Текст книги "Темпориум. Антология темпоральной фантастики"

Автор книги: Юлия Зонис

Соавторы: Александр Щеголев,Павел (Песах) Амнуэль,Евгений Гаркушев,Александра Давыдова,Наталья Федина,Игорь Вереснев,Тим Скоренко,Юлиана Лебединская,Ника Батхен,Артем Белоглазов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Линдсей… – произнес Гуэль, поднимая собаку на руки. – Кажется, совсем ему плохо. Я его унесу.

Проводив друга, Антонио вернулся к зеркалу, но как ни всматривался в него, ничего необычного более не происходило.

– В этой гостинице Антонио Гауди жил в то время, когда строился его собственный дом, – голос Бена доносился снизу – шла съемка. – Само это здание было создано другим автором, но к его внутренней отделке маэстро имел самое непосредственное отношение. Талантливый архитектор Гауди был еще и дизайнером, он создавал самые разнообразные предметы, упирая прежде всего, как сказали бы теперь, на юзабилити.

Эстер сидела в своем номере, прислушиваясь к шуму дождя за окном. Это был первый день в Барселоне, снимать на улице оказалось нельзя, и тогда, чтобы не терять время, Бен предложил поснимать прямо в холле гостиницы, где концерн Стюарта и телекомпания сняли весь этаж. Ее, Эстер, в кадре пока не предполагалось – Бен и стилист не смогли договориться, в каком образе она предстанет на экране. Первый хотел много грима, цветные цыганские одежды и ленты в стиле хиппи, стилист говорил, что это банальщина и прошлый век.

Эстер подошла к трюмо, села. Помнится, гример сразу сказал, что с этим лицом еще намучается. Она потрогала темные круги вокруг глаз, заострившийся нос и вдруг заплакала. «Это всё не со мной, не со мной, – шептала она себе, – не со мной».

– Хотел бы я знать, кто вы такая, – раздалось из-за спины. Эстер вздрогнула, вскочила – в дверях стоял Стюарт. Пару секунд он подождал ответа, понял, что ответа не последует, прошел в комнату. – Или вы настоящая волшебница, или всё это такой наглый фарс, что прямо дух захватывает. Тогда мне очень интересно одно.

– Что же именно?

– Чем всё это кончится. Я далек от мысли, что такой известный, хотя и скандальный журналист, как Бен Лоусон, может сбежать с деньгами, получив финансирование своей передачи. Люди его породы срывают свой куш не на таких вещах. Дэвид – с ним всё ясно, у него роль посредника. Пешка, что есть она, что ее нет. А вот вы кто такая?

Стюарт подошел к ней вплотную, бесцеремонно взял за подбородок, поворачивая ее лицо к себе, как если бы собирался ее поцеловать, но ничего такого, конечно, не сделал.

– У вас же всё на лице написано. Буквально всё. Эстер, вы неглупая женщина и должны понять: карты раздает не Бен. Карты раздаю я, даже если сейчас вам кажется наоборот. Подумайте хорошенько и ответьте на мой вопрос. Сосредоточились? Слушаете?

Она, словно под гипнозом, кивнула.

– Итак. Кто – вы – такая?

– Что здесь происходит? – На пороге появился Дэвид. Он немного проспался и теперь выглядел помятым и несчастным. Стюарт внимательно смотрел на него пару секунд, стремительно размышляя.

– Да я вот, мистер Родригес, уговариваю вашу кузину сходить со мной в ресторан отметить начало нашего общего проекта, – он не только не отпустил подбородка Эстер, но даже сильнее сдавил его пальцами. – Мисс Родригес, вы будете моей дамой?

Эстебан Перейра поднялся за столом, держа бокал в руках. В шумном маленьком кафе было накурено, и из-за царящего галдежа собеседники были вынуждены кричать друг другу.

– Я хочу пожелать нашему другу, который вот-вот женится…

«Нашего друга» Антонио практически не знал. На мальчишник его вытащил Эстебан, обеспокоенный тем, что Гауди, увлеченный работой, почти не выходит из дома и выглядит усталым и больным. Напрасно Антонио говорил, что попойка только собьет его с мысли, что не развеселит нисколько, но приятель был непреклонен. Договорив свой тост, Эстебан сел обратно.

– А ты у нас когда женишься, Антонио?

– А почему это тебя так интересует? – нахмурился тот. Кажется, Перейра решил окончательно испортить вечер, но в это время в споре, развернувшемся на другом краю стола, кто-то выкрикнул:

– Я знаю, кого надо спросить! У нас же здесь сидит непревзойденный мастер по этому делу! Эй, Гауди! Антонио! На минутку!

– Я слушаю.

– Антонио, что, по-твоему, такое архитектура?

Ответ не промедлил и секунды:

– Архитектура – это… упорядоченный свет.

– Свет! – воскликнул один из гостей. – Вы слышали? Свет!

– А как же линии, краски, формы? – не согласился другой. – Гауди, вы же создаете не только здания, но и множество самых разных вещей. Они тоже – свет? Нет ли другого общего звена?

Мастер собирался что-то ответить, но его перебили.

– Антонио, а раз уж зашла речь, – раздалось на другой стороне стола, – когда мы будет гулять на твоей свадьбе?

– Когда я скажу, что пора на ней гулять, – он попытался улыбнуться дружелюбнее.

– В самом деле, Гауди, ты среди нас остался едва ли не единственный холостяк. Ты да Перейра – последние отстающие. Ну, у Эстебана, положим, еще ветер в голове не улегся, но ты-то, Антонио, ты же серьезный человек?

Эстебан наклонился к самому уху приятеля.

– Ты и впрямь слишком долго тянешь.

– И что? – спросил тот сухо, едва ли не агрессивно.

– Подумай сам, долго ли будет ждать Пепита. Ты доиграешься, однажды у нее появится кто-нибудь другой.

Антонио хотел что-то ответить, но тут земля покачнулась у него под ногами. Голову бросило в жар, как в лихорадке, но самое странное случилось с глазами – в них пролетела пелена. На какую-то секунду все звуки ушли далеко, а в оконном отражении он увидел совсем другую залу – почти пустынную, пышно убранную, с почтительными снующими официантами. И девушка, черноволосая девушка, похожая на ведьму, с тоской и удивлением смотрела на него с той стороны окна.

Эстер чувствовала себя не в своей тарелке. Заведение, куда привел ее Стюарт, было старинным, пафосным и феерически дорогим. Пересчитав некоторые цены по курсу евро в валюту Аргентины, Эстер ужаснулась и отложила меню. Стюарт наблюдал за ней с улыбкой.

– Я, наверное, испортил вам аппетит, – сказал он по-испански, отчего почтительное «вы» стало подчеркнутым и явным.

– Мне просто как-то нездоровится. Голова болит, – произнесла девушка, и похоже было, что это не отговорка – Эстер очень побледнела.

– Я знаю, что вам сейчас нужно. Немного розового вина за наше примирение и сотрудничество. Эстер, я не стану требовать от вас ответа прямо сейчас. Я просто хочу, чтобы вы играли на моей стороне. А уж я позабочусь о том, чтобы это было в ваших интересах.

Девушка охнула и вцепилась руками в стол, Стюарт удивленно поднял брови.

– Возьмите, – он мягко, осторожно поднял ее ладонь и вложил в нее бокал. – Это вас подкрепит.

Эстер послушно поднесла вино к губам, но вдруг рука ее дрогнула, и добрая половина расплескалась по столу – в отражении в окне девушка вдруг увидела нечто другое… нечто совершенно не то. Там было то же самое помещение, если судить по колоннам и арке, только выглядело оно иначе – не фешенебельный ресторан, а средней руки старинное кафе; за длинным столом веселилась шумная компания. Рыжеватый парень, в возрасте где-то за тридцать, приятной внешности, с аккуратно подстриженной бородкой, с удивлением всматривался прямо в глаза Эстер, словно мог видеть ее.

Она закрыла веки, открыла – наваждение исчезло, но тупая, тянущая боль усилилась.

– Я сейчас потеряю сознание, мне кажется, – с трудом выговорила она.

Антонио вышел на улицу, на ходу надевая плащ. На свежем воздухе чуть-чуть полегчало. Он глубоко вздохнул, пощупал лоб. Это ведь был тот же самый зал в видении, да? Расположение колонн и арки… Странное чувство нахлынуло на него. Словно бы она, эта женщина, которая ему привиделась, касается этой же дверной ручки, смотрит на то же здание…

– Эй, – на плечо сзади легла рука Эстебана, – Вельзевул, ты в порядке?

– Похоже, я заболел, – пробормотал тот.

– Да я уж вижу – ты на ногах не стоишь. Куда ты идешь?

– Я? Домой…

– Да ты же не домой, ты в мастерскую направился. Антонио, ты вообще помнишь, где ты сейчас живешь?

– Я?

– Ты снимаешь номер в гостинице, в твоем новом доме еще не закончен ремонт.

Антонио потрогал виски.

– Вот что, Вельзевул, дай-ка я помогу тебе подняться и вызову врача.

– Не надо врача… – выдавил архитектор. – Я лягу спать, всё пройдет…

– Я лягу спать, всё пройдет, – сказала Эстер. Стюарт еще некоторое время постоял на пороге.

– Вы уверены? Честное слово, я по-человечески за вас беспокоюсь.

– Это всё часовые пояса, – она нашла в себе силы улыбнуться. – Спасибо за заботу. Извините, что испортила вечер.

Девушка выглядела такой усталой и беззащитной, что Стюарту вдруг мучительно захотелось ее обнять.

– Завтра будь здоровой, – сказал он по-испански, перейдя на «ты». – Ты нужна нам.

– До завтра, – она закрыла дверь. Больше всего хотелось, как в фильмах, прислониться спиной к стене и сползти вниз. Вместо этого она добрела до зеркала – захотелось на себя взглянуть. Глаза, наверное, страшные и красные.

Эстер оперлась руками о столешницу трюмо и посмотрела в изогнутое, необычное зеркало, не иначе работы самого сумасшедшего мастера. И вздрогнула – вместо себя в своей комнате она увидела Антонио Гауди.

Архитектор развязывал галстук, когда его взгляд случайно упал на зеркало. Антонио замер. На этот раз видением дело не объяснялось – девушка была так близко, выглядела так реально, что казалось, будто до нее можно дотронуться. Он сделал шаг вперед, осторожно, словно в зеркале таилась опасность. Без сомнения, она смотрела на него, следила за ним глазами, и глаза эти выражали не меньшее удивление и страх, чем его собственные. Первой мыслью мелькнуло, будто какой-то шутник вырезал часть стены и заменил зеркало на стекло, но от этой идеи пришлось отказаться. Трюмо стояло к стене не вплотную, и в зазоре было видно, что со стеной всё в порядке. Антонио коснулся пальцами зеркала. Девушка отпрянула. Не оставалось сомнений – она его видит.

Антонио что-то произнес. Эстер пожала плечами, коснулась уха, давая понять, что не слышит его. Он метнулся, что-то разыскивая, нашел кусок бумаги, карандаш. Написал быстро несколько слов, показал ей – она не смогла прочитать из-за того, что они отобразились зеркально. Но тут уже сообразила Эстер: достала зеркальце из косметички и прислонила его так, чтобы увидеть буквы правильно. «Вы можете меня слышать?» Она отрицательно покачала головой. Он написал еще. «Кто вы?» Девушка порылась в поисках подходящего клочка, нашла газету, купленную в аэропорту. «Эстер», – только и уместилось на поле. Но Антонио, кажется, вовсе не глянул на имя. Он смотрел на дату, означенную в шапке номера, и Эстер поклялась бы, что никогда не видела такого выражения глаз. Он указал на число, посмотрел вопросительно. Она кивнула.

Антонио решил, что она, возможно, не поняла. Газета на английском, из Нью-Йорка. Американка? Снова взял свой листок, написал: «2009??» Она покивала. Он начертил: «1887 …» Девушка опять кивнула, и он понял вдруг: она знает, кто он такой. Так смотрят на старых знакомых – с узнаванием в лице. А он ничем подобным ответить, конечно, не мог. Снова схватился за виски – они пылали.

– Вы бред. Вы мой горячечный бред, прекрасная незнакомка, – с чувством произнес он, глядя в зеркало. Она вдруг обернулась к двери, а потом что-то быстро произнесла, словно бы он мог ее слышать. Отошла от зеркала на пару шагов – и… всё вдруг исчезло. В отражении снова показалась его комната… и сам Антонио, больной, безумный, всклокоченный.

– Спать немедленно. Немедленно спать, – сказал он вслух и повалился на кровать, не раздеваясь.

Эстер отвлек стук в дверь. Она открыла. В коридоре стоял Дэвид в пижаме и Бен, одетый по-уличному и почему-то промокший, словно из-под дождя.

– Стюарт сказал, тебе плохо? – с тревогой спросил кузен.

– Меня больше интересует, зачем ты ходила с ним ужинать, – сурово произнес журналист.

– Ребята, давайте завтра поговорим.

– Нет, надо кое-что прояснить, – сказал Бен. – Прямо сейчас, пока никто не наломал дров. Пустишь нас?

– Мне плохо, у меня нет сил, – взмолилась Эстер.

– Ненадолго!

Последней мыслью Эстер перед тем, как она потеряла сознание, было мелькнувшее, ироничное: «Как вовремя…»

Антонио стоял на тропинке, ведущей в гору, и ничуть не удивился, когда появилась девушка. Она прошла несколько шагов, в изумлении осматриваясь по сторонам. Чистое небо, даже чище и ярче, чем в Барселоне, яркие краски. Антонио протянул ей руку, она попробовала ухватиться, но что-то мешало, она не смогла приблизиться.

– Где мы? – спросила Эстер.

– В моем сне, – ответил архитектор. – В моем мире.

Они взошли на холм, и взгляду Эстер открылся город. Сказочный город, полный цветов и удивительных линий, не похожий ни на один из тех, что она когда-либо видела. Дома в нем, казалось, росли прямо из земли, росли сами по себе, по своим собственным законам, и ни одна линия не была вырубленно-прямой, но развивалась и извивалась, как ветви растений. Похоже на волшебство.

– Ты черпаешь отсюда идеи? – догадалась гостья.

Он пожал плечами:

– Я тут живу.

Она огляделась. Они стояли на площади, какой никогда нигде не существовало – причудливая ратуша цвета морской волны в неземных узорах; невероятные дома, видимо, жилые; плитка мостовой, где ни один кирпичик формой не повторял другой, но тем не менее был идеально подогнан к своим соседям.

– Так странно. Здесь очень тихо, а мне кажется, я слышу музыку, – промолвила Эстер. – Вот тут, – она указала на тяжелый фронтон, – Баха, тут – Моцарта, а тут, – кивком на легкомысленные цветастые витражи, – что-то совсем такое легкое, ритмичное.

– Невероятно, – прошептал Антонио.

– Что такое? – Эстер повернулась к нему, улыбаясь. Здесь, во сне, она выглядела лет на двадцать – следы переживаний исчезли, первые морщинки разгладились. Он залюбовался.

– Ты понимаешь всё.

– Что понимаю?

– То, что я не мог никому объяснить.

– Да что же тут объяснять? – Она рассмеялась, закружилась по каменным плиткам. – Эти дома – они живые! Они растут, как растения, из земли!

– Откуда ты такая? Откуда? – Он хотел ее поймать, но ему не удавалось – как это бывает во сне, тело вдруг потеряло всякую сноровку. А она – словно блик на воде – стала вдруг совершенно неуловимой. А потом блик померк – Эстер погрустнела, притихла.

– Откуда ты? – повторил Антонио.

Она приблизилась, насколько смогла – между ними всё те же непреодолимые десять-пятнадцать сантиметров.

– Не спрашивай меня.

– Две тысячи девять – это же год? Ты ведь из будущего?

– Не спрашивай.

– Я хочу знать. Я должен знать.

Он потянулся к ней поцеловать ее, но не смог – неодолимое расстояние вспыхнуло, и он проснулся.

Эстер проснулась оттого, что почувствовала: в комнате посторонний. Она улыбнулась, потянулась, открыла глаза, вспоминая сказочный сон, – и замерла. У изголовья, с подносом в руках, стоял Стюарт, распространяя запах утра, бодрости и кофе.

– Я вчера вел себя, как скотина, – сказал он самокритично. – Вот, хочу извиниться.

– Не надо было… – покачала головой Эстер, но на поднос заглянула – кроме чашки, там обнаружились еще сливки в пластике, поджаренные тосты, джем и масло. И стакан апельсинового сока, что окончательно примирило девушку с присутствием Стюарта.

– Ты как себя чувствуешь? Я беспокоился.

– Нормально, – Эстер взяла сок. В дверь в это время постучали. – Открыто!

В номер ввалилась целая делегация – Бен, Дэвид, стилист и гример.

– То ли дело, когда человек выспался, – заметил последний.

– Сегодня снимаем обзорную экскурсию, – сообщил Бен. – Ты готова?

– Но никакой цыганки, – напомнил стилист. – Мы договорились.

Эстер натянула одеяло повыше, пряча пижаму.

– Уважаемые, а может, вы все выйдете и дадите мне одеться?

Бен с подозрением покосился на Стюарта.

Из мастерской доносились удары молота. Изнывающий от жары Эстебан наблюдал, как яростно, воодушевленно работает друг.

– А что это такое будет, Вельзевул?

– Ворота для нового дома графа.

– Какие-то необычные? – Перейра потянулся к одной из странных деталей, пытаясь понять ее назначение.

– Необычные. На них будет вот такой, – Антонио показал рукой очертания, – распластанный дракон, а его голова будет выступать на зрителя так, словно дракон вот-вот оживет и слетит с ворот.

– Иногда мне кажется, что ты сумасшедший, – протянул Перейра, откладывая железку с каким-то даже испугом.

– Господи, ты только заметил? – без улыбки парировал Гауди.

– Послушай… – Эстебан прошелся по мастерской, заглянул в печь, подошел к окну. – То, что я говорил вчера про Пепиту…

– Что у нее появится другой?

– Ты не бери в голову. Я так, ляпнул, не подумав…

Антонио ударил молотом по железу.

– А ты не подумал, – голос его звучал в тон удару, – что у меня тоже может появиться другая?

– Другая? – Приятель вернулся на прежнее место, откуда лицо Гауди было гораздо лучше видно. – Антонио, что за ерунда? Какая другая?

– Американка, если я правильно понял.

– Вельзевул, откуда ты ее взял? Выдумал? Я вижу тебя каждый день, у тебя ведь нет никакой другой женщины, что ты несешь?

Мастер снова отложил молот, переворачивая будущего дракона щипцами. Потом бросил одну из раскаленных деталей в емкость, вода зашипела.

– Да в том-то и дело, что есть. Не знаю, что делать, Эстебан. Я просто… я не люблю Пепиту. Я признателен, что она любит меня, что хочет для меня нормальную жизнь, но… Я увидел, и меня обожгло. Эстебан, я не знаю, что делать.

– Как ее зовут?

– Неважно.

– Где вы познакомились?

– Неважно.

– Вельзевул, ты вообще здоров?

Это был далеко не праздный вопрос: взгляд Антонио странно застыл, а пальцы, словно у слепого, ощупывали раскрытую пасть дракона.

– Всю свою жизнь Антонио Гауди посвятил Барселоне, – доверительно сообщил камере Бен. На улице собирались зеваки, несколько нанятых охранников-испанцев оттирали особенно любопытных от съемочной площадки. – В день, когда он умер, город оделся в траурные стяги, горожане вышли на улицу, чтобы почтить память великого зодчего.

– Не стоит забывать, однако, – добавил Дэвид, – что он умер потому, что его не узнали.

– Как – не узнали? – картинно удивился журналист.

– Последние десятилетия своей жизни архитектор отдал строительству главного творения своей жизни, собора Саграда Фамилия. Вы бы и сами не узнали в этом скверно одетом, запущенном старике того блестящего светского человека, каким он был лет в тридцать. Гауди дошел до того, что ночевал прямо на стройке, в комнатушке, которую себе отгородил. Он занашивал одежду, белье до того, что скалывал булавками то, что разрывалось. Все средства, какие были, он тратил на строительство собора. Таким образом, в тот день, когда его сбил трамвай, таксист попросту отказался везти грязного нищего старика в больницу.

– Гауди опознали случайно, – окончил тираду Бен, – в морге, откуда его уже собирались хоронить как бездомного бродягу. И вот тогда Барселона, наконец, заметила, что потеряла своего любимца. Одним словом, каждый камень этого города может рассказать нам об Антонио. А что говорят эти камни вам, Эстер?

– Я думаю, нам стоит вернуться позже к собору Саграда Фамилия, – произнесла она медленно, вчитываясь в подсказку телетекста на мониторе. – А пока надо обратиться не к смерти, а к жизни Антонио Гауди.

– Стоп! – вскрикнул Бен. – Стоп!

Он вскочил, подошел к подопечной.

– Эстер, – начал он мягко, – это никуда не годится. Ты говоришь, словно рыбу вялишь, ты вообще неживая какая-то.

– Бен, извини, я еще, наверное, не втянулась.

– Втягивайся побыстрее.

– И вообще я не понимаю, почему мы снимаем вот это про Саграда Фамилия не у Саграда Фамилия, а у имения графа Гуэля.

– Потому что дальше у нас блок про Гуэля. Всё будет там, где нужно, и так, как нужно, это не твоя забота.

Оператор подошел поближе:

– Бен, не стоит ожидать, что она с ходу научится говорить.

– Тогда пусть молчит! – рассердился журналист. – Эстер, иди к воротам.

– И что мне там делать?

– Ты медиум или кто? Вступи в тактильный контакт. Погладь дракона. Закати глаза, черт побери, нам же нужно что-то снять.

– По-моему, так будет еще хуже.

– А я тебя спрашивал вообще?

Эстер вдруг заметила, что Стюарт, хоть и стоит вдалеке, внимательно прислушивается к разговору. Она поднялась со стула и послушно направилась к воротам. Оператор вернулся к камере.

– Говорить пока буду я, – мрачно произнес Бен. – Твоя задача, Эстер, красиво стоять, красиво ходить и красиво взмедитнуть.

Ворота были изумительны. Распахнутая пасть дракона выглядела живой, словно дракон пытался что-то выкрикнуть или широко зевнул. Эстер ласково погладила его морду… и вдруг почувствовала пальцы Антонио.

– Что с тобой? – Эстебан потряс приятеля за плечо, но мастер его не слышал.

Антонио ощущал, что прикасается к руке Эстер, и это полностью поглотило его. Он медленно гладил дракона, но не дракона на самом деле, а руку, повторявшую то же движение где-то в другом времени, другом пространстве. Их пальцы соприкасались в ласковом единении, первом прикосновении, которое оказалось доступным, и ни он, ни она не могли и не хотели прерваться. И вместе с тем росли боль и отчаяние от осознания того, что всё это невозможно ни прекратить, ни продолжать.

– Стоп, снято, – скомандовал Бен. – Эстер! Снято!

Та стояла у ворот, гладя дракона. Можно было подумать, что она сошла с ума – столько нежности, даже страсти было в этом исступленном жесте. Стюарт подошел ближе, рассматривая Эстер. Губы его стали кривиться от отвращения, наконец, он бросился к девушке, встряхнул за плечи:

– Да сколько же можно? Прекрати, прекрати мерзкий фарс!

Дэвид подбежал к сестре, пытаясь защитить ее от разъяренного Стюарта, но сама она не реагировала, и только через пару минут она, наконец, пришла в себя. Глаза были полны слез.

– Хватит! – выкрикнула Эстер, вырываясь. – Хватит!

Она с силой оттолкнула Стюарта. Похоже было, что какие-то слова рвутся из нее наружу, но она только закрыла рот рукой и убежала. Оператор с удивлением смотрел ей вслед:

– Бен, где ты взял эту истеричку?

Тот потянулся за сигаретой.

– Перемать. Перемать…

– Как ты вовремя! – Эстебан сидел на полу, держа голову Антонио, когда в мастерскую вбежала сеньорита Мореу.

– Господи, что случилось? Мне сказали, он вчера заболел. Что с ним?

– Потерял сознание. Пепита, посиди с ним, я позову врача.

– Да, разумеется. Антонио, – она провела рукой по его волосам, – Антонио, что с тобой? Какой лоб-то горячий…

Он приоткрыл глаза.

– Пепита…

– Я здесь, мой хороший.

– Пепита, скажи мне, когда ты смотришь на мои дома… ты слышишь музыку?

– Какую музыку?

– Неважно… – Он прикрыл веки. – Неважно…

Эстер ворвалась в номер, бросилась к зеркалу – оно выглядело обычным. Девушка колотила кулаками по изогнутой раме, ругалась, плакала – ничего не помогало.

– Что происходит? Зачем это происходит? – бормотала она то мысленно, то вслух, но ответа не было.

Врач оказался суров и непреклонен.

– Ему надо лежать, – заявил он тоном, не принимающим возражений. – Лежать в постели, если он не хочет лежать в гробу.

– Мне остаться? – спросила сеньорита Мореу, обращаясь не то к больному, не то к доктору.

– Останься, Эстер… – ласково улыбнулся Антонио.

Пепита вздрогнула.

– Он бредит, – примирительно сказал Эстебан.

– Эстер… – повторил Гауди и провалился в забытье.

Она стояла в бальной зале, а навстречу ей шел Антонио. Откуда-то тихо донесся звук кастаньет, полилась музыка.

– Откуда ты? – спросил мастер, делая танцевальные па. – Я должен знать, я должен тебя найти.

– Это ведь невозможно, – ответила Эстер, отвечая танцем. И снова, снова между ними было всё то же расстояние, которое никак нельзя было сократить.

– Не верю в невозможное, – произнес Гауди. – Если нам удалось встретиться, если мы познакомились, значит, должен быть какой-то способ.

– Антонио…

– Я тебя почти не знаю. Но как только я тебя увидел, понял, что нашел. Нашел ту единственную женщину, что мне нужна.

– Не говори так.

– Я говорю так, как есть.

Она остановилась, глядя на него.

– Эстер, разве ты чувствуешь иначе?

– Ты рвешь мне сердце.

– Ответь, пожалуйста. Я спросил.

Она закрыла руками лицо.

– И все-таки ответь.

– Я не знаю, Антонио. Я не могу об этом думать.

– Я где-то есть. Ты где-то есть. И если мы познакомились, значит, мы можем где-то встретиться.

– Где, где встретиться?! Ты разве не понимаешь? Две тысячи девять! Тысяча восемьсот восемьдесят семь! Мы в разных мирах! Как мы можем встретиться, если в моем мире, Антонио, ты давным-давно умер?!

Музыка погасла.

– Умер? – переспросил Гауди.

Она кивнула.

– Какое оно, будущее?

Она сидела на полу, он стоял поодаль, глядя на померкший витраж. Комната, словно живое существо, отозвалась на перемену настроения своего хозяина – краски стали тише и размеры словно бы меньше. Окно съежилось, витраж покоробило, словно осенний лист.

– Что тебе рассказать? Оно совсем другое. Совсем не похоже на твой мир, как мне кажется.

Он задумался.

– Да, наверное, так и должно быть.

Эстер вздохнула.

– Я не знаю, как объяснить.

– Не объясняй. Нет смысла. Лучше покажи что-нибудь.

– Как? – Она подняла глаза.

– Как я тебе, – он обвел руками комнату, улыбнулся. – Попробуй.

Девушка растерянно посмотрела.

– Не представляю, как это сделать.

– Надо просто захотеть. Встань, открой дверь наружу… и покажи.

Она поднялась и медленно, оглядываясь, подошла к выходу.

– Не бойся.

Эстер тронула странную, необычайной формы рукоятку. Антонио приблизился, заглядывая ей через плечо.

Они стояли на возвышении, и перед ними расстилался город. Прекрасный город у моря, красивый, современный, полный жизни. Гауди завороженно рассматривал его.

– Что это? – Он указал на странное сооружение, напоминающее четыре острые башенки из песка.

– Красивейший собор Барселоны. Саграда Фамилия.

– Кто его создал?

Она повернула голову, рассматривая его через плечо – такого взволнованного.

– Ты.

– Сколько же лет на это ушло?

– Не знаю.

Она поколебалась, сказать или не сказать, и всё же решилась.

– Ты его не закончил.

– Я так рано умер?

– Да нет… Ты умер глубоким стариком. Просто не успел.

Похоже было, что он что-то лихорадочно считает. Дни, деньги, годы?

– Я же давно собирался его начать… Я же давно собирался… Сколько мне было точно, когда я умер?

– Не помню.

– Предположим, семьдесят. Сейчас мне за тридцать. Тридцать пять – сорок лет в запасе. Не так уж много. Но ведь можно успеть, как ты думаешь? Можно успеть?

– Ты сможешь, – она улыбнулась. – Я верю, что сможешь.

– Ты ведь будешь со мной?

– Нет.

Небо вдруг посерело.

– Это всё наваждение, Антонио. Наверное, мы должны были встретиться. Наверное, я должна была тебя предупредить, что времени мало. Но это всё, больше нам нечего ждать.

Она потянулась погладить его по щеке – и снова не смогла прикоснуться.

– Прощай, Антонио.

– Ты вызвал неотложку? – крикнул Дэвид.

Бен что-то ответил.

Эстер подняла голову, оглядываясь:

– Что случилось?

– Ты потеряла сознание, – ответил Стюарт.

– А как вы узнали?

– Бен поехал привезти тебя обратно на съемки. Мне сказали, ты в номере, но никто не смог достучаться. Пришлось вызывать портье с запасным ключом.

Журналист в это время смотрел на Дэвида.

– Мне кажется или ты опять набрался?

– Бен, я исключительно из-за волнения.

– Пойдем-ка выйдем.

– Бен, всё в порядке…

– Идем.

Стюарт сел на полу у кровати, куда они только что подняли и переложили Эстер.

– Если бы ты знала, как я зол на себя.

– Почему?

Он схватил ее за руку – ту, с заклеенным порезом, стиснул.

– Ты же мошенница. Я это знаю. Я навел о тебе справки, тебя разыскивает Интерпол. Тебя вывезли из страны под чужим именем. Я знаю это всё.

– Что же ты ничего не предпримешь?

– Не могу. Во-первых, Гауди. Я еще не понял, к чему это всё ведет.

– А во-вторых?

– А во-вторых, ты мне небезразлична. Это меня убивает, я этого не хочу. Но ничего не могу с этим поделать.

Эстер высвободила руку, отвернулась, пусто глядя в стену.

– Ну так поделай с этим что-нибудь. Я тоже этого не хочу.

– Вас спрашивает сеньорита Мореу, – почтительно сказал помощник. Антонио, изучавший заложенный фундамент Саграда Фамилия, поспешно выбрался по лестнице наверх.

– Ты испачкался, – сказала Пепита вместо приветствия, отряхивая ему лацкан пальто.

– Это не имеет значения.

– Ты изменился, – она вгляделась в его лицо – за несколько недель, что они не виделись, Гауди как-то повзрослел, стал серьезнее, суше… безрадостнее, что ли. На переносице появилась вертикальная морщинка. – Зачем ты меня звал?

– Хотел поговорить.

– Если ты про Эстер… я всё знаю.

– Что ты знаешь? – удивился Антонио.

– У тебя есть другая. Большего я не хочу и не собираюсь знать.

– Нет никакой другой.

– Антонио…

– Эстер являлась мне во сне, была моим наваждением, моей музой, если хочешь. В реальности этой женщины не существовало.

– Антонио… – Пепита перебила. – Прежде, чем ты скажешь еще что-нибудь… Ты должен узнать. Позавчера я приняла предложение Эстебана Перейры.

– Дэвид, еще раз увижу тебя пьяным – убью, – пообещал Бен. – Ты всё запомнил?

На столе лежали чертежи – поэтажный план музея, схема подключения сигнализации.

– Я там вырос, – сказал Дэвид. – Я знаю это всё, как свои пять пальцев.

– Смотри у меня, – пригрозил журналист. – Что у нас получается по времени?

– Стюарт все-таки настаивает на прямом эфире?

– Мы все настаиваем на прямом эфире. Без прямого эфира эта затея не имеет смысла. Что по времени?

– Я всё помню! – обиженно воскликнул Дэвид. – Вот тут, – он ткнул пальцем в план, – меняется охрана в музее. Я отключаю сигнализацию. Забираю схему из архива, потом у меня пятнадцать минут, чтобы добраться до места съемок и показать эскиз Эстер. На это у меня три минуты. Еще пятнадцать – добраться обратно и вернуть чертежи на место. Итого – сорок пять минут на всё про всё.

Послышались шаги, Бен проворно накрыл чертежи газетой. Вошла Эстер.

– Всё готово, – сказал Дэвид. Журналист всмотрелся в лицо соучастницы – словно мог по нему прочитать, будут с ней трудности или обойдется.

– Мне всё равно, – произнесла та.

– И ты не пожелаешь мне удачи? – удивился кузен.

– Мне всё равно, – повторила Эстер.

– Линдсей умер.

Граф Гуэль сидел в мастерской и пытался понять, почему ему так неуютно. Потом осознал – холодно. В мастерской, где всегда горела топка, кипела жизнь, стало до дрожи холодно, словно в склепе. Антонио, осунувшийся, полулежал в кресле.

– Жаль его. Хороший был пес, – отозвался мастер.

– В городе поговаривают про тебя и какую-то американку.

– У Перейры длинный язык.

– Значит, правда?

– Правда в том, что я всё потерял. Друга, невесту. И американку… американку я потерял тоже. Вроде бы я приобрел цель в жизни. Но неужели я всё отдал за эту самую цель?

– Настоящая цель, возможно, того и стоит. Твоя цель – настоящая?

Антонио надолго замолчал.

– Я знаю, как с ней попрощаться, – ответил он совершенно невпопад. – Я нарисую нам дом. Самый роскошный, самый безумный дом, который я никогда не построю. Нарисую этот эскиз, а потом сожгу его. А потом пойду к цели, и уже никуда не сверну.