, похлопала Игоря по здоровой руке:

– Ладно, баро. Пошли вдвоём.

И они пошли.

Михеенко, казалось, и не заметил, что рядом с ним появились люди, всё продолжал бухтеть. Игорю показалось, что он даже говорит на два разных голоса: за себя и за брата.

– Успокойся, – то ли попросила, то ли приказала Аля, и – дивное дело! – мужичок унялся. Даже ёрзать перестал.

– Здравствуйте, Павел, Кирилл.

– «Здравствуйте» в карман не положишь, – неразборчиво пробурчал в ответ Михеенко, – и в стопку не нальёшь. Но с тебя чего ещё взять? Нечего, поэтому … с тобой, пусть будет «здрасьте».

Сочина усмехнулась, выудила из недр юбки сигареты и зажигалку. Закурила сама, предложила мужчинам.

Валуйский отказался.

Михеенко сначала взял тонкую дамскую сигаретку, потом покрутил в руках, понюхал, чихнул и вернул Але:

– Пашка-дурак, курит табак, спички ворует, дурью торгует.

– Кирилл, ты здесь?

– Где ж я могу ещё быть, – сумрачно отозвался Михеенко. – Нас двое тут. И Паша, и Киряша. Предупреждаю сразу. Я много не знаю. Я не всё видел и не всё понял.

– Расскажи, что знаешь, Киряша. А я помогу тебе уйти.

– Расскажу. Но мне не надо помогать. Если я уйду, Пашка тоже умрёт.

16 сентября 2012 года, 03:50, квартира Краснова.

Ярослав спал беспокойно, с тяжёлыми снами, которых не запомнил, а проснулся, потому что его позвала Цыганка.

Стоило открыть глаза, и зазвонил мобильный:

– Здравствуй, Аля, – сказал Краснов, даже не глядя на номер. – Что-то случилось?

– Случилось, баро, случилось. Игоря ранили, мне по носу нащёлкали. Вертолёт нашли раньше нас, но не так давно, в начале этого лета. Его распотрошили, достали золото…

Ярослав сполз на пол, лёг, вытянулся, закрыв глаза. Голос Али подтверждал, уточнял, озвучивал смутные беспокойства и догадки.

Двадцать килограммов золота – с пропавшего шестнадцать лет назад вертолёта.

Вертолёт нашли в начале этого лета.

Кто?

Кто-то, кто знал о месте аварии все эти годы и у кого хватало сил «отводить глаза» поисковикам.

Аля в Хабаровске не чувствует его присутствия, хотя вовсю испытывает на себе следы его «творчества»…

– Нам помогли близнецы Михеенко, я попробую привезти их в Москву, им бы тоже помочь, да не знаю, как… а мы пока тут будем искать бандитов, которые ранили Игоря. Они тоже как-то связаны с золотом – скорей всего, у них остальные сорок пять килограммов из того груза… но их словно прикрывает кто-то. Прячет, как тот вертолёт…

А вот в Москву, судя по тому, что случилось со Скрипкой и Сабанеевым, около месяца назад явился именно этот «кто-то».

Кто-то, кто стёр память Сабанееву.

Марина говорит, он связан с её жизнью…

Но вряд ли он стирал память ей!

То есть, Марина помнит его. Просто память шутит с ней странные шутки.

А что может помочь памяти?..

Ярослав пружинисто поднялся с пола и сел на кровать.

– Спасибо, Аля. Я верю, что вы справитесь там, а мне пора справляться тут.

Краснов отключил мобилу. Казалось бы, чего проще… ввести Марину в глубокий транс и посмотреть, что это за человек такой из её прошлого…

Коготь ревности царапнул по сердцу.

Стоп!

Разве с таким подходом можно браться за серьёзное дело? Кто бы ни был этот человек, что бы он ни значил для Марины… если б значил, она бы вспомнила его в два счёта, а раз не может вспомнить, то, выходит, не так велика была его роль в её жизни!

Коготь рассыпался в прах.

Остался только вопрос – согласится ли Марина на глубокий гипноз.

Небо на востоке начинало светлеть.

Четыре утра… а что. Самое подходящее время для визитов!

16 сентября 2012 года, 11:10,Х абаровское УВД.

Кабинет Семёнова оказался неожиданно уютным. Казённый салатовый цвет стен компенсировался южной стороной, простой, но симпатичной шторкой на окне и обилием комнатных цветов с пёстрыми листьями.

– Можно курить? – спросила Сочина, и Вадим кивнул:

– Угу.

Они устроились вокруг стола (Аля – ближе к окну), Семёнов повернул монитор так, чтобы не отсвечивал, и вошёл в базу данных.

Валуйский сдержался и не скривился, хотя программка была старенькая, не то, что в Москве. Впрочем, фотографии уголовников она исправно показывала, а большего пока и не требовалось.

– У него кличка начинается на «у», – напомнила Аля и набрала полный рот дыма. – И он сидел… ну… лет десять. Как минимум. Вероятно, рецидивист. И сейчас ему лет пятьдесят.

Семёнов старательно задавал варианты поиска.

Электронная картотека выдавала одного за другим Усатого, Угрюмого, Усть-Каменского, Ужа, Устарка, Уссурийца…

– У него наколка, – Аля медленно выпустила дым. – Наколка… скарабей.

Цыганка показала Вадиму-Семёну средний палец.

Следователь покраснел.

– Что, гаджё, смущаешься? На среднем пальце у него наколка. Перстневая. Со скарабеем.

Валуйский хмыкнул:

– Помог ему жучок, привлёк удачу!

Вадим промолчал. Он тоже знал, что татуировки-скарабеи считались среди уголовников своеобразными оберегами, приносящими удачу, в том числе, и в делах бандитских.

– Вот по наколке мы его скорей найдём!

– Да? – недоверчиво прищурилась Аля и прикурила вторую сигарету от первой. Она переняла эту манеру от Горячева, потому что считала удобной.

– Ого! – присвистнул Семёнов. – Посмотрите! Кличка – Угол, возраст подходящий, сорок девять, и скарабей на среднем пальце есть!

Цыганка глянула на экран.

С фотографии на неё угрюмо смотрел достаточно молодой мужчина, лет тридцати пяти, но уже с залысинами в реденьких коротких волосах. Зато брови у него были густые, сросшиеся. И подбородок такой характерный, раздвоённый.

– Он, – кивнула Сочина. – Точно, он. Распечатать можешь?

– Уже.

Загудел принтер, медленно пропечатывая лицо Угла.

– Это наш местный авторитет, – с каким-то непонятным удовольствием, словно хвастаясь, проговорил Семёнов. – Углов Николай Борисович, шестьдесят третьего года рождения, впервые попался ещё по малолетке, сажать не стали… а в восемнадцать получил первый срок, на три года. Потом ещё три, и ещё, в общей сложности, девять лет. В девяностые годы собрал группировку… вот, написано, что в наши дни под ним северо-запад Хабаровской области…

– Где он сейчас? – спросил Валуйский, механически поправляя кобуру, словно сию минуту в кабинет мог ворваться Угол или его подручные.

– Не знаю, – обескуражено ответил Вадим.

Аля выхватила из принтера распечатку фотографии, зажала лист между ладонями.

– Я знаю. Он прямо сейчас в доме с зелёной крышей. Как раз где-то на северо-западе, в черте города. Дом – частный.

– Спасибо, многоуважаемая госпожа Сочина, – как-то безрадостно поблагодарил следователь. – У нас на северо-западе как раз… ма-аленький такой частный сектор.

– Возвращайся в гостиницу, Аля, – с мягким нажимом попросил Игорь, – а мы пойдём искать дом с зелёной крышей. Не думаю, что у них тут модно красить крыши зелёной краской!

– Так то не краска, – покачала головой Цыганка. – Не краска… медь! Медная крыша. Но зелёная… старая, видать.

– А вот это дело другое! – глаз у Вадима загорелся. – Таких крыш у нас, и правда, немного, и, думаю, найти такой дом несложно будет!

Аля усмехнулась:

– Ну, с богом, мальчики! Если поспешите, то сегодня ещё успеете задержать свои сорок пять килограммов золота!

16 сентября 2012 года, 04:15, квартира Лещинской.

И кто придумал, что «Moscow never sleep»? Он, этот выдумщик, не бегал в четыре утра по спальным районам! Тишина, покой, только редкие стайки молодёжи, которая «never sleep» и в других городах, а не только в Москве. Ей, молодёжи, положено быть такой, неспящей, громкой… внезапно вырастающей из-под земли на пути у раннего бегуна:

– Ну чё, бразерс, устроим безмазовое утряшко дяденьке?

Ярослав сунул руки в карманы и улыбнулся как можно доброжелательнее:

– Ребят, бить меня не хотите вы.

«Ребят» было четверо, они загодя «растянулись» поперёк дороги, и на их лицах, плохо различимых в свете далёкого фонаря, читалось обдолбанно-тупое непонимание. «Дяденьке» полагалось трястись от страха при виде такой бравой компании, самому, ещё до просьб, предлагать откуп за право уйти слабопобитым, но живым и относительно здоровым…

– Меня глючит, или он с себя джедая корчит?! – изумился, наконец, самый низенький.

– Я не корчу, – улыбнулся Ярослав ещё милее. – Я просто предлагаю вам, пока есть такая возможность, уйти с моей дороги.

– Он борзеет! – восхитился самый высокий. – В реале, борзеет! А ну, быстро, по тыкве настучали, фарш, трубу забрали, в коллектор сплавили!

Краснов тяжело вздохнул и вынул руки из карманов.

Пока молодёжь развлекала его высокоинтеллектуальной беседой, он собирался и концентрировался, а заодно придумывал, что сделать с нахальной четвёркой.

Кажется, придумал.

– Э-э… – недоверчиво вытянул руки вперёд самый низенький. – Э-эй! Эй, мужик! Ты где?

Все четверо рванули вперёд, принялись ощупывать воздух и друг друга, у них так вытянулись лица…

– …, – констатировал высокий. – Я говорил, меньше жрать надо.

Ярослава они резко перестали видеть, а он обошёл их по газону и… не удержался. Внёс свои коррективы в утреннюю жизнь мелкой шпаны.

Краснов позволил себя увидеть только тогда, когда каждый юноша получил уже по паре крепких пинков от человека-невидимки. Растерявшиеся, изумлённые, парни пытались разобраться, глючит их или уже отпустило, поэтому успели даже передраться между собой, пока Ярослав укладывал их рядком на газоне.

Он нажимал пару точек – заглядывал в глаза – и помогал лечь на спинку ровно.

– В общем, так, ребята, – восемь пар вытаращенных глаз впились в Краснова. – Бить меня не хотите вы. Собственно говоря, и не можете. И это более чем серьёзно. А в случае, если попытались бы… я мог продемонстрировать всё, на что способен, и у вас осталось бы крайне мало шансов на выживание. Ещё раз выражаю пламенную надежду, что вы больше никогда не будете пить и курить всякую гадость, а также перестанете охотиться на прохожих.

Отряхнув руки (судя по стонам молодёжи, ей казалось, что с рук Краснова сыплются жгучие искры или какие-нибудь ядовитые гады), он продолжил путь к дому Лещинской.

Нет, конечно, можно было бы этих мальчиков подлечить, наставить на путь истинный как-то более мягко, но… время. Время! Краснову казалось, что он ощущает, как время утекает сквозь пальцы, и торопился за тонкими звенящими струйками, чтобы успеть…

Знакомый дом.

Нужный подъезд.

Нужный этаж… и сонная Марина открывает дверь:

– Что-то случилось?

Ярослав зажмурился:

– Пока ещё нет, но сейчас должно.

– Что?

Марина просыпалась. Ярослав, даже не открывая глаз, слышал это по её дыханию, по биению сердца.

– Марина.

– Я.

– Прости.

– Кого?

– Меня!

Недоверчивое хмыканье послужило ответом, и Краснов открыл, наконец, глаза.

Марина почти улыбалась и жестом приглашала проходить в дом. В спину добила:

– И за что я должна тебя прощать?

– Я хотел, как лучше, – сознался Ярослав. – Я не хотел мешать тебе, когда ты смотрела чемодан. Теперь я понимаю, что повёл себя неправильно, но только из лучших побуждений.

– Князь, – усмехнулась Марина. – Ладно уже. Пойдём, чаю согрею.

* * *

Марина долго разглядывала чашку. Потом ложку. Потом чашку и ложку вместе. Потом цветочек на скатерти.

– Я хочу тебя просить об одном одолжении, Князь.

– Не читать твои мысли.

– Нет. Это выше тебя, Ярослав. Просить тебя не читать мысли окружающих – всё равно, что просить тебя не дышать. Но… я прошу тебя не молчать. Ты читаешь мои мысли, ты понимаешь, что творится у меня на душе, и, как я теперь вижу, считаешь, что я с такой же лёгкостью разбираюсь в том, что происходит внутри тебя. Но это же не так! Вот ты видел, что я волнуюсь, переживаю, справлюсь ли, ты решил отойти в сторону, чтобы не добавлять мне переживаний, и что получилось? Я не поняла твоего замысла, и… да, я на тебя очень и очень обиделась…

Ярослав протянул руку. Накрыл пальцы Марины своей ладонью:

– Договорились. Я всегда буду говорить тебе о том, что замышляю…

– …и прямо сейчас расскажешь тоже, – подхватила Лещинская, лукаво улыбаясь. – Я же вижу, у тебя что-то случилось. Я готова помочь, ты только скажи, что надо делать.

Ярослав задумался: как сказать, что он хочет погрузить Марину в глубокий транс?..

Сам себя оборвал: да так и сказать.

– Марина. Я хочу ввести тебя в транс. В глубокий транс. Чтобы ты смогла беспрепятственно вспомнить, кто этот мужчина, тот, что был в твоей жизни, который сдал золото в камеру хранения.

Лещинская покачала головой, усмехаясь каким-то своим мыслям – и, о диво! – Ярослав не смог их прочесть, разве что догадаться о том, что они посвящены этим мужчинам, для которых всегда главное их игрушки или работа.

– Хорошо, Ярослав. Пойдём в комнату. Мне, наверное, лучше лечь, да?

– Да.

Свет они не стали включать. Мысли, такие мысли повели хороводы в голове…

Марина легла на диван, попыталась расслабиться и задышать ритмично и ровно, однако Ярослав попросил её:

– Не торопись. Я знаю, что мог бы предложить тебе следить за маятником или рукой, но… ты так мне доверяешь, что входишь в транс сама… Спасибо, Марина.

– Пожалуйста, – пробормотала она, окончательно проваливаясь в безмятежность, граничащую со сном.

Краснов закрыл глаза, вслушался в себя. В непривычную тишину – там, где только что была нежная радуга мыслей Лещинской.

– Марина.

– Да, Князь.

Голос Марины слегка изменился. Он словно выцвел и поблек, стал отчасти механическим, тихим, но очень внятным и чётким.

– Ты слышишь меня?

– Да, Князь.

– Ты будешь отвечать на мои вопросы?

– Да, Князь.

Всколыхнулось волной: вот он! Вот он, момент, когда можно спросить – Марина, ты любишь меня?

– Да, Князь.

Ярослав вздрогнул. Он был уверен, что не задавал вопроса вслух!

– Я сейчас вижу твои мысли, Князь.

Краснов помотал головой. Да… как сложно привыкнуть к такому…

– Марина, ты должна вспомнить…

– Зоран, – ответила она, хотя Ярослав не успел задать вопрос.

Так вот как они все себя чувствуют, когда он читает их мысли!

– Да, Князь. Мы чувствуем себя именно так.

Мысли экстрасенса понеслись вскачь, он хотел знать сразу и всё об этом Зоране, что он из себя представляет, где его можно найти…

– Зоран – это серб… – всё тем же неживым голосом продолжала говорить Марина, отвечая на неозвученные вопросы Краснова. – Серб или болгарин, я не обращала тогда внимания. Он участвовал в том же проекте на телевидении, что и я. Мы ним вместе проходили отборный тур, он вёл себя вызывающе. Его постоянно что-то не устраивало. Нас ещё не приняли в проект, а он успел перессориться со всей съёмочной группой. В конце концов, он поругался и с продюсерами, после чего был вынужден отправиться домой. Точная информация о нём должна храниться у руководства программы. Они ведут картотеку участников. Нужно ориентироваться на время моего участия…

Ярослав опустился на колени рядом с диванчиком и взял в руки холодную ладошку Марины. Поднёс её к губам, подышал на неё. Поцеловал и замер от счастья: вторая рука женщины нежно провела по его волосам.

Никогда в жизни он не проводил такого сеанса гипноза, чтобы реципиент и впадал в транс без его участия, и выходил из него по доброй воле, самостоятельно.

– Вот что значит – работать с паранормалами, – ласково усмехнулась Марина.

16 сентября 2012 года, 15:25,Х абаровское УВД.

Аля не поехала в гостиницу, осталась ждать группу захвата в кабинете Семёнова. На мониторе компьютера скринсейвер рисовал бодрящие зимние картинки. Зрелище завораживало: по белому экрану пробегала ребристая синяя полоса, потом серая, потом ещё пара полосок разного цвета… потом вдруг оказывалось, что это не полоски, а зимний лес у горизонта, а на опушке невидимая кисточка уверенными штрихами «ставила» берёзки, ёлочки. Часть деревьев рисовали в перспективе, ближе к зрителю. Потом, когда картина считалась завершённой, начинал идти снег, прилетали красные птички… а потом со всех сторон экрана стягивалось кольцо белизны, и всё начиналось по новой: разливали банку голубой краски на нижний край дисплея, полукругом проводили зелёный зигзаг, превращали его в ельник на берегу озера… надо будет потом попросить Семёнова, чтобы он сбросил установочник Валуйскому на флешку, а дома попросить Лёшу, чтоб установил.

Какого бы мнения ни был Игорь о «продвинутости» Али в делах компьютерных, но она общалась с техникой ровно настолько, насколько это ей было необходимо. В скринсейверах вот разбиралась – они помогали медитировать. Чего стоили все эти аквариумы, с золотыми рыбками и с экзотическими, с акулами и с дельфинами…